Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Я просмотрел фотографии и видео на телефоне Рогволда. Переписал номер Армана. Не осмелился позвонить Марии. Её муж мёртв. Живые не слышат голоса мёртвых. Мне запомнилась фотография Рогволда в чёрном с белыми полосами костюме. Он показывает средний палец и пьёт из чашки. У него кожаный браслет на левой руке. В этом костюме Рогволд приехал ко мне и умер.       В пятницу Арман скидывает мне смс с адресом. Я живу на юге города, семья Рогволда — на севере. Рогволд. Волли.       Синяк на левой кисти пропадает, поэтому я не перевязываю бинтом руку. Выбираю пальто песочного цвета, коричневые оксфорды, серый костюм, белую рубашку и бабочку, что подарили на Новый год. Никакого чёрного. Кроме кожаного браслета на правом запястье. Мне неловко ехать к женщине и ребёнку с пустыми руками, но я понятия не имею, что могу им преподнести.       В час дня я еду на север города к женщине. Она не знает меня, но может рассказать правду, которую Рогволд забрал в могилу. Она ждёт меня, Арман её предупредил. На панели домофона я набираю первую квартиру. Дверь открывает пожилая женщина, которая всем открывает по заверению Армана. Мария не услышит мой искажённый домофоном голос.       Киперы живут в девятиэтажке на четвёртом этаже. У себя дома из лифта я бы вышел налево, но их квартира находится справа. Звоню в дверь, похожую на плитку горького шоколада. Через две минуты мне открывает женщина. Я видел тебя в его телефоне. «Любимая попка». На Марии тёмные штаны, шерстяные носки, тапочки, белая футболка под кофтой с длинными рукавами нараспашку. Брюнетка. Каре. Мария не осматривает меня. Её карие заглядывают в мои голубые под очками. Она видит Рогволда.       — Здравствуй, — сильный голос дрожит. На видео он часто улыбался и смеялся.       — Здравствуй, — я не могу изменить тембр. Точнее могу, но на низах он будет звучать грубо, а на верхах — пискляво. Естественность. Голос покойного мужа.       — Проходи, — она отступает назад, разрешая мне войти в квартиру.       Прихожая. Такая же, как у меня. Солнце через столовую заливает пространство. Длинный шкаф-купе, вешалка с крючками, банкетка и детский стул. Женская обувь. Ни одной пары мужской.       Мария замечает, как я осматриваю прихожую. Её взгляд проходит по пальто, брюкам и ботинкам. Я неожиданно опускаю глаза и встречаюсь с карими, покрытыми слезами.       — Прости, — она прикрывает ладонью рот и нос, а второй рукой соединяет распахнутые стороны кофты. — Ты очень похож на него. Я не представилась. Меня зовут Мария.       — Эдуард.       Нужно меньше говорить. Достаточно внешности, а голос слушать невозможно.       — Э-м, чай выпьешь?       — Нет, я ненадолго, — протягиваю барсетку. — Это… Возвращаю.       Она забирает чёрную сумку и приковывает взгляд к кожаному браслету на запястье.       — Забыл. Извини, — принимаюсь расстёгивать.       — Оставь, — Мария обхватывает запястье. — Оставь себе, — заминка. Она убирает руку. — Извини.       Нет, её нельзя трогать, лучше не утешать.       В квартире тихо. Я не слышу телевизор, не думаю, что в одной из комнат находится ребёнок.       — Извини меня, — Мария закрывает лицо. — Пожалуйста, извини. Я веду себя, как дура. Мне очень тяжело. Не могу привыкнуть, что его нет. Я так хотела увидеть тебя, познакомиться, но не в состоянии совладать с чувствами.       — Всё порядке. Я… я, наверное, поеду. Я и впрямь тебя смущаю, расстраиваю.       — Останься, — она убирает руки от лица и шепчет. — Пожалуйста, останься. Я понимаю, что ты не он. Я привыкну. Обещаю.       — Хорошо, я останусь. Насколько позволишь.       — Сними пальто, — Мария показывает на одежду. — Я повешу на вешалку.       Она не касается меня, я — её. Разуваюсь в прихожей и на ковре оставляю ботинки. Единственная мужская обувь. Мария не обращает внимания на мою левую стопу, а я не стесняюсь.       — Хочешь посмотреть, как мы живём?       — Да, с удовольствием.       Она показывает мне кухню, соединённую со столовой: большие шкафы, круглый стол, небольшой телевизор — зона приёма пищи; холодильник цвета металлик, серые и бежевые тумбы — зона приготовления. Два окна. Короткие шторы с рисунками цветов и ягод.       Она показывает мне комнату сына: односпальная кровать, детский шкаф, разноцветные коврики, синий портфель рядом с компьютерным столом, плоский телевизор на горке. Комната мальчика.       — Ваня сейчас гуляет с бабушкой, моей мамой. Мама живёт с нами со смер… — Мария громко вздыхает и поджимает нижнюю губу, — с тех пор, как Рогволда не стало.       На полках мягкие игрушки и машинки, солдатики и конструктор. Фотографии в рамках. Совсем маленький Ваня. Ваня в садике. Ваня в школе с одноклассниками. Я вижу мальчика, похожего на маму и папу. У него голубые глаза и аккуратный носик, как у матери. Наш с Элиной ребёнок был бы не таким. Светловолосый, зеленоглазый. Думаю, мой сын или дочь походил бы на мать, а не на меня. Ваня — красивый и улыбчивый мальчик. У него мимика Рогволда. Папа любил снимать сына.       На одной из полок меня привлекает рисунок в рамке. Мальчик на снегокате.       — Ване очень понравился рисунок, — доносится голос Марии из-за спины. — Пойдём в следующую комнату?       Она показывает мне их совместную с Рогволдом комнату: двуспальная кровать, несколько шкафов на всю стену, везде цветы в горшках, телевизионная горка с книгами, фотографиями и мягкими игрушками. Плюшевая голова оленя с яркими рогами. Прикольная.       — Тут стояла ёлка, — Мария обводит рукой угол комнаты, где за шкафом спрятан коврик для йоги. — Мы хотели разобрать её с Волли после Ваниных каникул. В итоге я одна разбирала ёлку два дня, а потом день снимала украшения с окон и дверных проёмов.       Мне нравится запах в комнате. Не понимаю, что за аромат. Закрываю лицо ладонями и вдыхаю. Всё равно чувствую лёгкую сладость. Нечто ненавязчивое, но притягательное. Меня бросает в жар. Бабочка сдавливает горло.       — Всё в порядке? — Мария смотрит снизу вверх. Она привыкает видеть меня. Понимает, что мы с Рогволдом отличаемся. Мы с ним разные. Она перестала видеть во мне мужа.       Я перевожу взгляд с Марии на заправленную кровать. Пахнет сексуальностью. Рот наполняется слюной. Не знаю, какой запах был у Рогволда, но в их комнате пахнет сексуальностью. Он занимался любовью утром в день смерти. Я чувствовал это. Я чувствовал на себе его жену. Был сверху.       — Не могу спать одна. Со мной спит мама. Не могу принять одиночество в кровати.       — А-а, — я вытираю испарину на лбу, — извини, можно стакан воды?       — Да, конечно. Сейчас принесу.       Она оставляет меня одного в комнате, но я ощущаю её присутствие. Мария здесь, на фотографии с мужем и сыном. Рогволд в чёрном с белыми полосами костюме. Крохотный Ваня у него на руках. Татуировки на предплечье и щиколотке. Очки в тонкой круглой оправе. На Марии нежно-голубое платье с длинными рукавами. Они в этой комнате.       — Держи, — Мария возвращается в комнату и передаёт стакан воды.       — Спасибо. Я видел эту фотографию у Рогволда в телефоне, — показываю на фото в рамке и делаю глоток воды.       — Мы устроили фотосессию на Ванин годик. Фотки получились крутыми.       — У Рогволда было плохое зрение?       — У него были мои очки. Я не ношу их на постоянной основе, только когда читаю. Волли плохо видел мелкий шрифт, поэтому, когда читал или сидел за ноутбуком, брал мои очки. Себе отказывался покупать. Хотя татуировки бил без очков.       — У тебя есть татуировки? — опустошаю наполовину стакан и смотрю на жену Рогволда, как на подругу, с которой знаком долгие годы.       — Нет. Волли уговаривал. Я отказывалась. Он очень хотел набить мне татуировку.       — Василёк… — задумчиво произношу, отвлекаясь на крупные пуговицы кофты.       — Это символ Марии. Как и свинец. Тот символ на стебле цветка — это и есть свинец. Я знаю, какие эскизы рисовал Волли.       — Ты сделаешь себе эту татуировку?       — М-м, — она поджимает губы и, кажется, впервые улыбается, — я подумаю. А у тебя есть татуировки?       — Нет. А что означают его рисунки на теле?       — Не знаю, — Мария шире улыбается и обнимает себя за плечи. — Он говорил, что тату не имеет смысла. Серый ради серого. Мы познакомились, Волли уже был забит полностью, в браке лишь маленькие детали набивал: треугольничек сзади шеи, серый цветок над правой ключицей. Он рассказывал, что его первой тату был дракон на левом плече, но ему надоел рисунок, поэтому решил перебить масштабным серым.       — А пирсинг?       — В 20 лет сделал. Мне нравилась на нём эта деталь. Мы гуляли по пляжу. Волли в шортах и без футболки. Дамочки и подростки обращали внимание на татуированного и пирсингованного деда. Я никогда не считала Волли дедом.       — А, — я вновь показываю на фотографию в рамке, — что у него с причёской?       — Он лысел. Зализывал волосы вперёд. Получался такой горшок. Когда полысел сильнее, смирился и перестал зализывать.       — На нём не было обручального кольца в тот день.       Мария носит кольцо и на фотографии, и в жизни. Рогволд — только на фотографии.       — Он часто отдавал кольцо в мастерскую изменять размер. Оно сжимало палец летом и слетало зимой. Пять лет Волли носил, а потом перестал, боялся, что постоянным механическим воздействием испортит его. Он сказал: «Если я не ношу обручальное кольцо, которое ты на меня надела, это не означает, что я тебя разлюбил». Я вновь окольцевала его, — левый глаз блестит. — Пирсинг не сняла, а обручальное надела.       Мария говорит про похороны. Уверен, всё сделано в лучшем виде.       — Что с его машиной?       — Ей занимается Арман. Ремонт, затем продажа. Я не умею водить.       Она показывает мне гостиную — небольшую комнату рядом с прихожей: диван с мягкой обивкой, кресло, плазма на стене, ноутбук на столе, прямоугольный ковёр на полу. От ноутбука к телевизору идёт провод. Экран плазмы в спящем режиме.       — Волли никогда не набивал татуировки дома. Клиентов обслуживал исключительно в салоне. Гости в этой комнате бывали редко. Здесь Волли предпочитал рисовать эскизы на компьютере.       — Как вы с ним познакомились? — я смотрю на неё и приподнимаю уголки рта.       Мария широко раскрывает глаза, губы расплываются в улыбке:       — Садись, — она показывает диван. Я расстёгиваю пиджак и присаживаюсь, держу полупустой стакан. — В аптеке, в 2011-м году, — Мария занимает кресло. — Странная такая встреча. Я покупала банку для анализов, и в магазин зашёл Волли. Как сказал потом, он пришёл за презервативами — у него намечался секс с клиенткой. Секса этого не было, потому что Волли увидел меня. Мы познакомились возле аптеки под фонарём. Ночью. Не знаю, но мне он показался странным мужчиной. Мы обменялись именами, Волли представился сначала как Тимофей, и я думала прекратить знакомство, потому что это моё самое нелюбимое имя. Но потом возникло имя «Рогволд», и вот оно меня заинтересовало. Волли попросил мой номер, я отказала. Спросила его номер, и если запомню, то позвоню ему. И я запомнила. Следующую ночь я провела у Волли в квартире. Он жутко стеснялся обшарпанных стен, старого паркета и окон без штор. Это была чудесная квартира — там я влюбилась в Волли, там я забеременела от Волли.       Восемь лет назад. Рогволд влюблялся, а я разводился.       — Мы похожи? — спрашиваю напрямую.       Мария отрывается от мягкой спинки кресла и наклоняется, кисти в замке между коленей. Она всматривается в моё лицо.       — Волли часто улыбался. У него такие же, как у тебя, голубые глаза, но иной взгляд. Я не говорю о татуировках и серёжках, которые он перестал носить. Не говорю о, — Мария обводит свой рот, — о бороде. Вы похожи, да, очень похожи. У вас один голос на двоих, одна походка. Одно… тело. Но вы отличаетесь, — Мария подбирает слова, накручивая невидимые нити на указательные пальцы. — Он был счастлив, был счастливым человеком.       Это и есть главное отличие. Рогволд нашёл своего человека и прожил счастливую жизнь. У меня нет такого.       — Ты не против… Я бы хотел навестить его могилу… если ты разрешишь.       — Я похоронила его на Митинском кладбище. Можешь навещать его в любой момент.       Смотрю на чёрный экран телевизора и вытираю глаза:       — Прости. Мне сложно принять случившееся, но тебе в разы сложнее. Я не знал его, а узнал слишком поздно. Мне невероятно жаль. Я бы очень… очень хотел с ним поговорить… увидеть… живым.       — Волли кое-что оставил для тебя, — её слова заинтересовывают меня. — Ты не против? — она показывает на ноутбук, я качаю головой. — Рогволд, — Мария поднимает экран ноутбука, — хочет с тобой поговорить. Это личный разговор.       На плазме появляется видео. Мария уходит из комнаты, прикрывает дверь. Только я и Рогволд. На телевизоре моё лицо. Рогволд сидит за столом, снимает себя на камеру ноутбука. Седые виски, седая борода, сиреневая футболка с треугольным воротничком, под обтягивающей тканью на правой груди виднеется кольцо, в кадр попадает татуированная левая рука.       «Привет, — он чуть-чуть улыбается. — Меня зовут Рогволд, и я — твой брат, — качает головой, закрывает глаза. — Нет, не так. Пф! — задирает подбородок. — М-м, чёрт. Я не знаю, не знаю, с чего начать. Я не знаю, как с тобой познакомиться. Какие слова сказать первыми, — Рогволд раскрывает рот и смотрит за камеру ноутбука. Несколько секунд. — Я звонил тебе».       На этих словах я встаю с дивана и сажусь на ковёр перед телевизором, ставлю локти на колени. Только я и Рогволд. Разговор двух близнецов.       «Я позвонил тебе перед Новым годом. Нашёл номер на сайте, где ты оказываешь услуги независимого судмедэксперта. Я хотел услышать твой голос. И услышал. Ты поднял трубку. Я услышал твой голос, но ничего не смог произнести. Ты сказал несколько раз «алло», и я кинул трубку. Я не знал, что сказать тебе в ответ».       У Рогволда в телефонной книжке есть мой номер телефона, но в набранных — нет. Он стёр напоминание о том звонке.       «Я понимаю, — продолжает Рогволд, — ты задаёшься вопросом: как так всё это получилось? — он поднимает плечи и разводит руки в стороны. — Да вот так. Мы просто есть. Мы были друг у друга, но нас разлучили. Мне, как и тебе сейчас, 56 лет. О твоём существовании я узнал одиннадцать лет назад — в 45. Я не поверил, но потом навёл справки и узнал о мальчике, которого, как и меня, усыновили. Я искал тебя и не нашёл, — Рогволд показывает в камеру старую фотографию: мальчик школьного возраста в свитере, улыбается. — Это я. Это я в приёмной семье».       У меня есть такая же фотография. Там мне — 8 лет. Я одет в костюм. Кадр по пояс: рубашка, пиджак. Рогволд на снимке смотрит налево, а я — направо. В отличие от брата, я не улыбаюсь.       «Я придумал, — Рогволд протирает лицо, улыбается, посмеивается, — одну штуку. Ерунда, если честно. Дурацкие вопросы, на которые мы отвечаем одновременно. Ну, например: любимый предмет в школе?» — он показывает три пальца и по очереди загибает: отсчитывает.       Раз, два, три.       — Биология, — отвечаю я вслух.       «Физкультура».       Я улыбаюсь. Рогволд улыбается.       «Имя первой девушки».       Раз, два, три.       — Света.       «Аня. Первый секс».       Раз, два, три.       — В 18 лет.       «В 16 лет. Знаю, рано, — он смеётся и закрывает левый глаз. — Какие сигареты ты куришь?»       Раз, два, три.       — «Black Tip Black».       «Parliament». Первая машина».       Раз, два, три.       — «Барсик».       «Москвич». На какой сейчас ездишь?»       Раз, два, три.       — Фольксваген Пассат.       «Фольксваген Поло. У тебя есть дома питомцы?»       Раз, два, три.       — Улитка.       «Нет. Ванька хочет кота, а Манька не любит кошек. Не знаю, что делать. У тебя красивый почерк?»       Раз, два, три.       — Да.       «Нет! Пф! Я вообще отвратительно пишу, но отлично рисую. Странно, да? — Рогволд приближается к камере, губы изгибаются в улыбке. — Как зовут твою любовь?»       Раз, два, три.       У меня нет ответа. Я никого не люблю.       «Мария, — он прикусывает нижнюю губу. — Ночь, улица, фонарь, аптека. Я так и не купил презервативы в той аптеке. Выбрал не физическое удовлетворение, а терзания по таинственной Марии. Я познакомлю тебя с ней, но предупреждаю заранее: у неё постоянно мёрзнут ноги, поэтому она ходит в шерстяных носках даже в жару».       У тебя прекрасная жена.       «Последние вопрос, — Рогволд опускает взгляд на клавиатуру. — Ты когда-нибудь хотел семью? Жену? Детей? Кого ты хотел: мальчика или девочку? Отвечай честно».       Раз, два, три.       — Да, — слёзы перешагивают нижние веки; очки мешают — снимаю. Рогволд не отвечает, ждёт меня. — Я очень хотел семью. Хотел ребёнка. Ма… мальчика, наверное. Или… девочку… Не знаю.       «Я не хотел, — со стыдом произносит Рогволд. — Я хотел жить для себя, а не для других. Хотел всё. Хотел разных девушек. Никогда не хотел ребёнка, — я подношу ладонь ко рту и сдерживаю всхлип. — Я знаю, ты был женат и сейчас в разводе. Мне жутко неудобно от этого. Не знаю, как сказать… понимаешь… — он смотрит вниз, не в камеру. — Я не хотел, но получил это. Ты хотел, но не получил. Понимаешь? Словно сбой в матрице. Прошу, не говори моей Маньке это. Я безумно люблю её и Ванюху. Дорожу ими. Но… такое чувство… что… это неправильно. Ты умный, ты поймёшь меня».       — Нет. Не говори так. Всё правильно. У тебя семья. У тебя замечательная семья.       «Я знаю, кто ты. Мне рассказали. Ты должен иметь семью. Ты. А не я. Я — разгильдяй. Я несерьёзный. Я забрал это право у тебя».       — Нет. Нет, — сажусь ближе к телевизору. — Ты ничего у меня не забрал. Я перестал мечтать о счастливой семье, когда ты стал мужем и папой. Не ты отнял у меня это желание. Перестань, Рогволд, пожалуйста, — прикладываю ладонь к экрану, трогаю брата. Он плачет. — Я тебе сейчас врежу! Гордись ими! — кричу шёпотом. — Пожалуйста, Волли. Пожалуйста.       Я плачу в кулак. Слёзы капают на белую рубашку. Я плачу в его доме, в его кабинете. Его слёзы падают на клавиатуру.       «Я хочу… хочу, чтобы мы стали семьёй. Мне не хватает тебя. Такому дураку, как я, не хватает серьёзного брата. Я накосячу, и ты вставишь мне втык. Я… я полжизни ощущал себя половинчатым! Как будто… — Рогволд трогает правое плечо, — вот тут, вот здесь, рядом со мной должен идти человек. Такой же, но другой. Я… рад… Я доволен своей жизнью, но… я знаю, ты где-то существуешь, и мне от этого больно. Ты — та половинка, которая мне необходима, но ты обо мне не знаешь, — Рогволд втягивает сопли и вытирает нос. — Вот блин, надеюсь, большой нос — это и твоя проблема. Ненавижу, когда он забивается. Там столько соплей помещается!»       — Ага. Ненавижу болеть.       Я улыбаюсь. Не убираю руку с экрана. Трогаю щёку, но не ощущаю колючих кончиков на бороде.       «Я какой-то сопливой фигни сейчас тебе наговорил. Следует получше подумать над словами для первой встречи».       — Ты всё замечательно сказал.       «Ты же мой младший братишка, — Рогволд улыбается сквозь слёзы. — Всего на пару минут, но младше. Старшие всегда защищают младших, — он на три секунды закрывает глаза. — Я найду тебя. Да, — кивает. — Мне будет жутко страшно, но я увижу тебя и поговорю. Обещаю. Обещаю, я сделаю всё, чтобы мы были вместе! Пожалуйста, прости, если скажу фигню. И если не осмелюсь сказать при встрече, знай: я люблю тебя».       Видео заканчивается. Рогволд исчезает с экрана.       — И я тебя люблю, Волли.       Мне стыдно показаться перед Марией заплаканным, поэтому без разрешения пользуюсь ванной. Требуется несколько минут, чтобы умыться, но горе с лица стереть не удаётся. Вытираюсь тёмным полотенцем. Светлое, думаю, Марии, а яркое — Вани.       Она сидит в столовой и курит:       — Покури. Станет легче.       Это приглашение. Я вынимаю сигареты с зажигалкой и забираю стакан воды из гостиной. Присоединяюсь к Марии в столовую. Тонкая чёрная сигарета добавляет в рот сухость и горечь.       — Налить ещё попить? — она берёт мой стакан.       — Да, будь добра.       — Я смотрела то видео, — Мария ставит передо мной наполненный стакан и садится напротив. — Лазала в его ноутбуке и наткнулась на видео. Оно называется «Для брата».       — Он тебя ласково называл, — делаю нервный глоток.       — Никогда не называл полным именем или Машей.       — Он — мой старший брат, — поднимаю на неё глаза. — Не принимай близко к сердцу его слова. Рогволд говорил…       — Я знаю. Первые годы я страшно его ревновала к клиентам и простым девушкам на улице, но со временем перестала. Я поверила Волли. Да, он казался несерьёзным, когда мы познакомились. Мужчина в 45 лет ни разу не был женат, не имел детей. Вечный холостяк. Но он изменился. Я ни в коем случае на него не обижаюсь. Это нормально. То, что он делал до брака, мировоззрение и желание быть холостяком до конца — нормально для мужчин его возраста. Волли эмоционально воспринял факт твоего развода и отсутствие детей. Ему хотелось пожалеть младшего брата. Он считал, что ты будешь ему завидовать, но тем не менее хотел окружить тебя любовью и заботой.       — У него были проблемы с сердцем?       — Бывало, болело сердце. Корвалол выпьет и успокоится. Тахикардия, ВСД — стандартный набор.       — Когда он делал татуировку, я покрылся сыпью. Осенью прошлого года у меня жутко болела десна под передним верхним зубом. У нас одинаковые раны на стопах. Я испытывал его чувства, но не подозревал о существовании брата-близнеца.       — Сиамские близнецы, — Мария выдыхает дым и тушит сигарету в пепельнице.       Я подозревал неладное. Мелькали мысли о сросшихся близнецах. Это невероятно — так чувствовать друг друга. Мы не могли в детстве наступить на одну и ту же банку. Как мы срослись, и как нас разъединили?       Докуриваю сигарету, залпом допиваю воду и пригвождаю Марию взглядом:       — Скажи мне всё, что знаешь. Ты в курсе поисков Рогволда. Арман тоже принял участие.       — Арман был тем, кто проверял старую информацию и отыскивал новую. Он дружил с Волли. Арман очень помог ему, а потом и мне с… телом.       Отпускаем ситуацию, что Арман забрал Рогволда из морга без моего ведома. Сейчас не об этом.       — Что нашёл Рогволд на нас?       — Всё.       — Где? Что? Кто мы? Откуда мы? Кто наши… — у меня ноют костяшки на левой руке, — родители? Чья фамилия Кипер?       — Приёмных родителей Рогволда.       — Фавст Кипер?       — Нет, — Мария качает головой. — Родной отец.       — Мой отец. Где он? Он жив? А мать?       — Жива.       Отлично. Или нет? Будет ли от неё толк?       — Арман владеет информацией?       — Да.       Не скажет. Задиристый мальчик дружил с Рогволдом, но со мной не подружится. Я ему не нравлюсь.       — Рогволд посвящал тебя в поиски. Прошу, скажи, где наша мать?       — В Санкт-Петербурге.       Я закрываю глаза. Не люблю Петербург. Моя смерть летает рейсом «Москва — Санкт-Петербург».       — Что с ней?       — Она… — Мария берёт пачку сигарет и вертит в руках, — она часто снилась Волли. Это были кошмары. Он видел темноту и слышал её голос. Мать разговаривала с ним. В день, когда он умер, ему приснился кошмар. Волли соврал, что ему приснилось, как он падает. Не хотел меня расстраивать. Тебе она тоже снилась?       Женщина с грубым голосом. Ей не нравится моё имя. Периодически я слышал её в темноте. Отрицал, что она может быть моей родной матерью, как и разговор об усыновлении с приёмной мамой. Лука Сакиев, цыган из Мурманска, видел меня насквозь.       — Да. Рогволд её видел?       — Навещал. Общался. Редко. Первое время. Мне не нравились эти встречи. Не нравились кошмары. Последние годы Волли к ней не ездил.       — Знаешь адрес? Где она в Петербурге?       — В тюрьме.       Шок. Старая женщина в тюрьме? Моя родная мать — преступница?       — Как это?       — Это место называется красивым словосочетанием «психиатрическая лечебница». От тюрьмы её отличает то, что в ней заключены старые и больные женщины. Надсмотр не такой строгий, никаких наручников. Хорошая пища и таблетки от склероза.       — Давно она там?       — Да.       — За что?       — За плохие дела.       — Прошу, скажи правду!       — Эдик, она на пожизненном!       Мария впервые называет меня по имени. На пожизненное не сажают невиновных женщин.       — За что?… — она не отвечает, поддерживает голову рукой. — Я хочу услышать от тебя, а не от Армана.       — За убийства, — Мария поднимает тусклые глаза. Ей неприятно, что мать её мужа — убийца. — Она совершила много убийств. Её арестовали, вас с Рогволдом забрали, разделили с помощью операции, разлучили по разным детским домам. Это произошло в 1965-м году.       В 2 года я наступил на стеклянную банку и поранил левую стопу. В 2 года нас с Рогволдом разделили.       — Она с 1965-о года в тюрьме?       — В заточении — да. Сначала была в тюрьме, потом её перевели в психушку. Свободу она видела последний раз в 1965-м.       Моя родная мать — убийца. Меня забрали у матери-убийцы.       Ключ поворачивается в замке.       — Это Ваня с моей мамой.       Дверь открывается, и первым в квартиру забегает ребёнок. Сын Рогволда. Мой племянник. Мальчик на снегокате. Он стучит ногами по ковру и стряхивает снег с капюшона. Мария поднимается из-за стола и идёт встречать пришедших. Я… Он не должен меня видеть. Нет. Пряча лицо, со стаканом в руке ухожу на кухню и встаю рядом с плитой. На моей кухне точно такое же расположение мебели и техники.       — Фух! Я нагулялся! — детский голос.       Ваня раздевается. Слышу, как Мария вешает его куртку сушиться.       — Гуляли с Юлей и Сашей, — взрослый женский голос; мать Марии. — Ваня вёл себя хорошо, девочек не обижал, чего не скажешь о них.       — Они закидали меня снежками, — объясняет мальчик. — Поэтому я такой мокрый.       Что делает ребёнок после прогулки? Обедает, наверное. Наверное. Значит… Нет, сначала он пойдёт мыть руки… или переодеваться. А потом на кухню. На плите не стоит кастрюля с супом, вероятно, она в холодильнике. Детям же нужно есть суп, да? Значит, когда Ваня будет переодеваться в комнате, я быстро покину квартиру. Ставлю пустой стакан в раковину. Я бы помыл, но тем самым привлеку внимание. Посторонний на кухне. Плохо. Всё это плохо. Я так хотел увидеть сына Рогволда, что теперь боюсь показаться ему на глаза. Что он подумает? Папа вернулся? Я предполагал, Мария закроет его в комнате перед моим приездом. Плохо предполагал! Как можно запереть ребёнка в комнате?! Тишина в прихожей. Мои ботинки на коврике!       — Он…? — спрашивает мать Марии.       Женщины шепчутся — не слышу конкретные слова.       Штаны шуршат. Маленький мальчик подходит к столу. «Лучший в мире». Чёрные штаны на подтяжках, синие носки тёмные, потому что мокрые, полосатый свитер с высоким горлом. Красные щёки и голубые глаза. Брюнет. Большие голубые глаза. Ваня смотрит на меня и молчит. Не плачет, не расстраивается, не улыбается. Обводит взглядом костюм и лицо. Наклоняет голову то влево, то вправо, чтобы лучше рассмотреть человека, похожего на его отца. Мария подходит к сыну и кладёт руки на плечи. Женщина, примерно моих лет, осторожно появляется в столовой — Мария очень на неё похожа.       — Здравствуйте, — говорит Ваня, часто моргая. Мария гладит его по плечам.       — Здравствуй, — отвечаю и перевожу взгляд на тёщу Рогволда — кивок мне, кивок ей.       Ваня протягивает руку:       — Меня Ваня зовут.       Я смотрю на маленькую ручку, на мальчика, на его маму. Мария улыбается, сдерживая слёзы. Подхожу к племяннику и жму кисть.       — Эдик.       — А Вы… — он отпускает меня, не обратил внимания на кожаный браслет, держится за подтяжки на штанах, — Вы умеете рисовать?       — Нет, не умею.       Людей, здания, природу — не умею. Схемы, чертежи, линии — могу. Реконструировать место происшествия, наметить на теле надрезы. Украсить кожу пометками смерти. Рогволд умел рисовать тёмными красками яркие картины. Творческая личность. Моё творчество — угнетающее.       Мне непривычно общаться с ребёнком. Неудобно смотреть на него сверху. Я не общаюсь с детьми такого возраста, как Ваня. Не умею вести себя с детьми.       — А у Вас… — Ваня поджимает пальцы на ногах, — какой у Вас любимый мультик?       На ум приходит «Гадкий я», но нужно вспомнить какой-нибудь светлый и счастливый мультфильм.       — Э-м… — ищу ответ у шкафа за спиной Вани, насчитываю четыре дверцы, — «Шрек».       — Мне нравится там котик, — Ваня улыбается, и его радостное настроение заставляет меня перестать нервничать.       — Да, мне тоже нравится там кот. А у тебя какой любимый мультик?       — «Мадагаскар».       — О, тоже хороший.       Мы говорим о мультфильмах. О чём ещё говорить с ребёнком? Может, это правильно? Не о медицине же с ним разговаривать.       — У Вас есть домашние животные? Я хочу котика, но мама, — Ваня поднимает глаза на Марию, — не хочет, а с собакой нужно гулять. Мама считает, что я не буду ухаживать за собакой.       — У меня… да, у меня есть животное дома.       — Какое?       — Улитка.       — Улитка?!       Мать Марии поправляет очки на лице и тихо смеётся. Сама Мария еле сдерживает смех.       — Ага. Вот такая, — я ставлю ладони друг напротив друга на расстоянии примерно десяти сантиметров. — Большая и белая.       — А как её зовут?       — Я долго не мог придумать ей имя. Называл просто улиткой. А потом в голову пришла «Крыса». Так она и стала Крысой.       — У Вас улитка — Крыса?       — Угу. Я не знаю, — смешки вырываются от сюра, — как по-другому назвать улитку.       — И что она делает? С ней же не поиграть.       — Она живёт в аквариуме. Там она лазает по черепу и кораблю, прячется в кустах. Ей там весело. А когда мне становится скучно, я вытаскиваю её и сажаю на себя, — показываю на предплечье. — Она медленно ползает по мне, даже на голову может забраться.       — Корабль как… как «Чёрная жемчужина»?       — Не такой прекрасный. Скорее, это корабль, который затопила «Чёрная жемчужина»… — что-то я заболтался: то мультики, то улитки, то корабли, трещу без остановки. — Сейчас покажу, — достаю из кармана пиджака телефон и сажусь перед Ваней на колено. — Вот Крыса, — показываю на экране фотографию улитки в аквариуме.       — Ого, какая большая! — Ваня смотрит на меня огромными голубыми глазами. Моё сердце в груди глубоко стучит.       — Да, она большая, — перелистываю фото. — А тут ещё больше, — там Крыса висит на стекле аквариума. Скалолазка!       Странная ситуация. Я впервые вижу племянника, но ощущение родства возникает мгновенно. Мария перестаёт грустить и с удовольствием рассматривает фотографии на моём телефоне вместе с сыном.       Маму Марии зовут Валентина Петровна — мы познакомились. Ваня показал мне свою комнату и рассказал о каждой плюшевой игрушке, по секрету сообщив, что его любимая — это олень в комнате родителей. Оленя папа подарил маме. Мария сообщила мне, что Ваня знает, кто я — его дядя, близнец папы. Ваня очень хотел со мной познакомиться.       Странная ситуация. Я успел расстроиться в квартире Рогволда, меня шокировала новость о нашей матери, а также я улыбался и смеялся с племянником. Семья брата приняла неизвестного человека.       Мария предложила остаться на обед, но я отказался.       — Я бы хотел, с твоего позволения, можешь дать мне фотографию Рогволда и вас с Ваней?       Они втроём сидят на бетоне. Рогволд в футболке и шортах, Ваня в шортах и майке, Мария в летнем платье.       Меня провожают Валентина Петровна, Мария и Ваня. Фотографию убираю во внутренний карман пальто.       — Сигареты, — Мария передаёт пачку с зажигалкой.       — Точно, — кладу в пальто.       — Ты ещё приедешь? — спрашивает мальчик в спортивных штанах и футболке со значком Бэтмена. Племяннику незачем «Выкать» дяде.       Никто из троих взрослых не уверен, к чему приведёт знакомство.       — Думаю, — осторожно выкручивается из ситуации Мария, — мы можем созвониться с Эдиком и, — она ищет поддержку, глядя на меня, — если ты не возражаешь…       — С удовольствием, — не задумываясь, отвечаю.       Ваня набрасывается на меня, обнимает за талию, просовывая руки под расстёгнутое пальто. Прижимает голову к животу.       — Приезжай, пожалуйста, — просит он.       — Обязательно, — кладу руку на густые чёрные волосы.       Мария открывает входную дверь:       — Я провожу тебя.       Валентина Петровна обнимает меня на прощание:       — Спасибо, что появился.       — Было приятно с Вами познакомиться.       Ваня расстраивается. Стоит в прихожей, прислонившись к шкафу и надув губы, ковыряет ногтем дерево.       — Эй, летучая мышка, — я нагибаюсь и щиплю его за живот, — чего глаза на мокром месте?       — Ты не приедешь.       — Почему? — опускаюсь на колено. — Я же сказал, что приеду. Приеду, и мы пойдём гулять. Да? Ты засыплешь меня снегом, а потом твоя мама будет нас сушить. Ну, что такое? — я кладу руки ему на бока и приближаю к себе.       — Папа тоже сказал, что приедет… и не приехал.       Не следует говорить, что я не поступлю, как его папа.       Я тяну Ваню за запястья и обвиваю свою шею детским руками:       — Мой телефон есть у твоей мамы. Можешь звонить мне в любое время.       Ваня успокаивается и целует меня в щёку. Я приеду. Честно. Я не брошу семью Рогволда. Мальчик с бабушкой остаются в квартире, мы с Марией выходим на лестничную клетку.       Вызываю лифт. Ощущение, что спускается с крыши.       — Он всегда на последнем этаже, — Мария укутывается в кофту.       — У вас замечательный сын, и ты очень похожа на мать.       — Я не настаиваю, чтобы ты с нами дружил, общался, виделся…       — Я хочу этого. Маш, я, правда, хочу этого. Не стать для тебя и Вани Рогволдом. Быть тебе другом, а племяннику — дядей.       Лифт приближается.       — Мою приёмную маму тоже звали Марией.       — Можно? — она тянется к правой руке.       Короткие пальцы без маникюра касаются тыльной стороны ладони. Обхватывают. Задевают кожаный браслет на запястье. Переплетаются с моими.       — Ты катаешься на скейте?       — Почти нет. По моим стопам пошёл Ваня.       Мария берёт вторую руку и приподнимает на уровень груди. Опускает взгляд. Проводит большими пальцами по кистям.       — У тебя такие же руки, как у него.       — Арман знает?       Мы не закрыли на кухне вопрос о матери.       — Он хочет, чтобы ты знал. Арман поможет тебе. Но принять правду ты должен без посторонних.       Приезжает лифт, открываются двери, и рука ложится на левую щёку. Пальцы обводят седые волосы и дотрагиваются до кожи. Женщина низкого роста приближается. Она не отпускает мою левую руку и замирает в нескольких сантиметрах от губ. Слишком мало времени прошло. Мы с Рогволдом слишком похожи.       — Спасибо, что приехал.       Я ощущаю на себе руки, которые чувствовал в отеле Петербурга наутро перед отлётом. Пальцы перемещаются на затылок. Кончик носа проводит по усам. Они занимались любовью утром. Так она трогала Рогволда, так она трогает и меня.       Я убираю от лица руку Марии и успеваю проскочить между закрывающимися дверьми лифта.