Жертвы обстоятельств

Этот сон уже слишком давно не даёт покоя

Пахнет дымом костра, пахнет копотью и золой

Меня тянет куда-то, а небо во сне такое Только прыгнуть с разбегу в него и вверх до луны

      Пришла осень. Она взорвалась сотней бархатцев у носков кроссовок, первыми жёлтыми листьями в неглубоких кристально-чистых лужах и нежными, робкими заморозками. Но лето ещё не отозвало войска, оно стояло на перепутье, и отцветали запоздалые одуванчики, теряясь в тонком аромате грибов и астр. Небо, сквозь прозрачный, плотно пропитанный магией воздух, нежно покачивало сереющие облака в своих объятиях. Солнце поднималось невысоко, кошкой кралось по небу, и время оттого тянулось медленно, такими маленькими шагами, что казалось, будто я, в своих старых джинсах с оборванным краем, его чуть-чуть перегоняю. Ладони пахли георгинами и теми странными жёлтыми цветами, название которых я никак не запомню. Портреты на могилах Восточного кладбища провожали меня строгими взглядами выцветающих глаз. На оградах дрожали капли воды. Утро плавно перекатывалось в день. Вот, кладбище уже осталось за спиной, и я ускорила шаг, огибая утренний туман, направляясь к дому, чтобы поскорее в последний раз померить платье и успеть на поезд в Академию. Сегодня — важное событие, которое бывает только раз в год, и мне надо основательно к нему подготовиться.       У самого крыльца, у первой ступени — засушенная роза, и я подбираю её, ласково поглаживая твердеющий стебель пальцами. Розу можно засушить между страниц той массивной энциклопедии, как прошлой осенью учила Шарли. На время помещаю цветок в сумку и, звонко щёлкая ключом, вхожу в прихожую, оставляя у двери старые кроссовки с вышитой Сэмом звёздочкой на язычке. — Мам, я дома, — вместо ответа слышу радостный топот маленьких ножек брата. Лют бежит ко мне, спотыкаясь, хватаясь за ближайшие опоры, но, не падая на колени, не переходя на такой привычный для почти годовалых детей способ передвижения. Мама говорит, я была такой же упрямой, и скорее бы упала, но не перестала бежать. Пока братик на всех скоростях несётся в мою сторону, успеваю присесть и раскинуть руки для объятий, куда ловлю радостно визжащего ребёнка. — Сест-л-ика! — старательно выговаривает тот, но вторая половина слова съезжает в непонятную кашу. — Лю, ты что, вырос, пока меня не было? Думаю, кто этот большой мальчик? Неужели это мой братик? — легко поднимаю чертёнка на руки и вручаю его подошедшей маме. По правде сказать, меня не было дома где-то полтора часа. Но, по всей видимости, у детей несколько другое чувство времени.       Ловлю собственный взгляд в зеркале и улыбаюсь девушке, что смотрит на меня оттуда. Волосы упрямо отрастают, и теперь их снова можно собирать в недлинную косичку, но отрезать пока не хочется — очень уж нравится окрашивание в зелёный цвет на краях. Сэм говорит, что у меня нет вкуса, и надо красить всё и сразу, но я говорю Сэму, что он дурак, который до сих пор носит рубашку со спортивными штанами. На этом моменте обычно приходит Мэтт и убеждает нас не ругаться из-за внешнего вида по десятому кругу, так что мы тут же замолкаем и не обижаемся.       Наверное, Оливия была бы красавицей в свои шестнадцать.       Но, сейчас она далеко-далеко, и мы с маленьким Лютером, что появился в ноябре прошлого года и внёс что-то живое в наш опустевший дом, живём и за неё. Братик пока не знает о своей невероятно храброй и светлой старшей сестричке, но, я надеюсь, что будущей весной на могиле сестрёнки будет ещё один букет, несколько цветов от ангела с ярко-голубыми глазами — от нашего маленького Лю. — Ми, будешь есть, — толи спрашивает, толи утверждает с кухни папа. — Прости, но меня так мандражит, не могу сосредоточиться на чувстве голода, — это я уже примеряю вечернее платье и делаю по гостиной несколько вальсовых шагов, кружась с невидимым партнером, периодически представляя себя то дамой, то кавалером. — Тебя? Мандражит? — смеётся он. — Ты на скольких сценах побывала, ангел мой?       Ах, да. Прозвище «ангел» каким-то непонятным образом окончательно закрепилось в моей семье, да и за её пределами, если честно, тоже. И я даже догадываюсь, что некий демон с ослепительной улыбкой и самыми красивыми глазами в мире приложил к этому свою руку. — Там была не я, — взглядом окидываю небольшой разрез чуть выше колена и поправляю ленту на поясе. Вроде порядок. Можно снимать. — Там была Леди Лорелей, там была Ведунья без имени, там была злобная мачеха в шубе из лабрадоров. А в этот раз буду я. — Неужели быть ведущей сложнее, чем быть актрисой? — Не знаю, — одним движением расстёгиваю молнию, платье скатывается на диван. — Я же никогда ничего не вела. Но нет, блин, — пародирую голос руководителя. — Мирочка, ты главная в студсовете по теме актёрского мастерства, давай-ка ты проведёшь торжественную часть. Ага. Аж три раза. Большое, блин спасибо. — Всё будет хорошо, — мама входит в комнату с Лю на руках и целует меня в лоб. — Сосредоточься на других более важных событиях. — Постараюсь, — осторожно упаковываю платье и помещаю его на дно чемодана. Влезаю в дорожную одежду. — Что бы ещё взять? Не думаю, что будет возможность съездить домой в ближайшие две недели. — Всьми Лю! — Может, не в этот раз, приятель, — я глажу малыша по волосам. — Но через годик ты обязательно будешь на балу вместе со мной.       Наконец разобравшись с чемоданом, выуживаю телефон и бегло прохожусь по чатам. На удивление, почти везде тишина, даже Сэм не скидывает картинки последние полчаса. Наверное, Мэтт и Джеймс всё же уговорили бедолагу поискать в своём подобии гардероба что-то поприличнее. Что же. Если Аями правда удастся впихнуть в классический костюм полностью, я буду аплодировать стоя. Иногда мне кажется, что даже разлучить Элиота с кожанкой и очередной портупеей легче, чем перевоспитать Сэмми. Наконец-то мне приходит сообщение от Майки, где она довольно красноречиво заявляет, что «они уже поблизости». Остаётся только поцеловать каждого из членов семьи в лоб, перевязать хвост и, закрыв чемодан, вывалиться на улицу, в объятия прозрачного октябрьского воздуха и своих новых друзей. — Ну, привет, — усмехается Лэнс. — Ну, привет, — я в точности копирую его интонацию. — Как там у тебя, с тем самым? — У меня с моим «тем самым» всё более чем прекрасно, — скрещиваю руки на груди. — А как у тебя с твоей «той самой»? — Спорим, прекраснее, чем у тебя, — он поправляет очки и, не выдерживая, усмехается. — Пойдём уже, придурки, — Майя, в лице «той самой» хватает своего парня за капюшон толстовки и поворачивается в сторону кривой дорожки, тянущейся к лестнице на второй ярус. — Мир, мы успеваем? — Более чем, — серьёзно говорю я, поправляя воображаемые очки.       Когда всё только случилось, мне казалось, что больше никаких друзей я не заведу. Что мне хватит только лишь моей компании, моих людей, с которыми пройдено слишком много, чтобы смотреть в чужую сторону, которые видели все мои грани, заглянули в глаза моим скелетам в шкафу и показали своих. Но, как оказалось, вне нашего круга общения, вне тайны Короля демонов и портрета Сорами, существует много других людей, которые всё это время тайно оставались со мной, делая моё одиночество менее похожим на пытку. И что пока для меня будто бы прошло несколько лет, для моих бывших одноклассников апрель сменился маем, а май — июнем. А Мирель Савэйрин перешла в лучшую академию континента, и там вдруг появилось много-много свободных мест, и, может, кому-то тоже стоит попробовать? Так решила эта закадычная парочка, и в прошлом сентябре я вдруг обнаружила их за соседней партой.       Конечно, для меня в этом мире не существует ближе людей, чем моя команда, конечно, я не могу представить себе жизнь без этих ребят, а они — без меня. Но мир! Он ведь намного шире, больше, чем можно себе представить, и людей, которым ты взаимно нравишься, их ведь тоже много, иногда, даже слишком. Почему бы не впустить их в своё сердце?       Поезд подъехал медленно, будто подплыл, и мне вдруг подумалось, что я его знаю. Что я отчётливо помню эту узкую чёрную полосу на лакированном боку вагона. И эти мягкие сиденья внутри, это сияющее табло. И, когда садишься на одно из сидений, оно почти музыкально скрипит. А там, в коридоре, полупустом и почти сонном — сестра. Будто бы мираж. Она ничего не говорит, только улыбается, не умоляет не ехать в академию, наоборот, будто бы провожает в путь. Я откидываюсь на спинку кресла и засыпаю, оставляя этих голубков наедине. Сейчас мысль о том, что мне когда-то нравился Лэнс, кажется почти смешной. Не потому что он некрасивый, злой, или глупый, нет. Просто сейчас я так люблю другого человека, что не могу представить рядом с собой кого-то кроме него.       У ворот академии влетаю в Лэйна, и тот осторожно помогает мне вырулить. — Доброе утро, Мистер Керри, — мужчина с улыбкой смотрит на меня. Как на свою ученицу. Не тем взглядом, который я заметила в тех секундах Айсавэрской тюрьмы. — Леди Савэйрин, — но всё же улыбка эта тёплая, почти отцовская. — Доброе утро, вы не видели Сора… Кхм, Леди Лоноэ? — Поищите на седьмом этаже. Если её нигде нет, она есть там.       Лэйн с улыбкой кивает и удаляется, я замечаю в его руках голубую розу. Радостно усмехаюсь этому факту, прежде чем попрощаться с Майей и Лэнсом.       Конечно, Лэйн потерял воспоминания. А точнее, воспоминания о себе — он помнил всё, кроме того, кем является, с кем дружил, кого любил, что говорил. Магия Сорами стёрла из памяти этого мужчины всё, кроме сухого остатка — сотни фактов. Но он смог восстановиться, а со второй половины прошлого года даже стал нашим учителем магиологии. И, может, он никогда не вспомнит о своём первом признании Соре, об их первом поцелуе, об их первой неловкой встрече, но — любовь сильнее магии. И потерявший память, забывший всё самое главное о своей жизни, Лэйн Керри снова влюбился в нашу вторую учительницу магиологии, Сорами Лоноэ, девушку с ярко-синими глазами и рыжими волосами с одной-единственной синей прядью у виска, небольшом напоминании от Богини и Миюки.       Конечно, многое у нас получилось, благодаря явлению Богинь. Весь мир вспомнил о Миюки, второй богине, которая выжгла своё имя из истории зелёным пламенем. Весь мир, благодаря кристаллам памяти, узнал о её явлении и о новом боге смерти — некогда четырнадцатилетнем школьнике Раяне. И пусть видео почти признали подделкой, в итоге удалось доказать его подлинность. К тому же, у нас было слишком много свидетелей, чтобы не поверить. И, вопреки здравому смыслу, популярность Академии взлетела до небес, не только потому, что туда явились сами Богини, что там учится единственный представитель вымершей расы, но ещё и по более прозаичной причине. Благодаря Лэйну, нашей Академии первой за столетие удалось снова провести урок практической магии. Теперь классы с магическим профилем занимались не только теорией, но и практикой, на что Сэм очень неправдоподобно ворчал, хотя именно он стал первооткрывателем некой «интуитивной магии», доселе забытой на годы.       Мир перевернулся с ног на голову, но любая существующая система рано или поздно приходит в равновесие. И поэтому, мы проводим уже второй с тех пор осенний бал. Мероприятие, на которое приезжает множество делегаций из самых разных школ, в том числе, из школ за границей. Место, где объявляют результаты ежегодных осенних игр, место, где каждый может продать вещи, сделанные своими руками, наесться от пуза, потанцевать и просто хорошо провести время. Но, увы, прежде чем я получу всё это, мне надо пройти целый круг ада. Провести это мероприятие.       День проходит в суете. Мне толком не удаётся пообщаться ни с кем из ребят — все слишком заняты подготовкой. Но любому переполоху приходит конец: рано или поздно. И я встречаю свой конец на широкой сцене Академии в актовом зале, подозрительно похожем на бальный. По лицу пляшут разноцветные блики, голос водоворотом ходит по залу, а я всё озвучиваю и озвучиваю малознакомые фамилии, счастливые люди вылетают на сцену, и в их руках сверкают позолоченные награды и голографические грамоты. Но вот, голос мой смягчается, лицо сияет, а тело переполняет хаотичная, почти материнская радость. — А у десятиклассников очень интересный победитель! В этом году в секции «наука» и секции «спорт» победил ученик восьмого «А» класса — Тайлер Соннел!       Он выбегает сразу, как только я произношу имя и, игнорируя награду, бросается в мои объятия. Теперь этот мальчишка-котёнок, плюшевой игрушкой пролежавший на моей кровати несколько месяцев, ребенок, рыдавший в моих объятиях, почти устроивший народное ополчение, ростом почти что с Сэма. Поэтому может спокойно поместить подбородок на мою макушку. Я растерянно хлопаю Тая по спине, и ассистент, неловко улыбаясь, вручает мальчишке награду. Тот что-то восторженно почти выкрикивает в микрофон, а затем, чуть не упав, сбегает по ступенькам. Зал тонет в аплодисментах.       Дальше — снова белый шум имён, хотя одноклассника, победителя в секции «искусство», всё же назвать получается. Думаю, что, если бы участвовал Мэтт, он бы его точно выиграл. Но, мой парень не участвовал, объяснив это тем, что не хочет видеть, как я злюсь, объявляя не его. Конечно, это всё было шуткой, и я знаю, что он просто пока не готов соперничать.       В любом случае, когда мы поженимся, я уже решила, обеспечивать нас буду я. Так что, ему не о чем волноваться.       Занавес закрывается, и я, наскоро убирая микрофон на место, бегу к своим друзьям, прямо как Тайлер, чуть ли не падая со ступенек. Кресла исчезают, играет бальная музыка, но первый танец я не танцую. Слишком уж сейчас дрожат от восторга ноги и руки, слишком уж я скучала по дорогим мне людям, чтобы вновь падать в объятия незнакомца. Поэтому, вместо этого, почти влетаю в Сэн. — Мирочка, — она всё так же похожа на принцессу, а в этом платье по фигуре, кажется, способна очаровать любого. Ну, в её случае, любую. — Ты молодец! Блистала ярче всех звёздочек-зубрил! — Тай не зубрила, он самый потрясающий в истории академии, — раздался голос откуда-то снизу. — Привет, Мир! — Юни, ты что это, слюни на Тайлера пускаешь? — искренне удивилась я, мягко обнимая младшую сестричку Мэтта и поправляя массивный бант на её причёске. — Дорогая, помни: он был игрушкой. — Ну, у всех свои недостатки. Ты, вон, мёртвая была! — Ну-у-у-у… — отвожу глаза, пытаясь сдержать улыбку. — Где твой братец? — Вот значит, как ты меня называешь, — слышу я, после чего меня невесомо целуют в щёку. — Сэмми меня немного задержал. — Мэтт! — я радостно разворачиваюсь и смотрю в глаза. О, Богиня, как же я влюблена в этот нежно-голубой цвет, в это салатовое пятно у зрачка, и в эти пушистые ресницы. Как мой парень очарователен.       Я сдержанно целую его пальцы, чтобы не смущать друзей. Может, мне хочется наброситься на человека, которого я люблю, с объятиями и поцелуями, но, когда мы в компании, то в первую очередь — друзья. Таковы правила. — Ну почему именно сегодня, — воет Сэм рядом с нами. — О, класс, как романтично, признаться на балу, ведь так здорово будет получить отказ и испортить себе праздник! И мне заодно, ведь теперь Сэма будет поглощать чувство вины весь вечер! — Сколько? — уточнила я. — Три. Подряд. Как я устал, — он драматично откидывается назад, почти падая в объятия Джеймса.       Сэм всегда был популярен, но с его поступлением в класс, изучающий магические науки, вопреки всеобщим ожиданиям, она взлетела до небес. Казалось, теперь бедняге Аями вообще не давали проходу. Ему признавались несколько раз в месяц, в открытках, в письмах, лично, даже в чатах, группах в соцсетях или комментариях к записям. Кто-то был серьёзен, а кто-то скорее смахивал на немного одержимого фаната. И если раньше наш плейбой интересовал только девушек, то теперь я лично знала парня, который заглядывался на моего друга и грустно вздыхал. — Сэмми, если ты хочешь притвориться геем, выбери не меня, пожалуйста, я всё же занят, — Джеймс ободрительно хлопает парня по плечу. — Ну, как вы? — А вы танцевали первый танец? — обращаюсь я даже не к нему, а к немного уставшей Шарли, довольно пьющей кофе из картонного стаканчика. — Да, по традиции, всё такое, — кивает та, облизав губы. — А ты, Мир, не собираешься? — Из меня выжали все соки. Я теперь кожура апельсина, предпочитаю стоять здесь, рядом с мужчиной своей мечты, самыми крутыми девушками академии, ну и… остальными.       Сэм и Джеймс обиженно поджимают губы и становятся до смешного похожими друг на друга. В этот момент нас наконец-то находит Сильвия, недовольно притащившая за рукав тяжёлой чёрной кожаной куртки Элиота, очень довольного собой. Девушка убирает длинную рыжую прядь, выбившуюся из сложной прически, за ухо и громко выдыхает: — Угадайте, что? — Ты не смогла заставить его одеться прилично! — Он в портупее! — Он в портупее и с вырезом в странном месте! — Да вы достали! — возмущённо выкрикивает волк. — Более того, — Сил заговорила быстро, будто диктор на радио. — Из-за подбора гардероба Эле, я совсем забыла про себя, так что теперь просто мёрзну в этом платье без рукавов.       Рейсс, больше ничего не сказав, снимает с плеч кожаную куртку и надевает её на подругу, оставшись действительно в чёрной кофте, демонстрирующей торс и чёрной замысловатой портупее, а со штанов свисает несколько цепочек разной длины, подобранных, кажется, под цвет пирсинга у брови и в носу. Всем своим видом парень говорит, как горд собой. А Сил лишь посильнее кутается в чужую вещь, пробурчав что-то про запах одеколона. Бедняга. Кажется, любовь, действительно, сильная штука, если может вернуться в сердце после нового рождения. Правда, нашему волчонку пока невдомёк. Он пробует этот мир на вкус, он бунтующий подросток, даже взрослее всех нас, будто бы моложе.       Наверное, потому что ему больше не надо ни бежать, ни прятаться.       Мы стоим так ещё долго, а потом я всё же танцую. Первый танец — с Сэн, потом с Тайлером. На третий меня ловит кто-то незнакомый, а на четвёртый я неожиданно оказываюсь в паре с Лэнсом, и мы всю мелодию вспоминаем те времена, когда были одноклассниками в совершенно другом месте. После десятого танца, моя голова кружится юлой, так что я осторожно проникаю на балкон и плотно закрываю двери. Обычно в это время тут обязательно кто-нибудь целуется, ведёт философские беседы или пьёт запрещённый на мероприятии алкоголь. Но мне повезло. Балкон пуст, и его тишина слегка дрожит под моим взглядом.       Выключаются фонари, и небо загорается сотней звёзд, как прожекторами. Луна с каждым днём становится круглее, но до полнолуния ещё несколько дней, и я остаюсь в лучах нежного и бледного месяца. Внизу, почти под ногами, блестит озеро, за которым, я помню, поле славэрий. Впереди тихо мерцают огни города, но почти не слышно шума машин и поездов, он раздаётся глухим эхом. Постепенно улетают на юг птицы, и всё чаще на улице пахнет прелой листвой.       Моя вторая осень без Оливии. Так много изменилось с тех пор, как её не стало, и, конечно, я научилась жить без неё. Это только так кажется, что без человека невозможно просуществовать ни секунды, но, когда он уходит, дыра в сердце заживает, края медленно и тягуче срастаются, а жизнь наполняется чем-то новым, но совсем иным. Но заменимых людей нет. И у меня могут быть самые лучшие друзья, прекрасный парень и очаровательный младший брат. В моей жизни может быть много ярких событий, и есть в ней пикники, смешные вечеринки, слепящий блеск софитов и первые в моей жизни съёмки. Но — в ней никогда не будет Оливии, никто не скажет простую и очень светлую мудрость, не засмеётся её нежным голосом, не назовёт меня так сладко и протяжно, что всё внутри завяжется в узел. Мне иногда так хочется показать ей, какими мы стали, чего добились, чем теперь живём, но, увы, туда, где она сейчас, не отправишь письмо. — Так и знал, что ты будешь здесь, — раздаётся голос Мэтта за моей спиной. — И даже ни разу не ошибся дверью, — уточняю я, лукаво улыбаясь. — Обижаешь, — улыбается тот, и я, не выдерживая, обнимаю его за шею и тяну на себя.       Наши губы соприкасаются, и я медленно тону в его тепле, слабо балансируя на носочках. Его тёплая ладонь скользит по моей щеке и залезает в волосы, слегка растрёпывая их. По шее пробегает табун самых приятных в мире мурашек. Поцелуй получается долгим и, на мой взгляд, слишком уж эмоциональным. Богиня, мы же не виделись меньше дня, откуда такая страсть? Но это — Мэтт, и он такой, какой есть. Спокойный и сдержанный почти со всеми и почти везде и невероятно, до неприличия эмоциональный в любви. И это не может не смущать, даже сейчас, когда мы встречаемся почти полтора года.       Я остаюсь в его объятиях и поворачиваюсь к перилам. — Мне кажется, Сэм потихоньку отпускает Лив, — шепчет он, стараясь не нарушать сияющую тишину ночи. — Да? С чего такие выводы? — Сегодня, когда он отказывал девушкам, он говорил не «я влюблен в другую», а «у меня нет к тебе чувств». — Ура, — шёпотом восклицаю я. — Мы на следующей стадии принятия, как… хорошо.       Я продолжаю смотреть в пустоту ночи, и — будто вижу силуэт. Длинные тёмные волосы, заострённые уши и широкие рукава платьеобразного наряда. С такой высоты не видно, но, мне кажется, что у парня правый глаз — ярко-зелёный. Сердце вздрагивает от уже забытого чувства, отличного от любви и ненависти, горькой смеси тоски и восхищения. Как удивительно, человек может измениться до неузнаваемости, может стать наваждением, дымкой воспоминания, но в нужный час ты всё равно его узнаешь. Он машет мне и Мэтту, а затем испаряется в тёмно-синей прохладе, будто его и не было никогда. — Кажется, это был Раян, — вдруг слышу я. — Думаю, ты прав. Уже совсем похож на бога. — Но, я всё же надеюсь, что он не видел сцену за несколько минут до…       И мы смеёмся. Смех тает в прозрачном осеннем вечере, а из танцевального зала льётся нежная музыка размером в три четверти. С огромного, иссиня-чёрного небесного купола срываются две звёздочки и летят рядом, надеясь приземлиться в серую осеннюю траву за городской чертой. Совсем скоро мы вернёмся к ребятам, будем есть торт или танцевать, а может, улизнём чуть пораньше, чтобы сыграть в настольные игры в комнате, которая когда-то была штабом. Но пока — время не бежит, оно медленно крадётся, секундная стрелка замирает на столетия после каждого своего движения. Мир до безумия прозрачен и обворожительно красив. Я знаю, что нахожусь в самом лучшем месте в мире, и поэтому кажусь себе очень сильной. Но сила, такая, что способна крушить здания, стирать с лица планеты города и убивать демонов, мне больше не понадобится.       Ведь теперь всё будет хорошо.

Это сон или явь? Или, может быть, где-то между?

Где миры бесконечны, а стены от слов пестры Где всегда тебя ждут и где вечно дают надежду

Те, кто ближе всего, те, кто жжёт для тебя костры .