Последний родственник майора Грома

      — Грома ко мне!       Эта зычная фраза генерал-майора Прокопенко уже давно стала обыденностью в жизни капитана полиции Игоря Грома, так что оставалось лишь прислушаться к тону его голоса и попытаться предугадать, насколько в этот раз дело пахнет увольнением.       Тем более, что в этот раз Гром даже ни в чём не виноват. Вот серьёзно: с прошлого похода на ковёр ничего не разрушил, ни из кого информацию не выбивал и даже не хамил вышестоящему руководству. Хоть на доску почёта вешай.       Но сослуживцы всё равно открывают тотализатор. Игорю трудно их винить.       — Объясни мне, Игорёк, почему тебя запрашивает ФСБ? — спрашивает Прокопенко, потрясая каким-то листком с мелким печатным текстом, едва Гром закрывает за собой дверь начальственного «шифоньера».       — Не могу знать, — отзывается тот, в этот раз даже честно.       — И ты точно никуда не влипал? — щурится Прокопенко.       — Фёдор Иванович, вы ж меня знаете...       — Потому что знаю, Игорь Константинович, и спрашиваю! У меня уже вазелин закончился за тебя выгребать, ë-маë.       Потом они получают по запросу подробности, и выясняется, что запрашивают не только Игоря Грома, но и Грома Константина в рамках программы «Жди меня» по заявке некоего Максима Николаевича Шустова из Москвы. А сам Игорь вспоминает, что когда-то у него был брат по имени Максим.       — Близнец?! И ты молчал? — голос Прокопенко звучит даже как-то обиженно. Не как у генерал-майора и начальника, получившего очередную бумажную волокиту, а как у дяди Феди, от которого почти-сын утаил нечто важное, хотя они обещали не держать друг от друга секретов.       — Я думал, вам папа рассказал... ну, тогда ещё, — бормочет Гром.       По тому, как беспомощно потрясает пальцем Прокопенко, наверняка имея что сказать в адрес обоих Громов, но не имея достаточных слов, чтобы выразить все чувства в точности, Игорь понимает, что нет, не рассказывал даже ему, лучшему другу. Неудивительно, в общем-то, это же его, Игоря, отец — могила в человеческом обличье, максимально замкнутый человек даже среди близких. Был.       Они с Максимом Шустовым, в прошлом действительно Максимом Константиновичем Громом, видятся вживую ещё через пару недель — на встрече, организованной телепередачей. Ведущие хотят провести всë прям в главке, чтобы «записать неподдельные эмоции от воссоединения», но Гром отказывается, даже не спрашивая у Прокопенко. Фёдор Иванович может и разрешить, в этом-то проблема.       — Никаких съёмок, — отрезает Игорь, когда они вчетвером с ведущей и оператором сидят в кафе и обсуждают возможные локации на замену.       — Вас покажут на всю страну на федеральном канале, — увещевает Ксения Алфёрова таким тоном, будто только ради этой возможности можно душу продать.       Кто-то, наверное, и продал бы. Но не капитан Игорь Гром.       — Поэтому никаких съёмок и никаких программ, — ворчит Игорь. — Вам это очередные пять минут славы, а мне потом ещё работать как-то, когда все в лицо будут знать, что я из полиции.       — Мы можем не упоминать, что вы полицейский, — Алфёрова всё ещё пытается спасти очередной выпуск от пересъёмок. — Снимем в домашней или нейтральной обстановке. Воссоединение не просто родственников, а разлучённых близнецов — зрители точно захотят это увидеть.       Но Гром непреклонен:       — Зато я точно не захочу фальшиво улыбаться на камеру и делать вид, будто рад встрече, — заявляет он без ложной вежливости.       Максим притворяется, что не обиделся.       Игоря будит толчок от остановки поезда и объявление машиниста о прибытии на Московский вокзал.       Потягиваясь и зевая по пути с платформы на выход, Гром вспоминает, что тогда так и не согласился на съёмки. Лишь позволил записать свой номер, обменялся с Максом адресами и провёл в компании с братом полный неловкого молчания день под предлогом «покажи мне Питер, я давно здесь не был». Так Шустов узнал о судьбе отца, Гром — о судьбе матери и том, что Макса тоже не миновала семейная тяга помогать людям. Только расцветки МЧС понравились больше, чем МВД-шные.       Шустов пытался наладить контакт ещё пару раз — и в гости приглашал, и сам намекал, что не против напроситься, и заходил с далёкого «как дела, как жизнь, как на личном?» — но спустя время всё-таки отчаялся покорить неприступную крепость обиды Игоря. Короткие поздравления друг друга на праздники стали между ними негласным компромиссом.       Так длилось лет пять, до звонка Соколова.       А теперь, вот, приходится закрывать гештальты, лишь бы спать по ночам спокойнее. Игорь надеялся, что поездки в Пушкино хватит, но даже визит на кладбище не помог ослабить эту нить между ними, близнецами, которая внезапно напомнила о себе в кинотеатре. Значит, придётся ехать в Карелию, на настоящую могилу — ту, которая в лесах.       Главным своим достоинством Игорь Гром всегда считал умение выживать. В любом городе, в любой подворотне, в любой компании — помогало или меткое слово, или кулаки, причём кулаки помогали чаще и лучше. Поэтому Игорь лишь смутно представляет, что нужно для выживания в карельской глуши, где на сотни километров нет ни подворотен, ни личностей сомнительной законопослушности.       Продавец в магазине снаряжения это тоже понимает, поэтому вскоре на прилавок ложится груда всего: от реально нужных экипировки и палатки до разномастных котелков и подставок для них. С минуту Гром изучает предложенное и решительной рукой сгребает половину в сторону под разочарованный взгляд продавца, который уже надеялся сделать кассу.       — Этого хватит, — заявляет он.       — «Спутник» брать будете? — продавец всё ещё пытается спасти свою премию в этом месяце.       Игорь видит цены на спутниковые телефоны, смотрит в кошелёк и вздыхает. Для Карелии, похоже, придётся брать кредит.       — В аренду можно?       В следующий отпуск Гром зарекается поехать на море. Или в Италию. С Юлей. Венеция ей понравится.