Мученики

За тобой даже в Преисподнюю.

Carmen

Lana Del Rey

— Блять, Кейске! Хули твои вещи опять разбросаны?! — Заорала на всю квартиру Боа, споткнувшись о рюкзак брата.  В детстве Боа и вправду была другая. Бойкая, веселая, яркая, неугомонная и мечтающая выйти замуж за Шиничиро Сано. Она плохо помнила свои года до шести лет, но после переезда к матери и брату, запомнила всё до мельчайших событий. Как бы она не желала стать прежней, дыра в душе съедала всё живое в ней, и саму себя сожрать останавливал только Кейске.  Она помнит, как ходила за братом хвостиком до семейного Додзё Сано. Как хихикала с Эммой, обсуждая женские штучки. Как строила глазки старшему Сано, а тот неловко почесывал свой затылок, пока его товарищи из Черных Драконов громко смеялись и благословляли пару.  Как плакала из-за разбитых коленей, а Кейске недовольно таскал её на спине, залитую соплями и слезами сестры. Старший брат был для Боа словно ангел хранитель, она являлась его тенью, и ни при каких обстоятельствах это не вызывало отвращения.  Боа была другой. Если хотела язвить, то плескалась желчью как змея. Хотела быть милой, то девочку могли сравнить с ангелом. Боа не особо любила гоняться с мальчишками, но если было скучно, её даже танк бы не остановил залезть на голову брата, чтобы не потерять его среди толпы, и Эмму бы с Сенджу не забыла. Сано младшая, закатывая глаза, лениво плелась за подругой, а Сенджу всё время пыталась угнаться за мальчиками. Боа злилась на Кейске. Часто обижалась на него из-за внимания матери, которая даже в сторону дочери не смотрела. Брат же покупал на накопленные карманные деньги, данные матерью, заколки и колечки для сестры, будто чувствовал, как она немым криком просила просто полюбить её. Боа продолжала злиться, метаться, но одновременно понимала — Кейске единственный, кто дал ей понять, что она кому-то хоть нужна. Со временем злость ушла, как и попытки почувствовать любовь мамы. Девочка перестала лезть из кожи вон, не училась так же усердно как ранее, не пыталась сделать из себя сверхъестественную. Мать и этих изменений не заметила, а Кейске, обнажая свои клыки, по-доброму трепал сестру по волнистым волосам, заставляя её привязаться толстыми неразлучными канатами к нему, смотреть со всей своей нежностью, дарить свою искреннюю любовь нужную только ему.  Впервые что-то оборвалось в Боа в Додзё Сано — а может и не впервые, просто раньше она этого не замечала. Девочка честно не могла объяснить, почему начала избегать друзей брата, хотя трясущиеся коленки давали прямой ответ — она боится. Смотреть, как Манджиро разбивает лицо Харучие, оставляя уродливые шрамы и заставляя делать поистине садистские действия, откидывает Кейске на несколько метров одним взмахом руки  — это страшно. Майки, которого Боа любила дразнить и делиться сладостями с закатанными, якобы от недовольства, глазами, предстал перед ней монстром из кошмаров — а монстров всегда избегают. Больше девочка не приходила в Додзё Сано. Новые подружки нашлись быстро, а пережитый ужас постепенно забывался, однако ощущение страха всегда преследовало при виде Манджиро, заставляя застыть словно кролика, либо бежать как олененка.  Боа видела попытки брата, опять сблизить её со своими друзьями, но девочка снова и снова находила отмазки, чтобы не возвращаться в тот злополучный задний дворик додзё Сано, где ранее она чувствовала себя лучше, чем в собственном доме. Боа часто встречала караулящую её Эмму, которая всеми силами пыталась возобновить крепкую дружку, однако Баджи всегда обрывала её незаконченные монологи, так и дав никогда договорить. Она всё думала, если ребенок —, то есть Майки способен на такую жестокость, что будет, когда он повзрослеет? Такие мысли никогда не заканчивались на хорошей ноте.  Жизнь продолжалась, и связь Кейске и Боа становилась всё крепче и неразлучнее. Она чувствовала, словно инстинктивно, когда брат снова злился из-за ничего, всегда подставляла своё хрупкое плечо, на которое он не боялся опереться, зная — она не сломается ради него. Кейске же всегда приходил, когда сестра пропадала в пучинах своих темных мыслей, кидая в неё пачку чипс. Брат сиял для Боа как солнце, а она светилась рядом с ним не слабее него.  Боа совершенно неожиданно познакомилась с Казуторой. Встретив брата в кафе игровых автоматов, Кейске не упустил возможность познакомить сестру с новым другом, широко улыбаясь. Сначала ей не казалось это хорошей идеей, Боа не особо и нравились друзья брата, но Ханемия отличался от Манджиро. Ей искренне понравилась его чуть скованность и малая стеснительность перед незнакомой девочкой, она видела и чувствовала эмоции этого человека. Боа нравилось, что в человеке она ощущает человека. Он не был закрытой книжкой, всё было на лицо. Даже его нежелание с ней знакомиться, обрадовало её как никогда. Боа верила, что именно Казутора вытащит брата из своей эмоциональной бурлящей клетки. Может с новым другом Кейске поймет, что кидаться на прохожих плохо?  Как получилось, что Боа теперь тусовалась с этими двумя, она, так и не поняла. Казутора первое время сторонился и язвил, не хотя признавать девчонку в мужскую маленькую компанию, в которую её таскал брат по воле и неволе, однако постепенно начал тянуться к ней. Она не сразу поняла, что в доме Ханемии какие-то трудности, но еле заметные дерганья от неожиданно поднятой руки или скованность при элементарном смехе, дали всё расставить по своим полочкам. Может Казутора и Боа начали сближаться, чувствуя друг в друге детей нелюбимыми родителями? Она не знала. Но одинаковая проблема сближает людей, в этом Боа убедилась. Они никогда не делились о домашней обстановке, но этого было и не нужно. Никто не хотел сваливать друг на друга свои беды, достаточно быть рядом в нужный момент. Они настолько стали близки, что встречались и без Кейске, который периодически тусил с Майки. Теперь Казутора не стеснялся брать её за руку, обнимать и писать ночные сообщения. Ханемия весело смеялся и эмоционально что-то рассказывал, заставляя Боа засматриваться на него всё больше. Привязаться неотрывно. Боа Баджи не успела оглянуться, когда влюбилась в Казутору Ханемию. 

7 Years

Lukas Graham

Мать никогда не разговаривала с дочерью, даже не давала никакие поручения по дому, но когда та заговорила, Боа всем сердцем хотела, чтобы она заткнулась.  — Боа, — Рёко, не отвлекаясь от турки с кофе, стояла спиной к дочери, которая готовила бенто брату и себе в школу, даже не удосужившись развернуться и посмотреть в глаза своей родной крови. Девочка с удивлением посмотрела на мать, отвлекаясь от готовки. — ты переезжаешь обратно к отцу. — Брат, который появился на пороге кухне, споткнулся об ножку стола, ошарашено взглянув на маму.  Боа потупила взгляд в нарезанные огурцы, которые собиралась складывать в контейнер. Слова будто застыли в горле, да и что говорить никак не приходило на ум. На их маленькой кухне можно было услышать только кипящий кофе в турке, да лай собаки за окном. В голове словно перекалило поле, абсолютная мертвая тишина, из которой её часто вытаскивал брат.  — Мама! — То ли возмущенно, то ли злобно воскликнул Кейске. — Зачем?!  — Поговорим позже, Кейске. — Ответила Рёко, наливая уже готовый кофе в чашку. — Ты слишком мал, чтобы понимать что-то во взрослых вещах. Собирайся в школу, а то опоздаешь. — Вот и мама снова начала игнорировать существование дочери, обращаясь только к брату. Кейске хотел продолжить спор, но мать всего лишь прошла мимо сына, выходя из кухни, не забыв потрепать его по волосам, когда тот раздраженно смахнул её руку.  — Боа. — Голос Кейске будто вывел её из транса, заставляя поднять свой пустой взгляд. — Не переживай, — Он ободряюще чуть сжал плечо сестры. — я поговорю с мамой, она не отправит тебя к папе. Я обещаю. — Кейске широко улыбнулся, обнажая свои клыки, на что Боа только приподняла уголки губ, так и не решившись показать идентичную с братом улыбку. Боа знала, что мать не передумает.  Пока она потихоньку прощалась со своими одноклассниками и подругами, Кейске всё не отставал от матери, пытаясь отговорить от ужасной затеи переезда. Однако Боа слышала из своей комнаты лишь похожие друг на друга отговорки: — Кейске, пойми, я не справляюсь с двумя детьми. — Очередная отмазка, которая никак не трогала Боа за душу.   — Кейске, отец сам хочет забрать её обратно. — Врала мать в глаза сыну, ведь папа ни разу не позвонил Боа после переезда к Рёко.  — Кейске, ей там будет лучше. У Хиро больше денег, чтобы содержать её. — Сплошные оправдания, чтобы избавиться от дочери, которую даже не завет по имени.  Брат не отпускал руки, а Боа решилась попрощаться с последним человеком, с которым избегала тему переезда как огня, когда в комнате уже стояли два небольших чемодана с вещами. Уже завтра она сядет на самолет до Саппоро, оставив всех в Токио. Завтра её жизнь изменится, и она никак не может повлиять на это.  Казутора появился неожиданно, обнимая Боа со спины. С Ханемией будто все проблемы пропадали, и она начала привычно себе лепетать, смеяться и ярко улыбаться с обнаженными клыками.  Творить черти что всегда было в душах семьи Баджи, так что Боа быстро нашла им занятие. Разбивать окна заброшенного склада показалась хорошей идеей. Дети спорили, кто разобьет то или иное стекло, высоко подпрыгивая и подбрасывая камни. Боа кидала булыжники со всей силы, будто всплескивая, откуда не возьмись, злость, пока Казутора не схватил её за руку, начиная быстро бежать. От внезапного бега, она кое-как успевала перебирать ногами, пока не поняла, что за ними гонится полицейский, кидающий в след проклятия и приказы остановиться. Теперь уже Боа тянула друга с веселым разрастающимся хохотом, пытаясь отстать от городового.  Когда крики полицейского затихли, а на горизонте его видно не было, дети остановились за углом одного из зданий, переводя тяжелое дыхание и пуская периодические смешки, с озорством глядели друг на друга. Боа выпрямилась и уставилась на голубое небо с улыбкой.  — У вас с Баджи один мозг на двоих? — Пробормотал Казутора, девочка со смешинкой уставилась на друга. — Я как бы тоже Баджи. — Они засмеялись, когда Боа наконец вспомнила для чего назначила встречу. — Казутора, — Ханемия невинно посмотрел на подругу, даже не предполагая какую новость она собиралась на него вывалить. Ей как никогда захотелось замолчать. Желательно навсегда. — я уезжаю. Переезжаю обратно к отцу. Уже завтра. — Казутора изумленно открывал рот и закрывал снова как рыба, не зная какие слова подобрать, когда Боа подошла в притык, чуть закидывая голову, чтобы взглянуть в светлые добрые глаза. — Продолжай, пожалуйста, быть другом Кейске. А мы еще увидимся, я уверена. — Она не давала пустых обещаний, но почему-то всем сердцем чувствовала, что это их не последняя встреча. — До встречи, Казутора. — Боа улыбнулась, идентично брату, нахально и дерзко, во все зубы. А после приподнялась на носочки и поцеловала Ханемию в щечку на прощание и убежала.  Уши Боа горели, а сердце трепетало, она так и не обернулась к другу, продолжая бежать, не разбирая дороги. 

Leave a Light On

Red Hot Chilli Pipers, Tom

Во второй раз что-то оборвалось в Боа в аэропорту, когда брат прощался с ней, держа за руку. Они ждали её рейса, каждый раз вздрагивая от звука звукоговорителя, пока мать неподалеку спорила с кем-то по телефону. Боа всегда думала, что целая, но оказывается её половинкой был Кейске, от которого сейчас отрывают как рабочую конечность. Она никогда не чувствовала себя такой потерянной и пустой одновременно. Боа ощущала обреченность брата всем телом и душой, и она боялась, что их связь оборвется, как только их руки разлучатся. Эмоции Кейске были частью Боа, все его приступы озорства, гнева и своенравности дополняли и её. Благодаря их связи она знала, когда нужно прийти на помощь, когда нужно быть просто рядом, либо помочь совершить самую несусветную глупость. Сейчас же их насильно разделяют, отбирая у Боа последнее, что заставляло её чувствовать себя живой.  Смотря, уже через некоторое время, в окно иллюминатора самолета на туманный Токио, в котором уже начались осенние дожди, Боа поняла, что не помнит, как оказалась здесь, и не помнит теплых ладоней брата. Это могло бы встревожить, если не пугающая пустота внутри собственной души.  Когда самолет приземлился в Саппоро, а незнакомый мужчина мягко дотронулся в аэропорту до плеча Боа, представившись её отцом, она ничего не почувствовала. Ни любви, ни ненависти, ни привязанности как к родителю. Хиро был дружелюбен, улыбался и часто обнимал, он не игнорировал дочь, в отличие от матери, и Боа сжалась к нему в надежде быть хоть кому-то нужной в незнакомом городе. Радостно приподнимала уголки губ, но больше не обнажала свои клыки.  Всё было хорошо, она выполняла домашнюю рутину в квартире, которая была чуть больше Рёко, получала похвалу, карманные деньги, подарки, разные вкусности. Боа некоторое время опасалась отца, пыталась не привязываться, боясь такого же отстранения как от матери, но его внимание подкупало и заставляло любить. Она продолжала общение с Кейске, с котором связь потупилась, но не оборвалась, и с Казуторой. Боа продолжала ощущать эмоции брата, всегда была на телефоне, в случае каких-то колебаний, и все собственные страхи были забыты.  Однако отец любил водить в дом разных женщин. Другие смотрели как на обузу, а некоторые пытались подружиться, бывая сильно настырными. Боа морщилась, когда одна из любовниц Хиро посмела говорить, что она может звать её мамой. От такого притворства хотелось выпустить весь яд, который копился в ней уже долгое время, но она честно пыталась быть дружелюбной и вежливой. У папы никогда женщины долго не задерживались: то ли из-за неё, то ли вообще из-за бывшего брака. Отец становился раздражительным и злым, мог накричать или придраться к пустяку, но Боа терпела.  Общение с друзьями и братом из Токио оборвалось резко и неожиданно для всех. Хиро, в очередной раз раздраженный недавним расставанием с новой пассией, заметив, что дочь весело рассказывает брату про школьную поездку в оранжерею по телефону — она и никогда не скрывала, что поддерживает связь с Кейске — рывком забрал у неё мобильник и сбросил вызов. Было много необоснованных криков, ругани, Боа не понимала за что папа кинулся на неё буквально из-за ничего. Но тот не желал её слушать, просто забрал телефон, продолжая грязно ругаться, заблокировал и удалил все номера связанные с Токио.  — Ты такая же проблемная, как и твоя мать. — Бросил ядовито напоследок Хиро, уходя в свою спальню, так не посмотрев на шокированную дочь и не отдав мобильник.  Тогда в Боа оборвалось что-то в третий раз.  На следующий день её телефон лежал на кухонном столе, с практической пустой записной книжкой номеров — ведь в Саппоро она так и не смогла крепко подружиться с кем-то — рядом с несколькими купюрами денег. Вечером придя со школы, отец вел себя словно не было тех оскорблений, ругани и криков. Боа честно думала, что сошла с ума, но невозможность позвонить брату подтверждала обратное. Она ощущала покалывание в теле, свою растерянность, подтверждающую метания Кейске, но просить у Хиро номер хотя бы мамы было страшно. Страшно снова остаться виноватой, так и не получив нужного.  Были попытки вспомнить номер брата, но её всегда перебрасывало на незнакомых людей. Боа пыталась найти Кейске в социальных сетях, которых на то время немного, но все было тщетно.  Неизвестно сколько прошло времени, в котором Боа словно застряла. Она стала угрюмой, замкнутой и нелюдимой, когда Хиро чаще начал обвинять ни понятно в чем дочь. Теперь уже не было даже приподнятых уголков губ, потому что она не могла вылезти из своих темных мыслей. Боа перестала ощущать брата, кроме очень сильных каких-то переживаний, без возможности помочь, либо резких всплесках радостей, которые разделяла она не с ним.  Боа желала исчезнуть. Она не чувствовала себя нужной, а одиночество давило сильнее любого груза. Отец проявлял заботу, но та была похоже на каторгу, с его вечными качелями настроения. Боа смотрела в свое отражение и не узнала себя. Где та своенравная, бойкая и живая девочка? Она изменилась с переезда из Токио: стала выше, фигура перестала быть такой угловатой как раньше, волосы отросли чуть ниже лопаток, но самые неузнаваемые были глаза. Черные мертвые глаза, в которых не было видно даже зрачка, не то что какой-либо свет. Боа почувствовала себя никакой.

Stockholm Syndrome

M()RE

Подскочить среди ночи с кровати было необычно, но самым пугающим был страх заставляющий тело дрожать без остановки. Дыхание Боа сбилось, на, да и в голове черти что, она не могла разобрать ни сколько времени, ни даты. Её всю колотило будто от холода, кожа покрылась мурашками. Попытавшись встать со своей двуспальной кровати, она с грохотом свалилась на пол. Боа чувствовала смертельную необходимость находиться рядом с братом. Она ощущала, что тому плохо, и сама лишалась дыхания. Боа так и не встала с пола, продолжая быстро ползти до спальни отца, пока не добралась до него. Хиро спал с очередной «любимой» женщиной, обнимая её. Боа стала его сильно трясти, пытаясь разбудить, не обращая внимания на собственный тремор в руках.  — Папа! — Неожиданно громко закричала Боа, она до последнего думала, что у неё пропал голос из-за жуткого страха. Мужчина от внезапности подскочил, сонно пытаясь разлепить глаза. — Папа, дай позвонить маме! С Кейске что-то случилось! — Хиро молча взял телефон и, разблокировав его, передал дочери, похоже даже не осознавая своих действий. Она быстро нашла номер Рёко, набирая его.  — Что случилось, Хиро? — Сонно пробормотала пассия отца, непонимающе уставившись на девочку.  — Что случилось, Боа? — Встречный вопрос задал папа дочери. Та не обращала на них внимания, только вслушиваясь в бесконечные гудки, пока трубку не подняли.  — Рёко-сан! — Боа не помнит с какого момента перестала звать эту женщину своей матерью, но сейчас это и не было важно. Встав с отцовской кровати и начав наматывать круги по спальне, она ощущала как её колотит словно от гриппа. Голос стал уж совсем хрип, а глаза покраснели от неизвестно чего. — Что с Кейске?! Дайте мне Кейске! — На той стороне телефона были слышны только всхлипы и непонятный шум, пока мобильник не передали. — Кейске!  — Боа… — Голос брата был словно глотком свежего воздуха спустя два года тишины, однако она чувствовала будто её имя произнёс не ровесник, а взрослый со своим грехом на душе человек. — Я накосячил. Очень сильно. Где ты? Почему ты нас не остановила? — Кейске начинал рыдать с каждым предложением всё больше.  — Что случилось, Кё? — Обеспокоено спросила Боа, затаив дыхание. Слышались непонятные бормотания, шум и всхлипы, которые невозможно разобрать. Среди этих звуков можно только кое-как различить сирены скорой и полиции. — Кё… Кейске, скажи, что случилось?! — Не выдержала молчания она. Неожиданно трубку перехватили, и послышался хриплый голос матери.  — Поговорите позже, сейчас не время. — Боа не дали и слова, когда звонок оборвался. Та снова и снова набирала номер Рёко, но после бесконечных гудков, абонент был недоступен.  — Папа… — Боа потерянно посмотрела на отца, который уже хмуро и непонимающе уставился на дочь, сидя на краю кровати. — С Кё что-то случилось. — Слезы потекли по её лицу, и она не могла из остановить. Маленькими шажками подойдя к Хиро, Боа уткнулась в крепкие объятия мужчины. Его большие и теплые ладони поглаживали волосы дочери, пытаясь успокоить надрывный тихий плач.  — Всё хорошо, Боа. — Мужчина продолжал поглаживать дочь. — Ложись спать, утром во всем разберемся. Сейчас… — Хиро замолчал, переводя взгляд на часы. — Пол пятого утра. Нужно поспать, а потом на свежую голову всё решим. — Боа хотела протестовать, но понимала, что отец прав. Да даже если она и хотела уснуть, то не смогла бы этого сделать в ближайшие пару часов, дергаясь в тревожности.  Мужчина же раскрыл край одеяла и, ложась на середину, попутно утягивая за собой дочь, проигнорировал возмущенный взгляд пассии. Женщина лишь громко фыркнула, отворачиваюсь спиной, пока Хиро крепко обнимая и тихонько качаясь, убаюкивал свою родную кровь. В ту ночь Боа в первый и последний раз получила от отца, то что хотела всегда — поддержку и родительскую любовь.  На утро Боа лишь слышала, как папа ругался с матерью по телефону, и когда она спросила, что всё же случилось с Кейске, то Хиро накричал и сказал больше никогда не упомянуть их имена в этом доме и тем более в его присутствии.  Это был четвертый раз, когда что-то внутри треснуло с такой силой, что Боа хотела уже просто элементарно сдохнуть.  Не было никакой возможности связаться с братом, и его последние слова ей били больнее настоящих ударов.    Почему ты нас не остановила? — Как? Как останавливать? От чего? Что случилось?  Ни на один вопрос она так и не нашла ответ.  Все действия стали на автомате, Боа сбилась в месяцах, неделях, числах и часах. Что-либо делать не было никакого желания. Элементарный подъем с кровати давался с большим трудом, отец, заметив состояние дочери, сказал взять себя в руки и прекратить вести как великий страдалиц. Боа же только кивала головой, как и на все его слова, и скрывалась в своей комнате.  Боа и поверить не могла, что с момента переезда из Токио прошло пять лет, четыре из которых она не общается с братом и не живет, а выживает. Не было ни друзей, ни близких, ни хобби, ни любимых увлечений. Она элементарно не могла ответить, что любила больше всего. Боа на характеристику себе могла назвать себя только — никакой.  Придя домой со школы, Боа отметила необычную тишину, ведь отец работал на дому и в это время всегда сидел в гостиной с ноутбуком. Прихожая была удивительно пустой. Ни мужской обуви, ни парфюмов на комоде, ни пальто. Обведя всё нейтральным взглядом, Боа сняла школьные туфли и прошла на кухню, проверить холодильник, но заметила на столешницы записку и наличные.  Отец свинтил. Свинтил в Китай со своей очередной девкой, кинув в Японии свою дочь. Судя по тому, что его телефон был вне зоне действия, то Хиро уже в самолете, либо просто решил отключить мобильник. Похоже сильная любовь, что у него нашлось смелости начать всё заново в незнакомой стране. Боа усмехнулась, пожелав, чтобы отец прошел то же, что и она когда-то. Этого мужчину она звала папой, когда он уже планировал, как же бросить её. В записки только сказано, что аренда квартиры оплачена до конца месяца, а деньги даны на билет в Токио. Номер мамы был написан мелким шрифтом, будто нехотя.  Боа не почувствовала ни горечи, ни предательства, ни грусти. Абсолютная пустота давно сожрала в ней даже человека. А когда-то Боа презирала таких. Таких, как Манджиро. С пугающей дырой вместо сердца.  Бра помотала головой, не понимая, как именно Майки мог прийти ей сейчас на ум, а не действительно близкие люди, например: брат или Казутора. В холодильнике остались только данго, от которых девушка не отказалась.  Последующие дни прошли быстро. Документы из школы забраны, чемоданы собраны, а билеты в Токио куплены. Большая часть вещей пошла в мусорку из-за ненадобности. Раньше Боа многим интересовалась, и отец не жалел денег на её интересы. Спицы для вязания, нитки для шитья, масляные краски и даже Укулеле. Всё это теперь лежало в большом черном мусорном мешке, в который девушка глядела без тоски. Её не преследовали давние воспоминания и не нападала ностальгия при этих вещах. Боа не хранила подарки предателя. 

nothing's new

speed up, Nightcore

Позвонив матери, которая оказывается в курсе о внезапном переезде дочери, но даже не удосужившись с ней связаться, Боа спокойно покинула Саппоро, никак не державший её. У входа аэропорта Токио нашлась Рёко, которая закурила сигареты за пять лет отсутствия Боа.  Боа покрутила головой, думая найти брата среди большой толпы приезжих и встречающих, но его не оказалась рядом. Она всего лишь чуть свела брови, однако вопросов задавать не стала. Рёко затушила сигарету и молча направилась к машине. Не было никаких приветствий и объятий, они оба вели себя словно не было этой пятилетней разлуки. Боа безразличным взглядом обвела мамин новый автомобиль, а после сложила в багажник свои три чемодана. Несмотря на то, что большинство вещей было выкинуто в Саппоро, она кое-как уместила всё в сумки, пытаясь набирать по минимум.  Токио никак не изменится, казалось он так же застыл во времени, как и Боа. Хоть и этот большой город был живым, сам он никак не менялся. Но вот когда машина должна была свернуть в сторону Сибуи, она продолжила путь прямо. Боа чуть нахмурила брови, но вопросов задавать снова не стала — всё равно её бы проигнорировали. На удивление пробок не было, мимо мчались байкеры в разной разноцветной форме, которых в Саппоро крайне мало. Для байкеров не было преград, ветер трепетал их окрашенные волосы, полицейские не могли догнать ни одного, а ругательства водителей из машин они пропускали мимо ушей, даже не дослушивая. Боа захотелось прокатиться на байке вместе с ними, чтобы ветер свистел в ушах, а пульс от адреналина бился в висках. Чтобы забыться в дороге навсегда.  Мать свернула в сторону Синдзюку, и машина начала сбавлять скорость. Этот район был тише Сибуи, менее яркий, тем не менее высотки так же тянулись до небес и возвышались над людьми, проходящими мимо. До переезда в Саппоро Боа не успела тут побывать, тусуясь все время в Сибуи, однако в районе и не было ничего интересного, чтобы рассматривать всё с открытым ртом. Те же зелёные парки, велосипедные дорожки и торговые центры.  Рёко наконец подъехала к пятиэтажному зданию, глуша машину. Боа вышла за женщиной, рассматривая новый многоквартирный дом и доставая свои чемоданы. Их квартира находилась на пятом этаже, так что девушке пришлось по несколько раз спускаться на первый, чтобы самостоятельно донести все чемоданы. В какой-то момент, она поняла, что если бы ушла от отца, никогда не нашла бы Кейске.  Боа не знала, что говорить, когда увидит брата? Как себя вести? Что она почувствует? Разные мысли крутились в голове, и девушка пришла к выводу, что не хочет вообще встречаться с Кейске. Она не выдержит его презрительного взгляда, легче было удавиться.  Почему ты нас не остановила? — Вопрос, на который она не найдет ответа. И который никогда не даст покоя.  Кейске дома не было, будто он так же не желал её видеть. У них снова общая комната, которая намного больше их предыдущей. Сторона брата заполняют всякие постеры, постель не застелена, одежда раскидана по всей спальни. Боа никогда и не думала, что Кейске такой свин. Малозаметная улыбка украсила её лицо. На столе Кейске лежали тетради и учебники — первого класса средней школы? Они были близнецами, и пока она отсутствовала, брат сумел остаться на второй год? Вот же бестолочь. Девушка недовольно цокнула, но наткнулась на браслеты из черных бусин. Так значит Кейске любитель аксессуаров и разных побрякушек? Похоже за пять лет они поменялись местами, все свои колечки, цепочки и серьги Боа оставила в Саппоро, не желая к ним возвращаться. В принципе она умела плести разные фенечки, брату должно понравиться.  Боа резко помотала головой, а лёгкая улыбка спала с лица. Какие фенечки? Кейске по-любому не понравиться видеть её спустя столько лет тишины. Девушка села на свою пустую кровать и уставилась в стену. Что теперь будет? Примет ли её обратно Казутора? Как они жили всё это время? Захотят ли слушать, как выживала она?  Со стороны окна послышался шум, но Боа не стала поворачиваться, думая, что это бродячие кошки, многих из которых она заметила еще подъезжая к дому. Но неожиданно показалась пшеничная шевелюра вместо пушистого хвоста. Девушка нахмурилась и начала незаметно обходить комнату взглядом, чтобы найти что-нибудь тяжелое и спугнуть предполагаемого похитителя, но тот быстро скрылся. Когда через несколько минут он снова не показался, Боа медленным шагом подошла к оконной раме, однако на горизонте никого не оказалось.    Начав раскладывать свои вещи, убирая попутно футболки брата с пола, для Боа время начало лететь. Она снова застряла в своем темном сознании, осознавая какая же злая штука мозг. Из своих размышлений её вытащил Кейске. Он всегда вытаскивал её из омута, и этот раз не стал исключением.  Брат стоял на пороге, тяжело дышал и ошарашено смотрел на неё, будто не ожидал встретить. Боа обвела его взглядом, не понимая, как люди могут быть так похожи. Его длинные черные волосы струились волнами по широким плечам, янтарные глаза смотрели с шоком, а открытый рот обнажал вид на острые, как у неё, клыки. Кейске стал выше и мужественнее, от того девятилетнего мальчишки не осталось ничего. Раньше они были одного роста, теперь же ей нужно задирать голову. Футболка показывала крепкие руки с переплетами синих вен, мышц и разных браслетов. Мощная шея, где кадык двигался каждый раз, когда брат пытался вздохнуть больше воздуха.  У Боа такие же грозные и густые брови. Такие же пушистые длинные волосы с отливом красного заката или дерева. Такие же опасные и острые клыки. Однако что-то ей подсказывало, что они совсем не похожи внутри. Брат не может быть таким пустым, как и она. Боа этого не переживет.  Кейске сделал маленький шаг к ней, но дальше остановился. Боа начала чувствовать, как в душе что-то неприятно скребёт, и страх застревает в горле. Два года назад они так и не смогли поговорить после того рокового звонка, сейчас она же и не знала, что говорить. Девушка была готова слушать обвинения и проклятия, однако брат решился на еще один шаг, а после подбежал и сгреб в свои объятия. Боа затаила дыхание, боясь спугнуть Кейске или себя. Её руки висели вдоль тела, находясь в плену парня. Как давно её кто-нибудь обнимал? Девушка ощущала дыхание брата, щекочущее её мочку уха.  — Боа… — Голос Кейске стал теперь глубоким — будто гортанным, — от детского голоска не осталось ничего. — Ты… Когда… — Он не мог подобрать слов, когда девушка решилась положить свои руки ему на лопатки. Брат глубоко вздохнул. — Я скучал.  Боа готова была заплакать от облегчения. Она всхлипнула и сильнее прижалась к крупному телу, со сравнением которым была похожа на маленькую девочку. Как же и она скучала. Девушка спрятала красные глаза в плече брата, крепче обвивая руками. Боа так много думала и представляла их встречу, но те никогда не заканчивались счастливо в её размышлениях, однако теперь всё иначе. Кейске скучал по ней, так же как и она по нему. Этого было достаточно, чтобы хоть каплю почувствовать себя живой.  Если бы они были в сказке, то с этого момента должно было всё наладиться. Её бы полюбила мать, Боа стала бы больше улыбаться и не думать исчезать из этого мира. Должны были появиться множество друзей и близких, с которыми девушка чувствовала себя нужной и любимой. От её хмурого и грозного вида остались бы только воспоминания. Однако они не в сказке. А мир жесток и непредсказуем.  Казутора в колонии, мать оказывается даже не сказала Кейске, что дочь переезжает обратно — точнее её кинул просто отец, — а в новой школе начался кошмар. Даже до Шиничиро добрался весь этот ужас. Сидя возле памятника, где выгравировано имя Сано старшего, Боа никак не могла уложить в голове, что он умер от руки Ханемии. Казутора — светлый и добрый мальчик, который слишком пострадал от этого мира, убил человека. Парень сдержал обещание, оставаться другом Кейске, даже сделал большее. Не бросил в опасности, а пошел напролом, совершив преступление. Боа было тошно от мысли, что она рада от наличия таких друзей у брата.  Шиничиро помнится Боа растерянным и неловким парнем, которого даже при ней девушки отшивали. Сано был хорошим другом, отличным братом и самым лучшим человеком — в ее детском воображении этот парень всегда представлялся героем или самим принцем. Помнится она хотела даже выйти за него замуж. Боа чувствовалось, будто это было тысяча лет назад.  — Не ожидал тебя тут встретить, Баджи-тян. — Боа повернула голову и узнала Манджиро по его черным, как и у нее, глазам.  Сколько они не виделись? Не меньше семи лет. Майки тоже изменился. Блондинистые распущенные волосы волнами еле касались плеч, а сам он стал крупнее, несмотря на маленький рост, которого возвышалась даже она. Манджиро выглядел достаточно миловидно, и девушка бы не поверила, что тот глава одной из байкерских группировок. Но Кейске не стал бы врать. Да и Боа знала, на что способен Сано.  — Я тоже рада тебя видеть, Манджи-кун. — В детстве Боа звала его только так и никак иначе. Майки всё время не нравилось, как звала его сестра друга, считая это не брутальным, но девушка на то время была упорнее танка. Спустя столько лет привычка дразнить Манджиро не ушла, но тот и не выглядит теперь оскорбленным.  Сано встал рядом с девушкой, направляя взгляд на памятник своего брата: — Баджи говорил, что ты вернулась от отца с Саппоро. Как тебе переезд? Уже нашла новых знакомых? — Девушка еле сдержала ироничного смешка.  Как привыкание? Ужасно. В Токио всё так же дерьмово, как и в Саппоро. Только уже и злоумышленники нашлись. В школе оказались умники, которые думают её доставать, толкать и портить вещи. Несколько раз дергали за руки, оставляя синяки, Боа не один раз получала неуды за испорченное домашнее задание, однако её несильно волновали оценки. Девушку вообще ничего не волновало. Если и были мечты почувствовать себя хоть каплю счастливой и живой, встретив брата и Казутору, то они остались мечтами. Жизнь катилась в бездну, в такую же как у неё в душе.  — Да нормально, всё по-тихому. — Пожала Боа плечами. Чуть промолчав, девушка решила добавить: — Тебе этого наверное не нужно, но мне жаль. Кейске мне всё рассказал. Шини-кун был хорошим человеком. — Ответа не последовало, но она его и не ждала.  Боа развернулась, решив оставить скорбящего человека одного, когда в спину все же прилетел тихий ответ: — Спасибо. — Девушка повернула голову через плечо, смотря на Майки, который не отрывал взгляда от памятника. — И совсем ты не страшный. — Пробормотала про себя Боа и двинулась дальше. В этот раз она не застыла, словно кролик, и не убежала как олененок.  Манджи-кун не страшный, просто разбитый.  Наверное пришло и её время написать Казуторе письмо. 

The Seed

AURORA

Дома было всё, как обычно: игнорирующая мать и заботливый Кейске. С братом отношения были всё еще напряженными и неловкими, но они всеми силами старались перейти этот барьер. Прогуливались вместе, устраивали ночь кино и откровенничали — по крайне мере пытались. Было трудно восстановить связь после четырех лет тишины, тем не менее Боа больше не хотела терять Кейске. Однако девушка больше не чувствовала его. Ни эмоций, ни каких-то всплесков, казалось этого уже и не восстановить.  Встретилась и пшеничная шевелюра, которая пыталась залезть к двойняшкам Баджи в спальню через окно, оказавшаяся другом Кейске. Брат хотел познакомить Боа с новым товарищем и со своим заместителем в Токийской Свастике, но девушка отказалась. Она честно не хотела лезть в байкерские дела Кё, да и считала это предательством. Предательством по отношению к Казуторе, от которого так и не пришло ответное письмо. Кейске никогда не приводил домой друзей, но некий Чифую был частым гостем. Мацуно выглядел добрым парнем и слишком мягким для байкеров — однако после миловидного Манджиро Боа не судит по внешности. Они с Чифую были одного роста, но тот ожидаемо крупнее. Милая крашеная челка лежала в беспорядке, а затылок выбрит. И почему казалось, что брат специально сделал из Мацуно милашку, чтобы наблюдать с наглой ухмылкой за ахуевшими рожами врагов, когда этот милый парень им накостыляет?  Одно за года не изменилось, брат уж сильно любит ставить людей в ступор и наблюдать за ошарашенными лицами.  Как бы Боа не скалила свои зубы в школе, то была всё равно слабее толпы. Девушка им сразу не полюбилась, хоть та и не пыталась мелькать среди одноклассников. Издевательства не были столь ужасны, однако Боа не нравилось такое внимание к своей персоне. Смешки в спину, подножки, «случайные толкания». Брату говорить не хотелось, желание разобраться самой бурлило в душе — и она же не маленькая девочка, чтобы жаловаться. Однако школьники перегнули палку, столкнув Боа с лестницы. Тяжелых ушибов, слава Ками, не было, только растяжение правой лодыжки, из-за которой пришлось брать больничный.  Пришлось отслеживаться дома — чему Боа была не так и недовольна — в гордом одиночестве. По телевизору шли сопливые дорамы, которые ей почему-то нравились, пока Кейске мучился в школе, а мать на работе. Внезапно кто-то позвонил в дверной звонок, заставляя Боа дернуться и отвлечься от интересной сцены в телевизоре, а после ворчливо скакать на одной ноге до двери. Брат и Рёко открыли бы замок своими ключами, друзей нет, если только товарищи Кейске могли притащиться. Однако за порогом был обнаружен курьер, попросивший расписаться и получить письмо для неё. Девушка сделала, как и просили, а после, закрыв обратно дверь, начала рассматривать конверт. Конверт от Казуторы.  Боа уже забыла про боль в ноге и бежала до дивана, чтобы удобно устроиться. Конверт был тоненьким, и покрутив его из стороны в сторону, девушка начала вскрывать бумагу. Письмо было всего лишь из одного листа, и Боа уже в нетерпении поджала губы.  «Привет, Бо-чан! Значит вернулась в Токио? Я рад. У меня всё нормально, скучно только, да и кормят отвратно. Баджи тоже пишет мне письма, и я удивился, когда увидел письмо от тебя. Жалко, что не могу тебя встретить сейчас, но уже в следующем году мы увидимся.  Ты не соврала тогда, когда сказала, что это наша не последняя встреча. Хочу поскорее выйти, чтобы увидеть вас с Баджи. Мы с тобой не виделись пять лет, думаю нам есть что рассказать друг другу.  Пиши мне чаще. Мне приятно получать письмо от тебя, Бо-чан!» Короткое письмо почему-то заставило трепетать сердце девушки. Привычное «Бо-чан» от Казуторы согревало душу, и она не заметила, как начала улыбаться. Боа скучала по Ханемии не меньше, чем по брату. Печально, что их судьба сложилась именно так, но впервые хотелось поверить в чудеса. Надеяться, что когда Казутора выйдет, наконец, всё наладиться.  Недельный больничный прошел быстро, пришлось возвращаться в школу. Когда Боа уже хотела открыто защищаться и рвать всем волосы, то на удивление все вели себя тише воды и ниже травы. Не было больше никаких насмешек и толчков. Девушка лишь подумала, что учителя решили поговорить с одноклассниками, чтобы те не задирались, однако в это трудном верилось.  Время текло, а Баджи росли. Боа помогала брату сдать экзамены, чтобы тот наконец перешел в следующий класс без проблем, сама же более менее успешно сдала тесты, чтобы отучиться последний год средней школы. Девушка не планировала учиться в старшей школе, думая поступать в колледж, на который кое-как хватало накопленных денег. Мать не давала карманные, приходилось подрабатывать в свободное время от школы, да и навряд ли Рёко бы оплатила обучение в старших классах для дочери. Отец так же не объявлялся, но Боа его и не ждала.  Девушка продолжала писать письма Казуторе и получать ответы. Казалось, что та дыра в душе была только страшным сном или далеким воспоминанием, которое не оставила даже отпечатка. Боа не стала так же широко улыбаться, у нее не появились множество новых друзей, однако она не чувствовала словно сгнивает заживо. Брат снова ей помог, а Боа помогала останавливаться Кейске от — уже менее, чем раньше — импульсных действий. Кажется и жизнь налаживалась.  Она начала громко смеяться с братом под их любимые комедии, снова увлеклась вязанием — даже сплела обещанную Кейске синюю фенечку, — которое её успокаивало, бытовые дела стали делаться не на автомате, а с душой и терпением. Смотря, как запекаются булочки с корицей в духовке, Боа уже представляла блаженное лицо брата, который еще и поделится с друзьями, успев похвастаться. «Балбес». — Подумала Боа и по-доброму усмехнулась.  Девушка так и не решилась сблизиться с друзьями брата, старательно их избегая, однако зла никому не желала, да и была искренне рада, что у Кейске есть кому положиться. Их банду Боа считала серьезным и ответственным делом, которое требует холодный ум и ни капли слабости, но одновременно понимала, что когда-нибудь ребята повзрослеют и поймут, что байкерами они не останутся на всю жизнь.  Впервые Боа за переживала летом две тысячи пятого, когда по школе начали ходить слухи о жестоких бандах, которые грабят и избивают людей: начиная от детей, заканчивая пенсионерами. Девушка только в этот момент начала осознавать, с какими подростками имел дело брат. После Кейске вообще попросил её и мать не ходить по вечерам, либо в срочном порядке звонить ему, аргументировав, что одна из группировок начала вести очень активные и страшные действия. Эти подростки убили человека и оставили девушку инвалидом, перед этим как следует поиздевавшись. Боа словно в холодную воду окунули, и страх за брата теперь прикипел к душе.  В день летнего фестиваля, Боа с братом решили вместе наготовить вкусностей и посмотреть снова какую-нибудь комедию, вместо яркой ярмарки. Они с Кейске справедливо решили, что лучше сходят на фестиваль в Хеллоуин, нарядившись в темные кимоно со страшными масками, так еще и прически одинаковые сделают. Со смехом сошлись на том, что будут Дракулами.  Их семейные посиделки прервал звонок Манджиро, говорящий, что на некого Доракена и Эмму напали, и нужно срочно собрать всю банду. Кейске извинился и начал обзвонить своих ребят, попутно натягивая чистую и выглаженную форму сестрой. Боа же сидела, уставившись в стол. А если Эмма пострадает? Они так и не поговорили. Как напали? На девушку? Боа столько лет не видела младшую Сано, но как бы никто не хотел, они не были чужими людьми.  Последующие часы были похожи больше на пытку. Брат не отвечал на звонки, Боа вся извелась, не зная, что делать. В какой-то момент девушка начала натягивать куртку, чтобы пойти и искать брата. Неважно где. Неважно как. Она найдет его, чтобы ей этого не стоило. Вытащит из самой Преисподнии, даже жертвуя собой. Весь вихрь нерадостных мыслей прервала открывающая дверь, на пороге которой оказался Кейске. Потрепанный, уставший и лохматый. На нем не были лица, но в какой-то мере можно найти облегчение.  Время уже перевалило за полночь, и Боа чуть не расплакалась от облегчения. Видеть целого и невредимого брата, принесло больше спокойствия, чем когда-либо. Кейске лишь слабо улыбнулся и извинился, говоря, что мобильник сдох, а остальное обещал рассказать завтра. В ту ночь оба Баджи ворочались от пережитого, уснув только под утро.

Locked

Welshly Arms

За завтраком — точнее на то время обедом — Кейске сказал, что Эмма физически никак не пострадала, а ментально это уже другой вопрос. Видеть, как возлюбленного сначала окружила толпа тупых громил с битой, а после пырнули — не лучшее зрелище. В конечном итоге: Доракен, слава Ками, жив, Рёхей — или Пе-ян — вернулся в Тосву, хоть сначала его и отпиздели, а некий Мебиус теперь под командованием Манджиро. Боа не показывала, но её всю колотило изнутри после такого познавательного рассказа.  Боа решилась на серьезный шаг, навестить пострадавшего Доракена, вместе с Кейске. С пустыми руками было неприлично идти, так что девушка начала делать легкие сладости, чтобы не было давление на ослабший организм после операции. Найдя в шкафу летнее бордовое платье с открытыми плечами и длиной до колен, она набрала больше мужества в руки и пошла под ручку с братом до больницы. Кейске, заметив нервозность сестры, начал по-всякому подбадривать и рассказывать дурацкие шутки, от которых девушка начала улыбаться и расслабляться. Путь прошел быстро, и Боа заметить не успела, как они вышли с метро, оказавшись у входа больницы. Глубоко вздохнув, девушка двинулась дальше, не отпуская брата.  Стук в палату звучал как приговор. Боа не знала, чего боялась, но точно до последнего не хотела видеть и знакомиться с друзьями брата. Может девушка просто до сих пор не доверяет людям, после родительской нелюбви. Ну она же Баджи — разве Баджи чего-то боятся?  В палате оказался сам пострадавший и Манджиро — который спустя чуть меньше года начал завязывать волосы теперь в маленький хвостик на затылке, — поедающий что-то с тумбочки Доракена. Оба установились на девушку, которая кое-как подавила желание скрыться за спиной брата, а лучше убежать. Если честно, больной не выглядел больным, такой громила с косичкой и татуировкой на голове — чем его кормят дома? Боа прикусила губу и сжала ручки пакета со сладостями, а после подняла подбородок выше гордо осмотрев всё.  Брат пошел к другу на больничной койке поздороваться, а девушка последовала следом: — Я Боа Баджи, сестра Кейске, приятно познакомиться. — Чуть улыбнувшись и поклонившись, представилась она. Несмотря на грозный вид, пострадавший по-доброму улыбнулся и приподнял руку: — Я Кен Рюгуджи, можно Доракен. Наконец Баджи решился познакомить тебя с нами, а то только сладости от тебя таскает. — Брат недовольно цокнул и закатил глаза: — Вообще-то я ей столько раз предлагал… — Договорить не дал острый локоть сестры, попавший со всей силы в бок Кейске. — Ай! За что?! — Парень начал потирать ушиб, недовольно бубня что-то под нос, пока Боа решила культурно проигнорировать ругательства брата: — Насчет сладостей. — Девушка протянула пакет Доракену, который уже вместе с Майки начали заглядывать внутрь. — Булочки тебе нельзя, так что я сделала фруктовое желе и ягодный пудинг, надеюсь понравиться. — Вежливо улыбнулась она, когда Сано нагло забрал сладости у больного: — Ооо, — Радостно протянул Манджиро, с глазами полного обожания рассматривая содержание пакета. — такое я люблю. — У Боа и Кена вылезла на виске гневная жилка, когда те сжали челюсть. — Спасибо, Баджи-тян. — Весело пролепетал Сано, открывая уже один из контейнеров с желе. Тот без зазрения совести взял одноразовую ложечку и аккуратно начал есть, блаженно мыча и прикрывая глаза, походя на кота. — Очень вкусно, Баджи-тян. Ты умелица на все руки. — В палате образовалась опасная для Майки тишина, которую он благополучно игнорировал.  — Т.ты… — Боа не могла подобрать слов от такой наглости, когда даже Кен открыл рот от такого поведения своего командира. — Придурок! — Крикнула девушка, заставив Манджиро подавиться и широко раскрыть глаза от удивления, а Рюгуджи шокировано уставиться на сестру Кейске — сколько он помнит, так орала на Сано только Эмма. — Я вообще-то Доракену готовила! — Недовольно продолжала Боа. — С детства тактичности у тебя так и не прибавилось! Точно кошак! — Кейске скрыл смешок от такого сравнения в кулаке, пока Майки обидчиво поджал губы, смотря взглядом полной печали на девушку, но продолжил грустно поедать желе. Она лишь громко фыркнула, поворачиваясь к брату: — Принеси, пожалуйста, кофе мне, а то тут сейчас будет совершено убийство. — Кейске посмеялся и пошел на выход.  Как только дверь палаты закрылась с обратной стороны, злость Боа словно сдуло ветром, а на лицо упала нелегкая тень. Девушка повернулась к парням, внимательно рассматривая их. Манджиро, увидев перемену Боа, отложил желе. Она не планировала говорить никому смешные угрозы или вымаливания, просто резко и низко поклонилась:  — Прошу… — Доракен шокировано и непонимающе смотрел на девушку, то на друга, когда на Майки тоже упала та нелегкая тень. — Прошу, позаботьтесь о Кё. Я… Я не выдержу, если он так же окажется на больничной койке. — Боа поднялась и обвела всех пустым взглядом. Как только она представляла, что брат так же лежит в больнице после ножевого, хотелось залезть в петлю. — Я не переживу такого. — Тяжело покачала головой девушка. Манджиро поднялся со стула и, подойдя к Боа, улыбался, кладя руку на хрупкое девичье плечо: — Мы в Тосве семья, Баджи-тян. — Приободрил Сано девушку. — С Баджи всё будет хорошо, обещаю. — Она не доверяла Майки, но выбора особо не было.  Брат вернулся быстро, и все сделали вид, будто ничего не было. Поговорив еще некоторое время, Боа с Кейске решили возвращаться, пожелав скорейшего выздоровления Доракену.  Летние каникулы проходили размеренно. Брат часто тусил с друзьями, а Боа прогуливалась в одиночестве по парку, либо вязала дома. Кейске постоянно звал на совместные посиделки, где была Эмма и некая Хината, но девушка отказывалась. Она не хотела вливаться в эту компанию, а дожидалась Казутору, который должен выйти уже через полтора месяца.  Свой день рождение Майки больше не праздновал после той роковой ночи, так что Кейске провёл весь день с сестрой, поехав с ней на море. Баджи сидели на пирсе, чувствуя, как теплый ветер трепещет их волосы. Юбка Боа трепетала, обнажая длинные ноги, когда та прогуливалась босиком по песчаному пляжу, вдыхая морской бриз. Кё откидывал голову, вглядываясь в бесконечный небосклон, не боясь прохладных волн моря, окутывающий его голые ступни. Девушка полностью отдалась тому покою, который её окружает рядом с братом. Боа нравились такие дни, и Кейске единственный, кто мог разделить с ней эти воспоминания. Оба яростные, импульсивные чувствовали себя друг с другом легче перышка и спокойнее ночи.  — Казутора скоро выходит. — На одном дыхание выпалил брат.  — Я знаю. — Боа дальше умиротворенно шагала, придерживая в одной руке юбку, а в другой босоножки, когда Кейске споткнулся от неожиданного ответа сестры. — Откуда? — Ошарашено спросил он, остановившись. Девушка развернулась на пятках и начала идти задом наперед.  — Не ты один строчишь письма другу. — С озорством подмигнула она. Брат поджал губы и нахмурил брови, двинувшись вслед за девушкой.  — Казутора сейчас опасен. — На что-то начинал намекать парень, пока Боа поравнялась с братом, шагая теперь нормально, чтобы не навернуться. — Будь осторожнее. Лучше не ведись с ним без меня. — Девушка изумленно приподняла брови, не понимая, про что идет речь. Ханемия в письмах был тем же мальчиком, которым она его знала. Да, груз от греха появился в подростковом сердце, но жестокость в нем не зародилась.  — Не понимаю, про что ты говоришь. Казутора показался мне всё тем же. Но если ты хочешь, то я тебя послушаю. — Девушка не понимала предосторожность брата, но если ему было так спокойнее, то она сделает, как желает Кё. Парень посмотрел на сестру из-под длинных и черных ресниц, и Боа заметила в самых глубинах души то бремя, которое он не может отпустить. Брат всё еще винил себя, и появись у нее возможность, забрать всю тяжесть на себя, то Боа сделала всё лишь бы Кейске смог легко вздохнуть.  — Спасибо. — Прошептал брат, глядя уже в даль. Боа молча обняла Кейске за руку, прижимая голову к крепкому плечу.  Так Баджи и прошли до заката по песчаному берегу моря. А на следующий день уже вместе навестили могилу Шиничиро. 

Brother

Kodaline

Летние каникулы закончились, а осень активно подступала с холодными вечерними ветрами. Еще одно сходство Боа с братом в том, что оба желали сжечь школу. С потрохами. Учениками. И учителями. Хоть девушка и училась неплохо, но она ненавидела сидеть на скучных уроках и слушать удручающие монологи педагогов, от которых хотелось вскрыть себе голову. Выходя из школы, Боа возвела глаза к небу и поблагодарила Ками, что пережила очередной школьный кошмар. Одноклассники теперь не доставали, однако всех хотелось поубивать за лишний шум и тупые сплетни. Кстати, Боа быстро узнала, что именно брат разобрался с обидчиками, но не стала разбивать его немо́е звание её спасителя.  У школьных ворот собрался народ, желающий быстрее добраться домой, и Боа не стала исключением, начав агрессивно пихать всех локтями. Неожиданно кто-то схватил её за запястье и, заставив ахнуть, потащил к меньшему столпотворению. Когда они вышли из этой толкучки, перед Боа предстал высокий чуть худощавый парень с татуировкой тигра на шее. Его песочно-карие радужки с интересом разглядывали девушку, смотря сверху вниз, от чего ей захотелось прикрыться. Черные волосы уложены в беспорядке с желтыми прядями по всех длине. Глядел он исключительно с легкой улыбкой, словно ожидая от нее какие-то действий. Боа уже хотела закричать, что похищают, однако взгляд зацепился за родинку под правым глазом. — Казутора… — Девушка неверующее начала снова осматривать парня, когда тот положительно прикрыл глаза. — Казутора! — В неверие закричала она, обвивая шею Ханемии. Тот быстро обхватил хрупкую девушку и, поднимая над землей, начал посмеиваться. Боа от радости начала дрыгать ногами в воздухе, еле как сдерживая писк. Школьники проходили и глазели на них, но тем было всё равно. — Ками, как же я скучала! Ты не представляешь! — Она оторвалась от шеи парня, тем не менее так и не отпустила его, продолжая висеть в воздухе. Боа улыбалась, обнажая свои клыки, и рассматривала добрые глаза, которые полюбились ей еще в детстве.  — А как же я скучал! — Усмехнулся Казутора и закрутил девушку, заставляя прижаться ближе и взвизгнуть. Она ловко спрыгнула с чужих рук, беря лицо парня в ладоши и складывая его губы в трубочку: — Ками, у тебя прикид настоящего гопника. Ты обойдешь даже Кейске с его длинными патлами. — Ханемия посмеялся и, аккуратно убирая маленькие ладошки с лица, выпрямился.  — Баджи отрастил волосы? — Чуть удивлённо спросил парень, переплетавший свои пальцы с пальцами девушки, на что та лишь слегка покраснела, но довольно быстро вспомнила о тактильности Казуторы.  — А ты не знал? — Удивлённо задала она встречный вопрос.  — Ты первая, кого я встретил после колонии. — Теперь атмосфера чуть потяжелела, и Ханемия уставился в асфальт, сильнее сжав руку Боа, причиняя легкую боль.  — Ты мне льстишь, Казу. — Девушка решила отлечь Ханемию от своих, явно нерадостных, мыслей, что у неё получилось. Парень удивлённо посмотрел на подругу, чуть склонив голову в бок, как котик, заставляя свою серьгу шаловливо зазвенеть: — Ты заслуживаешь самого лучшего, Бо-чан. — Девушка с изумлением и разрастающимся румянцем взглянула на Казутору своими небольшими черными глазами, вспоминая, почему в детстве влюбилась именно в него. За его невинность, детскую наивность и честность. Ханемия никогда не врал. И Боа поверила, что заслуживает самого лучшего.  Дни летели, а Боа и Казутора лишь быстрее вспоминали свою связь. Девушка забыла про обещание брату, который тусил с Токийской Свастикой, и без страха шла в одиночестве на встречу с Ханемией. Тот не мог причинить ей вред: ни моральный, ни физический. Баджи столько за пять лет не улыбалась, сколько за эту пару недель. Как бы она не пыталась, однако не могла найти ту опасность, о которой предупреждал Кейске. Единственное, что могло насторожить это — белый бомбер с безголовым ангелом, который определял принадлежность к какой-то группировке, но человек, носящий его, был самым светлым, когда-либо встречающийся ей на пути. Да, Казутора не святой — он совершил убийство, тем не менее Боа могла с уверенностью сказать, что Ханемия сделал бы всё, чтобы исправить тот злополучный день. К сожалению, люди не могут перемещаться во времени. 

Chemical Love

Cameron Hayes

Готовясь к следующему школьному дню, Боа расхаживала в растянутой футболке по комнате, когда Кейске весь извелся на кровати и перекрутился. Девушка спокойно собирала вещи брата с пола, ждя, когда парень решиться рассказать, что же у него такого случилось. Однако слышался только очередной тяжелый вздох, вместо долгой тирады о проблемных подростках в бандах.  — Что случилось, Кё? — Задала вопрос Боа, остановившись посреди комнаты с кучкой разных футболок в руках, когда надоело наблюдать за метаниями брата. Тот резко сел на край кровати, будто и ждал этого вопроса, деловито поставив локти на колени. Посмотрев исподлобья, Кейске побольше набрал воздуха в легкие и на одном дыхании выпалил: — Я покинул Тосву. — Пару секунд девушка тупо смотрела на брата, а после спросила такое же тупое: — Чё? — Кроме этого «Чё?» больше ничего в голову и не лезло. Кейске, который защищает перед всеми свою священную банду, лезет хоть на несколько десятков придурков, посмевшие как-то не так высказаться насчет группировки — ну а что? Брат сильный, может себе позволить, — и готовый идти за друзьями в огонь и в воду, покинул Тосву?  — И перешел в другую группировку. — И он перешел в другую группировку. Блеск. Шик. Перфекто. — Еще я избил будущего участника Тосвы, спавшего Доракена. — Кейске уже неловко начал почесывать затылок, явно осознавая какой идиотизм совершил. Боа просто безвольно опустила руки вдоль тела с бельем, заставляя вещи кучкой опасть обратно на пол, а после села на свою кровать, которая напротив койки брата, и скопировала позу парня: — Чё? — Боа как будто заело. Это единственное слово, которое могло вырваться из нее сейчас. Девушка помотала головой, чтобы прийти в себя. — Пять сек. — Как никогда сейчас бы подошло  пива, которое когда-то они пили с братом в тихоря от матери.  — Не хватает пива. — Тяжело выдохнул Кейске и, облокачиваясь на стену позади, взглянул в потолок, словно читая мысли сестры. У них точно один мозг на двоих.  — Ладно. Я поняла. — Выдохнула Боа, помассировав переносицу. — Зачем?  Дальше началась долгая долгожданная тирада о проблемных подростков в бандах, в числе которых оказался её брат. Казутора хочет убить Майки, якобы отомстить за испорченную жизнь, Кейске хочет убить некого Кисаки, который крутит темные шашни в группировке, а Майки хочет — наверное хочет — убить Казутору, мстя за Шиничиро. Все хотят друг друга грохнуть. Убийство за убийством. Им точно по пятнадцать? И почему Казутора никак не заикался про свою месть? Они столько проводят время вместе, Кейске говорит, что Ханемия не перестает твердить об убийстве Манджиро, однако при ней парень ни разу не заикнулся о своей страшной игре в разуме, которая неожиданно решилась воплотиться в реальность.  Казутора никогда не врал Боа, но часто недоговаривал, как и она ему.  — Ты не решишь что-нибудь убийством, Кё. — Тяжело проговорила Боа. Она напугано взглянула на брата, опасаясь за его будущее. — Ты только испортишь себе жизнь. Нужно разорвать этот порочный круг убийств, тогда всё закончится.  — Ну может я не буду его убивать. — Раздраженный на себя Кейске взъерошил волосы. — Просто нужно от него избавиться. И вправить Казуторе мозги. Пока я рядом, ему никто не будет клевать мозги местью.  — Я с тобой согласна. — Брат удивлённо посмотрел на сестру, не ожидая её одобрения. — От Кисаки нужно избавляться, если он правда тот еще мутный тип, а Казуторе вставить обратно котелок. — Кейске все еще с неверием уставился на Боа. — Я поддержку тебя, Кё. Однако! — Девушка очень яро выделила это слово, нахмурив брови. — Если я пойму, что-то у тебя идет не по плану, я вытащу тебя хоть из Преисподние. — Она обвела его тяжелым взглядом исподлобья, ожидая согласия. Парень вышел из шокового состояния и нагло усмехнулся: — А я тебя, сестренка. — С озорством подмигнул он, оголяя свои острые клыки. Двойняшки лишь раз оступились, не вытащив друг друга из пекла из-за взрослых, но теперь они будут идти бок о бок. Боа в этом уверена. Обязана быть уверенной.  Дни теперь не летят, а словно тянутся, становясь бесконечными, как жевательная резинка. Сутки за сутками Боа проводит в размышлениях. Правильно ли поступает Кё? Правильно ли поступила она, одобрив план брата? Разве они герои? Разве они врачи, чтобы помочь Казуторе? Однако план Кейске единственный, который лезет на ум, чтобы прекратить никому ненужную ментальную войну, готовую в любой момент превратиться в жизнь. Кажется будто они доламывают поломанное своими действиями, а не склеивают. Но разве цель не требует жертв? Главное, что после всё закончится.  Буквально вчера брат избил своего друга Чифую, чтобы доказать Вальхалле свою верность. Буквально вчера Кейске лежал и морально умирал на кровати. Буквально вчера они поняли, что пути назад нет.  Боа даже не знает, как подступить к Казуторе, чтобы не вызвать тот страшный всплеск эмоций, о котором говорит брат. Они с Ханемией встречаются почти каждый день, но темы настолько безобидны, что девушка не может поверить, что этот человек снова хочет окутаться в ту тьму, из которой вышел. Снова хочет покрыть свои руки в красной и вязкой жидкости, но теперь намерено.  Осень начала набирать свои дождливые обороты. Стоящая на пороге школы Боа метается с ноги на ногу, не понимая, как проскользнуть в такой ливень, минимально намокнув без зонта. Вторая из самых невыполнимых целей. Первая: как без жертв остановить войну глупых подростков в бандах.  Все уже ушли по домам, когда Боа стоит как дура, не зная куда метиться. Дождь обещали до поздней ночи. Сквозь туманную пелену девушка разглядывает силуэт, который успешно приближается. В какой-то момент она сумела узнать в незнакомце Казутору, который с легкой улыбкой подходит ближе — и у него зонтик! Боа не знает кому, радуется больше — конечно, парню, — и когда тот останавливается на расстояние вытянутой руки, девушка успешно проскальзывает под бок Ханемии.  — Как ты в школу добралась? — Весело спрашивает Казутора, пока Боа цепляется за трицепс парня, чтобы не испортить свою форму, прижимая сумку одной рукой к упругой груди, обтянутой одной рубашкой.  — Дождь с утра лил.  — Какой-то ушлепок спер мой зонт. — Недовольно оповещает девушка. Ханемия хмыкает, уточняя: — Это который черный в серую паутинку?  — Ага. — Страдательно тянет Боа. — Ты мой спаситель, без тебя пришлось бы ночевать в школе, либо переть в такой дождь. — Улыбнулась девушка, замечая, как парень задерживает на ней дольше обычного взгляд. Она поджала губы, старательно не давая румянцу с ушей, которые прикрывают волосы, перейти на щеки и шею. Не дай Ками, заметит, что краснеет, как младшеклассница. Такого позора Боа не переживет. — Ты сегодня поздно. Что делал, если бы уже ушла? — Невинно спрашивает девушка.  — Догнал и украл бы, словно принцессу. — Боа не выдерживает и позорно проигрывает своей физиологии. Она ощущает, как горячий, словно лава, румянец покрывает нос, щеки и шею, на которой легко болтается галстук — в отличие от Кейске, девушка не наряжается в ботана-очкарика в школу и не душит себя галстуками. Баджи уверена, что сейчас её можно сравнить с помидором, и слыша смешок Казуторы, та со всей силы наступает Ханемии на ногу, совершая «великую» месть. Тот начинает скакать на месте, пытаясь унять боль, и то ли смеется, то ли ругается, болтая из стороны в сторону зонт, из-за чего оба становятся моментально мокрыми. — Прешь как танк, Бо-чан. — Наконец успокаивается парень, всё еще периодически дергая пострадавшей ногой.  — Ками, — Девушка руками убирает разводы под глазами, чувствуя черные комочки туши на пальцах. Она знает, что сейчас выглядит не хуже панды. — зачем так зонт болтать? — Страдательно стонет Боа. Хотела прийти домой сухой. Ага. Да ща. «Выкуси, сучка», — показала средний палец Судьба.  — Держи. — Ханемия быстро снимает свой белый бомбер с безголовым ангелом, оставаясь в одной футболке. Боа замечает, что вся рубашка насквозь мокрая и хорошо демонстрирует всем нижнее белье. Девушка с обреченным вздохом надевает протянутую куртку, которая висит на ней не лучше, чем на вешалке. Теперь она замечает нежный румянец на щеках Казуторы и усмехается. — Я нашел по дороге сюда бездомных котят, пошли покормим? — Предлагает парень, заранее зная, что та не откажет.  Еще с детства у них троих сильнейшая слабость к бездомным животным. Сколько раз двойняшки слышали крики от матери, когда притаскивали домой разную животину? Не сосчитать. Один раз принесли крысу. Рёко упала в обморок. Крысу отпустили.  Пара заходить в магазин и выбирает несколько разных упаковок жидкого корма. Расплатившись, подростки выходят на улицу, где дождь не думал успокаиваться, и Казутора начинает вести Боа в один из встретившихся темных переулков. Заходя всё глубже, куда свет от серого неба попадал всё меньше, девушка не чувствует опасности или настороженности, так же спокойно держится за трицепс парня, отдаваясь их умиротворенным разговорам. Вода льется водопадом с крыш домов, сливаясь в канализационное отверстие в асфальте — если бы не они, то улочку давно затопило.  На горизонте виднеется разваливающая коробка у мусорного бака, к которой подходят подростки. Сев на корточки, Казутора нависает сверху, держа зонтик над ними, пока Боа открывает уже сырой картон. На глаза девушки попадаются четыре чуть повзрослевших котенка, укутанные в черную толстовку, чуть приглядевшись она узнает в ней кофту Ханемии, которую парень похоже оставил перед тем, как идти забирать её со школы. Боа с печалью улыбается, разглядывая котят. Все чумазые разношерстные взъерошенные и видать блохастые. Сразу можно понять: беспородные и никому не нужные, как она с Казуторой. Капли дождя начали беспорядочно биться о кошачьи мордочки, прерывая их хрупкий сон. Те раскрыли свои большие глаза, непонимающе уставившись на людей столпившихся рядом, а после жалобно и пискляво замяукали, прося скрыть от беспощадного ливня.  Ханемия присел рядом с Боа на корточки, наклоняя зонт над котятами. Холодный дождь теперь лил им за шиворот, но никто не возмущался. Девушка зачесала мокрые длинные волосы назад, которые превратились в сосульки, а после вытащила жидкий корм из сумки, вваливая тот прям в коробку. Животные с жадностью бросаются к еде, пока подростки с безразличием наблюдают. Они не могут их забрать, справедливо пытаясь прокормить хотя бы себя, и некому отдать, ведь люди не захотят забирать беспородных блохастых кошек. Боа и Казутора — не герои, единственная их возможность это — покормить и не дать умереть сегодня от голода.  Боа ощущает тепло от сидящего рядом Ханемии и хочет прижаться ближе, но настойчиво игнорирует навязчивое чувство. Неожиданно щеку обладают холодные чужие губы, заставляющие сердце девушки трепетать в грудной клетке. Она думает, что сейчас взлетит, вместе с тысячами бабочками внутри неё. Волосы заведенные за уши открывают вид на алые кончики, а черные глаза с длинными девичьими ресницами распахиваются. Казутора отстраняется, переводя взгляд на громко тявкающих котят.   — Возвращаю тебе тот поцелуй. — Боа наблюдает, как бледный румянец одолевает теперь Ханемию, и почему хочет видеть это дальше. Дольше. Всегда.  Девушка не успела опомниться, как потянулась к Казуторе, развернув за ворот футболки. Её чуть пухлые бледные губы аккуратно и медленно обхватили верхнюю тонкую губу Ханемии. Смотря из-под ресниц на шокировано распахнутые песочные глаза, Боа неспешно отпустила верхнюю губу парня из плена, нежно переходя к нижней. Она прошлась языком по всем неровностям, чувствуя как вулкан бушует у неё в душе. Губы Казуторы сладкие тонкие и неподвижные. Неожиданно парень словно очнулся от транса, протянул руку к затылку Боа и, зарываясь в сырые волосы, впечатал в себя. Он громко выдохнул через нос, опаляя своим горячим дыханием девушку, будто до этого не дышал. Казутора целовал чуть неловко, невинно, заставляя все внутренности Боа плавиться от переизбытка эмоций. Низ живота стянуло, когда подростки наконец прикрыли свои глаза, продолжая изучать друг друга.  Покрасневшие Боа и Казутора оторвались друг от друга и, прислонившись лбами, тяжело дышали, словно пробежали марафон. Девушка внезапно издала смешок, удивив Ханемию: — Вернешь потом. — Парень тихо засмеялся и, счастливо улыбнувшись, снова чмокнул Боа.  Первый и последний поцелуй Боа случился в дождливый день у мусорного бака, свидетели которого стали только никому не нужные бездомные котята.  На следующий день девушка нашла свой черный зонтик с серой паутинкой в школьном шкафчике, а один из одноклассников оказался со сломанной левой рукой и подбитым глазом. 

Who?

Resa Saffa Park

Приближался Хэллуин, и Боа по-крупному начала нервничать. День роковой битвы уже через трое суток, а Баджи никак не смогли совершить что-то из задуманного. Хоть Казутора и проводил время с двойняшками, в его разуме плотно засела, словно паразит, мысль о месте. При девушке Ханемия молчал как партизан, а при Кейске только и трезвонил об убийстве Майки. Брат с сестрой будто виделись с разными людьми, а не с одним и тем же человеком.  Боа уже не видела смысла тянуть кота за хвост, так что пошла в наступление при очередной встречи с Казуторой, которую они решили устроить поздно вечером.  Девушка сидела на скамейке в парке подле Ханемии, с которым они так и не определились кем являются друг для друга. Она искренне любила Казутору, хотела больше прикасаться к нему, дарить всю свою нежность и время, парень вроде бы тоже испытывал взаимные чувства, однако эта тема была второстепенной, в отличие от скорой войны. Может подростки просто стеснялись обсуждать это, но Боа уже отдала свое сердце Казуторе, и надеялась, что тот сбережет его.  Прохладный ветер взъерошил волосы подростков, заставив покрыться их кожу мурашками, будто хотел, чтобы Боа заткнулась, но слова было уже не остановить: — Ты хочешь убить Майки? — Ханемия шокировано и испуганно уставился на девушку, открывая и закрывая рот словно рыба. Он явно не ожидал, что Боа в курсе его дальнейших зловещих планах.  — Откуда… — Когда ответ вышел слишком хриплым, Казутора прокашлялся и смочил горло слюной, продолжив: — Откуда ты знаешь? — Боа нечитаемым взглядом посмотрела на парня, хотя очень надеялась, что тот поймёт: она — не враг.  — Казу, — Нежно проговорила девушка, игнорируя вопрос, заставив того проглотить то ли страх, то ли нарастающий гнев. — ты не решишь ничего убийством. Разве ты хочешь снова измазать свои руки в крови? Я же знаю, что тебя до сих пор гложет… — Она попыталась подобрать нужные слова, чтобы не спровоцировать парня. — тот день. Ты испортишь себе жизнь своей местью. — Ханемия грозно нахмурился, посмотрев на Боа исподлобья. — Что ты понимаешь? — Злобно выплюнул он. Казутора никогда не разговаривал с ней в таком тоне, но девушка проглотила обиду. Знала же, что будет нелегко. — Вам девкам не понять ничего в пацанских разборках. Вам лишь бы всё тихо и без драк, но так не получится, Боа. — Угрожающим шепотом закончил Ханемия, нависая над девушкой опасной тенью. — Пока ты, Баджи и Майки наслаждались жизнью на свободе, то я просыпался с утра в колонии только ради мести. — Его глаза раскрылись, показывая всё сумасшествие и одержимость своей затеей, пока черные радушки Боа заблестели от слез. Она хотела помочь, зная, что Казутора — не убийца, а просто заблудившийся человек. Ей было страшно, девушка испугалась Ханемию, видя перед собой того, от кого остерегал и предупреждал брат. Захотелось залиться слезами как маленькой девочке. — Казу, — Голос дрожал, но Боа продолжила говорить: — Я же знаю, что ты не такой. Я понимаю, что тебе трудно… — Ханемия не дал договорить и, резко скачивав со скамейки, схватил девушку до синяков за плечи, нависая над ней:  — Нихуя ты не понимаешь, Боа! — От его раздирающего крика птицы спящие птицы не по далеко на ветках деревьев взлетели в высь, создавая переполох. — Что ты, блять понимаешь?! Сука, Майки уже испортил мне жизнь, там уже нечего рушить! — Казутора смотрел в широко распахнутые глаза девушки, которая вжалась от страха в спинку скамейки, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между ними, но тот был слишком близко. — Боа, — Ханемия резко успокоился, будто не было той истерики, однако так же продолжил до боли держать её плечи. — друзья моих врагов, тоже мои враги. — Девушка не понимала, к чему тот начал вести. — Еще раз тебя увижу, убью. — Это было произнесено с такой легкой улыбкой, будто вовсе не угроза.  Казутора отпустил Баджи, оставив изумленно смотреть в никуда, скрывшись в темноте. Разве она этого всего заслужила? Почему всё продолжает поворачиваться к ней задницей? Боа, словно в трансе, достала мобильник из кармана джинс, абсолютно опустошенно смотря на время, которое перевалилось за полночь. Осталось два дня до битвы Вальхаллы и Тосвы. Баджи не смогли хоть что-нибудь предотвратить. План полностью провалился. А сердце Боа Казутора похоже не уберег.  Придя домой, на девушку накинулся брат с вопросами и претензиями, что та шатается по ночам, однако заметив разбитое состояние сестры, то смягчился, начав расспрашивать обо всем. Боа рассказала всё. Про встречи, поцелуй, влюбленность и неконтролируемую вспышку безумства Казуторы. Язык будто онемел, а мозг отрицал эту информацию, но она смогла произнести: — Ты прав. Казутора опасен. — Потому что в его словах про убийства не было ни капли сомнения. Казалось Ханемия сможет осознать всё только, когда сделает.  Вместо ожидаемых ругательств от Кейске, брат цокнул и сел рядом с сестрой, при обнимая ту за плечи: — Всё будет хорошо, Боа. — Поцеловал он макушку девушки. Редко на Кё нападают такие приливы нежности, так что она, не отпустив возможности, сильнее прижалась к брату. — Я разберусь со всем во время битвы. А Казутору отпизжу, потом еще на коленях приползет извиняться к тебе. — Потом чуть подумал и, нахмурив брови, добавил: — И Кисаки отпизжу. — Боа тихонько посмеялась, бодонув лбом парня.  И вправду, чего она переживает? Кейске не позволит Казуторе снова замарать руки в крови. Боа не святая, понимает: раз до человека не доходит словами, значит нужно пиздить, чтобы мозги раз и навсегда встали на место. Брат — второй из самых сильных людей, которых она когда-то встречала — первый Манджиро, — он как раз подходит на эту роль. Уже позже, когда Ханемия опомниться, она сначала его словесно отхерачит, а после, так и быть, поймёт и простит. Может быть поцелует, но там по ситуации смотреть будет.  Кейске обязательно справится. Вернется в свою любимую Тосву вместе с Казуторой, выгонит придурковатого Кисаки, который даже у нее в печенках уже сидит, и будет разъезжать на байке со своими друганами — может даже Боа наконец прокатит, а то постоянно ссыт как баба, опасаясь, что скинет её где-нибудь на трассе.  Прижимаясь к брату, Боа, неверующая в божество, благодарила Ками, что у неё есть близкий человек, который всегда на её стороне.  Тридцать первое октября наступило быстро. Школу никто не отменял, так что девушка спокойно делала им с братом завтрак, уже одетая в школьную форму, когда Кейске вышел из их общей комнаты в черной футболке и такого же цвета брюки, благополучно решивший прогулять занятия. Заварив парню его привычный кофе, который дофига крепкий и дофига сладкий — как он еще себе сахарный диабет не заработал? — Боа поставила перед ним кружку и бутерброды на скорую руку. Она, в отличие от брата, не мучает напиток, только добавляет ложку сухих сливок и пьет сразу горячим, не терпя теплую бурду. На руке Кейске сразу бросается в глаза синяя фенечка, которую Боа подарила ему, девушка резко подскакивает со стула, направившись в спальню, заставляя парня дернуться от неожиданности и, разлив кофе, тихо ругнуться. Она довольно быстро возвращается и, беря запястье брата в руки, завязывает тому красную новую фенечку рядом со старой: — На удачу. — Усмехнулась Боа, снова садясь на место, пока Кейске разглядывает подарок. — Не забудь, что сегодня мы пойдем на фестиваль. Так что не задерживайся со своими, празднуя победу. — Предупредила она, смотря исподлобья. — Опоздаешь — убью. — Угроза похоже сработала, брат аккуратно перевел взгляд на девушку и предосторожностью кивнул. Девушка скрыла улыбку в кружке.  — Не опоздаю, Боа. Ты мне же весь мозг склюешь как курица. — Она посмотрела  на Кейске как на идиота, который с паникой быстро понял, что сказал. Парень запихнул в рот бутерброд и вскочил из-под стола: — Оф, офхаздываю. — Тот побежал в прихожую, надевать непривычную белую куртку и обуваться.  — У тебя еще несколько часов вообще-то. — Притворно заботливо решила напомнить Боа, неспешно доедая.  — Пораньше пойду! — Крикнул Кейске, чтобы сестра услышала, открывая уже входную дверь.  — Не забудь написать, как всё закончится! — Громко крикнула в след девушка, и после положительно ответа, дверь захлопнулась.  Сидя за партой, Боа наблюдала в окно за пасмурной погодой, полностью пропуская мимо ушей лекцию учителя. Она не переживала за брата, полностью ему доверившись: знала же, что тот сам изобьет кого хочет, но некая растерянность была. Как Кейске там? Нетрудно ему? Не натворил ли делов Казутора, от которых хрен избавишься? Каждый раз тяжело выдыхая, учителя с недовольством смотрели на девушку, которая ни капли не обращала на них своего внимания.  Идя домой, Боа думала, как бы не попасть под неожиданный дождь, и разрешит ли Кейске накрасить его на фестиваль. Открыв дверь в квартиру, послышался какой-то шум, будто кто-то активно что-то ищет в квартире, но ботинки Кейске отсутствовали, который обычно всё и раскидывает, когда куда-то собирается. Девушка насторожилась, первое на ум пришло, что кто-то в квартиру вломился, и взяв зонт, она пошла в гостиную, где встретила мать, перебирающая какие-то бумаги и трясущиеся как осиновый лист. Боа нахмурила брови и отложила свое «средство обороны»: — Что случилось, Рёко-сан? — Женщина резко подняла свои красные метающие глаза, словно не ожидала увидеть свою дочь. Казалось мать сейчас задохнется от переполняемых, явно не положительных, чувств. Та взяв всё необходимое, направилась шатающей походкой на выход, бросив вслед: — Поедешь со мной. — Девушка оглядела Рёко из-под ресниц, приподняв непонимающе одну бровь. Сейчас женщина выглядела, будто грохнется в обморок прям тут, Боа не была уверена, что мать в состоянии вести машину, да и не сказать, что ей в радость ехать куда-то с Рёко. Однако набравшись внутренних сил и терпения, девушка оставила школьную сумку дома и пошла за матерью.  На улице, слава Ками, стояло такси, в которое Боа села за матерью. Та продолжала трястись, когда дочь просто не обращала внимания на её странное поведение — мало ли что в голову может ударить, — но начав машина подъезжать к полицейскому участку, девушка насторожилась, нахмурив брови. Неужели на битве что-то случилось? Кейске посадили на арест? Кто-то всё же серьезно пострадал?  Входя в здание, их сразу встретил один из следователей. Мать пошла к нему навстречу, но когда Боа хотела пойти с ней, та строго сказала отойти. Девушка закатила глаза, но спорить не стала — себе дороже, а то еще заистерит в таком состоянии. Наблюдая, как мужчина что-то говорит Рёко, а та сутулившись сильнее, начинает подрагивать плечами, Боа сложила руки на груди и снова нахмурилась — кажется у неё скоро навсегда останется меж бровная морщина в четырнадцать лет, как и утверждает ей уже год брат. Но всё же, что случилось? Неужели Кейске в больнице? Нет. Девушка упрямо замотала головой, не веря своей догадке. Он сильный. Такой человек не мог оказаться раненным. Сейчас мать подойдет и скажет, что всё хорошо, а после Боа недовольно отправится с ней домой, но быстро целиком забудется, собираясь с братом на фестиваль.  Мать и следователь подходят вместе. Девушка недовольно сканирует взрослых взглядом, ожидая ответов. На Рёко лица нет, та будто умирает, и разум Боа что-то упрямо пытается доказать, но она лишь отмахивается.  — Баджи-сама, вы уверены, что ваша дочь может поехать с нами? — Спрашивает мужчина, рассматривая Боа, а девушка уже готова язвить. Говорит так, будто её нет вовсе рядом. Боа всегда раздражали взрослые: кричат, что самые умные из-за своего старческого возраста, а сами элементарную ответственность нести не могут.  — Я вообще-то здесь. — Не выдерживает всё-таки девушка. Мать никак не реагирует, отвечая однотонное:  — Да. — Следователь игнорирует заявление Боа, выходит из здания, когда все пошли следом. Пересаживаясь в полицейскую машину, ей надоедает этот цирк без грима: — Что происходит? — Боа чувствует, как выходит из себя. Она больше не та пустая девчонка, которая не жуя проглатывает всё дерьмо от взрослых. Однако та так и не дожидается ответа: — Я с кем разговариваю? — Мать смотрит в никуда, когда мужчина решается хоть в чем-то просветить:  — Я понимаю, ты нервничаешь, но не нужно злиться. Скоро мы уже приедем. — Боа фыркает, и понимая, что никто ей не хочет ничего объяснять, глубоко дышит, чтобы успокоиться, и откидывается на сиденье машины. На душе что-то скрежет, но девушка настойчиво это игнорирует.  Машина подъезжает к больнице. Все выходят из машины, и Боа оглядывается исподлобья. Её это иннервирует, она ничего не понимает, и ей всё не нравится. Взрослые идут к зданию, когда Рёко пытается держаться стойко, но сама еле волочит ноги. Там их уже встречает врач и просит пройти за ним. Они спускаются на цокольный этаж, где по идеи должен находится морг. Морг, епт твою мать! Девушку уже начинает потряхивать от напряжения, однако идя позади всех, этого никто не замечает. Все четверо подходят к одной из комнат, когда врач заходит первый, а следователь пропускает женщин вперед. 

What Could Have Been (from the series Arcane League of Le…

Sting & Ray Chen

Боа равняется с матерью, которая устремила свой обезумевший от боли взгляд на стол напротив. На резекторском столе кто-то лежит, прикрытый белой простыней. Девушку кажется сейчас стошнит, тем не менее упрямо отмахивается от любых «неправильных» мыслей. Врач что-то спрашивает, но она слышит будто всё через толщу воды. Боа почему-то не хочет, чтобы поднимали простыню, однако и взгляд не может оторвать, словно неизвестный труп может убежать. Врач открывает лицо, и на резекторском столе лежит брат.  Нет. Это не Кейске. Тот придурок по-любому задержался с друзьями, празднуя очередную победу Тосвы. Припрется наверняка радостным, ждя справедливых пиздюдей от сестры, за то, что опоздал. Девушка же поставит шантаж, что: либо она его красит, либо никаких испеченных сладостей в течения месяца. Кё с лицом полного страдания соглашается, потом матерится от увиденного в зеркале, а после они идут на фестиваль.  В пространстве Боа слышит, как надрывно до кашля начинает рыдать мать. Сама она кажется никак не меняется в лице, а врач в неком беспокойстве переводит на неё взгляд. Она не будет рыдать. Это чужой человек. Зачем проливать слезы из-за незнакомца?  — Это не Кё. — Твердо сообщает она, продолжая рассматривать труп. Тот слишком похож на брата, но это не он. Кейске ухмыляется нагло, этот же лежит с пустым лицом. Кейске смеется как гиена, этот же молчит. Боа знает, как доказать всем, что это не её брат.  Девушка вытаскивает чужое безвольное запястье из-под простыни, и видит две перепутанные между собой фенечки. Синюю и красную. Кто-то начинает протяжно выть, словно раненое животное, и Боа хочет закрыть уши. Но после понимает. Воет то она. Девушка обхватывает запястье брата и, присаживаясь на колени у стола, прижимает его холодную руку к своему рту. Слез нет, глаза широко распахнуты в неверии. Боа просто воет, сжимая чужие пальцы. Она не может остановиться, нутро всё сжигается, и это хуже, чем смерть, Боа никогда такого не ощущала. Девушка чувствует, как внутренности готовы выйти вместе со рвотой, но ничего из этого нет. Вой становиться громче, Боа хочет заткнуться, однако не может элементарно закрыть рот.  — Блять, Кейске, вставай! — Злобно выпаливает девушка, не переставая издавать страшные звуки. Она ни хрена не понимает. Ни что несет, ни что происходит. Боа видит людей, но те будто впервые предстали перед ней. Брат значит разлегся тут, а они вообще-то опаздывают! — Я сказала, вставай, Кейске! — Кто-то пытается оттащить её от парня, и девушка от неожиданности отпускает чужое запястье. — Нет! — Она начинает просто орать, когда сильные руки какого-то мужчины обхватывают её, поднимая над полом. Боа не может оставить брата тут! Они всегда должны быть вместе! Она обещала, что пойдет за ним даже в саму преисподнюю! — Нет! — Девушка рычит, пытаясь защитить своё, дергается, что взрослый еле удерживает её. — Разбудите Кейске! — Приказывает Боа. — Разбудите! — Пищит она, что все аж зажмуривают глаза.  Боа похожа на зверя: орет, рычит, пищит. Она извивается в чужих сильных руках, словно в ней сам демон. Кажется, что трупы скоро поднимутся и сбегут от её ора. Похоже девушке что-то вкалывают, когда буквально через пару десятков секунд силы резко покидают, а сама она вырубается.  Девушка кое-как открывает слипавшиеся глаза, пытаясь на ощупь найти мобильный. Тот находится у изголовья кровати, когда Боа разглядывает свою комнату, где брат снова не убрал своё барахло с пола. Открывая раскладушку, яркий свет от телефона заставляет зажмуриться, но через пару секунд она привыкает. Первое ноября. Девять утра. Кейске наверняка остался у своего друга Чифую, скоро припрется как бомж, требуя завтрака. Девушка медленно садится на край кровати, чувствуя, как её подташнивает. Голова квадратная и тяжелая, будто вчера по ней прыгали. Боа разглядывает себя, замечая, что уснула в школьной форме. Пипец. До чего же доводит современное образование.  Девушка выходит из спальни, так и не переодевшись. Всё тело вялое и штормящее из стороны в сторону, что Боа только с помощью Ками не встретилась еще со стенкой. Она вчера что ли пила? Ни хрена не помнит. Спутанные волосы девушка пытается завязать в хвост, но руки не слушаются и не хотят подниматься выше плеч, приходится опустить голову, из-за чего она чуть не полетела лицом в пол, но с силой удержав равновесие, наконец делает на своей голове что-то подобие пучка. Боа уверена, что там гнездо.  На кухне её и кружка брата, слава Ками, стоят грязные со вчерашнего дня на столе, так что не приходится тянуться к полке. Моя чашки, пока кипит чайник, чтобы заварить им кофе, Боа предполагает, что по ней проехался ночью бульдозер, потому что другого оправдание на свое состояние она найти не может. Внезапно кружка брата выпадает из слабых рук, стукаясь об раковину, а после упав на пол, разбивается с громким звоном. Девушка смотрит на осколки, и будто пытается что-то по ним собрать. Те словно что-то подсказывают ей, но она никак не может соединить детали воедино в своем расплавленном мозгу.  Чайник вскипел. Вода в кране все еще бежит. Входная дверь хлопает, оповещая, что брат вернулся домой, тем не менее Боа продолжает смотреть на осколки. Она знает, что парень не будет ругаться из-за разбитой чашки, только поворчит чисто из вредности, однако в голове что-то противненькое шевелится, не давая покоя.  — Ты уже встала, Боа? — А нет. Пришел не Кейске, а Рёко, однако девушка все еще не отрывает взгляда от ранее целой кружки.  — Что ж ты такая не осторожная? — В тоне женщине слышится то ли волнение, то ли недовольство. Мать берет совок и собирает осколки, которые давали Боа какие-то подсказки. Рёко какая-то странная, за эту пару десятков секунд сказала ей больше слов, чем за всю жизнь.  — Где Кё? — Правильный вопрос появляется в голове девушки внезапно, и наконец взглянув на мать, она наблюдает, как та меняется в лице.  Они садятся за стол, где Рёко начинает говорить. Она рассказывает медленно, аккуратно, будто чего-то опасается. Боа вспоминает, что пришла вчера со школы, потом труп брата, а следом неконтролируемая истерика. Дыхание сперло, она не может элементарно вздохнуть от паники, которая накатывает неожиданно. Девушка просто скрючивается над столом, и кажется в любой момент может задохнуться.  Как умер? Почему он? Почему её Кейске? От мыслей голова становится тяжелой, Боа закрывает руками уши, будто кто-то не переставая продолжает орать над ней. Черные глаза настолько раскрыты, что готовы вывалиться. Обеспокоенная мать появляется перед взором, пытаясь скормить дочери какую-то таблетку. Боа кажется, что проходят часы перед тем, как она может наконец вздохнуть, и рой в барабанных перепонках перестает звучать, но на самом деле это занимает пару жалких минут, в которые она ни о чем не могла думать кроме ужасной и удушающей паники.  Рёко говорит, что врач, ставший свидетелем вчерашней истерики, порекомендовал пить эти успокоительные, строго следуя дозировке. После того как Боа вырубилась из-за лекарства прям в морге, следователь помог матери донести дочь до дома, где девушка проспала до утра.  Боа смотрит в никуда. Вообще ничего не чувствует, пустота, из которой её всегда вытаскивал брат, теперь проросла в девушке. Это был последний надлом в ней, после которого она разрушалась окончательно без шанса на восстановление. Боа и до этого была вся потресканная и перемотанная скотчем, однако сейчас поломка была необратима. Придется только покупать новую. Её сожгли заживо изнутри, и она продолжает гореть, оставляя за собой только черный пепел.  — Кто? — Спрашивает Боа, переводя опустошенный взгляд на мать. Женщина не понимает вопроса и поджимает губы, думая, что дочь всё еще в своем пространстве. Однако девушка находится в своем уме и уточняет: — Кто убил Кё? — Рёко сама мрачнеет и сглатывает накопившуюся слюну. Она, как и дочь, не может поверить в происходящие: — Расследование еще идет, но на месте преступления был какой-то подросток, который сразу сдался. — Мать облизывать пересохшие губы. — Он утверждает, что убил Кейске.  — Кто? — Продолжает настаивать Боа. Она знает, что Рёко в курсе об имени человека, который разрушил сразу несколько жизней,  отнимая всего лишь одну.  — Казутора Ханемия. — У матери легко слетает это имя с губ, словно всю эту ночь она только и проклинала его. Боа ничего не чувствует. Ни злости, ни грусти, однако как действие таблеток пройдет, она пойдет убивать.  Боа встает со стола, идет в их общую спальню с братом спальню, ложится на его кровать и смотрит в потолок, ощущая, как черная сгущающая тьма пропитывает комнату вместе с ней. Все эти действия настолько однотонные, что девушка помнит сколько шагов от кухни до комнаты. Тридцать шесть. Тридцать шагов пропитанные опустошением. 

Garden of Magic (feat.

Sidewalks and Skeletons)

Holly Stell

Действия таблеток не успевает пройти, как мать пичкает новыми. Боа и не отказывается, чувствуя, что согласится даже прыгнуть под поезд, если скажут. Со дня смерти Кейске прошло три дня, она так и не переоделась со школьной формы. Рёко, решившая резко вспомнить, что у неё есть дочь и возомнить себя матерью, периодически заходит, наверное проверить, что Боа не повесилась на простыне. Девушка же просто лежит укутанная в одеяло брата и смотрит в никуда: она не может плакать, не может скорбить, единственное зачем встает Боа с кровати, это сходить в туалет.  Таблетки не убивают в ней ничего, ведь там уже давно всё уснуло замертво. Она много спит, много ест из-за успокоительных, однако сил не хватает элементарно переодеться и сходить в душ. Сальные волосы спутались, когда Боа больше походит на труп, чем на человека. Девушка не похудела, а под глазами не залегли темные мешки, но ощущение, словно её выпотрошили, а заполнить забыли. Боа думает, что же такого совершила в прошлой жизни, что Судьба решила таким образом поиздеваться. Девушка на протяжение всех семи дней не меняется в лице, не убирает вещи Кейске, не идет на первое судовое слушание, на которое её вместе с матерью пригласили как родственников погибшего. Она не хочет никого видеть, когда брата уже никогда не ударить, не обнять, не услышать. Только на восьмой день со дня смерти Кё, Боа встала с постели.  Рёко удивлённо смотрит, как девушка идет в душ, приводит себя в порядок после своего выпада из реальности, а потом куда-то собирается. Боа наблюдает, как в матери зарождается надежда, что она все еще не потеряла дочь. Однако девушка не будет ей говорить, что дочери у неё никогда и не было. Выпив таблетку по расписанию под присмотром Рёко, девушка молча выходит из дома, когда через пару секунд телефон начинает разрываться от звонков матери, которая заметить не успела, а дочери уже нет рядом. Боа сбрасывает трубку и пишет сообщение, что пошла прогуляться. Разговорить с ней не хочется, но предупредить решает, а то женщина и так за неделю поседела из-за смерти сына.  Боа целенаправленно направляется в изолятор временного содержания. После того как Казутору отправят в колонию, с ним будет трудно увидеться, но ей этого не нужно — достаточно одной встречи. Пропускают её довольно быстро, стоит только показать удостоверение личности, и девушка уже сидит напротив прочного стекла, ожидая заключенного.  Ханемия выглядит разбитым, но Боа, честно, всё равно. Синяки со дня битвы еще не сошли с лица Ханемии, тот даже не поднимает взгляд, посмотреть, кто пришел навестить его, когда Баджи разглядывает пустым взглядом парня с ног до головы. В душе что-то шевелится, однако это не жалость. Ей хочется доломать, чтобы его детали затерялись навсегда. Ей хочется видеть скорченное лицо от боли как у неё, когда она увидела холодный труп брата.  Боа не знает, что привело её сюда. Она не желает слышать бесполезные оправдания и извинения. Не желает узнавать причину поступка Казуторы. Девушка просто хочет, чтобы тот мучился в агонии всю оставшуюся жизнь. Чтобы от безысходности он лез на стену и сжирал сам себя. Как и она.  Ханемия наконец поднимает глаза и, садясь на стул, в неверии расширяет их. Тот явно растерян, напуган, хочет убежать, однако не может, ведь проход уже перекрыл охранник. От него веет паникой, парень открывает и закрывает рот словно безмозглая рыба, не зная с чего начать. Боа не меняется в лице, но внутри зудит от радости и безразличия одновременно. Девушка не ошиблась в своих суждениях, что тот поймёт свои ошибки только тогда, когда совершит их, да только уже не важно. Казутора был прав, когда сказал, что девкам лишь бы решить всё тихо и без драки, однако они — не святые. Боа планирует этим разговором превратить Ханемию в пепел, в тот же, что и она.  — Заслуживаю самое лучшее, да? — Безразлично начинает девушка, не тратя время на приветствия. Парень, вспоминая свои же слова, отводит чуть взгляд, лишь бы не смотреть на неё. — Посмотри на меня, Ханемия. — Она говорит загробным голосом, и если не действие таблеток, то расхерачила бы уже это стекло, которое стоит между ними. Казутора вздрагивает, устремляет взор на Боа, которая наблюдает, как песочные радушки парня мечатся по помещению, тем не менее она продолжает: — Это ты самое лучшее мне дал? Спасибо. — Тут явно должен быть сарказм, но на него не осталось эмоции. Плечи Ханемии горбятся, но тот слушает молча. — Вот только скажи мне. — Девушка ставит локти на стол и наклоняется ближе к стеклу. — Как так получилось, что вместо Майки ты убил моего брата? — Угрожающий шепот раздается по комнате, когда Казутора содрогается. Она видит, как тот умирает в своих собственных муках, в которых стали виноваты его личные демоны, но ей это нравится.  — Боа… — Голос хрип, будто парень плакал днями на пролет. — Прости меня… — Ханемия, — Девушка откидывается на спинку стула. — даже, когда ты сдохнешь, я не прощу тебя. — Боа пуста, тем не менее в курсе, что её слова режут без ножа. Баджи может сейчас говорить, что целовала и тусила с ним чисто из-за жалости, чтобы собственная никчемность задушила Казутору, но она сделает хуже. — Я любила тебя. — Бывший друг — либо возлюбленный — начинает подрагивать в рыданиях, и по его щекам катятся множество соленых дорожек, вот только девушку это никак не трогает. — Думала, когда ты выйдешь из колонии, то мы наконец сможем зажить счастливо. Будем тусить втроем, смеяться без страха и творить всякую дичь как другие подростки. — Её голос становится еще холоднее. — Думай об этом тоже. Понимай, чего ты лишил нас. — Боа знает, какая мысль зарождается в нем, однако обрывает её почти сразу: — Ханемия, не смей убивать себя. — Зарычала девушка, пока Казутора послушно взирает на неё своими красными глазами от слез. — Живи. Живи, взрослей и смотри, что ты забрал у Кейске, ублюдок. — Баджи не осознает, когда вышла из себя. Гнев застелил разум туманом, но успокоительные в её крови не дают разнести всю комнату.  Боа встает со стула и, не прощаясь, выходит из помещения. Дрожь в теле стихает с каждым шагом в коридоре, и вместо гнева возвращается привычное безразличие. Выходя на улицу, девушка вдыхает побольше свежего воздуха. Она сделала всё, чтобы Ханемия мучился в чувстве вины. Баджи очень хотела, чтоб парень жил. Ведь зародившиеся из-за неё тараканы в голове Казуторы, дали бы ему возможность только выживать. Их короткий разговор — или её монолог — смог заставить страдать парня, а этого для Боа достаточно.  Девушка замечает, что навстречу к ней направляется знакомый Доракен и какой-то невысокий парень с желтыми волосами и дурацкой прической «под ястреба». Его большие голубые глаза почему-то светятся надеждой и каким-то странным стремлением. Взглянув на неё, тот глядит в неверии, а Кен чуть стопается, намереваясь наверное поздороваться, но Баджи проходит мимо, даже не посмотрев на них. Тем не менее через пару секунд в спину прилетает просьба остановиться. Она просто хочет домой, лечь в кровать брата и уснуть. За сегодня Боа сделала слишком много, почему люди не могут от неё просто отстать?  — Баджи-сан! — Перед ней появляется желтоволосый парень, оказавший с ней одного роста. Тот распахнул руки, чтобы перегородить ей путь, и девушка подняла свой усталый взгляд. — Баджи-сан, простите Казутору! — Молит он. — Он не виноват! — Он явно отрицает очевидное, когда Боа лениво рассматривает его из-под ресниц. — Ваш брат пырнул себя, чтобы мы наконец смогли разорвать этот порочный круг ненависти. Давайте не будем делать смерть Баджи напрасной! — Было бы к месту усмехнуться, но она слишком вымоталась для этого. Когда-то Боа говорила так же, но цель не оправдала ожидания.  Слова блондина медленно доходят до девушки, и её глаза постепенно распахиваются. Что он сказал…? — Что… — Голос слишком хрип от осознания, Баджи проглатывает слюну, чтобы смочить горло. — Что ты сказал? — Парень не понимает, в чем успел проговориться. Прежде чем тот успевает что-то ответить, из Боа вылетает громкий смешок. Как она не догадалась раньше? — Пырнул… — Девушка начинает трястись в неконтролируемом смехе. Ей, блять, никогда не было так смешно! Громкий смех будто эхом отзывается по улице. — себя…?  Как она раньше не поняла? Как же похоже на Кейске! Благородство, сука, до костей. Разве брата мог кто-то убить? Никто, кроме него самого! Он тоже бросил её! Оставил одну из-за своих друзей, которые даже не смогли зашить его! Не смогли понять! Кё бросил её!  Боа садится на корточки и зажимает рот, чтобы скрыть отвратительный душераздирающий смех. Она ощущает, как по лицу что-то стремительно катится. Девушка не сразу понимает, что это слезы. Первые слезы со дня смерти брата. Тошнота резко подходит к горлу, и Баджи наклоняется вперед, готовая проехаться по асфальту, но чьи-то руки подхватывают сзади за плечи, не давая упасть. В какой-то момент, смех превращается в вой. В нее будто влили лаву, которая заставляет орать от боли. Лучше бы она ничего не знала! Жить в неведении было бы легче! Понимание, что брат предпочел своих отстойных друзей вместо неё, рождает в ней ужасную черную обиду.  Руки сами тянутся к карманам куртки за таблетками. Лучше уж привычная пустота, чем эта невыносимая боль, от которой хочется прыгнуть под колеса грузовика и выблевать себе все органы. Доставая белый пузырёк, девушка словно со стороны наблюдает, как собственные пальцы не слушаются, а сама она трясётся как последний наркоман. Когда Боа не получается открыть чертовы успокоительные, та начинает рыдать сильнее. То ли от обиды, то ли от безысходности. Баджи не может удержать своё тело и падает на колени, пачкая и сдирая их. Боль немного отрезвляет её, однако не производит желающего эффекта. Кто-то что-то говорит, но она не слышит, метающиеися в панике и истерике глаза смотрят только на злосчастный пузырек, ожидая, когда он раскроется. Нервы сдают, и Боа хочет заорать, разрывая все голосовые связки, только в глотке будто застряли миллионы игл. Начиная бить себя по груди своими небольшими кулачками, Баджи надеется физическая боль отвлечет от моральной, однако она знает, что спасением является только смерть.  Доракен помогает наконец открыть злосчастные успокоительные, и девушка на сухую проглатывает таблетку. Боа ощущает, как той трудно пройти через пересохшее горло, тем не менее преодолевает этот путь. Она ждет мгновенного долгожданного безразличия, однако вой и рыдания не прекращаются. Баджи не хочет плакать рядом с этими людьми, они не достойны видеть её слезы. Девушка пытается больше вздохнуть в легкие, но её всю трясет. Тело не хочет принимать воздух, оно аналогично хочет умереть.  Несколько минут тянутся будто часы. Боа не знает, когда её отпускает внезапная истерика, она безвольно сидит на холодном асфальте и смотрит в никуда, периодически подрагивая. Баджи — не принцесса, после всего этого не контролированного концерта её глаза опухли и покраснели словно у аллергика, сама побледнела вместе с губами, будто высыпала на себя все остатки своей пудры. На джинсах выступила кровь от разодранных коленей, заставляющая её встать и гордо поднять голову, не выражая больше никаких эмоций. Они не достойны её чувств.  Таблетки летят обратно в карман. Боа ощущает, как маленькие слезинки все еще катятся с уголков глаз, словно душа плачет, когда разум уже чист из-за успокоительных. Девушка пусто уставилась на парней.  — Я никогда не прошу, Ханемию. — Боа не сможет. В ней всегда будет эта ненависть, которая её убьют когда-нибудь окончательно, не оставив даже физическую оболочку. — И вас не прощу. — Баджи хочет, чтобы все они знали, что не дождутся прощения. Когда через пару десятков лет Токийская свастика забудет её и имя брата, девушка всегда будет держать обиду. Будет проклинать. Будет ненавидеть за испорченную жизнь. — Никогда. — Тихо добавляет она.  Развернувшись в сторону дома, девушку никто не останавливает. Придя в квартиру, проигнорировав обеспокоенный взгляд матери, Боа упала в постель брата и, скинувший всю верхнюю одежду с себя, легла спать в нижнем белье. Она до сих пор удивлялась, как дошла до дома, благополучно не уперевшись на какой-нибудь заборчик, чтобы задремать. Таблетки решали любой бодрости, а после тяжелого разговора с Ханемией и своей истерики, усталость одолела, словно девушка и не спала все эти восемь дней.  Боа сделала всё необходимое и снова вернулась в прежнее состояние. Она тупо лежала на кровати, уставившись в потолок. Надев одну из футболок брата, девушка ждала, когда зайдет Кёйске, начав возмущаться из-за стыренных вещей. Однако этого не происходило. 

Me and the Devil

Lil C.C.

Рёко как-то договорилась с учителями дочери и взяла ей большой больничный. Боа думает, что всё равно бы не вставала с койки, элементарно не смогла. Дни проходили, но Баджи застряла в одном. В том, когда увидела брата на резекторском столе. Время для неё остановилось, и возвращаться в мир не хотелось.  Проснувшись одной из ночей из-за жажды, Боа медленно поднялась с кровати и пошла на кухню. Таблетки вырубали моментально, и о никакой бессонницы речи не могло идти, однако периодически случались такие сбои как этот. Открыв холодильник, девушка достала бутылку минеральной воды, и сделала долгожданные глотки. Свет по всей квартире был выключен, значит мать не спала, но отошла в уборную, откуда слышался шум крана. Баджи посмотрела на стол, замечая черные конверты, много писем и список людей. Не трудно догадаться, что это пригласительные на похороны брата.  Боа взяла список гостей, начиная его изучать, пока взгляд не попал на людей, которых желательно сжечь как нечесть, а не приглашать на похороны брата.  Эмма Сано. Кен Рюгуджи. Чифую Мацуно. Манджиро Сано. Последнего человека Боа ненавидела всей своей пустой душой. Девушка же просила защитить Кейске, почему же он умер? Она готова была на колени встать, лишь бы они присмотрели за братом. Почему же всё случилось именно так? Что же это за семья такая, где один из членов убивает себя ради благополучия других?  — О, Боа, ты чего проснулась? — Мать появилась на пороги кухне с мокрыми перевязанными волосами полотенцем. По её шее стекали капельки воды, закатываясь под воротник белоснежного халата.  — Что это такое? — Спрашивает девушка, хотя ответ и не требуется. Она жаждет объяснений, что эти люди забыли в списке гостей. Рёко посмотрела на бумаги в руках дочери и, подойдя ближе, мягко забрала их: — Списки гостей на похороны, Боа. — Женщина начинает наводить порядок на столе.  — Я вижу. Я спрашиваю, что в этом списке забыли такие, как Манджиро, Кен и другие группировщики? — Злость начинает бурлить в засохшей душе, девушка незаметно для себя сжимает кулаки, оставляя полумесяцы на ладонях от ногтей.  — Как что? — Чуть удивлённо уточнила мать, поворачиваясь обратно к дочери. — Они друзья Кейске. Значит должны присутствовать.  — Они не друзья, они — убийцы. Я не хочу. — Твердо ставит точку Боа. Никто из этих людей не имеет право там появляться. — Вычеркни их. — Девушка направляется на выход из кухни, не желая продолжать разговор.  — Нет, Боа. Я терпела твое поведение все эти полторы недели. Они придут. Точка. — Мать тверда в своих решениях, но и дочка отступать не намерена.  — Ты дура?! — Заорала Боа. Она вышла из себя, и агонию внутри нужно тушить, пока никто не пострадал.  — Ты как со мной разговариваешь?! — Рёко не из робкого десятка и явно не терпела такого. Девушка никогда с ней так не разговаривала — да и вообще редко с ней говорила, — однако за все года Боа решила отыграться сейчас.  — Я же сказала, что не хочу, чтобы они были на похоронах Кейске! Никого там видеть не хочу из этих убийц! — Мать не понимала, что с дочерью не так. Как она не понимает, как было бы важно Кейске, что те проводят его в последний путь?  — Это его друзья! Он бы хотел, чтобы они его проводили в последний путь! Я вообще не спрашиваю твоего мнения, дрянная девчонка! — Боа усмехнулась. Как же у Рёко быстро всё меняется. С пустого места до любимого и теперь единственного ребенка, а после до дрянной девчонки.  — Его пырнули! — Какие друзья?! Может тогда и Ханемию на похороны позовут? Казутора тоже был их другом! — Его убили из-за них! А потом он решил пырнуть себя! Что это за друзья такие?! Объясни! Может я что-то не понимаю?! Почему детские разборки закончились поножовщиной?! Ты же его мать, скажи мне! Объясни! — Пусть эта женщина наконец поймёт, что они не друзья. А Кейске умер не на войне, а на разборке с подростками, которые возомнили себя богами. Идиоты.  Вместо ответа прилетела пощечина, откинувшая голову Боа в другую сторону. Девушка смотрела в одну точку, полностью осознавая, что произошло, пока Рёко в испуге за свои действия прижала руку ко рту, в неверие уставившись на дочь.  — Боа… — Рёко честно не хотела. Им сейчас всем трудно. Период такой. Однако рука была быстрее разума.  — Не нужно. — Злость у обоих снялась моментально. Да и что Боа хотела? Чтобы мать послушала её? Что за абсурд? — Я поняла. Приглашай кого хочешь. — Девушка ушла в комнату, так больше и не взглянув на Рёко.  Жизнь катилась на дно. И Боа искренне желала не проснуться одним ранним утром. Только частый гость Пик Джей смотрел на неё, словно подзывая к реальности, однако желаемого она дать не могла.  В следующий раз Боа поднялась с постели только для того, чтобы попрощаться навсегда с братом. Наблюдать, как единственного человека, который любил её, сжигают в крематории было больно. До такой степени, что хотелось вытащить Кейске из гроба и начать кричать, чтобы тот поднялся. Чтобы наконец очнулся от вечного сна. Однако Баджи понимала, что от её Кё там не осталось ничего. Только тело. Только оболочка. А душа ушла и больше не вернется.  Спустя тринадцать дней со смерти брата, его тело обглодал огонь, кричащий, что путь с этого момента необратим.  Утро было тяжелым, тем не менее Боа встала и привела себя в прилежный вид. Низкий хвост без единой торчащей волосинки, немного косметики, чтобы скрыть бледное лицо и идеально выглаженное похоронное кимоно. Она никому не даст увидеть свою боль, пусть та остается в ней немым и непримечательным зрителем. Выпив успокоительные, чтобы не разнести храм из-за внезапной истерики и приступа гнева, Боа спустилась к матери, которая выглядела бледнее обычного.  Рёко была занята своим горем, и на сегодня перестала носиться с дочерью, словно той и года нет. Честно Боа раздражало такое поведение: мать вспомнила, что у неё есть еще один ребенок, однако девушки это уже не нужно. Ей не нужна ни любовь, ни внимание матери. Не сейчас. Да теперь уже и никогда.  К храму они подъехали самые первые, однако уже через час собралось больше пятидесяти человек, большинство из которых янки. Боа честно желала закрыть большую половину в этом зале и поджечь его, чтобы те умирали мучительной смертью. Чтобы поняли, через что прошел труп её брата. Смотреть в их сумасшедшие глаза от страха и боли было бы большим вознаграждением за все страдания. Баджи с больным удовлетворением бы слушала крики людей, которые хоть как-то связаны со смертью Кейске. Тем не менее успокоительные слишком хороши, и не давали её безумному горю выйти наружу.  Боа просто отреклась от реальности. Пустой взгляд, как и нутро, уставились просто в стену. Она слышала молитвы и ненужные соболезнования словно через толщу воды, казалось в любой момент её одолеет звон в ушах, однако этого не происходило. Девушка видела трясущиеся Эмму, но ей так было всё равно, что ранее бы удивилась. Сано говорила, что они всё еще подруги, что Боа всегда может прийти к ней за помощью. Да кем Эмма себя возомнила? Думает заменит ей брата? Ага, да даже в следующей жизни этого не случится. Баджи хочет ненавидеть всё, что связано с фамилией Сано, но сейчас почему-то не может. Успокоительные сильнодействующие. Врач не прогадал.  Боа просто никакая. Внутри ни грусти, ни горя. Она бы хотела дальше оставаться в своем мирке, пока очередь до молитвы не дошла до Манджиро.  —  Простите меня. — На кой хер им извинения Майки? Это вернет ей брата, а Рёко сына? Боа впервые за церемонию смогла на ком-то сконцентрировать внимание, но явно не положительное. — Наши разборки не должны были забрать чью-то жизнь. Знаю, мои извинения сейчас пустой звук, но мне жаль. — Девушка как никогда захотела накинуться на Сано. Злость просилась выйти наружу прямо сейчас и уничтожить всё. Начиная от храма, заканчивая людьми. Баджи держалась только из уважения к покойному брату, не желая сделать из его похорон цирк.  Всю оставшуюся церемонию Боа сидела как на иголках. Что делают все эти люди здесь? Они не заслуживают. Убийцы. Все до единого. Убийцы её души и оболочки брата. Девушка никогда бы не подумала, что умеет так ненавидеть. Да так, что эта ненависть сжирает её саму.  После всех молитв, Боа незаметно проскользнула в уборную, где достала таблетки. Она решила нарушить дозировку. Ничего же не будет, если вместо одной таблетки в четыре часа, она выпьет за два уже три капсулы? Баджи ощущала словно если не сделает этого, то ляжет в могилу брата следом за ним, либо сделает из прощания к Кейске место преступления массового убийства. У нее руки тряслись от желания всех поубивать.  За последние два часа Боа выпила четыре таблетки, чувствуя, как не справляется с ужасными эмоциями. 

Dispersion

Silecut

Захоронения брата происходило как в тумане. Боа ощущала, что её клонит в сон. Тошнота подступала к горлу, но резко отпускала. Баджи не понимала, что происходит. Где она? Тупо уставившись в чей-то памятник, девушка кое-как сфокусировала взгляд на иероглифах. Точно. Похороны Кейске. Почему она забыла? А когда он умер? Буквально недавно они обсуждали битву Тосвы и Вальхаллы, так когда Кё успел? Какой день недели?  На удивление Боа не штормило, хотя в глазах всё плыло. Она четко чувствовала своё тело, однако казалось, что двигает её кто-то посторонний. Дойдя кое-как до такси, девушка откинулась на сиденье машины и прикрыла веки. Баджи казалось, что она в какой-то мясорубке, руки и ноги словно в любой момент могли свести в судороге, по голове будто бьют чугуном. Рёко, сидящая рядом, что-то спросила, но Боа только промычала. Мать, списав поведение дочери на усталость, сказала водителю трогаться.  Дальше Боа словно отключилась и наблюдала со всем со стороны. В квартире девушка пошла в комнату, не обратив внимания на гостей, чувствуя как её сейчас стошнит. Облокотившись на дверь, Баджи тяжело задышала. Она не понимала, что происходит. Было ощущение, что былая боль возвращается в стократном размере вместе со злостью и мировым отчаянием. Боа не нашла иного решения, как выпить успокоительные. Лучше лишиться всех чувств и стать пустой, чем грызть себя и других до потери пульса. Трясущиеся руки достали пузырек из кармана, демонстрируя последние три таблетки.  Боа выпила все сразу. Девушка поволочила ноги до кровати, запутавшись в футболке брата. Опять Кейске не убрал свои вещи с пола! Она обязательно потом наорет на него, но не сейчас. Сейчас ей очень плохо и хочется спать. Из ладоней выпадает пустой пузырек, и Баджи просто падает на койку Кё, укрывшись его курткой.  Боа начинает колотить, и казалось её несколько часов бросало в холод, то в жару. Вдыхая парфюм лесного хвоя брата, девушка в наслаждение и бреде прикрывала глаза, пока те окончательно не начали прикрываться в долгожданном сне.  Внезапно в голову Боа ударило озарение. Брат же умер. А она выпила слишком много таблеток.   Боа слишком часто думала о смерти, однако не от своих рук. Всегда твердила себе, что после душераздирающих падений, бывает свободный и легкий вылет. Тем не менее больше никаких взлетов не хотелось. Боа впервые почувствовала себя счастливой и удовлетворенной с осознанием своей смерти.  Боа надеется, что всех присутствующих на сегодняшних похоронах сожрет совесть. Пусть её смерть будет им тупым ножом в сердце. Увидев мертвое и холодное тело девушки, каждый пусть осознает, чего лишили её на самом деле. Боа причинит всем такую боль, которую они не забудут никогда. Которую доставили ей.  Никто не достоин прощения Боа. Ни мать, которая вспомнила о дочери только нужный для себя момент, ни Свастоны, решившие поиграть в богов и всея повелителей, ни Казутора, уничтоживший её.  Закрыв глаза, девушка услышала чей-то голос: — Боа, — Из последних сил приоткрыв свои веки, она увидела брата, который сидел на корточках возле её лица. Его наглая — а главное живая — ухмылка заставила её слабо улыбнуться. — пойдешь со мной в саму Преисподнюю? — Кейске протянул ей руку, на что девушка оголила свои клыки в ехидной улыбке: — Ты еще спрашиваешь? — Боа без страха вложила свою маленькую ладонь в руку брата, поднимаясь с постели.