Тоска

Порт Палмерстон внушал благоговейный ужас издалека не только инфернальным свечением, но и доносившимся ароматом серы. Гиблое место, по большей части покрытое толстым слоем пепла. Угрюмые огни светятся у причала, а за ними мрак — руины домов, разрушенных огнём. Вершина вулкана на мгновения особенно ярко сияет красным, как маяк. В любое другое время капитан Азирафаэль предпочёл бы обогнуть этот остров, но топливо стремительно подходило к концу, и только здесь на многие морские мили вокруг можно было пополнить запасы. Дьяволы, даже вдалеке от непосредственно Ада, никогда не скупились на топливо. С ними даже было приятно иметь дело, если на секундочку забыть о том, что вся их обходительность сводится к желанию получить чью-нибудь душу. Капитан собирает заметки обо всех местах, где приходится бывать, и Палмерстон не становится исключением из правил. В порту всегда есть люди, готовые дать небольшое интервью, которое можно преобразить в отчёт для тех, кто за них платит. Азирафаэль знает, что когда-то в Аду произошла революция, и аристократия дьяволов сбежала сюда, замышляющая в изгнании заговор. В порту, тем не менее, были только самые обычные люди. «Они не причиняют нам никакого вреда. Они остаются там, а мы остаемся здесь. Если Ад борется сам с собой, это хорошо для всех нас, не так ли?» — сказал ему торговец, бесхитростно щуря самые обычные глаза. Наверно, это было благой вестью. Тем не менее, раз уж он здесь, Азирафаэль осмотрелся. Заросли колючего кустарника поднимаются по скалистым склонам вулкана, и он решает подняться за ними, ведомый неким предчувствием. Словно он должен быть там, наверху, у самого жерла. Остаётся надеяться, что не для того, чтобы рухнуть вниз или скатиться по склону — видавший виды, но всё ещё любимый костюм, не переживёт ни того, ни другого. О том, переживёт ли это сам Азирафаэль, он предпочитал попросту не думать, чтобы лишний раз не огорчаться. Говорят, что дорога в Ад вымощена благими намерениями, но дорога к Серной Конвенции вымощена золой. Вряд ли они принимают посетителей, но вдруг продают билеты? В конце концов чем дьяволы не шутят, бросая свои кости… Порт Палмерстон кажется отсюда игрушечным, а руины поселений — гравием. Здесь высоко, но конус вулкана — ещё выше. Дорога к кратеру заканчивается у медных ворот, рядом с которыми стоит ужасающе очаровательный домик. Он сложен из пемзы и базальта, но покрыт жимолостью. В дверях стоит не менее очаровательная дьяволица в чайном платье и тёмных очках, крутя в руках зонтик и обмахиваясь веером. «Я хранительница этого места», — без энтузиазма замечает она неожиданно глубоким мужским голосом. «Ты не можешь пройти дальше, но могу ли я соблазнить тебя чашечкой опёнкового чая?» — спрашивает она, улыбаясь так, что Азирафаэль не смог бы отказать, даже если бы хотел. Возможно, это то самое место, где он должен оказаться, но даже если вдруг нет — ноги несут его туда из последних сил. Всё же дьяволы… Чертовски милые создания. Разглядывая свою чашку, от которой пахнет причудливой смесью чая с грибным супом, Азирафаэль надеется, что это были не ядовитые опята. Он почти уверен, что нет, но галантно предложивший чашечку Энтони Дж. был всё-таки дьяволом, а они про природе своей весьма смертоносны. Одно их чувство стиля тоже способно было убить, и прямо сейчас капитан корабля немножечко умирал, стараясь не выглядеть в высшей степени смущённым тем, что некто с явно мужскими именем и голосом был облачён в чайное платье. Вероятно, у дьяволов вопросы половой принадлежности не вызывали такого трепета, но всё же было в этом что-то крайне смущающее. Особенно то, как Энтони раскидывал свои несомненно стройные и красивые ноги, то и дело едва прикрываемые юбкой. Без сомнения, эта встреча была бы гораздо менее приятной, попытайся Азирафаэль вопреки осторожному предупреждению проникнуть за ворота, но сейчас Энтони Дж. был чрезвычайно вежливым и обходительным дьяволом в несколько неподобающей одежде. Чай оказался горячим, ореховым и довольно вкусным. Хозяин же расспрашивал о путешествиях: ему отчаянно не хватало новостей о Лондоне, о его туманах, его ночах, его болезнях, его бедности, его пожарах… От вопросов о Серной Конвенции он тактично уклонялся, но охотно делился другими вещами, будто они с Азирафаэлем знакомы не первый год и просто давно не виделись. «Приходи ко мне ещё. В следующий раз, когда ты будешь здесь», — говорит он и изящно пожимает плечами. «Если хочешь, принеси мне подарок», — добавляет он ещё тише, и от этого шёпота у Азирафаэля бегут мурашки, не от ужаса, но от того, как приятно звучит сама возможность новой встречи. Он даже не задумывается, что его разводят на подношение, сражённый очарованием наповал. К счастью, не буквально — ему удаётся спуститься к порту без происшествий и в целом костюме, хотя ноги немного дрожат. Скажи кто капитану Азирафаэлю раньше, что тот будет с нетерпением ожидать возможности посетить Палмерстон — он бы мягко улыбнулся и покачал головой, мол, это абсолютно невозможно, ведь там только пепел, сера и тоска, а из яств разве что проклятый зупчик. Но сейчас он лелеял саму мысль, что где-то у жерла стоит маленький очаровательный домик, в котором обитает не такой уж маленький, но даже более очаровательный дьявол. Увлекаться ими было в высшей мере опасно, но так приятно… Выходцы Ада определённо знали толк в искушениях, а сопротивляться им Азирафаэль едва ли умел. Его, конечно, называли ангелом за глаза, но на самом деле безгрешные существа едва ли могли заниматься мореходством в Подземноморье. Да и едва ли они вообще могли оказаться так глубоко под землёй, если даже существовали. Порт Палмерстон — это сера, всегда сера. Но встреча с новым другом заставляет позабыть о том, насколько неприятно могут щекотать нос подобные ароматы. Энтони и сам пахнет серой, но как-то даже гармонично, словно укрытый вуалью дорого парфюма с непонятными старомодному Азирафаэлю только вошедшими в обиход нотками. И он всё ещё носит платья, тёмные очки и говорит о себе уклончиво, словно его подслушивают. Возможно, он даже называется не своим именем, но спросить об этом было бы в высшей мере нетактично. Азирафаэль ставит на стол бутылочку грибного вина, не самого лучшего в Лондоне, но более чем достойного совместной трапезы. Ещё несколько стоят рядом, готовые составить им компанию, если потребуется. Энтони улыбается, но как-то тоскливо, и крутит бутылку в руках, словно стараясь впитать в себя её содержимое, не распивая. Его взгляд за тёмными линзами пронизан чем-то, от чего у Азирафаэля щемит сердце. Хочется протянуть руку и смахнуть эту печаль с чужого лица, но не положено испытывать такие порывы по отношению к дьяволам. И, вероятно, чревато увечьями. Дьяволы милы ровно тогда, когда этого хотят, и даже так излучают воистину угрожающую энергию разозлённого пчелиного улья, особенно Энтони. Ох, в его настроении читалась явная тоска по родному месту, и пускай Азирафаэль не мог понять, как можно желать оказаться в Аду, он мог представить, как хочется вернуться туда, где твой настоящий дом. Так он сам ждал возможности вновь оказаться в своём кабинете в Лондоне, где хранил литературу. — Ты скучаешь по Аду, не так ли, дорогой? — это обращение срывается с языка совершенно случайно, и Азирафаэль смущённо кашляет в кулак, старясь скрыть неловкость. — Да, очень, — Энтони ничего больше не отвечает, но откупоривает бутылку с тенью улыбки на лице. Сложно сказать, приятно ли ему это обращение, или же он рад возможности выпить. Они сидят долго, методично пьянея и обмениваясь секретами. Энтони всё ещё ловко обходит темы, касающиеся Ада, Серной Конвенции и его самого, но охотно делится старыми байками, забавными и на ходу выдуманными случаями из совершенно обычной жизни, и взгляд его ощущается почти что влюблённо. Иногда вежливость пугающе похожа на флирт, особенно в исполнении инфернальных и крайне соблазнительных сущностей. — У тебя случайно нет для меня ящика с душами? — спрашивает Энтони на последней бутылке, когда достаточно откровенен и пьян. — Нет, я не собираюсь их есть! Обычно мы не едим души. Непонятно, как эта история распространилась. Я просто… Я скучаю по Лондону. Я скучаю по Аду. Мне нужен подарок на память. И все души наши, ты знаешь, по праву, — он всё ещё красиво, но несколько смущённо пожимает плечами. — Или ты мог бы просто… Одолжить мне свою, — он закусывает губу. — Я сохраню её. Это гораздо безопаснее, чем море. Если ты утонешь, она навсегда останется здесь, со мной. Смертные гибнут именно так. — он кладет тонкую желтоватую руку на запястье Азирафаэля, и через манжеты чувствуется тепло, как от нагретого солнцем камня. — Это совсем не больно, — добавляет он, осторожно поглаживая пальцы. Азирафаэль стремительно трезвеет, испуганный перспективой лишиться души и расстроить Энтони отказом одновременно. Ох дьявол, он ведь знал, что они такие приятные как раз затем, чтобы получать человеческие души… Но почему так сложно отказать даже теперь? — Дорогой мой, это… — он изо всех сил старается подобрать слова, но они всё никак не идут, а с лица сходит румянец, сменяясь нездоровой бледностью. Сердце же оборачивается в липкий страх и горькую обиду — неужели всё это было действительно лишь искушением, которому он так неразумно поддался, и между ними не начала зарождаться никакая… Пускай даже только эфемерная дружба? О большем и думать неловко. — Я понимаю, это немного не деликатно. Но у меня было так мало человеческих друзей… Прости, если я иногда бестактен. Посиди со мной немного. Давай просто поговорим. О, и у меня есть эта корзина с мёдом, — спешно тараторит Энтони, доставая корзинку с десертом, а другой рукой продолжая поглаживать пальцы. Он выглядит отчаянно виноватым, ужасно нетрезвым, но ни капли не разочарованным. — Ничего. Я… Понимаю. И подумаю, что можно сделать, обещаю, — Азирафаэль неловко улыбается, старясь успокоить их обоих. Это срабатывает, или же они просто старательно делают вид, что да. Чужая рука ощущается так приятно и правильно, что кажется не такой уж плохой идеей отдать в неё свою душу. Он слышал, что это похоже на то, как откупоривают винные бутылки — небольшой холопок, за которым следует определённая лёгкость. Азирафаэль представляет лучезарную радость Энтони и то, как тот улыбается, прижимая его душу к себе, как котёнка. Но, увы, душа нужна ему самому, хоть он и не может упомнить, для каких целей. Они прощаются на доброй ноте, и дьявол долго смотрит ему вслед, замерев на пороге. В его взгляде, скрытом очками, можно было бы разглядеть страх, что он только что напугал того, кого так жаждал видеть, и теперь тот никогда не вернётся. Скажи кто Азирафаэлю раньше, что тот не только будет с нетерпением ожидать возможности посетить Палмерстон, но и раздобудет ящик контрабандных душ для своего дьявольского друга, то капитан удивлённо бы раскрыл рот, в высшей степени возмущённый самой возможностью, что о нём могут подумать настолько плохо. Но сейчас, прижимая ящик с чужими душами к груди, он чувствовал только смятение. Конечно, он их не крал, а купил на чёрном рынке, и их владельцам вряд ли интересна дальнейшая их судьба при условии, что те хотя бы остались живы, но… Сколько ни корми с рук дьявола, он всё равно будет смотреть в Ад. А если и на Азирафаэля, то, вероятно, потому, что его душа всё ещё на месте, хоть и мечется по телу, не зная, куда деться от переполняющих её чувств. Ради Энтони он был готов на множество весьма сомнительных поступков, о которых и не подумал бы раньше. Это пугало, но вместе с тем по телу разливалась согревающая волна нежности. Дьявол поднимает крышку ящика, и свет душ внутри освещает его лицо. Он долго смотрит на них, а затем слёзы начинают тихо катиться по его лицу. — Спасибо! Я так по ним скучал… — одна из его слезинок падает на деревянный ящик, который начинает дымиться. Все телесные жидкости дьяволов — едкая кислота. — Позволь мне сказать кое-что особенное… — Энтони склоняется к уху и шепчет: его дыхание пахнет раскалённым камнем. Сердце Азирафаэля пропускает несколько ударов, наивно и безнадёжно ожидая, что дьявол скажет слова искренней симпатии, но он этого, конечно, не делает. Вместо этого он шепчет, что его зовут Кроули, и раскрывает несколько секретов о восстании в Аду. Вес рухнувших надежд перестаёт казаться значимым, пропуская вперёд любопытство — дьявол крайне искусен в формулировках, подбираемых для рассказа. Всё время, что они разговаривают, Энтони прижимает к себе ящик с душами и чуть улыбается, действительно не выказывая никакого желания их поглотить. Они скорее похожи на ночной фонарик, нужный дьяволу, чтобы разгонять темноту в домике и разуме. Азирафаэль думает с неизвестно откуда взявшейся ревностью, что это могла быть его душа, и Энтони бы с ней ни за что не расстался. Но проверять это он, конечно, не был готов. Чтобы решиться на такое, нужно намного больше времени, чем пара встреч. — Тебе пора идти. Спасибо. Возвращайся скорее… Азирафаэль давит в себе желание подарить дьяволу неловкие объятья, когда они прощаются. Кроули выглядит иначе не только потому, что у него новое, такое непривычное имя, но и потому, что снял очки. Его глаза — расплавленное золото, только накаляющееся докрасна. Самое красивое зеркало души, что Азирафаэль видел, и в нём не было никакого ужасного зла, выглядывающего из тёмного омута. Только тепло огня. — Я вернусь так быстро, как только смогу. Береги себя, — Азирафаэль дарит ему улыбку и спешно уходит, потому что если постоит ещё хоть немного — не сможет уйти никогда. На горе Палмерстон остаётся сидеть в своём уютном домике Энтони Дж. с чашечкой опёнкового чая, тоскующий не столько по Аду, сколько по тому, кто обещался его вернуть. В следующую их встречу Кроули абсолютно безутешен и разливает чай по чашкам дрожащей рукой. Его взгляд, более не скрытый очками, далеко отсюда. — Огни, агония, обжигающий свинцовый туман. Я так по ним скучаю… Я очень хочу вернуться из изгнания. Я был таким дураком… С Конвенцией нет будущего. Ты мне поможешь? Я подслушиваю здесь, у ворот, планы Серной Конвенции. Отвези их для меня в Лондон. Чиновники Ада выразят мне благодарность, а я… Я выражу благодарность тебе. Азирафаэлю так жаль его, не заслуживающего этих страданий от невозможности просто вернуться туда, где хотелось бы быть. Он ласково берёт чужие руки в свои, охлаждая прикосновениями. Он помог бы и без благодарностей, может, даже вопреки им. Просто потому, что этот дьявол был достаточно дорог ему. Если Азирафаэлю и была нужна его собственная душа, то только для того, чтобы любить ею Кроули, как бы ужасающе неправильно это ни звучало. Он, впрочем, совершенно не успевает обдумать эту мысль как следует или хотя бы удивиться, отчего-то полагая её самой простой и естественной. В картине мира Азирафаэля любовь была прекрасным, всепоглощающим чувством, дарящим свет и умиротворение. Не суть важно, испытывать ли её ко всему миру разом, но понемногу, или от всей души, но к конкретному дьяволу. Пожалуй, в этом не было ничего страшного, кроме скорости. Улыбка Кроули чуть печальная, неизменно слегка виноватая и очень вымученная. Он переживает, мучается, не находит себе места и, Азирафаэль почти уверен, пытался себе навредить в его отсутствие. В некогда уютном домике стало значительно больше пепла, а жимолость на фасаде пожухла. Это был далеко не первый день дьявольской тоски, и так не хотелось оставлять его снова, и было так стыдно за то, что оставил до этого, но… Энтони протягивает конверт. «Незапечатанный», — отмечает он. «Я предпочитаю доверять тебе», — кивает Кроули и улыбается, обнажая зубы. Конечно же Энтони лжёт — дьяволы никому не верят, но Азирафаэль прощает его за это, не в силах сердиться. Чуть позже они распивают ещё бутылочку вина, не касаясь неудобных тем отчаяния и возможности прощения. Сидеть с Энтони Дж. Кроули бок о бок так легко, будто они провели вместе не одну жизнь, и хотелось бы провести вместе ещё сотню других. Но, увы, дела не ждут, и заставлять ждать самого Кроули тоже не стоит, а потому Азирафаэлю приходится уйти. В море много всего интересного от живых островов до тайн, залёгших на самое дно, но ни одна даже самая интересная книга не интересует Азирафаэля сейчас так, как судьба Энтони. Разве что, может, запрещённая любовная литература, раз уж он начал пользоваться услугами чёрного рынка. Исключительно ради благих намерений, которыми, как известно, вымощена дорога в Ад. На конверте выведен адрес Латунного Посольства в Лондоне, места несколько более приятного, чем порт Палмерстон. Здесь тепло, светло и красиво. Каждое окно сверкает светом. Только из пристроенной пыточной раздаётся внезапно оборвавшийся визг. Вежливый дьявол проводит Азирафаэля в комнату для интервью, отделанную медными панелями. На стенах охотничьи гравюры, но охотники — дьяволы, а их добыча — женщины и мужчины… Дьявол слушает, сцепив пальцы, рассказ капитана, и ободряюще кивает. — Это очень любезно с вашей стороны. Ужасно полезно. Могу я получить это письмо, пожалуйста? — просит он и после читает с интересом. — О, очень хорошо. Позвольте мне предложить вам вознаграждение. Вот. За ваши хлопоты, — дьявол передаёт Азирафаэлю мешочек эхо, от которых тот даже не думает отказываться, ведь переиграть дьяволов в вежливости задача не только трудновыполнимая, но ещё и крайне бестолковая. — Принесите мне ещё, и я также дам вам что-нибудь ещё. Вы знаете этих беглецов, иногда их фантазия сбегает вместе с ними… В общем, вот небольшой подарочек для вашего источника… Азирафаэль принимает свёрток в одну руку и берёт в другую муху, покрытую красивой эмалью. Её глаза блестят, как желудочный сок. Быть может, это значит что-то на одном из сотни языков Ада, но капитан в них совершенно не силён. Возможно, стоит спросить об этом в университете, но на это может уйти много времени, которое Азирафаэль не хочет тратить ни на что, кроме доставки этого сообщения. Сам Энтони вряд ли ответит, по крайней мере сейчас. Дьяволы довольно сложные натуры, как успел отметить для себя капитан, и все их соглашения с самими собой держатся на честном слове, бесчестном обмане и тонкой грани между ними. Если абстрагироваться не только от того, что дьяволы так вежливы потому, что любят чужие души, но и от того, что Ад в принципе является весьма сомнительным местом для жизни, атмосфера Латунного Посольства кажется даже уютной. Во всяком случае она точно лучше многих Лондонских подворотен и парочки ресторанов, в которых Азирафаэлю доводилось бывать. Возможно, дьяволы даже не такие плохие ребята… Для тех, кому на голову свалились люди. Поговаривают, впрочем, что и сами дьяволы сюда когда-то свалились, но Ад был здесь не в пример дольше Падшего Лондона и по праву считался их домом. — И ещё кое-что, — вдруг добавляет дьявол, заставляя Азирафаэля замереть на пороге. — Мы имеем все основания полагать, что Кроули — двойной агент. Было бы нечестно утаить от вас наши подозрения, не так ли? Но мы были бы благодарны за возможность их… Развеять. Нам необходима независимая проверка сведений из письма, если вас это, конечно, не затруднит. Внутри всё холодеет. Эти тон и вежливая улыбка говорят лишь об одном — о желании убивать. Кроули здесь не рады… Во всяком случае сейчас. — Как я… Могу подтвердить информацию? Я, право, с ней не знаком… Вежливый дьявол смеётся звоном медных колоколов, очевидно знающий, что письмо прочитано вдоль и поперёк. Но он слишком учтив, чтобы заявить об этом прямо. — Вы могли бы подслушать разговор Серной Конвенции. Безусловно, Кроули не позволит вам попасть за ворота… Но постарайтесь подойти к ним так, чтобы он этого не заметил. Мы надеемся, что он бережёт вас, а не предателей, — его улыбка сладка, но от неё бегут мурашки. Хотелось бы Азирафаэлю думать, что Кроули с ним честен и просто хочет вернуться домой. Но дьявол, они же никому не доверяют, включая самих себя, особенно самим себе… Странно было бы стать кем-то настолько важным. Но если это отмечают даже незнакомые дьяволы, то может ли это быть правдой? Простит ли его Ад, если окажется, что так оно и есть? И всё же, несмотря на то, как хочется передать Кроули благие вести о его возможном прощении, Азирафаэль сначала посещает собственный дом. Старая, но добротная квартирка на втором этаже, покрытая книжной пылью, и полупустое помещение под будущий книжный магазин на первом. Несколько лет назад Азирафаэль вышел в море, желая заполнить полки удивительными историями других островов, и научился зачитываться ими прямо на корабле при ужасном мерцании фонарей, но всё равно ничто не смогло бы заменить ему восхитительное ощущение от старого кресла, желтоватой настольной лампы и сухих книжных страниц с лёгким налётом пыли. Он берёт в руки книгу о дьяволах, написанную языком дешёвых бульварных романов, и ненадолго погружается в чтение. Первая глава начинается с роз, и Азирафаэль отстранённо думает, что Кроули великолепно бы смотрелся с букетом. Сверху раздаются ужасные, воистину адские крики, и Азирафаэлю становится страшно. Он знает этот голос, и звучит тот крайне разгневанно. Что, если в его отсутствие случилось нечто страшное? Серная Конвенция узнала о том, что их предали? Энтони надоело быть приветливым дьяволом в чайном платье, и он решил обнажить не только своё тело, но и свою суть? Выдох облегчения вырывается как-то сам собой, и Азирафаэль глупо улыбается, глядя на то, как Кроули кричит на жимолость на фасаде домика, чтобы та лучше росла. О, это так похоже на дьяволов… Они могут быть довольно пугающими. И, вероятно, очень смущёнными, когда их застают за подобным. Во всяком случае Энтони неожиданно затихает, неловко поправляет очки и рукой приглашает в дом, делая вид, что не орал на растения минутой ранее. Азирафаэлю хватает чувства такта, чтобы принять правила молчаливой игры, но не хватает самоконтроля, чтобы стереть глупую, мечтательную улыбку со своего лица. Кроули теперь держит в качестве домашних питомцев маленьких змей — каждая не больше его мизинца. Он чешет им головы, называет их по именам, а когда думает, что Азирафаэль не смотрит, кладёт одну в рот и разжёвывает, как лакричную конфету. Это всё ещё не самое ужасное, что можно увидеть, но капитан вздрагивает едва уловимо. — Что они сказали? — спрашивает Кроули, разливая по чашкам чай. Вряд ли он сам его любит достаточно сильно, но всегда заваривает для своего гостя. Себе — всегда лишь на одну чашку, и цедит он чай неприлично долго, будто бы с отвращением. Грибное вино он, очевидно, любит намного больше. Вместо слов Азирафаэль отдаёт свёрток, в который честно не заглядывал, желая разделить удивление с Кроули, и маленькую лакированную муху. Она, кажется, вызывает у дьявола не лучшие воспоминания, и потому он сосредотачивается на другом подарке. — Мухоморовый херрес! — радуется он, тут же выхватывая два стакана из очаровательного серванта и разливает по ним напиток. Смущается, когда видит, как Азирафаэль неловко отодвигает от себя порцию, мягко качая головой. В отличие от опёнкового чая, вполне пригодного для смертных сущностей, этот херрес, вероятно, смертельно ядовит. Конечно, попробовать его было бы любопытно… Но вкус некоторых вещей можно узнать всего раз в жизни — в последний. — Сила привычки! Я действительно не хочу тебя травить, — Кроули забирает второй стакан себе. — Это хорошие новости, не так ли? Ты действительно думаешь, что они доверяют мне? Мне бы так хотелось покинуть этот ужасный маленький остров и вернуться туда, где души сияют… — он прикрывает глаза, улыбаясь ностальгически и довольно тоскливо. Азирафаэль прикусывает щёку изнутри, потому что почти готов предложить дьяволу просто уплыть куда угодно отсюда. Он мог бы доставить его в любое место, которое тот только выберет, и навещать там, но понимал, что Кроули давно сделал выбор, и им был Лондон. Оттуда до Ада буквально рукой подать — всего лишь пара станций на железной дороге. — Да, думаю, да, — вместо глупых предложений кивает Азирафаэль. Он желает Энтони всего наилучшего, даже если это откровенно противоречит природе дьяволов изначально. Он просто верит, что тот заслуживает лучшего, чем имеет сейчас, и хочет ему помочь. Вполне естественное желание для того, кто… Но это, пожалуй, всё ещё слишком неловкая тема для разговора. Тема предательства, впрочем, ещё более неловкая, и Азирафаэль решает не говорить, что его попросили проверить сведения. Ему хочется доверять Кроули, но в то же время хочется знать, что оно того стоит. — Хорошо, тогда слушай внимательно. У меня есть для них кое-что более ценное. Имена семи дьяволов, которые остаются верными аристократии. Вот, возьми их и передай в посольство. Спроси, могу ли я вернуться домой. Азирафаэль много раз видел это выражение лица — так преступники, не совершавшие ничего страшного, но когда-то оступившиеся, заглядывают в лицо судьям, надеясь на прощение. Азирафаэль готов простить Кроули всё, что угодно, но не уверен, что на это способен Ад. Однако, он совсем не хочет омрачать надежды дьявола своими и их подозрениями, а потому лишь кивает, принимая в руки незапечатанный конверт. На нём всё ещё адрес Латунного Посольства и подпись «Кроули» безо всяких «Энтони Дж». — Отлично. Плыви быстро, мой храбрый капитан. Все мои надежды связаны с тобой. Улыбка Кроули невероятно красивая, быть может даже нежная в своей мечтательности. У Азирафаэля перекручивает все внутренности от неё, и хочется рухнуть в дьявольские объятья сию же минуту. Их шарм воистину может сбивать с ног… Но капитан был уверен, что дело исключительно в личности самого Энтони, а не чём-то другом. Ни один другой дьявол не улыбался так, как это делал Кроули. Эта улыбка — лучшее, что Азирафаэль видел за годы в море. Тем не менее необходимость провести проверку всё ещё терзает его душу. Он знает, что не может вернуться в Латунное Посольство только с конвертом, без информации о том, правду ли пишет Кроули. Конечно, он мог бы солгать и сам… Но что тогда сделают с дьяволом, если Ад выяснит, что тот всё это время их обманывал? Поговаривают, что они довольно изобретательны не только в пытках. Те, кто испытал эту их изобретательность на себе, не поговаривают больше ничего. Азирафаэль не может так рисковать жизнью Кроули и потому решает рискнуть своей. Думает, правда, всё ещё о том, как бы не испортить костюм, чтобы не впасть в уныние окончательно. Он возвращается на остров тайком спустя пару недель, так и не добравшись до Лондона — в конце концов у него также были свои дела на других островах, и это время он помогал разбирать почту в Нунции. В той корреспонденции не было ничего достаточно интересного, но ему разрешили забрать все книги, не нашедшие своих адресатов. Строго говоря никакая почта, попавшая в Нунций, не могла найти своих адресатов, разве что чисто случайно. Посылки для самого Азирафаэля терялись там с завидным упорством, и он продолжал их искать, походя принося счастье и другим людям. Он карабкается по камням, ощущая исходящее от них тепло сквозь слой пепла, укрывший их, как махровое одеяло. Пепел лезет в рот, заполняя его уже на половине пути. Усталость валила бы с ног, если бы Азирафаэль не полулежал на склоне. По камням пробегается волнами звук — глубокий, сложный, подавляющий гул, похожий на жужжание миллиардов пчёл. Он наклоняет голову всё ближе и ближе, и теперь чувствует, как эти звуки дрожат в зубах и костях черепа. Удаётся разобрать отдельные слова: суждения, мечты, Соль, альянс, экстаз. Этот звук поглощает, зрение делается серым и красным, и внезапно приходит тьма. Когда Азирафаэль просыпается, он понимает, что находится в домике Кроули. Его голова лежит на коленях дьявола, и тот ласково перебирает его светлые волосы, вытряхивая из них вулканический пепел. — Я нашёл тебя на склонах, — задумчиво говорит он. — И подумал, что лучше привести тебя сюда, прежде чем ты услышишь что-то, чего не следует. Азирафаэль боится посмотреть ему в глаза, но всё же чуть поворачивает голову, чтобы увидеть лицо дьявола. На нём нет очков, и смотрит он задумчиво и абсолютно беззлобно. С пониманием. Конечно, он понимает, что именно Азирафаэль делал там — в конце концов он выходец из Ада и знает всё о вопросах доверия или его отсутствия. Кажется, вся сотня их языков была создана для того, чтобы ответить на эти вопросы. Дьяволы испокон веков были не в меру недоверчивы и неуёмно любопытны. — Строго говоря, мне следовало бы отжечь тебе уши, — Энтони улыбается, осторожно каясь ушной раковины пальцем. — Но так приятно вновь тебя видеть. От этого жеста, от этих слов по телу прокатывается невообразимая волна тепла. Адского пламени, если одному дьяволу так угодно. Кроули не задаёт никаких лишних вопросов, но улыбается достаточно хитро, в лучших дьявольских традициях, чтобы дать понять, что понимает причины недоверия к своей персоне и совершенно этим не оскорблён. Возможно, оскорблением было бы как раз безоговорочное доверие — ну что Энтони за дьявол, если его не подозревают в обмане? Азирафаэль хотел бы провести на этих горячих и костлявых коленях вечность, пускай даже в Аду. Он, наверно, не рискнул бы сказать об этом прямо, но постарался намекнуть робкой улыбкой и абсолютно влюблённым взглядом, надеясь, что Кроули поймёт этот намёк и сделает что-то сам. Но всё, что позволил ему дьявол — насладиться мгновениями ещё немного, прежде чем мягко двинул ногами, намекая, что пришла пора идти к своей цели дальше. Энтони всё ещё хотел домой и ожидал, когда Азирафаэль доставит его письмо вместе с тем, что подслушал на холме. Если он, конечно, успел что-то услышать до того, как потерял сознание. В комнате для интервью всё ещё светло и тепло. Вежливый дьявол внимателен к деталям, кивает только в нужных моментах и пристально, но ненавязчиво смотрит в глаза. — Я рад сообщить, что эта информация точно соответствует тому, что сообщил нам Кроули. Так что мы можем положиться на него, если только вы, в свою очередь, надёжны, — он шелковисто улыбается. — И я уверен, что вы не стали бы пытаться обмануть Ад, не так ли? — Ох. Нет, конечно же нет, — Азирафаэля бросает в холодный пот от одной мысли об этом. А ведь он думал её раньше, думал солгать им, чтобы не пришлось вдруг разочаровываться в Кроули! Какая радость, что он был честен… Если, конечно, был. Капитан протягивает его новое письмо, точно так же просмотренное, как и предыдущее. Только если первое было написано понятным языком, очевидно предназначенное для прочтения любопытным курьером, то это было на каком-то из исконно адских языков, который знали даже не все дьяволы. Во всяком случае весьма начитанный Азирафаэль не мог сказать, как оно было написано. Вежливый дьявол читает письмо и издаёт тихий, долгий свист, который странно резонирует в металлической комнате и вызывает лёгкую зубную боль. — Здесь есть несколько очень высокопоставленных имён, очень. Кроули хочет вернуться домой, да? Ну, либо он говорит нам прямо, и за это его сожгут в пламени там, либо пытается обмануть нас, и тогда я предпочту сжечь его лично здесь. В любом случае, я бы хотел, чтобы он вернулся, время пришло. Привезите его сюда, ладно? Мы оплатим проезд. Большое спасибо, вы очень продвинули дела Ада сегодня. Азирафаэль чувствует себя ужасно, покидая стены посольства. Он только что договорился отправить Кроули прямиком в Ад, верно? Пускай тот этого и хотел. К тому же, сама мысль, что он чем-то им помог, была весьма… Азирафаэль всегда считал себя добрым, любящим весь мир и очень понимающим. В то же время ему всегда говорили, что Ад и дьяволы — воплощение ужаса, те, с кем нельзя иметь никаких дел, и что они прокляты изначально и непростительны по натуре своей. Знание о том, что Лондон и сам пал под землю за грехи конкретно взятых людей, позволяло лишь самую малость примириться с этим. Помощь Аду всё ещё претила Азирафаэлю, а потому он предпочитал думать, что помогает лично Кроули и только ему. Ради его улыбки, ради того, чтобы у него всё было хорошо, какой бы путь он для себя не избрал. Улыбка Кроули способна осветить всё вокруг не хуже жерла вулкана, и беспокойство немного отступает. Дьявол счастлив и уже собрал вещи. В его руках — единственный чемодан, сделанный явно из человеческой кожи. Он потряхивает им немного смущённо, очевидно понимая, что Азирафаэлю неприятно знать, что какой-то человек теперь вместо собственных внутренностей носит внутри чужие пожитки, но слишком любит по-дьявольски стильные вещи, чтобы от них отказываться. — Пойдём, — хрипло говорит он. — Члены Серной Конвенции скоро будут здесь, и, поверь, ты совершенно не хочешь с ними встречаться. Азирафаэль галантно протягивает руку всё ещё одетому в очевидно женское платье Энтони, и тот обвивает её, как змея. Или как влюблённая дама — со стороны, возможно, он именно так и выглядит. — Это всё, что мне нужно, — шепчет он в самое ухо, обдавая то невозможным теплом. — Отвези меня обратно в Лондон. Всю дорогу до корабля Азирафаэль чувствует себя самым счастливым и самым несчастным одновременно. Счастливым потому, что абсолютно очаровательный Кроули прижимается к нему и с интересом вертит головой по сторонам, пока их провожают завистливые взгляды — не зря же капитан и сам принял его поначалу за прекрасную даму. Но несчастен он был потому, что всё это — лишь очередное искушение, которому он поддался, и обыкновение желание дьявола получить то, что ему нужно, не заботясь о том, что для этого требуется. Возможно, Азирафаэль слишком переживал по этому поводу, и ему стоило просто сказать о своих… Чувствах. Но страх, что Энтони солжёт ему, чтобы не обидеть, и при этом непрозрачно об этом намекнёт, был сильнее всякого здравого смысла. На корабле он предлагает самую мрачную каюту, от которой дьявол приходит в восторг. Больше ему нравятся только пушки на корме, и он вьётся вокруг них почти всё плаванье. Кроули определённо знает, как обращаться с огнём, но не создан для мореходства. Как, впрочем, и сам Азирафаэль. Однако он разрешает пострелять по морским тварям, опасно приблизившимся к его кораблю — оружие было именно за этим. Жаль, что иногда можно сохранить собственную жизнь только будучи жестоким по отношению к другим, но и бесславно идти на дно из-за пробоины в корпусе было обидно — книги намокнут. Азирафаэль также приглашает Кроули к себе в каюту, где уже накрыт столик на двоих, чтобы отпраздновать возвращение дьявола на историческую родину его изгнания. Кроули, конечно, бурчит, что на корабле Азирафаэля только человеческая пища и никаких ядовитых веществ, кои предпочитают дьяволы, но, тем не менее, с аппетитом угощается и налегает на грибное вино. Кажется, он даже более тосклив, чем обычно: сожалеет ли он о том, что покинул Палмерстон, или нервничает по поводу того, что ждёт его впереди? Но в конце концов Азирафаэль понимает, что Кроули попросту очень пьян. Тот бормочет что-то о былых временах: — …Мы построили наши ульи на краю снов, пока люди ещё были обезьянами. Обезьяньи души — незрелая материя, как это твоё вино, но они служат утешением. Мне нужно утешение… Неожиданно Энтони поднимает голову от тарелки и смотрит прямо в глаза. — Ты очень красивый, — говорит он, и прежде чем Азирафаэль успевает хоть что-то ответить, падает лицом на стол и начинает тихонько похрапывать. К тому времени, как капитан приходит в себя и аккуратно взваливает дьявола на плечо, чтобы уложить в постель, его слюна успевает обуглить столешницу, и теперь в каюте пахнет палёным лаком и деревом. Что же, зато у Азирафаэля не возникает никакого соблазна припасть к губам спящего дьявола, если он, конечно, не хочет так бесславно лишиться собственных. После этого неловкого вечера Кроули, впрочем, всячески избегает Азирафаэля. Говорят, дьяволы не умеют смущаться, но Энтони раз за разом доказывает, что он необычный дьявол, и выказывает все признаки неловкости от случайной встречи. Капитан, впрочем, тоже ощущает себя не в своей тарелке. Кроули назвал его красивым… Была ли это пьяная вежливость, вышедшая из-под контроля, или всё-таки отчаянный флирт? В Лондоне, впрочем, Кроули забывает про всякие зачатки стыда. Нет, он не вышагивает с корабля голым, но лучше бы так и было, потому что теперь он облачён в чёрный костюм, который идёт ему даже больше собственной кожи, хоть это и кажется невозможным. У всех, кто видит дьявола, едва ли не текут слюни. Теперь в нём если и есть что от дамы, то только невероятная, змеиная грация. Его волосы также убраны, открыв крошечную татуировку на виске. К ней страшно хочется прикоснуться губами, но Азирафаэлю мешают дужка очков и собственное воспитание. И ещё, конечно, жуткая нерешительность — он так и не набрался смелости поговорить с дьяволом о причинах, толкавших его всё это время на удивительные поступки, которых раньше он по определению бы не совершил. Странно, что в нём было до смешного много храбрости на дела, но так ужасно мало — на слова, изобличающие их мотивы. — Лондон! О, души, души! Я не чувствовал столько запахов с тех самых пор… — Кроули вдыхает, закрыв глаза. На его лице неподдельное восхищение, будто ужасный городской смог — самое прекрасное, что он когда-либо чувствовал. Латунное посольство встречает Кроули как героя. Несколько дьяволов выходят к нему, чтобы поприветствовать. Они кланяются друг другу и болтают на одном из по-змеиному шипящих и щёлкающих языков Ада, смеются над понятной лишь им шуткой. За приоткрытыми дверьми посольства роится множество мух, и Кроули машет им рукой, приветствуя. Азирафаэль чувствует себя забытым, но Энтони вдруг оборачивается к нему. Чтобы поблагодарить? Нет, чтобы заплатить и не быть должным. — Теперь всё будет хорошо, — радостно говорит он. — Ты совершил ужасный поступок, и я ужасно благодарен за это! Вот, возьми, это рубин. Камень будто тлеет в руках, от него почти остаются ожоги. Кроули нежно посмеивается, наблюдая за тем, как Азирафаэль перебрасывает камень из руки в руку, пытаясь не обжечься. — Возможно, увидимся снова. С тобой так весело! И дверь в посольство закрывается за дьяволами, продолжающими беседу о своём, адском. Азирафаэль остаётся один. Они не виделись с Кроули довольно давно, и это казалось невыносимым. Азирафаэль успел сотню раз пожалеть, что побоялся обсудить с ним свои чувства, двести раз пожалеть, что проводил до посольства, и триста раз пожалеть, что не остался тогда на коленях дьявола в его домике, чтобы счастливо прожить остаток бесконечно долгой жизни. Ещё шестьдесят шесть сожалений он потратил на несостоявшиеся поцелуи, даже если часть из них могла оставить ужасающие ожоги. Капитан больше не огибает Палмерстон даже зная, что уютный домик у ворот его стараниями пуст. Азирафаэль поднимается к нему, и на мгновения кажется, что тот зарос блестящим чёрным плющом. Ещё несколько шагов, и заросли начинают дрожать на ветру, прежде чем капитан понимает, что, как и обычно, в Подземноморье нет никакого ветра. «Плющ» вздымается, как морская волна, и воздух наполняется диким гулом. Над домиком поднимается облако огромных чёрных пчёл и тянется в его сторону. Азирафаэль отступает. Он не бежит. И о чём он только думал, возвращаясь сюда? Серная Конвенция совершенно не рада тому, что Кроули покинул остров, как и он сам. Но Азирафаэль не может занять его место — он не был ни дьяволом, ни кем-то, кому так идут чайные платья. На корабле по дороге в Лондон ему снится странный сон. Кроули в своём домике опускается на диван, и его лицо выражает высшую степень боли и отчаяния. Чемодан из человеческой кожи стоит у порога. — Зачем тебе нужно было всё портить? И почему ты… Предупреждаешь меня сейчас? Нет, не говори ничего! Это будет одна из ваших человеческих причин. Раскаяние или сострадание, или что-то вроде того. Какая вы неприятная раса… — он зло выплёвывает последние слова, шипя на змеиный манер. Азирафаэль неуверенно мнётся рядом, боясь лишним словом огорчить дьявола ещё сильнее. Он в чём-то ужасно перед ним виноват, но не может понять, в чём. — Ну, я в двойном долгу перед тобой, не так ли? Ты оказал мне и дурную услугу, и хорошую. Тогда я окажу их тебе в ответ. Прощай, мы больше не увидимся. Кроули встаёт и открывает чёрную дверь в задней части комнаты, достаёт оттуда музыкальную шкатулку из перламутра и вручает её застывшему Азирафаэлю. Заводит её, и та играет звенящую, диссонирующую мелодию, которая напоминает о чём-то запертом и жалком. Азирафаэль просыпается со слезами на глазах и ужасной головной болью. Мелодия из шкатулки всё продолжает играть, и он ничего не может с этим поделать. Ох, Кроули… Он всё ещё волнуется о нём, боится, что того больше нет, иначе бы он пришёл к нему повидаться, верно? Азирафаэль оставил ему свой адрес в Лондоне, но дьяволы, он был уверен, без труда могли отыскать его и далеко в море. Путешествия и новые книги вдруг перестали казаться привлекательными, и Азирафаэль на время осел в своей квартире, отправив команду в долгий отпуск, граничащий с увольнением. Он бы, конечно, не прекратил платить им за работу или её отсутствие, но сейчас просто хотел потосковать один. Это ли испытывал Энтони, когда не мог вернуться туда, куда хотел — в свои воспоминания о былых временах, в которых ещё не было всех совершённых ошибок, приведших к этому моменту его истории? Он скучал по нему. Ох, он так скучал… Но удача всё же ему улыбается, не оставившая его, как Боги некогда забыли об этом месте. Дымчатый кусок пергамента находится в почтовом ящике, и на нём рукой Кроули выведена единственная фраза: «Пригласи меня в гости». Сердце готово разорваться от того, насколько желанна эта весточка. Азирафаэль терпеливо ждёт несколько дней, прислушиваясь к каждому шороху, пока внизу не раздаётся специфический, похожий на мелодию шкатулки из сна, стук. Кроули так же элегантен, как и всегда, хоть и немного измучен заботами. Азирафаэль почти думает, что теперь он выглядит старше, но знает, что Энтони никогда не постареет. — Мне не хватает этого места, — вместо приветствия говорит он, кивком спрашивая разрешения войти. Дьяволам всё ещё нужно приглашение, хотя бы для соблюдения формальностей. — О чём ты, дорогой? — встревоженно спрашивает Азирафаэль, пропуская гостя в дом. Будущий книжный магазин уже заполнен литературой, но по-прежнему закрыт для посетителей. Пока это недостаточно уютное место, потому что его хозяин не готов. — Палмерстон, — пожимает плечами Кроули. На нём потрясающая рубашка из паучьего шёлка. — Лёгкий ветерок, гуляющий по серой от пепла траве на склонах. Запах серы и вулканической почвы. Я ненавидел его, потому что он напоминал мне о доме, но сейчас… Сейчас я просыпаюсь и думаю, что чувствую это. Там у меня была цель. О, мы собирались уничтожить так много вещей… Я потерял веру. Мне никогда не следовало заставлять тебя привозить меня сюда. Из-под его очков катятся слёзы, и Азирафаэль выхватывает из своего кармана платок, чтобы заботливо их промокнуть. Конечно, тот сразу начинает обугливаться и исчезать на глазах, и Азирафаэлю остаётся порадоваться, что Энтони не рыдает на его плече. — У меня нет дома, — сдержанно всхлипывает он. — У меня не может быть дома! Мне никогда не следовало… Азирафаэль, преисполненный жалостью и щемящей нежностью, ласково гладит дьявола по дрожащему плечу. Он всё ещё доверяет ему, он пришёл сюда, потому что ищет поддержки того, кто был к нему добр просто так. Возможно, он даже скучал не только по Палмерстону, просто не мог признаться в этом столь же открыто. В конце концов дьяволы были довольно скрытными и любили солгать. С них сталось бы плакать просто для того, чтобы скрыть другие свои эмоции, которые они могли бы счесть намного более интимными, чем капли кислоты из глаз. Испорченный платок падает на пол и выглядит странно-красиво, как обожжённая снежинка. — Я верю в тебя, как верю в то, что ты найдёшь место, которое захочешь назвать своим домом, если старый тебе больше не мил, — он осторожно снимает с Кроули очки, и сдерживаемые ими слёзы градом обрушиваются на пол, безнадёжно прожигая паркетную доску. Энтони забирает очки обратно и убирает в карман пиджака, пока Азирафаэль об них не обжёгся. — Легко сказать, — говорит он, шмыгая носом. — Но это не значит, что я считаю слова плохими. Нет, ты прав. Это не первый дом, который я потерял, и он не будет последним. Если бы я хотел остепениться, то всё ещё жужжал бы в Параболе, — к нему возвращается зубастая улыбка. — Мне есть, что ещё разрушить. — Если ты захочешь, я могу отвезти тебя куда угодно, даже обратно на Палмерстон, — неловко предлагает Азирафаэль. Ноздри Кроули широко раздуваются в гневе, и на мгновение кажется, что он собирается дать пощёчину. — И вы ещё называете нас жестокими! — шипит он, мигом позабыв все печали за волной гнева. Дьяволы — они такие. — Ох, прости, дорогой, я не это имел в виду! — он взмахивает руками и, не найдя им лучшего применения, цепляется за угловатые плечи, боясь, что дьявол сейчас сбежит и на этот раз навсегда. Азирафаэль смотрит на него с отчаянной мольбой, кусая себя за внутреннюю сторону щеки. Сейчас или никогда — он должен сказать ему о том, что чувствует. — Выходи за меня, — выпаливает Азирафаэль и зажмуривается от того, как ужасно это звучит, повисшее в воздухе. Плечи Кроули под его руками начинают подрагивать, и затем раздаётся громкий, жужжащий металлом смех. — Это очень здорово! О, я думал, что никогда больше не буду так веселиться! — Энтони похлопывает его по руке. — Честно говоря, это вселяет уверенность. Знаешь, у меня для тебя кое-что есть. Я собирался съесть всю коробку, чтобы подбодрить себя, но, возможно, тебе они нужнее. Азирафаэль, сердце которого прямо сейчас разлетается на миллион осколков, приоткрывает глаза, чтобы увидеть коробку змеиных конфет без яда. Хочется её оттолкнуть, но вместе с тем не хочется отпускать Кроули. Тот, теперь это совершенно очевидно, немедленно сбежит, пускай и в заметно приподнятом настроении. — Кроули, я серьёзно! — гневно восклицает он, заставляя улыбку испуганно сползти с чужого лица. Что же, испугать дьявола своими чувствами — тоже достижение. — Я… — Энтони мнётся и отводит взгляд. Теребит свои очки, порываясь вернуть их обратно на глаза. — Ты же знаешь, что за этой оболочкой, верно? И что мои слюна и слёзы — едкая кислота? Азирафаэль медленно кивает и всхлипывает. Теперь и он плачет, только его слёзы самые обычные, похожие на морскую воду, и не могут обжечь дьяволу кожу. Между ними расстояние вытянутой руки, разъеденный кислотой носовой платок и безнадёжно испорченный паркет. И, возможно, одно разбитое сердце. — Ох дьявол, только не плачь… — ласково шепчет Кроули, стирая когтистыми пальцами слёзы. Любому другому человеку в ответ на такую сцену он выколол бы глаза, но с Азирафаэлем не мог поступить как-то иначе. — Пожалуйста, тебе это не идёт. И я всё ещё считаю, что ты очень красивый. Возможно, у дьяволов на всей сотне языков просто нет слов, позволяющих выразить любовь по отношению к кому-то. Возможно, нет слов, подходящих конкретно для этого чувства по отношению к Азирафаэлю, но Кроули старается передать всё взглядом. В его глазах помимо сияния Ада — нежность, неловкость, неуверенность и поровну страха и желания. Следы его поцелуев, вероятно, никогда не заживут, и он просто не хочет делать больнее, чем сделал уже. По своей природе дьяволы всё же создания Ада, искусные лжецы и предатели. Быть искренними для них всё равно что изощрённая пытка, но Кроули согласен вытерпеть, только чтобы Азирафаэлю стало легче. Тот улыбается несмело и тянется к нему губами сам, мягко касаясь кончика носа, затем лба. Всё остальное ещё блестит кислотой, и глупо будет вот так обжечься. — Я прощаю тебя, — шепчет Азирафаэль, и Кроули сладко жмурится. Его прохладные губы ощущаются на коже просто невероятно. — И ты можешь остаться здесь. Если хочешь, конечно. Энтони поджимает губы, о чём-то задумавшись, и между его бровями пролегает морщинка. Она, впрочем, быстро разглаживается, и лицо озаряется улыбкой. — Что же, полагаю, у меня новый дом? Обещаюсь не разрушать его. По крайней мере без твоего ведома, — совсем тихо добавляет он и неожиданно плюхается в удачно подвернувшееся кресло. Азирафаэль, ударенный в голову эмоциональными качелями дьявола, только хлопает глазами, после чего начинает смеяться. Энтони Дж. Кроули просто невыносим даже по меркам Ада, но до чего же хорош! И, Азирафаэль уверен, что дело не во внешности, чувстве стиля или абсолютно нечеловеческом очаровании. Дело в душе, или том, что заменяет её дьяволам концептуально. Кроули неловко смеётся в ответ, а потом разражается искренним смехом, сотрясающим окна и пугающем случайных прохожих. — Мистер Фелл, значит, — задумчиво шепчет Энтони, пробуя слово на вкус. — Больно ли было падать с небес, а? — он пьяно облокачивается на один из книжных стеллажей, по счастью крепко прислонённый к стене. — О, дорогой, я не падал. Просто тихонечко спустился с поверхности… — Конечно-конечно, мы все так говорим! — восклицает Кроули, восторженно взмахивая руками. — Да ты прирождённый дьявол, знаешь? — Такой же, как и ты — ангел, — ехидно замечает Азирафаэль, подливая им ещё грибного вина. Не то чтобы ангелы были на самом деле. Вернее, раньше Латунное Посольство было Небесным, а в Ад не вела никакая железная дорога. Но сейчас, в эту конкретную минуту, для Азирафаэля не было никакой разницы между добром и злом, светом и тьмой, ним и Кроули. Не было никаких сторон, не было ничего, кроме них и того, что они чувствовали друг к другу. И, может, на сотне адских языков действительно было трудно признаваться в любви, но они спокойно могли воспользоваться для этого английским.