Не смеётся

Себастьян всеми фибрами души скучал по Анне. Её до невозможности не хватало в его школьной повседневности. Привычно спускаясь ранним утром, перед завтраком в Большом зале, в гостиную факультета, он из раза в раз, тепля напрасную надежду меж рёбер, выискивал зелёные искрящиеся радостью глаза сестры-близнеца; смириясь с очередной горестью, сердце птицей с подбитыми крыльями обрушивалось стремительно вниз, болезненно соприкасаясь с неизбежным. Пиршество за длинным столом из дубового массива в Большом зале казалось пресным, не взирая на объемы приемов пищи и количества различных блюд. Однокурсники истекали слюной изголодавшегося зверя, наваливая в тарелку с гору вкусностей. Тошнота успела стать новым спутником Себастьяна на подобных мероприятиях. Желудок завязывался в тугой узел всякий раз, когда он пытался пропихнуть в глотку кусок хлеба. Он не мог унять дрожь в фалангах пальцев, выводя уже на автомате какой-то магический рецепт зелья на уроках профессора Шарпа. Кончик пера лихорадочно скользил по пергаменту, оставляя неровные, кривые символы. Он не мог не думать о ней. О еë бархатистой голосе, щебечущем об дурацком эссе по ЗОТИ, и звонком смехе, весело льющимся ключом чистого родника. О нежности в её больших зелёных очах, когда она с аккуратностью гладила пушишек на уроках по уходу за магическими существами и ободряющих касаний по плечу перед матчем по Квиддичу. По ночам сон всë никак не шёл к Себастьяну, и тот посвящал тёмное время суток громоздким волюмам в библиотеке. Он искал хоть что-нибудь, хоть один намёк на нужное заклинание, зелье или ритуал. Синева под его глазами становилась с каждым днём более отчётливо видной. Под страхом отчисления он бродил по коридорам Запретной секции, ища надежду на спасение сестры. Но тёмная магия лишь приятно ласкала руки, поиски роковой реликвии не венчались успехом. И душа Себастьяна ныла израненным волком, не внимая тягучей боли, бродящему средь развесистых елей в стремлении найти ночлег. Выцепить пару-тройку часов сна удавалось раз в несколько ночей. Себастьян бился в лихорадочных припадках, едва его голова касалась перины подушки. Кошмары являлись непрошенными гостями, и тело сгорало от пущенного жгучего яда по артериям. Он знал, что Анне было хуже: его милая-милая Анна тлела с каждым днём. Искорка, которую Себастьян так в ней любил, могла погаснуть, как свеча, накрытая ладонью. Он хотел быть с ней каждую секунду своей жизни и был готов отдать всего себя, если бы представился шанс помочь ей. Себастьян корил себя: он её подвёл. Его не было рядом с ней, когда она больше всего в нём нуждалась. И она была бы здорова и счастлива. Анна — ясное солнце в его небрежной, заляпанной жизни; светлячок, освещающий путь тёмной, непроглядной ночью в Запретном лесу; миниатюрная фарфоровая кукла, с которой судьба наигралась и бросила о кафель. И сейчас ей тяжело дышать из-за него.