Luctatio

Спустя три месяца почти ежедневной борьбы за возможность обеспечивать сестру лекарствами и всем необходимым, Себастьян чувствовал себя мешком с костями. На деле так оно и было: он получил несколько вывихов, ему разорвали барабанную перепонку, а ещё всё-таки выбили два верхних зуба — по одному с каждой стороны, зато теперь было удобно держать сигарету.  Себастьян опаздывал на «бой вслепую» — когда соперников выбирает жребий. Огромный риск нарваться на громилу не из своей весовой категории, зато платят в три раза больше в случае чуда, то есть победы.  Сэллоу уже две недели ждал посылку из аптеки, в которой оставил рецепт и предписания врача, а её всё не было. Сегодня он решил заскочить туда, напомнить о себе — вдруг забыли? — Анна Сэллоу, пять препаратов, — борясь с одышкой, просвистел Себастьян дыркой в зубах.  Пожилой фармацевт в прямоугольных узких очках и с блестящей лысиной прямо на темечке как-то странно нахмурился, оглядел покупателя с ног до головы и вкрадчиво заговорил: — Молодой человек, вам лучше лично поговорить с доктором.  Себастьян сдвинул брови и шумно выдохнул, словно огнедышащий дракон. Как же ему надоели препятствия… — У меня нет времени с вами болтать, — изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, процедил он. — Если вы не можете доставить товар, я обращусь в другую аптеку. Отдайте рецепт. — Он протянул за кассу перебинтованную вдоль и поперёк руку и выжидающе уставился на собеседника.  Тот после небольшой паузы обречённо вздохнул и передал листок с красной свежей печатью. Себастьян не стал разбираться, что там написано — схватил рецепт и вылетел из аптеки, сдувая отросшие волосы со лба. Правильно Френк говорит, надо бы побриться — любая длина может послужить отличной возможностью для соперника причинить тебе боль.  В последнюю минуту Сэллоу вбежал в закрывающиеся двери, чуть не сбив рослого охранника с ног. Спёртый запах кислого пота, горького сигаретного дыма и крови стал таким привычным, что ощущался теперь даже приятным.  Себастьян будто попадал в другое измерение, подземный город, где не нужно бороться за место под солнцем — его попросту здесь нет. Каждый присутствующий в этом злачном месте несёт свою собственную непомерную ношу боли и страданий, и чем мощнее эта боль, тем сильнее и выносливее боец на ринге. Именно поэтому Себастьяну везло в боях.  Стремительный удар, мощный блок, ловкое уклонение — всё это было как дыхание для него, так же естественно и непринуждённо, стоило ему лишь вспомнить о своей цели.  В какой-то момент он перестал замечать травмы и боль, он бы согласился получать в нос по пять раз на дню, только бы знать, что сестра не страдает.  Несмотря на изученный от и до подвал, окутанный полумраком, Себастьян по-прежнему удивлялся, как он смог найти товарищей в лицах ненавистных соперников?  Организаторы категорически против дружбы на ринге, что вполне логично, и никто из бойцов с этим не спорит, однако первая волна ненависти к каждому, кто вставал на пути Себастьяна, со временем стихла, когда денег стало хватать с лихвой и он наконец расслабился. Не сказать, что на все «сто», но даже это ощущалось парением в мягких пушистых облаках после бесконечных тревог и бессонных ночей.  Сегодня на ринге было много крови уже с самого начала: канаты, как бы их ни вытирали отбеливателем, приобрели розовато-коричный оттенок, а в потрескавшейся красной коже матов спряталась запёкшаяся кровь, скрыв собой грязно-жёлтый поролон внутри.  Себастьян выходил на постамент играючи, с шальной улыбкой, залёгшей в уголках губ — он знал, что сегодня его последний бой перед отпуском, который он проведёт с сестрой, Оминисом и его новой девушкой. И что самое главное — в этот раз друг будет платить только за себя.  Здоровяк-соперник ни в какую не желал уступать, не давая Себастьяну даже секунды передышки. Кости безбожно ныли, буквально кричали о том, что вот-вот рассыплются и превратятся в серую пыль.  Сэллоу загнали в угол, упругие прочные канаты впились в искалеченное тело, над ним нависло угрюмое, исполосованное злостью и ненавистью лицо.  Улучив всего лишь мгновение перед ударом, когда соперник занёс тяжёлую руку, Себастьян юркнул под ней и оказался сзади сбитого с толку здоровяка. Дальнейший план действий упирался в одну только импровизацию. Себастьян запрыгнул на мощную, скользкую от пота спину напротив, обхватив шею в локтевом захвате. Параллельно пытался блокировать руки соперника, что так и норовил с себя сбросить.  Через время они оба повалились на маты, и на весь небольшой зал что-то громко хрустнуло. Себастьян не успел поменять позицию — тяжеловесная туша придавила его, напрочь отрезав путь к отступлению.  Сэллоу не мог пошевелить даже пальцами рук, сделать хотя бы вдох не представлялось возможным. Он распластался на полу, готовый к смерти. Перед глазами заплясали кадры его нелёгкой жизни, от которых жуть как хотелось отвернуться, но не получалось. Он вновь пережил те роковые дни, когда сестра начала заболевать, с каждым новым днём ослабевая и превращаясь в тусклую тень. Дальше всё размыто, но одинаково чёрно-бело. 

***

Оминис навещал друга в больнице каждый день, с режущей болью в сердце выслушивая от врачей отнюдь не положительную динамику.  Себастьян не говорил, а только мычал, единственное, чем он мог двигать, — это веками. Сжимая дрожащей рукой его бледную холодную кисть, Оминис на себе прочувствовал, каково было Себастьяну всё то время, наблюдая за медленной смертью Анны.  Стиснув крепко-накрепко челюсти, всегда сдержанный и хладнокровный Мракс глотал удушающий ком слёз, в немом прощении склонял голову. Он знал, что тот не чувствует его касаний, но всё-всё обязательно понимает по ссутулившейся позе, поджатым тонким губам, нервно дёргающемуся кадыку.   Когда врачи твёрдо заверили, что пациенту осталось жить от силы неделю, поскольку от многочисленных травм головы, а потом паралича организм теряет энергию не по дням, а по часам, Оминис решил в последний раз помочь другу и поддержать его, как не делал ни разу прежде.  Инвалидная коляска с дребезжащей капельницей, прикрученной к спинке, оставляла тонкие полосы на влажной после дождя земле. Затем послышался приятный хруст гравия, а взору предстали большие кованые ворота, за которыми виднелись серые каменные надгробия.  Себастьян недоумевающе замычал, на что Оминис готов был прямо там упасть на колени и исчезнуть — с каждым шагом становилось всё невыносимее.  — Хочу навестить близкого человека, — еле слышно вымолвил он, борясь с клокочущей в груди паникой.  Высокие сосны стройными столбами сопровождали две потерянные души. Оминис шёл медленно, нащупывая дорогу тростью, позади плёлся паренёк-интерн, приставленный к, как с грустным смешком заметил Мракс, «двум инвалидам».  Когнитивные способности сильно подводили Себастьяна в последнее время, и он не понимал, почему мысли так разрозненно болтаются в черепной коробке, которая к тому же трещит и скрепит, прямо как стволы этих деревьев вокруг.  Он не мог взять в толк, почему не в состоянии повернуть головы, махнуть рукой, да просто, чёрт возьми, встать и пойти, а не кататься в коляске, как младенец.  Перед глазами всё превращалось в размытые чёрные, серые, белые круги. Атмосфера в этом месте не душила, а наоборот успокаивала, и даже тяжёлые вздохи Оминиса за спиной не нагнетали обстановку.  Только спустя минуты четыре до Себастьяна дошёл смысл слов друга — теперь приходилось давать мозгу прилично времени всё обдумать.  Привыкший к бесконечному шумному рою мыслей, Сэллоу с замирающим от страха сердцем обнаруживал совершенно пустую голову без вопросов, размышлений и просто всякой ерунды по типу услышанной по радио надоедливой песни.  Когда коляска резко остановилась, Себастьян наконец отвлёкся от созерцания плывущего пейзажа и воззрился в матово-серую приземистую надгробную плиту. Поводил глазами туда-сюда, пытаясь найти ими Оминиса, но только слышал его сбивчивое дыхание. Вдруг перед лицом возникла его фигура, облачённая в терракотовое пальто, и в каменную вазу погрузились веточки жёлтого утёсника.  «Анна очень любит утёсник», — с теплотой подумал Себастьян и только потом перевёл взгляд на облепленную еловыми иглами и песком надпись на каменной плите.  Оминис что-то сказал, подбежал интерн, мокрой тряпкой провёл по камню, и сердце Сэллоу оборвалось.  «Анна Сэллоу. 1982-2001» На дворе стоял две тысячи пятый год.