Вспомни меня!

Работа над альбомом продолжилась. В студию со всеми Юлий больше не ездил, а оставался дома и тратил свободное время с пользой – тренировался петь без посторонних ушей. Но с каждым новым днем всё больше становилось понятно, что у него совершенно ничего не получается. Да, у него был приятный голос, он мог петь громко, но его максимумом было любительское пение в компании друзей где-нибудь на квартире, но никак не многотысячные концерты. Ему не хватало голосовых данных даже для того, чтобы выйти в тенорский диапазон, о контратеноре же и говорить не приходилось, как и о чистоте звучания. А каждая попытка добиться полётности голоса, которая фактически была визитной карточкой Дориана и отличительной чертой творчества группы, заканчивалась приступом кашля. Всё сложнее становилось отрицать, что до Дориана ему было далеко так же, как до луны. Но Юлий старался. Каждый день он часы напролёт пел, выкладываясь на все двести процентов, но итог был нулевым. Единственным результатом его стараний стало то, что после очередной тренировки он сорвал голос. Это был полный провал. - Как же у тебя голос пропал, если ты лечишься? – спросил Леонард. После записи они все собрались дома у близнецов. - Не знаю, - прохрипел Юлий, пожав плечами. – Я всё делаю, как надо. А раньше у меня такое уже бывало? - О, да, - покивал Эван, - даже и не упомню, сколько раз ты терял голос. - Дориан его обычно не терял, а срывал, - поправил друга Леонард, - потому что перегружал связки. - Да, - согласился Леон, - особенно серьёзно это было один раз, в шестнадцать лет. Мы тогда уже работали с Фишером, он доводил нас до профессионального звучания, а у тебя как раз голос ломался. Но ты всё равно выкладывался по полной, несмотря на боль, и в итоге голос потерял почти на месяц. Юлий покивал и ответил: - Надеюсь, в этот раз это не затянется так надолго. - Я тоже надеюсь, - кивнул Леон. – Но если что, мы будем ждать столько, сколько надо. И пусть Фишер только попробует поторопить тебя. Юлий благодарно улыбнулся ему. - Вообще-то, - уточнил Леонард, - Фишер сам всегда ругался на Дориана, когда тот работал больным, потому что так можно голос посадить. - Но если ты будешь болеть слишком долго, - экспертно заявил Эван, - то Фишер всё равно начнёт бухтеть. - Решено, - хлопнул себя по коленям Леон, - завтра идём к врачу, раз самостоятельное лечение не даёт результатов. - Может быть, обойдёмся без этого? – капризно протянул Юлий. - Не хочешь идти к врачу, врач придёт к нам, - отрезал старший Ихтирам. – И это не обсуждается. - Ладно, сходим… - нехотя согласился Юлий, хотя в голове звучало: «Нет! Нет! Нет! Нет!». Как он пойдёт к врачу, если не болеет на самом деле? И главное, что скажет, когда это вскроется? Когда Эван с Леонардом ушли, Юлий дождался того, когда Леон отвлечётся, и, быстро залив воду в форму для льда, сунул её в морозильную камеру, после чего, прихватив с собой кусок замороженного мяса, убежал к себе в спальню. Вздохнув и собравшись с силами, Юлий приложил его к горлу. Это было достаточно отвратительно и попахивало безумием, но лучше лежать с куском мёрзлого мяса на горле, которое постепенно начинало оттаивать и капать кровавой водой, чем объяснять всем, что ему стукнуло в голову, что он наврал про болезнь. Нужно было заболеть по-настоящему. Срочно. На это была всего одна ночь. Сейчас заморозка внешняя, потом он поест льда, должно сработать, Юлий ведь никогда не отличался особенно крепким здоровьем. Главное, чтобы Леон не застал его за этим занятием, потому что объяснить, почему ты лежишь в обнимку с сырым мясом, очень сложно, чтобы не выставиться сумасшедшим или извращенцем.