Вспомни меня!

Это я, навеки Один из тех, кого нет. Один из тех, у кого нет имени, Нет искреннего сердца-компаса. Это я, навеки Тот, что без имени. Эти строки - последняя попытка Найти потерянные линии жизни. Nightwish, Nemo©

Дориан сидел на кровати в своей спальне. Вокруг кружилась абсолютная тишина, воздух был пронизан нитями света, льющегося из окна. Сегодня был первый за почти три недели раз, когда он остался в одиночестве. Леон не меньше сотни раз спросил: «Ты точно хочешь остаться дома?», но, получив утвердительный ответ и заверение в том, что всё будет в порядке, всё-таки покинул квартиру и отправился в ближайший магазин за продуктами. Дориан вздохнул и опустил голову, нервно заламывая пальцы. Тяжкие раздумья гнетущим грузом лежали на плечах, давили к земле. Сейчас, оставшись в одиночестве и наконец-то зная, что в следующую секунду близнец не зайдёт к нему, он наконец-то мог перестать притворяться и хотя бы стенам показать свою правду – они ведь умеют хранить тайны. А правда его была ужасно сложна. И заключалась она, его правда, в том, что он постоянно врал. На самом деле Дориан ничего не забывал, он помнил всё, но сказать об этом не мог никому, а особенно Леону. Никто не должен был знать того, о чём он молчал, так было просто нужно, пусть и очень сложно нести этот груз тайны и делать вид, что всё хорошо: улыбаться, притворяться, играть. Он никогда не думал о том, что является таким хорошим актёром. Но теперь ему предстояло стать актёром ещё более лучшим, гениальным, потому что обратного пути уже не было. Всё или ничего. И так хотелось делать ставку на первое… Закусив губу, Дориан достал припрятанный потрёпанный бумажник – то единственное, что у него было с собой на момент встречи с Леоном в Загребе. Открыв его, Дориан заглянул внутрь – бумажник был пуст уже так давно, что он и не помнил, когда в нём последний раз лежали деньги, но в нём было кое-что другое, куда более ценное, нежели даже самая крупная наличность. Достав из бумажника сложенную вдвое, поблекшую со временем и изрезанную заломами фотографию, Дориан развернул её. Со снимка на него смотрела молодая улыбчивая шатенка, держащая на руках очаровательного малыша. Сердце защемило, а на душе стало так тошно, что спёрло дыхание. В том мальчике трёх лет от роду легко угадывались его черты. Вот только женщина, держащая своё чадо на руках, не являлась матерью Леона и Дориана. И он, выросший мальчик, никогда не был Дорианом. В этом и заключалась его страшная тайна. Его звали Юлий, ему было двадцать три года. И до недавнего времени он даже не предполагал о том, что с лёгкостью может сойти за третьего близнеца Ихтирам-Катель. Юлий даже никогда не слышал о них. Как не слышал и о группе «Ноты Римана». Её слава не докатилась до маленького, затерянного во времени городка, где он вырос. Потому он никак не мог планировать свой грандиозный обман. Так просто вышло. Вышло так, что в тот момент, когда он окончательно отчаялся, когда свет впереди померк и не осталось никакой надежды, судьба свела его с Леоном. Это был, пожалуй, её единственный подарок ему за всю жизнь. Юлий закусил губу и убрал волосы за ухо, смотря на улыбчивое лицо матери. Похвалила бы она его, если бы знала, на что он пошёл? Вряд ли… Но, с другой стороны, мать всегда желает добра своему ребёнку, желает спасти его любой ценой, а значит, она бы смогла понять его и простить, потому что это был его последний и единственный шанс – проблеск света между промежутками бесконечной тьмы. И Юлию самому было тошно и мерзко обманывать всех, притворяться тем, кого они так ждали, так любили, но сказать правду он не мог, её цена была слишком высока. Что у него было в жизни? Родного отца он не знал. Мать умерла, когда ему было три года. Несколько лет одиночества, тысячи дней, в точности повторяющих друг друга, когда он ждал отчима с работы, ещё откуда-нибудь, сидя на полу и то и дело оглядываясь на дверь. Он очень боялся, когда пришло время идти в школу, но и радовался безмерно, потому что там, в муниципальных стенах, были другие люди, была живая жизнь. Но новый удар сломал детскую надежду. Поняв, что ему слишком сложно справляться и со сложной работой, и пытаться вновь устроить личную жизнь, и заботиться о пасынке, отчим отправил Юлия к своей сестре в Хорватию, полагая, что она лучше воспитает его. Юлий так и не смог понять, была ли тётка хорошим человеком или плохим. Для него она была кошмаром. Сухая, жёсткая, слишком строгая. За годы жизни с ней Юлий не услышал от неё ни одного доброго слова, были только бесконечные напоминания-приказы о том, что он должен сделать, за неисполнение которых она могла его даже ударить, но чаще обходилось лишением обеда или запретом выходить из своей комнаты на определённый срок. «А теперь сиди и думай о своём поведении» - эти слова, сказанные холодно-надменным, поучительным тоном навсегда въелись в подкорку мозга, хоть он и делал всё, чтобы стереть их. Став старше, Юлий начал убегать из дома втайне от тётки – вылезал из окна и спускался по ржавой пожарной лестнице. Даже на улице было лучше, чем там – дома, с тем человеком, для которого ты был обузой и бесплатной уборщицей. И со временем там, на улице, у него появились друзья. Таких людей принято называть плохой компанией, но Юлию об этом было некому рассказать. Они были старше, у них всегда были деньги, сотни интересных историй в запасе и ещё много чего интересного в карманах. Так он познакомился с наркотиками. Первые дозы, конечно же, были бесплатны. Сначала были «игрушки», какие-то таблетки, от которых тянуло на смех и иссыхал мозг. А потом пришло то, от чего было уже не отказаться и не отмыться. Героин – страшное слово, ужасная вещь, подарившая ему возможность забыться. И он хватался за эту возможность, «любезно» подаренную «друзьями». Уже потом он понял, что просто попал на крючок наркомафии, но поворачивать назад было уже поздно. От ломающей зависимости не убежишь. А крючок все глубже впивался в плоть… Карманных денег у Юлия никогда не было, а тех, которые он получал, подрабатывая, не хватало на покупку «лекарства от реальности». «Друзья» предложили ему работать на них и продолжили давать «кайф» в долг. Тогда он не понимал, что их «помощь» это удавка, которую они умело затягивали на его шее. Зависимость повлекла проблемы с учёбой и в итоге его выгнали из школы. А тётка выгнала его за это из дома, сказав, что, раз уж у него хватило ума докатиться до такого, то хватит ума и прожить самостоятельно. Ему тогда было шестнадцать лет. Самостоятельная жизнь была сложнейшим кошмаром и почему-то он так и не закончился, когда Юлий стал взрослым. А долг перед «друзьями» продолжал расти. Он просто не мог найти такую работу, чтобы погасить его, суммы были неподъёмными и росли в геометрической прогрессии. Последняя надежда оставалась на квартиру тётки. Когда та скончалась, Юлий надеялся продать её, хоть самому жить было негде. Но оказалось, что он не имеет на неё никаких прав, жилплощадь отошла государству, а для него наступила беспросветная безысходность. Ужасные ломки с разодранными почти до кости руками, содранными ногтями и потерями сознания, потому что в долг «лекарство» ему больше не давали. Бесконечные напоминания от бывших друзей, ставших кредиторами, о том, что он им должен и не мало. Они быстро устали от разговоров. Пришёл черед более жёстких напоминаний. Они всегда приходили к нему домой, делали своё дело и, озвучив, сколько у него осталось времени, чтобы выплатить долг, уходили. А он оставался лежать на грязном полу, пока боль от очередного «напоминания» не отпустит. Этот круг ада был ужасен, но его было не разорвать, слишком туго удавка уже была затянута на горле. Можно было только расплатиться с долгами и забыть обо всём, как о страшном сне. Но такую сумму Юлий мог выручить только в одном случае – если продастся на органы. И в один прекрасный день кредиторы так и сказали ему: «У тебя осталось три недели, чтобы вернуть нам деньги. Не сделаешь этого – на органы пустим, на них спрос есть всегда». И они действительно могли это сделать, в этом не приходилось сомневаться. В тот момент внутри всё оборвалось, а на затылке почувствовалось то самое пресловутое ледяное дыхание смерти, которая уже точила свою косу. Было страшно, было жутко до слёз. Но бежать Юлию было некуда. У него не было ни денег для побега из страны, ни документов, которые предусмотрительно отобрали кредиторы. Три недели. А потом конец. И никто его не спасёт от него. Никто о нём даже не вспомнит, когда его не станет. Именно тогда, узнав оставленный ему срок жизни, Юлий поехал в Загреб. Он надеялся, что там, в столице, он сможет заработать. Надежда ведь умирает последней. Он принял это решение и приехал в Загреб за три дня до встречи с Леоном. Но и столице он был не нужен. Трое суток, в которые в совокупности он спал максимум шесть часов на лавочках и в подворотнях, потому что больше было негде. Трое суток без еды, потому что купить её было не за что. Верно, именно поэтому он и не объяснил всё Леону, когда тот кричал: «Ты мой брат!», мозг уже просто не соображал должным образом. А потом он начал бояться Леона, тот казался ему сумасшедшим, опасным, он ведь привык опасаться всех, жизнь научила. Он молчал, потому что не понимал, что происходит. А потом, в какой-то момент, к нему в голову пришла мысль о том, что это его шанс на спасение. Решаться на такой шаг – притворяться другим человеком, было страшно, но умирать через семнадцать дней было ещё страшнее. И Юлий до последнего не верил, что из этого что-то выйдет. Он находился в каком-то отуплённом состоянии и просто соглашался на всё, что предлагал Леон, просто шёл у него на поводу. И только тогда, когда самолёт с ними на борту оторвался от земли, Юлий в полной мере осознал, что выбрал, что сделал, и что обратной дороги нет. Врать было страшно, тошно и совестно, но он не со зла пошёл на этот обман. Он не сразу понял, как может выиграть, примерив на себя чужое имя. А потом останавливаться было уже поздно и страшно. Страшно умирать. У него в жизни не было ничего. Только угол в аварийном доме, где никто больше не жил и где даже вода была не всегда. Полное одиночество, безысходность и совсем не эфемерный страх смерти. Из этого состояла его жизнь. А теперь у него был шанс пожить другой жизнью. Жизнью, в которой есть друзья и родные, в которой тебя любят и ценят. Жизнью, в которой не надо голодать и бояться, что пока ты будешь спать, потолок обрушится. Жизнью, в которой никто не угрожал тебе, не ломал рёбра и не обещал без наркоза положить на операционный стол. Жизнью, в которой есть всё, о чём Юлий даже не мог мечтать, просто не осмелился бы. У них не было ничего общего помимо того, что и у близнецов, и у Юлия матери были француженками, а ещё того, что в детстве они жили в Германии. Только братья Ихтирам там жили три месяца, а Юлий семь лет. И судьбы у них были диаметрально противоположные. Как получилось так, что на лицо они были совершенно одинаковыми, никто не различит? И Юлий не мог понять того, как получилось так, что его закрутило в водоворот удивительных событий, начавшийся с фразы: «Да, у меня было сотрясение мозга», закрывшей Леону глаза на все его странности и убедившей его в том, что перед ним точно потерянный близнец. И ведь Юлий не врал, спасибо кредиторам, которые обеспечили ему эту травму, с которой он несколько дней валялся дома, лишь изредка приходя в себя, потому что медицинского полиса у него не было, как и денег на то, чтобы обратиться в больницу. Судьба никогда не была к нему благосклонна, не дала ему места в жизни. Но в какой-то момент она решила отдать ему чужое место. И это был его последний шанс. И путей к отступлению более не было. Два дня назад истёк трехнедельный срок его приговора. И если бы не встреча с Леоном, он был бы уже мёртв, ушёл в историю, которая едва ли запомнила бы его имя. Но теперь у него было другое имя. И другая жизнь. Иногда достаточно отказаться от своего имени, чтобы переломить свою судьбу и остановить зловещий рок. «Отринь отца и имя измени», - мелькнули в голове слова из известнейшей пьесы бессмертного Шекспира. Юлий провёл кончиками пальцев по выцветшей фотографии, вглядываясь в лицо матери. «Я бы никогда не сделал этого, - мысленно произнёс он. – Но я хочу жить, мама». Внизу хлопнула входная дверь, вернулся Леон. Быстро убрав фото обратно в бумажник и спрятав его, Юлий натянул на лицо улыбку и пошёл встречать «близнеца».