Братья Токито (освещенный луной туман)

Муичиро

             Когда я очнулся, первое, что я почувствовал, — это паника. Невероятно ужасный кошмар… который все же казался реальным. Второе ощущение — боль во всем теле. Еще я понял, что находился не в своей постели. Трудно дышать.       — Нии-сан!       Мое тело словно пронзают тысячи кинжалов, когда я резко выпрямляюсь на своем футоне. Я даже не замечаю, что рядом со мной Куина и Каната, одна девочка умоляет меня не шевелиться, а другая зовет мать. Моя голова кружится от боли и бреда, и я не могу сказать, как далеко мне удалось уйти, прежде чем я падаю. Но вместо твердого пола я чувствую, как меня ловят ласковые руки. Адреналин резко сходит на нет, и я наконец могу оценить происходящее вокруг.       Меня держит Аманэ-сама, я смотрю ей в глаза… В них столько боли и скорби… боли и скорби по мне. Ко мне медленно начинают возвращаться воспоминания, не успев их даже осмыслить, я безудержно рыдаю в ее кимоно. Пытаюсь хоть что-нибудь сказать между собственными всхлипами и задыхаюсь, но спустя несколько минут… хотя я продолжаю реветь как младенец, пока Аманэ-сама держит меня на руках прямо перед своими пятилетними дочерьми (что делает ситуацию еще более неловкой, чем она есть на самом деле), в итоге мне удается выдавить из себя фразу:       — Нии-сан! Где нии-сан?!       — Он здесь, — отвечает она, проводя своими нежными пальцами по моим волосам.       — С… с ним… все в порядке?       Госпожа крепче прижимает меня к себе, признание дается ей тяжело:       — Мы пока не знаем.       Внезапно в голове вспыхивает последнее воспоминание о старшем брате… Он истекал кровью… Молился за меня… Он только защищал меня… И сказал, что «Му» в моем имени — как «бес» в слове «бесконечность»… Сейчас я вовсе так не считаю. Я очень напуган.       — Пожалуйста, Будда… — даже молитву я закончить не в состоянии. Я просто хочу, чтобы Юичиро выжил.       Аманэ-сама продолжает утешать меня, пока я плачу. Ее прикосновения похожи на материнские. Но мамы больше нет… И папы тоже. Мой старший брат — это все, что у меня осталось.              

Юичиро

             Какое-то время я то приходил в сознание, то снова терял его, но теперь, похоже, я проснулся. Тело ломит, а в левую руку словно по самую рукоять вонзили раскаленную докрасна катану.       Не то чтобы я достаточно силен, чтобы игнорировать боль — я просто физически не могу ни шевелиться, ни кричать. Рядом сидят две маленькие девочки с белыми волосами, а в другом конце комнаты — сомнительного вида мужчина. На нем черное хаори с узорами из красных облаков, в руках меч… Я не доверяю этому мужику. Наверное, хорошо, что он думает, будто я до сих пор не очнулся.       Против своей воли я снова засыпаю, может быть, на несколько секунд, прежде чем опять прихожу в себя. И наблюдаю, как в комнату заходит эта проклятая женщина Аманэ, и я чувствую злость и, как ни странно, облегчение, потому что с ней Муичиро.       И снова мне удается сохранять спокойствие, но не из-за своей силы, а из-за того, что в данный момент мне ее не хватает. Сколько я здесь лежу? Несколько дней? Недель? И все это время я ужасно волновался за своего младшего. Теперь он передо мной, а эта женщина держит его на руках, словно малыша. Несмотря на то, как я с ним обращался, во взгляде Муичиро нет ни капли гнева. Лишь любовь и беспокойство за меня.       — Когда мы вас нашли, — ласково обратилась к нему Аманэ, — он был в еще худшем состоянии, чем ты. Нам удалось спасти его руку, но из-за других ран он потерял так много крови, что…       Еще до того, как она договорила, мой брат выворачивается из ее объятий и забирается ко мне на футон. Он обнимает меня и начинает рыдать на моей груди. Бог… Будда, спасибо. Я никогда особо не интересовался тем, кто там на небесах, но ты спас моего брата. Муичиро здесь, и он не утратил своей обычной доброты.       — Нии-сан… Прости меня! Прости!       Чувствую, как все внутри распирает от вины. Муи, за что ты извиняешься передо мной? Именно я вел себя скверно.       — Нии-сан, — продолжает он между всхлипами и икотой. — пожалуйста, не умирай! Пожалуйста, не умирай!       Брат утыкается головой мне в плечо. Моя грудь уже пропиталась его слезами, и теперь, похоже, он выбрал себе следующую цель. Мне даже хочется рассмеяться.       Наконец, его плач стихает. Муичиро все еще обнимает меня, но больше не дрожит.       — Нии-сан, пожалуйста, не умирай, — едва слышно повторяет он.       — Да не умрет он, — раздается голос с другого конца комнаты. Это мечник в черном хаори с красными облаками. Я успел забыть о его присутствии.       Аманэ и девочки (теперь я замечаю, что их четыре, и все они одинаковые) поворачиваются к нему.       — Кобе-сан, — обращается женщина.       — Этот не умрет, — вновь говорит мечник, имея в виду меня. — В нем достаточно огня.       О чем он, черт возьми?       — Аманэ-сама, — кивает Кобе. — Боюсь, мне пора. Я вернусь до конца месяца. Пожалуйста, передайте Кагае-сама мои наилучшие пожелания.       — Спасибо за все, что Вы сделали, Кобе-сан, — благодарит Аманэ, низко кланяясь.       Мужчина надевает головной убор в западном стиле (кажется, он называется фетровая шляпа) и уходит.       — Аманэ-сама, — зовет ее Муичиро, — кто это был? Он сказал, что Нии-сан будет жить, верно? Он же не соврал?       — Это был… — начинает женщина, — бывший Хашира нашей организации. В ночь, когда на вас напали, именно он спас вас двоих.       — А… — всхлипывает Муичиро, явно раздраженный тем, что она колеблется, прежде чем ответить на самый главный вопрос, — а как же нии-сан?!       В очередной раз я переоцениваю себя и совершаю глупую ошибку, пытаясь сообщить ему сам.       Я хочу сесть, обнять его, извиниться и сказать, что я буду жить и что всегда буду рядом, чтобы защищать его, но… Вместо этого мое тело сотрясают конвульсии, и я закашливаюсь… Я не могу вымолвить ни слова, чувствую, как капельница исчезает из моей руки, после чего хлещет кровь. Аманэ зажимает рану, пытаясь спасти мою жалкую жизнь.       Я смотрю, как кричит Муичиро. Но не слышу ни звука, никогда раньше мой брат не выглядел так плохо. Его лицо — это последнее, что я вижу перед тем, как провалиться в темноту.              

***

             Когда я вновь прихожу в себя, снаружи шумит дождь, уже стемнело? Сколько времени прошло?       Судя по тому, как зажили мои раны… я был в отключке несколько недель. Капельницу убрали, и сейчас я свободно могу двигать рукой. Пусть и медленно, но зато самостоятельно я поднимаюсь с постели… Наконец я могу ходить.       Тело до сих пор болит, но, что еще хуже, горло пересохло так, будто его опалили огнем. Я поспешно выбираюсь на улицу и останавливаюсь перед энгавой, задрав голову к небу… Какое блаженство. Дождевая вода кажется сладчайшим нектаром, когда я ловлю ее языком и глотаю. Не знаю, как долго я простоял вот так, прежде чем услышал, как за углом дерево ударяется о дерево и ворчит мой младший брат.       Так быстро, как позволяет мне мое состояние, я направляюсь к нему. Еще чуть-чуть! Как же мне хочется его увидеть!       Но сердце пропускает удар, когда в поле зрения появляется Муичиро. С деревянным мечом в руке. Торс брата усеян рубцами и синяками, старыми и новыми. Они отчетливо заметны, так как его бирюзовая юката болтается на талии. Муичиро, до этого колотивший манекен, прерывается, только чтобы отдышаться от боли и прикрыть глаза… Его глаза — вот что поражает меня больше всего. В них полыхает ярость!       Я не могу поверить, что это Муичиро. Мой брат никогда раньше ни на кого не смотрел так свирепо (хотя, видит бог, я этого заслуживал), но сейчас в безумном взгляде мятных глаз так и читается рассеянный кипящий гнев.       От того, что происходит дальше, у меня внутри все съеживается. Муичиро падает на колени и кашляет, как при коклюше, пока изо рта не выходит мокрота и кровь.       У меня больше нет сил это выносить.       — Муичиро! Достаточно!       А дальше… Что ж, мне следовало бы догадаться. Мой младший так и остался самым большим плаксой в мире.       Уф! Я определенно должен был предвидеть подобный исход. Муичиро немного накачал мышцы, пока я валялся без сознания, а сам я явно за это время исхудал, поэтому когда брат сжимает меня в объятиях, я падаю на землю и вою от боли.       — Н-нии-сан! С тобой все хорошо?! — взволнованно спрашивает он, отстранившись. Я невольно улыбаюсь, потому что Муи вновь стал таким, каким я его помню, вернулся к своему прежнему «я». Ярость в его взгляде исчезла, словно ее никогда и не было.       Дождь прекратился, и, заметив мою улыбку, мой младший сияет, как солнышко, пробивающееся сквозь облака. А затем я слышу его смех…       Хвала небесам.