𝚟𝚒𝚜𝚒𝚘 𝚌𝚊𝚎𝚌𝚊

Осознанное сновидение —

изменённое состояние сознания,

при котором человек понимает,

что видит сон, и может частично

управлять его содержанием или

конкретным человеком, который

присутствует в сновидениях.

Тринадцатая

ставшая настоящей

      Чанбин просыпается из-за металлического стука. Будто сотня маленьких шариков перекатываются по лакированной поверхности, а звук отражается от пустых стен, заставляя нервничать.       Из-за малоудобного положения правая рука затекла. Под ней холодная подушка и небрежно отброшенное в сторону одеяло.       Оглядев комнату, Чанбин замирает и вновь возвращает взгляд на постель. Онемевшая рука больше не кажется проблемой, но Со не находит сил сдвинуться.       Секундное облегчение сменяется уже привычной тревогой. Старший слышит копошение через закрытую дверь, знает, что Феликс ещё в квартире. И, скорее всего, ненадолго. Но что хуже — Чанбин не понимает, как теперь поступить.       Непривычно яркий сон в памяти оседает запоминающейся картинкой. Только по оставшемуся на языке привкусу морской воды Со уверен, что не сошёл с ума. Спустя практически два года, наконец, узнал, кто его соулмейт.       Феликс.       Тот, о ком Хёнджин говорил накануне. Тот, кого Чанбин заметил среди толпы ещё в первые дни нового учебного года.       — Феликс? — шепчет Со и собственный голос будто раздаётся из пыльного динамика, от которого давно пора избавиться.       Парень с яркой улыбкой, в жёлтой толстовке, с непреодолимым желанием совершенствоваться, но неизменно тонущий каждую ночь. Тот, в кого Чанбин медленно влюблялся день за днём и тот, с кем вчера переспал, потому что вдруг позволил себе поверить в удачный исход.       Долгожданный сон, который не вытравить из памяти, — очередная насмешка судьбы. Нет смысла встречаться с Ли взглядом, чтобы понять, как он оправдает вчерашнее — желанное и для него — действие.       Потому что кроме Минхо на этой планете только Феликс до дрожи опасается связи соулмейтов.       И всё же Чанбин выбирается из-под одеяла. Накинув толстовку, замирает перед закрытой дверью. Упирается рукой в лакированный косяк и медленно выдыхает. Громкое чертыхание по ту сторону заставляет поморщиться.       Со лучше обозначить свою позицию как можно чётче. Он на чужом примере убедился, насколько это важно. Время вечно играет против него, но пошевелиться страшно. Руки и ноги будто свинцовые, а в мыслях ни одного утвердительного предложения, кроме тихой мольбы не уходить.       Первое, что Чанбин замечает, когда открывает дверь — разбросанные диванные подушки и рассыпавшиеся по полу цветные стекляшки из вазы, в которой давно нет растений. Феликс стоит к нему спиной, плечи напряжены, в руках он сжимает сумку.       Торопливо собирался, чтобы не пришлось возвращаться за случайно оставленной вещью.       — Феликс? — окликает Со, старательно выдавливает из нутра безразличие.       Ли напрягается ещё больше. Стискивает кулаки и вскинув голову вверх надрывно выдыхает.       — Посмотри на меня, пожалуйста, — продолжает Чанбин.       Он не двигается вперёд и на миллиметр. Спрятав руки за спиной, мнёт между пальцев край домашней футболки, которую ночью не глядя натянул наизнанку.       Феликс поворачивается неохотно. Волосы растрёпаны, губы искусаны, красные глаза слезятся. Он отзеркаливает позу Чанбина скорее неосознанно, прячет дрожащие руки за спиной и делает шаг назад.       Сожаление видно так отчётливо, что Со не удерживает болезненную усмешку. Ли тут же утыкается взглядом в пол.       — Прости, — произносит он.       — За что? — мягко спрашивает Чанбин. — За спонтанный секс или попытку сбежать?       — Мне жаль, — шепчет Феликс, выпрямляясь по струнке.       Скрестив руки на груди, Со тихо вздыхает. Ему бы, в точности как Минхо, разозлиться — спрятать боль за холодом в глазах, но не получается. Ли вновь натягивает маску: прямая спина, пустой взгляд и слова, к которым нельзя подобрать эмоции.       — Ты догадывался, — наконец доходит до старшего ещё одно болезненное открытие.       Чанбин вспоминает, как напрягся Феликс, когда впервые услышал о кошмарах. В парке аттракционов аккуратно задавал слишком уж точные вопросы. Как испугался, когда Со упомянул депрессию. Вот он — недостающий пазл. Стоило лишь присмотреться к деталям, которые никто и не думал прятать.       — Окончательно убедился, увидев набросок Хёнджина для итоговой выставки. Лжец из него никакой, но сны всё не появлялись, так что.       Верно. С самого начала их сны — неразбериха.       Чанбин кивает несколько раз. Зажмурившись, растирает лицо руками. Он ведь и сам сделал такие же выводы: слишком много совпадений в их мире просто так не бывает. Стоило задуматься до того, как кошмары сдали назад под натиском чувств.       — Почему не говорил, что чувствуешь себя…       — Всё нормально, — тут же перебивает Феликс и отчаяние в глазах пропадает окончательно. Сменяется на ту холодную отстранённость, сквозь которую Со пробивался всё это время.       — Бессмысленно лгать соулмейту, — усмехается Чанбин и Ли отступает ещё на шаг.       Упирается спиной в стену, трясёт головой, будто слова причиняют физическую боль. И туго натянутая струна между ними лопается.       — Я… Мне нужно идти, прости, — лопочет Феликс, вновь отворачиваясь.       За не такую уж продолжительную жизнь Чанбин встречал разных людей. От вопящего ультразвуком Хёнджина, когда дело касается истинной любви; до Минхо, который скорее отгрызёт собственную руку, чем расскажет о крутящихся в голове сомнениях.       Со, как и большинство, на этой прямой завис по центру, изредка двигаясь в какую-то сторону, но каждый раз возвращался в исходную точку. И Феликс такой же. Только его толкает к выводам не настроение, а чужие убеждения и сила.       Если Чанбин сейчас сдвинется с места, вероятно, младший отдалится. Но если продолжит молчать, то упустит единственный шанс.       — Предпоследний раз, когда мы стояли вот так, я сказал, что всего-то хочу узнать своего соулмейта. Убедиться, что он в порядке. Поэтому, если хочешь уйти — так и поступи. Но ответь на один вопрос.       Схватившись за ручку двери, Феликс жмурится, но кивает, пусть и слишком слабо.       — Всё, что вчера случилось, для тебя — ошибка? Выпили, перешли черту, с кем не бывает?       Как только вопрос озвучен вслух Чанбин понимает: он примет любой ответ, лишь бы Феликс не солгал. Старший готов отпустить и уверен, что Ли, на самом деле, не вернётся. Но, по крайней мере, Со услышит правду.       — Нет, не ошибка, — тихо произносит Феликс. — Ты нравишься мне, но теперь я не знаю, насколько эти чувства — мой выбор, понимаешь?       Чанбин не понимает. Он мучился из-за кошмаров и до последнего не верил, что Феликс — его судьба. Вселенная, может быть, и подтолкнула их к встрече. Связала сквозь континенты причудливым образом, накинув в процессе загадок для сложности, но не заставила полюбить. Если бы соулмейты влюблялись друг в друга с первого взгляда, то Минхо и Джисон давно решили образовавшиеся недомолвки.       Всё, что Чанбин чувствует: от первой заинтересованности до неловкого поцелуя — целиком и полностью искренняя любовь, которую он сберёг и которой ещё есть куда расти. Потому что Со уже любил вот так — легко и непринуждённо — не боясь отпустить, если из-за этого человек обретёт счастье.       — Я так не могу, — твёрдо произносит Ли. — За меня всю жизнь выбирали: правильные интересы, выверенное поведение, выгодная дружба, лучше место для учёбы и где жить комфортнее. Вчера показалось, что вот он — маленький шанс, но его нет. Ты смотришь, а мне мерещится, как над головой пропадает небо. Будто я влюбился, потому что обязан полюбить. Ведь мы — соулмейты и иного исхода не предусмотрено.       Опомнившись, Феликс замолкает. Губы чуть приоткрыты, а глаза устремлены в пол. И Чанбин соврёт, если скажет, что ему не больно.       Младший уже и до этого признавался, что не готов и даже не хочет вступать в отношения, но никогда не говорил вот так. Будто соулмейт — клетка.       — Возвращайся домой, — просит Чанбин, и Феликс резко вздёргивает голову, округлив глаза.       Со чуть прогибается в спине: поясницу неприятно покалывает ведь он всю ночь проспал на одном боку, боясь пошевелиться. Усталость и вечный недосып наверняка пробили дыру в мозгу, если он даже не пытается бороться.       — Прости, — ещё раз извиняется Феликс, но уже не так уверенно. — Мне нужно время… чтобы понять, как поступить.       — Я подойду: нужно закрыть дверь, — сухо предупреждает старший и Ли отмирает.       Спешно завязывает шнурки, проверяет собранные вещи, оглядевшись вокруг, произносит:       — И за бардак извини.       Растянув уголки губ в стороны, Чанбин пожимает плечами. Что ещё он может сделать. В конце концов Феликс поступил именно так, как и предсказывал — сбегает.       Со терпеливо дожидается, когда младший окажется снаружи. Металлическая ручка тёплая. Звон поднявшегося лифта неприятно ударяет по уставшему сознанию. Закрыв дверь, Чанбин прислоняется к ней лбом. Стои́т так, пока пространство вокруг не перестаёт шуметь.       К разболевшейся пояснице добавляется нарастающая мигрень. На периферии расползаются цветные пятна и тут же пропадают, если попытаться ухватиться за них взглядом. Массируя виски, Чанбин возвращается в комнату за телефоном.       А когда открывает нужный чат не мелочится: «Феликс мой соулмейт». Замечает, как иконка Минхо мигает, а сообщение отмечается прочитанным. Как следом в сети появляется Хёнджин и тут же набирает ответ, который Чанбин не читает. Заблокированный телефон летит на кровать.       Присев перед рассыпавшимися стекляшками, Чанбин чуть вздыхает. Собирает одну за другой, проверяет вазу на наличие новых трещин и переходит к дивану. Пульсирующая боль нарастает, перебирается в макушку, будто стремится расплющить мозг.       Ополаскивая кружки и оглядывая пространство, Со подмечает, что оцепенение — не так и плохо. Мысли сосредоточились на единственном убеждении — Феликс не вернётся. У него нет ни одной серьёзной причины, чтобы так поступать.       Смартфон вновь разрывает новая череда уведомлений, которые в итоге сменяются звонком.       — Бросать телефон в дальний угол — не спасёт, — раздаётся голос Хёнджина из трубки.       — Может быть, я не хочу разговаривать?       Хван в ответ только фыркает.       Переключив звонок на громкую связь, Со недовольно смотрит на кровать и решает начать с чего-то попроще — раскиданных по комнате вещей.       Обезболивающее постепенно начинает действовать и разноцветные маслянистые круги на периферии пропадают. Теперь, когда из динамиков раздаётся голос Хёнджина, сдерживать поток бессвязных мыслей не получается.       Но всё же Хван прав: если бы Чанбин хотел тишины, мог рассказать о случившемся позже. И вот они здесь, но, если задуматься, Со едва ли понимает, чего хочет. Услышать совет или получить поддержку.       — Что между вами произошло?       — Отличный вопрос, — кивает Чанбин, стягивая с подушки наволочку. — Мы переспали.       Молчание по ту сторону оглушающе и старший чуть усмехается. Если бы Хёнджин коллекционировал истории о соулмейтах, то сейчас перед ним самый неправильный экземпляр — написанный задом наперёд.       — Странно, если скажу, что понятия не имею, как так вышло? — продолжает Чанбин.       Схватив одной рукой грязное постельное бельё, а второй телефон он топает в ванную и нерешительно замирает перед стиральной машиной.       — Переспали, — как болванчик повторяет Хёнджин. — И ты увидел сон?       — Мы вроде как оба видели один сон.       Запихивая одежду в пластиковый бак, а постельное бельё в стиральную машину. Чанбин с усилием собирает мысли в кучу. Описать, что произошло не так сложно, а вот объяснить, почему Ли рвался прочь, — другое.       — Я ничего о Феликсе не знаю, — произносит Со, сжав упаковку с порошком, которая приятно хрустит между пальцев, ударяя в нос запахом свежести. — Он напуган этой связью настолько, что боялся подпустить меня, когда проснулся. Пытался сбежать, навёл беспорядок, собирая вещи. Хотя вчера стал инициатором.       Тяжкий вздох вырывается из лёгких, без остатка выдавая невысказанные переживания. Зажмурившись, Чанбин откидывается на пол. Потолок расплывается перед глазами в разные стороны.       — Чан как-то упоминал, что у Феликса не задалось с отцом.       — Рыбак рыбака, — фыркает Чанбин, вспоминая Минхо и его непривычную заботу.       Но то же говорил и Джисон. Да и сегодня Феликс напрямую высказал, почему мысль о соулмейтах так неприятна.       В те редкие моменты, когда речь заходила о родственных душах, Ли неизменно отвечал очень просто, но понятно: «Не уверен, что справлюсь с чужими чувствами».       Запутался в собственных мыслях, хочет вернуться в Австралию после учёбы, а значит нет никакого смысла привязываться к кому-то здесь — в Корее. Сработало, ведь ни у кого не возникло дополнительных вопросов.       — Очередное решение, принятое за него — вот как Феликс назвал случившееся, — произносит Чанбин, прислушиваясь к тишине с другой стороны. — Я отпустил его. Не смог даже пальцем пошевелить, потому что боялся напугать ещё больше.       Может быть, Со хочет привычной эмоциональной нестабильности Хёнджина, а не убивающей тишины.       — Что собираешься делать?       — Извиниться перед Джисоном, — усмехается старший. — Из-за меня он последовал идиотскому совету.       — Серьёзно, Чанбин.       — А что я могу! — повышает голос Со и тут же болезненно морщится: в голове всё ещё неприятно гудит. — Феликс теперь и на пушечный выстрел не подойдёт.       Смешно, как две отличающиеся истории в итоге переплелись в одну, и так схожи в мелочах и настроении. Чанбин ожидал чего угодно от первого сна, но никак не странную пустоту в груди, сквозь которую будто не получается до конца осознать происходящее.       Он потерял того, кого и не рассчитывал найти так скоро.       — Вот как поступим, — слишком уж беззаботно произносит Хёнджин, из-за чего Со напрягается. — Жди через пару часов. Напишу Минхо, мы сто лет не собирались.       — Звучит как…       — Звучит, как весело проведённый вечер и ночь, — пресекает попытку отвертеться. — Доверься, договорились?       Ответом Чанбин себя не утруждает. Сбросив, разглядывает кнопки на стиральной машине. Он не хочет шевелиться, разговаривать и думать. Но мысли тонут в неприятной горечи, которая собралась у горла и лишь ждёт удобного момента, чтобы выбраться наружу.       Поднимаясь на ноги, Со включает стиральную машину и вновь возвращается в комнату.

. ⋅ ˚̣- : ✧ : — ⭒ ⊹ ⭒ — : ✧ : -˚̣⋅ .

      Глядя в окно на соседский дом, Минхо прокручивает телефон в руках. После сообщения Чанбина и порядка пятнадцати восклицательных от Хёнджина чат затих.       Занимаясь подготовкой к торжественному параду первокурсников, Ли умело избегал друзей. И чем больше времени проходило, тем сильнее Минхо чувствовал, как между ними вырастает невидимая преграда — чего он изначально и добивался. Но теперь, когда отношения по-настоящему треснули, Минхо не так уверен в принятом решении.       Джисон, от которого Ли так старательно пытается избавиться, делу не помогает. А каждая мысль о нём заставляет злиться, потому что Чанбин слепо с ним согласился и Ли ничего не может сделать.       Когда телефон вибрирует, старший вздрагивает.       — Сразу к делу, — серьёзно произносит Хёнджин. — Я к Чанбину, ты тоже приглашён, но, если собираешься воротить нос и закатывать глаза, лучше оставайся дома. Сегодня не до твоего паршивого настроения, уж прости.       Минхо косится на циферблат. Время успело перевалить за четыре часа.       — Что-нибудь купить?       — А? — удивляется Хёнджин, но тут же берёт себя в руки, хоть голос и смягчается. — Не знаю, наверное, на твоё усмотрение.       — Тогда увидимся позже.       Ли убирает телефон от уха, но звонкий голос Хёнджина долетает до него в последний момент:       — Минхо, подожди. Феликс ничего не рассказывал о семье?       — С чего бы ему что-то рассказывать?       Хван ненадолго замолкает и когда Минхо собирается напомнить о собственном существовании, младший неуверенно произносит:       — Если коротко: Феликс вроде как считает связь соулмейтов навязанной. Они видели общий сон, и после этого он сбежал от Чанбина.       Очередь Минхо недоумённо морщиться. Несмотря на кошки-мышки с Джисоном, о связи соулмейтов Ли знает немало. Рассказы друзей, слова матери и бесконечные запросы в интернет.       Общий сон — иногда так случается и причины разные, но Ли вслух озвучивает самую абсурдную и попадает в точку.       — Они переспали?       — Ага, — сдавленно хмыкает Хёнджин.       Облизав губы, Минхо вновь смотрит на окна соседского дома.       Это он вечно подначивал Чанбина из-за влюблённости в Хёнджина. Нетрудно догадаться: Со пришлось тяжело в день восемнадцатилетия по двум причинам. И вряд ли с появлением Чана картинка сильно изменилась. Вечные ссоры между ними. А теперь и Феликс — единственный, с кем Чанбин сблизился так быстро.       — Что ещё важного я пропустил?       — Не знаю. Мы все отдалились друг от друга по идиотским мотивам, — легко произносит Хёнджин и отрицать услышанное бесполезно.       — Как думаешь, Чанбин ещё любит мармеладных мишек?       — Увидимся позже, — хмыкает младший.       На улице снег. Для предновогоднего Сеула — непривычное состояние. Белые хлопья сыплются с неба с самого утра и теперь каждое дерево покрыто шапкой, а дорожки не успели расчистить.       Натягивая кофту, Минхо роется в шкафу, пытаясь отыскать шапку или кепку и не находит ничего полезного, кроме цветастого шарфа, который когда-то давно подарила мама. С тёмной курткой смотрится отвратительно, но ещё меньше хочется промокнуть, когда снег на волосах растает.       Проверив карманы, Минхо подцепляет ключи и выходит в подъезд. Чем быстрее дойдёт до магазина и купит необходимое, тем быстрее вернётся в комфортное тепло. Толкая подъездную дверь, Ли ненадолго слепнет из-за белого мира перед глазами, не глядя делает шаг вперёд. Чуть щурится и поправляет сползающий с головы шарф.       Аккуратно минуя ступеньки, заворачивает за угол и тут же натыкается на другого человека.       — Извините, — бормочет он, а когда отрывает взгляд от белой насыпи под ногами, отшатывается назад.       — Привет.       Перед ним Джисон — такой же растрёпанный, с порозовевшим из-за холода носом и щеками. Неловко переминается с ноги на ногу.       При виде уже знакомого несчастного выражения лица, Минхо вновь чувствует, как в груди просыпается непреодолимое желание удрать подальше. Спрятаться за несколькими дверями, чтобы не пришлось придумывать колкости, запас которых истощён до критического минимума.       — Ты для этого вчера решил на такси прокатиться? Узнать, где живу и караулить уже под домом?       Грустно улыбнувшись, Джисон качает головой из стороны в сторону и мягко произносит:       — Слушай, я хотел…       — На хрен сходить? — прерывает Минхо, поправляя в очередной раз съехавший шарф. Ткань уже влажная, хотя на улице Ли едва несколько минут. — Я тороплюсь и мне не до тебя.       — Будто когда-то было иначе, — подмечает Джисон и вновь смотрит как побитый щенок из-за чего Минхо сильнее стискивает кулаки.       — Рад, что это наконец очевидно, — закатывает глаза старший и обходит Джисона.       Может быть, тогда — в танцевальном зале — Ли зря дал слабину, испугавшись. Хан продолжал смотреть с вызовом, напирал и требовал прямого ответа. И вместо того, чтобы предлагать дружбу, следовало чётко обозначить границы.       Потому что в итоге каждое появление Джисона сопровождалось одинаковыми обвинениями в несдержанном обещании. Ли уверен: в этот раз он не услышит ничего нового.       — Я пришёл попрощаться, — раздаётся в спину и Минхо замирает. — Ведь какой смысл держать того, кто вечно уходит. Даже сейчас.       Сжав кулаки, Ли разворачивается. Между ними несколько шагов, но никто не пытается сократить расстояние.       Минхо бы радоваться: ведь именно этого он хотел — чтобы Джисон наконец оставил его в покое и жизнь вернулась в прежнее русло. Но вместо радости, по напряжённому телу бегут мурашки, приносящие за собой страх.       — Сказал, что мы начнём с дружеских отношений, но ничего не изменилось. А я, честно говоря, не из терпеливых. Тем более когда отталкивают раз за разом.       Нахмурившись, Джисон поднимает подбородок выше и искренне улыбается. Даже глаза ненатурально блестят каким-то диковатым восторгом. И если бы не дрожащая нижняя челюсть, то в картинку легко поверить.       — Я и не надеялся, что когда-то тебя увижу, — Хан пожимает плечами. — Проживи лучшую жизнь, Минхо, и не отказывайся от стажировки в Японии, это неплохой старт.       Собственное имя заставляет Ли вздрогнуть. С каждым словом, что Джисон произносит, осознание накатывает с новой силой. Мир будто становится ярче и глаза вновь болезненно покалывает.       — Мы больше не встретимся, так что не торопись переезжать, — отшучивается младший, только вот Минхо не смешно.       Ли молча наблюдает, как улыбка Джисона гаснет. Как он разворачивается в другую сторону. До ушей долетает хруст мягкого снега под подошвой.       — Джисон… — сделав шаг вперёд, Минхо останавливается.       Но Хан не слышит, либо, действительно, больше не хочет слушать.       Внутри перемешиваются эмоции и Ли не знает, как выбрать что-то одно. Он ненавидит красную нить, которая связала по рукам и ногам. Ненавидит Джисона за его искренние попытки подружиться и найти компромисс. Но больше всего ненавидит себя за собственные мысли и чувства. За неспособность развернуться и пойти выбранным путём.       — Джисон, подожди, — выдыхает Минхо и стянув мешающий шарф с головы, широкими шагами сокращает расстояние. — Подожди.       Он перехватывает Хана выше локтя. Чуть сжимает, если вдруг младший не остановится. Так легко оказалось поменяться местами.       Джисон разворачивается неохотно. И только сейчас, когда они лицом к лицу, Минхо замечает покрасневшие глаза и потрескавшиеся губы.       — Подожди, — как заведённый болванчик просит старший.       — Не надо, — шепчет Хан. — Так ведь лучше. Через пару часов ты передумаешь, и я опять останусь ни с чем. Отпусти, пожалуйста.       Но Минхо не отпускает. Вцепляется в Джисона второй рукой и упирается взглядом в заснеженный асфальт.       Он помнит своё восемнадцатилетие так ярко, словно оно наступило пару часов назад. Первый сон, которого так Минхо опасался, выбил почву из-под ног. И с тех пор Ли никак не научится дышать       Октябрь в том году выдался тёплый. Через знакомых Минхо натаскал домой несколько коробок с Соджу, надеясь не вспомнить собственный сон. Но даже когда Хёнджин и Чанбин счастливо посапывали, сам Ли уснуть так и не смог. Долго сидел перед открытым окном, разглядывал редкие опавшие листья, сметённые в кучки, и сдался усталости лишь под утро.       А во сне его встретил восторг и громкий смех. Белая собака тянула поводок, пытаясь догнать кого-то впереди. Запах приближающегося дождя плотно забился в нос. А сквозь тонкую подошву потёртых кед ощущался неровный асфальт.       И с каждым последующим сном Минхо узнавал больше деталей. Номерные учебники на столе дали подсказку о возрасте. Одинаковые пейзажи обозначали районы, которые лучше избегать. Чужое счастье неприятно разрезало грудную клетку на протяжении двух лет. А когда на несколько месяцев сны пропали, Ли не пошевелил и пальцем, чтобы отыскать того, чьё имя слышал во снах.       Сны всё же вернулись, но в меньшем количестве. Из них будто выкачали краски и убавили громкость. Минхо всё так же видел белую собаку, знакомые улицы и Джисона, который подобно снам, медленно угасал. Ли жил своей жизнью: оттачивал движения в танцевальном зале, изнашивал тело до усталости, которая не позволяла держать глаза открытыми, становился холоднее. И ни за что не собирался признавать парня из снов реальным.       — Минхо, — зовёт Джисон.       Он аккуратно касается ладони Ли, бережно проводит по костяшкам и старший больше не в состоянии отрицать правду.       — Мне страшно, — тихо произносит он, не отрывая взгляд от снега под ногами. — Боюсь, что, если позволю себе хоть что-то почувствовать, окажусь в уязвимом положении. Если ты вдруг решишь уйти? Полюбишь кого-то ещё, что мне делать?       — Минхо, посмотри на меня, — просит Джисон.       Зажмурившись, Ли трясёт головой. Чувствует, как за ресницы цепляются крохотные слезинки. Он не может, потому что боится увидеть разочарование на лице Хана и непоколебимое желание уйти. Ведь Минхо сделал всё, чтобы разыгрался самый неприятный сценарий.       — Как я могу полюбить кого-то ещё, когда есть ты?       Вздрогнув, старший открывает глаза и тут же натыкается на дрожащую улыбку Джисона. И смотрит так, словно хотел услышать именно это — честное признание.       — Но, Минхо, — продолжает Хан. — Я действительно больше не собираюсь играть в догонялки. Если, успокоившись, передумаешь, лучше мне уйти сейчас.       На заснеженной улице Ли, вцепившийся в Джисона мёртвой хваткой, выглядит как потерявшийся кот. К которому всё ещё сложно найти правильный подход.       — Мы можем попробовать ещё раз? — спрашивает Минхо без привычной отстранённости и уверенности. — Начать с начала.       Ответ, который из Джисона рвётся, не нужно обдумывать.       — Конечно.       Разжимая дрожащие пальцы, Минхо прячет руки в карманы и не может оторвать от Джисона взгляда. Измотанный и бледный он улыбается. Именно так выглядел во снах — счастливым вопреки.       — Приятно познакомиться, меня зовут Хан Джисон, — смеётся младший, протягивая руку вперёд. — Попробуем подружиться?       — А-а, да. Ли Минхо.       Сжав ладонь, Минхо смотрит на переплетённые пальцы. Всё ещё боится отпустить, особенно теперь — когда он признался вслух в самом главном страхе. И если терять больше нечего — Ли готов рискнуть.       Посмотрев на Джисона, Минхо переминается с ноги на ногу и резко притягивает Хана ближе. Пальцы скользят по влажной из-за снега куртке. А над ухом раздаётся удивлённый вздох.       Оба замёрзшие и раскрасневшиеся. Из-за усиливающегося снегопада с промокших волос скоро начнёт капать прямо за шиворот. Но Минхо не хочет молча расходиться после данного обещания, ведь он уже доказал, как легко нарушает собственные слова. Чтобы Джисон вновь почувствовал себя преданным.       — Ты промок, — смеётся Джисон, отстраняясь.       Цепляется пальцами за спутанные на макушке пряди и вопросительно смотрит на цветастый шарф.       — Ага.       Минхо не в состоянии выдавить из себя хоть что-то. В голове пусто и всё, что он может — пялиться и моргать. Терпеливо дожидаться, пока их занесёт снегом.       — Вообще-то, я действительно спешу.       — Прости, — тут же тараторит младший, восстанавливая прежнее расстояние в шаг. — Тогда…       — Я напишу? Если оставишь свой номер.       Телефон на влажные пальцы реагирует неохотно. Минхо мажет по кнопкам, но не сдаётся. Впервые рядом с Джисоном он не чувствует подступающую к горлу тошноту, а нотки паники игнорирует.       Они расходятся в разные стороны. Не оглядываются, хотя очень хочется. Сжимая в кармане телефон, Джисон вдыхает полной грудью. Плевать, если он все же заболеет. День стоил того, чтобы найти дорогу к чужой душе.

. ⋅ ˚̣- : ✧ : — ⭒ ⊹ ⭒ — : ✧ : -˚̣⋅ .

      — Выглядит паршиво, — морщится Чанбин.       Перед ним распластанный по дереву кусок дрожжевого теста. Обильно посыпанный мукой и раскатанный уже столько раз, что сосчитать невозможно. Но всё это без толку: потому что тесто липнет к рукам и неизменно сворачивается в изначальную форму.       Хёнджин под боком довольно хмыкает. Добавляет натёртый сыр на свой идеально ровный круг и чуть хлопает в ладоши. Он в отличие от друга даже не перепачкался.       — Ещё пара минут, и я поверю, что ты за мой счёт самоутвердиться пытаешься, — бубнит Со.       Он догадывался, что могло прийти в голову Хёнджина за такой короткий срок и, может быть, стоило попытаться сыграть на опережение. Но глупо отрицать: поставленная цель достигнута. Пока они возятся на кухне, обсуждая всевозможную ерунду, Чанбин не успевает задуматься о Феликсе и на секунду. Прямо сейчас этого достаточно.       — Я действительно не понимаю, как ты будешь жить один, — фыркает младший.       Отпихнув Со в сторону, он с лёгкостью раскатывает тесто, подбирает углы и аккуратно выкладывает немногочисленную начинку. Их меню один в один как в последний вечер проведённый вместе, когда Хёнджин узнал в Чане соулмейта — символично получается.       — Вот та-а-ак, — тянет Хван, перекладывая тесто на противень. — Не сложно.       — Конечно, — закатывает глаза Чанбин. — Это ведь не у меня соулмейт — Австралийский выходец, любящий на завтрак пиццу, которая по начинке проиграет тосту с маслом.       И только когда Хёнджин косится уж слишком жалостливым взглядом, Со осознаёт, что именно вылетело из его рта.       — Никак не привыкну, — усмехается он.       — Ты и не должен: прошло меньше десяти часов.       Отвернувшись, Хёнджин возится с таймером на печи. Заправляет мешающиеся тёмные пряди за уши и недовольно вздыхает, когда смотрит на перепачканный стол.       — Можешь… пересыпать закуски в тарелки? — предлагает Хван.       — Ты ведь знаешь, что я порой яйцо почистить не могу, а тут тесто, — надувает губы Чанбин и Хёнджин смеётся.       Громко и заразительно. Настолько ярко, что сдержать ответную улыбку невозможно. Чанбину всегда нравился этот звук и как из-за него в мозгу будто лопались маленькие шарики, наполненные счастьем.       Если Феликс прав и соулмейты неизменно притягиваются, как Со умудрился не просто влюбиться в собственного друга, но так долго держаться за эти чувства и с лёгкостью отпустить. Вязкая тоска, пришедшая с первым сном, и осознание оказались не такими разрушительным, как короткое признание Ли сегодня утром.       И, может быть, это влияние Хёнджина, но Чанбин никогда не задумывался о том, насколько за него принимают решение. Ведь в конечном итоге если человек подходит тебе, так ли важно, как вы друг друга нашли?       Встряхивая пачку с чипсами, Со закусывает губу и аккуратно интересуется:       — Что ты чувствовал к Чану, когда вы впервые увиделись?       Замерев со скалкой в руках, Хёнджин кривит губы. Подталкивает ближе к старшему глубокую тарелку и качает головой.       — Чанбин…       — Я, действительно, хочу знать, — твёрдо произносит Со, не пряча взгляд. — Если задуматься, мы никогда это не обсуждали.       — Не обсуждали, — пожимает плечами Хван.       Только сейчас, когда Хёнджин не раздумывая освободил вечер, Чанбин задумался насколько он такой же хороший друг.       Младший мало говорит и много слушает. Но соулмейты — тема исключение, на которой младший зациклен. Всю жизнь Со ожидал, что с наступлением восемнадцатилетия, даже он устанет от постоянных разговоров Хёнджина.       — Рядом с Минхо о таком лучше не заикаться, — фыркает Хван. — А потом вдруг начались все эти недомолвки, ты много времени проводил с Феликсом. Так что на мои вопросы пришлось отвечать Сынмину и Чонину.       Мягкую улыбку Чанбин не прячет. Перебирая яркие упаковки с закусками, чуть покачивает головой. Хёнджин думал о других даже в те минуты, когда никто этого не заслуживал. Вот что помогло с такой лёгкостью в него влюбиться.       И поэтому же Чанбин ощущает себя плохим другом. За полгода он едва ли задумался о том, что чувствует Хёнджин. Изматывающие кошмары. Чувства, пригодные только для утилизации. Неожиданно приятное общество Феликса. Всё это не должно служить оправданием.       — Но теперь ты можешь рассказать — верно? Может быть, мне было нужно немного времени.       Раскатывая тесто по краям, Хёнджин тоже чуть улыбается. Его глаза блестят, а на щеках появляются первые красные точки.       Чанбин не в состоянии оторвать взгляд, потому что, наконец, не чувствует, как чужая любовь проделывает в нём дыру. И если мысли о Чане заставляют Хёнджина улыбаться вот так, то разве в этом есть что-то неправильное?       — Так что? — невозмутимо продолжает Чанбин. — Ты уже был влюблён. И вот вы увиделись: искра, буря, безумие?       — Ничего такого, — легко признаётся младший и Со удивлённо приподымает брови. — Я переживал. Пока ехал до места встречи, собрал все отражающие поверхности. Но хуже всего — первые секунды. Клянусь, я подумал, что в рубашке и пальто выгляжу как идиот. Но Чан при виде меня захохотал, расстегнув куртку и показал такую же рубашку.       — Вы неплохо смотрелись, — кивает Чанбин, вспоминая, как его прибило к месту во дворе дома Хёнджина.       — Спасибо, что пришёл тогда.       Хёнджин влюблён — Чанбин понимает это лишь по мягкой улыбке, которая не сползает с чужого лица. Хвану необязательно произносить что-то вслух. Он утонул в другом человеке и ему это нравится.       По коротким историям, Со также понимает: Чан похож на Хёнджина куда больше, чем кажется с первого взгляда. От мелочей — любовь к собакам и желание оставить свой след в творчестве; до схожести в образе мыслей — оба чувствительны, громкие и мечтают полюбить всем сердцем.       — Ни тогда, ни сейчас никакого взрыва или безумия, — продолжает младший. — Наоборот, я чувствовал… будто, вернулся домой после долгой дороги. Неважно о чём говорим или чем заняты, мне нравится оставаться рядом.       — А раньше ты говорил обратное, — произносит Чанбин и Хёнджин тут же отмахивается, поднимая в воздух щепотку муки.       — Глупый маленький Хёнджин-и просто не понимал: если что-то резко вспыхивает оно так же быстро и гаснет.       Расставляя по столу тарелки, Чанбин задумчиво покусывает губу. Может быть, именно это ответ на его вопрос. Открывая деталь за деталью, он постепенно влюблялся. Заметил собственные чувства, когда отступать уже оказалось некуда.       — На самом деле, это не мои слова, — признаётся Хёнджин. — Помнишь, говорил, что у Чана была девушка? Всё началось спонтанно и так же легко угасло. Он влюблялся и позже, но никогда надолго. Я доставал его, наверное, несколько дней подряд, но всё оказалось очень просто. Чувства вспыхивают, ты им поддаёшься, но никакой привязанности к человеку нет. Максимум — желание или сильная симпатия, но это слабый фундамент. Потому что, когда всё утихнет, что останется от отношений, к которым ты не приложил ни капли усилий?       — Но ведь бывают исключения из правил?       — Исключения — на то и исключения, верно?       Хёнджин вновь улыбается. Поправляет бумагу для выпечки и повернувшись к Со, протягивает несколько тарелок. Чанбин с места двигается неохотно. Обходит стол с другой стороны, успевает подцепить сыр, за что получает по рукам.       — Чан сказал ещё кое-что. Ты поймёшь, когда полюбишь по-настоящему, потому что эти чувства не похожи на первую или иную по счёту любовь. Никто не любит одинаково на протяжении жизни.       Приняв посуду, Чанбин уносит её в комнату. Аккуратно расставляет с разных сторон, убирает стаканы подальше от края и вновь возвращается на кухню.       Они больше не заговаривают о смыслах или эмоциях. Как в начале перебрасываются полупустыми фразочками и историями. Но Чанбин не может перестать прогонять собственные чувства вдоль услышанного. Ему нужна выверенная формула, по которой легко высчитать насколько он увяз и как долго будет болеть сердце.       Звонок в дверь раздаётся неожиданно и Хёнджин заметно расслабляется.       — Откроешь? — просит он, показывая руки, перепачканные в муке. — Наверное, это Минхо. Он собирался принести мармеладных мишек.       Чанбин рад увидеть Минхо, даже если мирятся они на странной ноте чужой неудачи.       — Он наверняка купил их... — открыв дверь старший останавливается. Перед ним нахмурившийся Феликс. — Чтобы не извиняться.       — Мы можем поговорить? — спрашивает Ли.       Чанбин отходит назад, но дверную ручку так и не отпускает. Хёнджин при виде Феликса удивлённым не выглядит, вытерев руки чуть улыбается.       — Я, наверное, встречу Минхо? — утверждение в вопрос превращается случайно.       Меньше всего Чанбин хочет, чтобы ему разбили сердце на кухне, наполненной запахом выпечки. Он бы предпочёл перенести вынужденный диалог на потом, когда сумеет справиться с собственными мыслями. Но Хёнджин торопливо накидывает куртку и Со не успевает сказать ничего в свою защиту.       — Не сожгите кухню, — подмигивает Хван, прежде чем выйти из квартиры.       И впервые за вечер Чанбин хочет искренне отблагодарить за принесённое тесто, потому что теперь он может занять руки и не придётся смотреть Феликсу в глаза.       Ли топает следом, оглядывается вокруг и неуверенно интересуется:       — Я что-то прервал?       Похороны моих чувств — думает Чанбин, но отвечает иначе:       — Ничего, собирались фильм посмотреть.       Для вида он проверяет тесто в печке. Протирает стол, будто Хёнджин не сделал это несколько минут назад. Принимается за скалку, чтобы раскатать последний кусок. И, может быть, излишняя сосредоточенность, но тесто не сворачивается в жгут и не прилипает к рукам.       Феликс сидит на краю, смотрит внимательно, но ничего не говорит. Чанбин бы подыграл ему, не чувствуй в груди неприятную тревогу, вновь воскрешающую мысли, от которых пришёл спасать Хёнджин.       — Ты злишься на меня?       На секунду Со замирает, кидает быстрый взгляд на Ли и вновь вдавливает в тесто скалку.       — Нет. О моих чувствах пришёл поговорить?       — Хотел извиниться.       — Ты сделал это три раза, прежде чем сбежал.       Чанбин старательно сохраняет в голосе нейтралитет, но последнее звучит уж слишком обвиняюще.       — Я испугался, — честно признаётся Феликс. — Всей этой ситуации испугался.       Ополаскивая скалку, Со выкладывает на тесто уже натёртый сыр и недовольно смотрит на таймер, который будто специально ползёт медленно. Скрестив руки на груди, старший неохотно поворачивается к Феликсу.       Не говорит, что тоже боится. Ведь не мог представить будущее со своим соулмейтом, и вдруг обрёл его в том, к кому появились чувства. Молчит, что такой вариант ему нравится больше, чем неопределённые сны и вечная усталость из-за непонимания ситуации.       — Чанбин, я… хочу вернуться домой, когда университет останется позади, в Австралию, понимаешь? Крис готов приютить меня на первое время, а мама сказала, что если я настроен серьёзно, то она постарается помочь. Всё это нечестно по отношению к тебе. Ты через год выпускаешься, найдёшь рабочее место по душе, а потом я вдруг попрошу всё бросить. Не хочу, чтобы ты проходил через нежеланный переезд.       Чем больше Феликс говорит, тем сильнее Чанбин хмурится. Закусив щёку изнутри, он не позволяет себе даже заикнуться о том, как звучит всё, что он слышит.       Ли не просто принял за него удобное решение, но и выстроил идеальную картинку, в которой не осталось виноватых. Будто такие идиотские причины, как работа, языковой барьер или сложный переезд — весомы, чтобы отказаться от своего соулмейта и прожить жизнь в одиночестве.       Трезвонящий таймер заставляет вздрогнуть обоих. Не так Чанбин представлял разговор, разбивающий сердце.       Отвернувшись от Феликса, он достаёт тесто из духовки. Чуть улыбается, когда мозг окутывает приятный аромат растаявшего сыра и специй. Аккуратно подгоняя бумагу для выпечки под размер формы, Чанбин мысленно молится скорому возвращению Хёнджина и Минхо. Сегодня ему понадобится что-то послаще, чем пачка любимых мармеладных мишек из детства.       — Ничего не скажешь?       Отправив в духовку новую порцию, Со выставляет таймер на двадцать пять минут и вновь поворачивается к Феликсу.       — Ты лжёшь даже самому себе; а от меня ждёшь правду? — удивляется Чанбин. — Хочешь в Австралию — вперёд! Спасибо, что определился с моим же будущим. Только расскажи, пожалуйста, с чего вдруг решил, что я его именно так и представляю?       — Ты злишься, — констатирует очевидный факт младший.       — Злюсь? Я разочарован, Феликс. Потому что ты буквально пришёл сказать, что ничего не выйдет, но при этом не говоришь всей правды. Придумал идиотскую отговорку, выставил себя несчастным, который тянет за собой, заставляя выбирать. И просишь что-то на это сказать?       Обхватив шею руками, Чанбин жмурится и рвано выдыхает. Разочарован — громкое слово; обижен — мелкое. Он где-то между: завис в отчаянной попытке понять действительно ли Феликс пришёл скормить ему вот такую отговорку.       — Ты не знаешь, о чём говоришь, — качает головой Ли. — Одно дело — переехать куда-то на время. И совсем другое — перебираться вынужденно, оставляя позади большую часть жизни. Всё с нуля: язык, знакомства, друзья. Без возможности вернуться в любой момент. Как ты это представляешь? Будешь каждую неделю тратить по десять часов, чтобы прилететь в Корею, а потом обратно? Или, думаешь, летать по очереди?       И Феликс прав: отказаться от места, которое ты всегда называл домом — сложно. Может быть, практически невозможно. Но их ситуация отличается и глупо сравнивать.       — А ты не подумал, что я догадывался, кто мой соулмейт? — зло бросает Чанбин, делая шаг вперёд и Феликс замолкает. — Не пришло в голову, что мой лучший друг тоже окажется в Австралии через парочку лет, а второй собирается укатить в Японию? Не подумал, что, может быть, я хочу увидеть твой мир?       Со делает ещё шаг вперёд. Он чувствует, как обида в нём перерастает в злость. Кулаки сжаты с такой силой, что костяшки побелели, а на языке ощущается металлический привкус крови.       — Ты уже сказал всё утром. Клетка. Очередной навязанный выбор. И тебе проще поставить точку вот так, чем честно признаться. Ждёшь правды? — морщится старший. — Хорошо. Я наблюдал за тобой с первого учебного дня, потому что ты непохож на остальных. И день за днём, узнавая мелкие детали, во мне росло восхищение. Я люблю тебя, но не потому, что ты — мой соулмейт. А потому что ты ярко улыбаешься, когда никто не видит. Ломаешь джойстики, если проигрываешь в Теккен. Поддерживаешь других и готов отчаянно сражаться за то, что тебе нравится. И я никогда бы не заставил остаться в Корее только потому, что мне не хочется сложностей. Я был готов отпустить тебя ещё утром, лишь бы ты остался счастлив.       Опустив голову, Феликс смотрит на собственные руки. Подняв взгляд на Чанбина, он плотно сжимает дрожащие губы и всё же всхлипывает. Увидев, как по щеке скатывается первая слезинка, Со неосознанно поднимает руку и делает шаг вперёд. Из-за чего Ли отшатывается.       — Что ещё сделать, Феликс, чтобы ты наконец доверился мне? — тихо спрашивает Чанбин.       Звон таймера в тишине кажется оглушающим. Опустив руку, Со едва заметно кивает и возвращается к плите. От сырного запаха подташнивает, а голова вновь начинает неприятно побаливать у макушки.       Смотря на небольшой подгоревший участок, Чанбин не в состоянии заставить себя повернуться. Он не двигается, даже когда слышит шаги за спиной. Но, как думает Чанбин, Феликс не уходит. Подойдя ближе, он обнимает со спины, упирается лбом куда-то между лопаток.       Задрав голову вверх, Со зажмуривается. По телу расползается приятное тепло. Сердце успокаивается несмотря на абсурдность ситуации и принятые решения.       Они — соулмейты, а значит им суждено быть вместе. Чанбину остаётся только гадать, как могла повернуться жизнь, если бы они признали чувства друг друга до первого сна.       Отстранившись, Феликс неуверенно произносит:       — Пусть всё идёт своим чередом. Так ведь тоже можно?       Открыв глаза, Чанбин смаргивает закрывающие обзор тёмные пятна. Развернувшись, перехватывает младшего за запястье и делает то, о чём мечтал ещё с самого утра. Целует.       Зарывается одной рукой в волосы на затылке, второй ведёт по спине. У Феликса губы мягкие и солёные из-за проглоченных слёз, но он отвечает — это важнее.       — Останься, — просит старший. — Я хочу, чтобы ты остался.

. ⋅ ˚̣- : ✧ : — ⭒ ⊹ ⭒ — : ✧ : -˚̣⋅ .

      Плотнее застёгивая объёмную куртку, Хёнджин выходит на улицу. Набирает номер Минхо, но натыкается на гудки.       Скамейки завалены снегом, на уличной парковке не осталось машин и Хван ходит от одного бордюра к другому, подкидывая ботинками снег в воздух. Глупо получится, если он с Минхо разминётся, поэтому приходится крутиться у подъезда.       Чан будто чувствует чужие переживания и когда Хёнджин видит на экране его имя, приходит покой.       — Привет, — смеётся младший.       — Я только что вышел из зала, — вздыхает Чан, — сегодня так жарко.       — Оставь подробности при себе, у нас тут снегопад, — фыркает Хёнджин, хотя и понимает: Чан раскидывается такими словами специально, зная, насколько младший предпочитает тепло, а не пуховики длиной до земли.       Крис — первый, кому Хёнджин позвонил, когда получил сообщение от Чанбина. И то, что Ли пришёл — частично заслуга Чана. И сколько бы Хван не приставал с вопросами, старший наотрез отказался что-то рассказывать.       — Что делаешь в новогодние каникулы?       — Не знаю, — тянет Хёнджин. — Может быть, проторчу всё время дома, разглядывая потолок и слушая тишину. А ты?       Чан по ту сторону как-то довольно хмыкает, а после говорит то, что заставляет Хвана напрячься.       — Собираюсь сходить в одно потрясающее место, в котором самое вкусное барбекю.       — Ты утверждал, что нет ничего лучше Корейского барбекю.       — Ага, — смеётся Чан и Хёнджин замирает посреди дороги. — То место, в которое мы ходили, когда впервые встретились — неплохое, верно?       Оглядевшись вокруг, младший убеждается, что за ним никто не наблюдает: слишком уж происходящее похоже на типичный розыгрыш. Пусть даже Чан не из тех, кто пошутит на эту тему.       — Я бы хотел провести это время с тобой, — беззаботно продолжает Чан. — Но твоя учёба…       — Подожди-подожди, — встревает Хёнджин. Ему бы собраться в кучу, но Бан не даёт опомниться.       — Я прилетаю через несколько дней, но важнее другое. Что думаешь, если я останусь в Корее до окончания твоей учёбы?