Вечная ноющая боль

      Злой и завистливый —так говорили об Араме все, включая родителей.       И ничего, что сам Арама пахал, как папа Карло, ничего, что делал все для своей чертовой семьи. Занять в долг, когда у самого денег ни гроша на еду? Пожалуйста. Помочь старшему брату подготовиться к выступлению, побыть его монтажёром или просто составить компанию на мероприятии? Не вопрос. ....Только почему старшему всего-то и нужно было улыбнуться и похлопать своими яркими голубыми глазами. Ничего что...       Он из кожи вон лезет чтобы прожить, не быть обузой. А получал вот это всё: упрёки, порицание и ненависть.       Он получал всё это даже в детстве. Особенно сильно это ощущалось в детстве. Когда каждое слово было хлестким ударом, где каждый взгляд—острее ножа, а рука была слишком тяжела, когда разгоряченный отец бил его. Он помнил, как однажды его ударили так сильно, что он отлетел в стену, больно ударившись затылком и как итог получив сотрясение мозга. В больницу никто его,разумеется, не повез, не взглянул даже, когда он бегал блевать в туалет, давясь горючими слезами. —Ну же, поплачь ещё сильнее, —едко замечал отец тогда.       За каждую провинность, за каждый неверный шаг или не дай Боже за плохое отношение к своему старшему брату Роме, будет то обычный косой взгляд или едкое замечание, он получал звонкую хлесткую оплеуху. Нет, его брат никогда не жаловался ни на его резкие слова, ни на его раздражение по отношению к нему. Он точно знал, что Рома не мог наябедничать, родителям просто хватало малейшего повода, даже если этот повод и вовсе надуманный. Такое бывает, кто-то просто ищет козла отпущения. Даже если он —собственный ребёнок. —Ну же, плачь, давай же, хочешь блевать ещё сильнее? —кричал отец, больно хватаясь за его подбородок, всякий раз, когда он видел его слезы.       Слезы никогда не прекращались, лишь текли сильнее, становились более болезненными. Блевать он тоже бегал от своих же слез.       А потому, в школе он наконец смог сдерживать себя, врать всём вокруг, в основном учителям, почему его глаза утром были опухшими, почему на скуле цветёт синяк. Почему он не хочет ни с кем дружить. Он помнил как однажды мать вела его в школу, больно дергая за маленькую ручку, тогда он едва перешел во второй класс. Он помнил как она пристально донимала его чертовыми математическими задачками, а он был неспособен так быстро мыслить, он помнил, что по дороге в школу встретилась его классная руководительница, которая предложила его отвести туда. Мать, конечно, согласилась, а учительница, конечно, заметила его мокрые глаза. По приходу в школу она отвела его в уголочек, обеспокоенно спросив,что случилось. Но он напуганный и слишком взвинчинный от недавнего позора лишь уперто потупил взгляд и выдавил: —Все хорошо..       И это ведь даже не ложь.       Правда, он просто всегда неосторожен. Он обещал сказать сразу, если случится что-то плохое. И вот это была ложь.       Он просто был плохим ребёнком, вот и всё.       "Мне жаль что я не идеальный. Мне жаль, что я не кто-то другой. .. Мне жаль, что у вас родился я. "—ни одно из этих слов никогда не было сказано вслух.

***

      Злой и завистливый — так говорят о нём все. И он не может больше этого отрицать.       Это чистая правда, потому что зависти в нём слишком много. Потому что не может он смотреть на это ослепительный свет брата, на эту ауру понимания и доброты... На его успехи. Но больше всего он не может смотреть на то, как все вокруг понимают его, поддерживают, когда как Ареме пришлось крутиться сперва в школе, задерживаясь в ней допоздна после в старой общаге, с потрепанными стенами и тараканами, что говориться взрослая жизнь наступила слишком рано.       В то время пока Арама пытался выжить, Рома уже вовсю занимался своим любимым хобби.       Арама помнил их детство. Те редкие минуты, когда родители уходитли на работу, когда Рома счастливо улыбался втягивая его в комнату с компьютером и усаживая рядом, показывая новенькую игру о которой он узнал. И Арама смотрел, наслаждался сперва только просмотром, после ему дали поиграть так. И он втянулся это было так увлекательно, строить, разрушать, просто изучать странный квадратный мир. А намного позже брат и вовсе помог создать и его собственный аккаунт, с его собстенным персонажем. И для Арама это было целое событие.       Только вот компьютер в то время у них был один и это непозволяло им с братом играть вместе. А всегда так хотелось. Они играли в игру по очереди. Почти одновременно начали пробовать снимать. И если Рома загорелся первым, Арама лишь был слишком вдохновлен чужим азартом чтобы не попробовать тоже.       Эти времена были для него драгоценными.... Но порой все так же одинокими. Потому что когда Ромы и родителей не было дома он заходил в комнату, включал игру и бесцельно бродил по локациям пытаясь изучить всё на свете. Это было его отдушиной.       Он помнил, как нередко Рома заступался за него, прикрывая своим маленьким тельцем его более тощее, как вечерами осторожно лепил яркие цветастые платысри на его ушибы и раны, как ночами баюкал его в объятьях, рассказывая о своём дне.       ... А после уходил, осторожно прикрывая дверь, думая, что Арама уснул. Но он не спал, лишь вслушивался в звуки темноты, свернувшись калачиком в своей маленькой коморке, так часто напоминающую клетку.       Но это время давно в прошлом. Теперь он взрослый, живёт один, не общаясь с родителями. Попытался забыть о том горючем времени, о вечных помыканиях, о превозношение старшего брата как кого-то совершенного. Кого-то, кем не был сам Арама. "Тебе стоит быть как Рома." "Почему ты не можешь быть как твой старший брат, бестолочь. " "Лучше бы я тебя не рожала. "       В подростковом возрасте каждое слово было всё ещё болезненным. В подростковом возрасте и праздники семьи были для Арамы слишком одиноки. Слишком неуютны. Когда сидишь в уголке, смотря на счастливые лица. Когда слышишь чужой смех, когда ощущаешь всё это.... И понимаешь, что тебе здесь нет места.       В такие праздники семьи отец любил самодовольно смотреть на него, широко ухмыляться и спрашивать чего достиг он? Арама не мог ответить на этот вопрос внятно.       А если и отвечал, то коротко, дрожащим заикающимся голосом. —Я... Выиграл Олимпиаду по информатике.       Но ни одно из его достижений родители не воспринимали всерьёз. Лишь Рома счастливо улыбался и трепал его по волосам после. —Ты у меня такой умничка, —ласково говорил он.       И Арама верил, для него это было слишком ценно. И как бы не хотелось услышать похвалу от родителей, как бы не обжигало их равнодвшие и строгость, брат всегда мог сглаживать углы.               Но на праздниках семьи место было лишь для Ромы. И всё потому что Араму не любят родители, потому что он младший нежеланный ребёнок, на которого в голодные времена пришлось тратить еду, когда могли бы прокормиться сами. Обуза —вот он кто.       И ведь совсем неважно, что они могли просто утопить его, как котёнка. А,быть может, и просто оставить на улице под дверью чужой квартиры.       А потому, для них важен быль лишь Рома, единственное их солнце и звезда. Это солнце грело всех, даже Араму. Да вот только как бы брат не старался молчаливо поддержать его, как бы не улыбался коротко и ласково, не переплетал пальцы с его тонкими бледными, почти что паучьими. Как бы не заступался за него... Ничего не могло принести ему истинного тёплого счастья, затмивающего все мрачные едкие чувства. Недаром говорят, что гнев ощущается намного острее. Недаром говорят, что о нём помнят дольше. Особенно тогда, когда вся боль впилась шипами в сознание, точно пластинка прокручивала из раза в раз. На этой пластинки были сотни оскорблений и холодных слов.       Ребёнок смотрит на родителей, ему важна их любовь. Но не всякий родитель способен её подарить—факт,увы, жестокий, особенно для детей.       В детстве вся эта нежность была люба Араме. В детсве он дорожил каждым взглядом старшего брата, каждым его ласковым словом. Но теперь всё давно в прошлом.       Теперь он живёт один в захудалой съёмной квартире, отреченный от своей семьи и от всей боли.        Арама ненавидит своих родителей, но брата ненавидеть не получается. Даже несмотря на то сколько раз ему приходилось смотреть издалека, сколько раз он обжигался чужим сиянием. Его ненавидеть он не может и теперь. Но любить он тоже больше не в силах. Любовь выгорела, истлела. Любовь оставила в его сердце лишь пепелище.       Арама не любит своих родителей, потому что те подарили ему лишь колкие взгляды, лишь насмешки и неуютные семейные вечера, когда он жался в угол, вздрагивая и прикусывал губу чуть ли не до крови от обиды, ощущая скользящие холодные взгляды. А,быть может,иной раз его просто не замечали, забывая о его присутствии, оставляли сидеть в этом самом дальнем углу... Забывая даже поставить лишнюю тарелку.       И Арама никогда не напоминал о себе. Он утыкался взглядом в аккуратную цветастую скатерть, смаргивая подступающие слезы.       Теперь же, года спустя, должно быть , семейные вечера выглядят так же как и должны были— без него. Но теперь ему всё равно. У него слишком много дел и так.

***

      Но время идёт и он больше не тот забитый тощий мальчишка. Время идёт и Арама плевать на свою чёртову семью. В его груди царапает и ноет лишь презрение к тем кто смел называть себя родителями, к тем кто самолично прогнал его из дому , когда ему только исполнилось семнадцать.       Хотя он всё еще тощий, но уже далеко не тот. Теперь на его бледном лице кривая злая ухмылка, в его серых глазах блестит сталь. Теперь у него за спиной несколько подработок, бессоница и запасы кофе, но не еды.       И он больше никогда в жизни не посетит праздники семьи.       И теперь Арама стримит вечерами. Тем самым набирая или пробуждая когда-то старую аудиторию . И ведь образование программиста даёт свои плоды,( пусть он и не смог доучиться до конца из-за финансовых проблем) , он пытается создавать новые коды, небольшие странные сюжеты или просто прикольные штуки с локациями. "А-а-а-а-а Вививилка вернулся"—писали в чате. —Нет, больше не Вививилки, —резко говорил Арама, чуть ли не шипя. —Теперь этот.... Джон Дейви Харрис. Думаю это подходит.       Старая игра становится его отдушиной так же как и зрители, которые в большинстве своём видят только его, а не какую-то копию Лололошки. (Сменить шарф на своём персонаже Арама так и не решился. А потому, оставит его как напоминания того, что из нечто старого можно сделать новое. ) "Копирка Лололошки"—писали хейтеры и Араме хотелось вмазать им в рожу.       Но он терпел, растягивая губы в ядовитых улыбках, смотря своими серыми блеклыми глазами в камеру. Пусть, ему всё равно.       Но зависть и ненависть —это всё о нём.       Зависть и ненависть —он сам. И этого уже не исправить. Эти чувства взращивали в нём годами, делали их его частью, а потому от них не сбежать. Их лишь и можно лелеять и подпитывать.       Зависть и ненависть живут в его душе, даже тогда, когда он давно должен был забыть об этих чувство, не смотреть даже изредка на канал брата, не вспоминать прошлое и не сравнивать себя.       Но он всё так же не может пересилить себя. Он может лишь забываться в тянущих мрачных днях за компьютером, с кружкой кофе под боком и бессмысленной весёлой болтовнёй со всеми подряд. —Да, я решил поменять образ. Белый костюм больше идет. Ну знаете, это как новая полоса в жизни,—смеётся он и тут же морщится, замечая комментарий " Ты выглядишь,как смерть ,чувак, тебе бы поспать. "Но это выражение тут же меняется, когда он прыскает в кулак широко почти безумно ухмыляясь. —и это говорит мне некто смотрящий мой стрим до пять утра. Я больше скажу, все зрители которые собрались здесь явно страдают от бессоницы. Признавайтесь. А потому ,чел, иди к чёрту. Если я смерть, бойся того, что я могу прийти к тебе.       Он любит свою маленькую, немногочисленную аудиторию.       И он точно знает, что Рома тоже смотрит его стримы.       Однажды он видит его никнейм в чате. "ООО, смотрите Лололошка тут " "Да ну нахуй. Правда что ли" "Привет Лололошка. Я тебя люблю! " "Да не, Джон лучше. Если бы он снимал прохождения я уверен, что этот чертила был бы той ещё занозой в заднице"       И чат просто взрывается.       Арама же прикусывает губу, прикрывая на миг глаза. В его груди разливается раздражающее, холодное чувство ревности.       Потому что смотреть должны были на него и говорить о нём. Но он терпит, не в силах ничего с этим сделать. Ему должно быть все равно... Но это не так. —Сюжетные прохождения? —удивлённо спрашивает Арама, смотря в чат, —не, я не думаю, что будет такой сценарий какой бы мне понравился. Просто спасать миры слишком скучно. Что? Не пишити спам! Спамеров отправлю в бан! "А если бы тебе написали сценарий который тебе бы понравится?"—Кто-то пишет в чате.       Арама усмехается. —Я придирчивый человек... Но было бы забавно на это посмотреть, —а после резко кричит, подскакивая со стула. —сука, он убил меня! Вот же ублюдок.       И ведь кто бы мог подумать, что реально напишут.       И кто бы сказал ему что в его чёрном сердце будет полыхать эта сраная любовь к этим наивным оболтусам. Пусть это и любительский сценарий, но он его сохраняет себе. Как трофей. Как предмет гордости. Как предмет того, что его заметили.       Он снимает это небольшое пятисерийное прохождение из чувства уважения и благодарности, а ещё скрытого восторга.       Но на сюжетные прохождения он так и не переходит.       Перед глазами всё ещё стоит уродливая "копия Лололошки".       А ведь и правда, недаром же даже родители его назвали просто странным непонятным Арама. Кто вообще зовёт своих детей так? Они, что прикольнуться решили?       Из-за этого имечка над ним частично смеялись в школе. Называя его прсото "Рома номер 2".       Быть тенью — казалось бы его проклятье.

***

      Видеть Рому вживую... Странно. Арама и может только смотреть на знакомо-незнакомое лицо, с привычными и родными голубыми искрящимися глазами. Только и может смотреть на то, как брат взволнованно поджимает губы, как сжимает пакет в руках и не решается пройти дальше... За порог. Хотя, не то что бы Арама его пропускал, как приклеенный стоял, да смотрел. —Как ты меня нашёл?—выходит сухо, слишком скованно. Арама кажется, что и вовсе он ничего не сказал, а лишь подумал.       Но брат неловко отвёл взгляд, почесал затылок и вновь взглялнул на него ласковым взглядом. От этого взгяда сердце его быстро забилось, потеплело. —Андрей рассказал.       Арама невесело усмехается. Вот же чёртов Андрей. Он ему это припомнит, обязательно припомнит... Как увидит. —Ну проходи.       Он резко разворачивается на пятках, сутулясь проходит на кухню ставя чайник. Лёгким движением бросает заварку в одну из кружек, во вторую насыпает большую ложку кофе. Арама может слышать, как брат неловко ерзает, как скрепит стул, как он легко садится на него, шурша пакетом и ставя, что-то на стол. По видимости торт.       Арама безразлично смотрит на чайник. Смотреть на брата отчего-то слишком больно и тоскливо. Они не разговаривали два года, не виделись столько же. В сердце его трепещет тоска, вязкая, но что более важно —боль. Он всё вспоминает опять. И ему вновь всё так же невыносимо тошно и больно. То ли от себя, то ли от Ромы.              Он наконец вздыхает, наливает в кружки вскипевшей воды и ставит на стол, присаживаясь на противоположную сторону. И смотрит, просто спокойно смотрит, не выдавая ни своих чувств, ни своего волнения, ни горечи. —Ты отощал, —говорит Рома и тут же ежится. Точно бы сказал он что-то не так. Арама лишь пожимает плечами, это правда которую он видел каждый день в своём отражение. Не на что обижаться.... Только не на это. —Я очень переживал о тебе. Но ты... Перестал разговаривать, приходить на семейные праздники, от тебя остались только редкие стримы, —брат глубоко вздохнул. —Если тебе нужна помощь, только скажи. Я помогу тебе. Деньги не проблема.       Арама видит,как брат обводит глазами его убогую старую кухню, как скользит взглядом и по нему, задерживаясь на лице, а после и руках. Одним словом на единственных открытых участках кожи.       Ему нужно разозлиться на него... Или испытать догожланное счастье. Но он не испытываете ничего. —Мне не нужна ничья помощь. Я справляюся. Так же как и всегда... Так же как и все эти несколько лет, —он ядовито усмехается, откидываясь на спинку стула.       Сейчас он не хочет вспоминать ни те моменты , когда Рома, увлечённый своей жизнью, всё реже и реже стал смотреть в его сторону. Как всё реже приглашал гулять вместе с его друзьями, как реже заходил к нему в комнату, реже звал вместе поиграть или что-то снять тоже вместе, тогда когда у них давно появилось два компьютера: Ромин и просто общий. Он не вспоминает о том, как его сообщения долгое время висели в непрочитанных, как отец и мать реже называли его по имени. Обходились лишь коротким "мальчишка", точно пытались вычеркнуть его из жизни.       Он не говорит о том, что пытался поступить на программиста несколько раз. И всё эти разы у него не удавалась, то потому что блатных много, то пототому что цена за обучение была для него слишком велика. Он бы не потянул его тогда...а может и потому, что ну откровенно говорят он не такой умный. Но что уж теперь гворить...теперь ему это обучение в общем-то и не нужно. Он перебивается своими несколькими подработками и стримами, на которых иной раз приходит хорошенькая сумма. В свободное время он может заниматься своими делами —изучать кода самостоятельно. Ему не нужно образование, просто потому что теперь в нём нет смысла. Его жизнь не станет ярче. Она останется такой как и была.       Он не говорит, что в какой-то момент начал завидовать ему чёрной завистью. Что в какой-то момент он запоминает это мерзкое мрачное чувство разочарования прокручивает его в своей голове, насильно запоминая. Просто потому что ненависть помогала ему двигаться вперёд. Потому что ненависть всегда легче чем любить...       Он не говорит о том, что последний семейный праздник ему запомнился слишком хорошо. Тогда Рома опаздывал и не видел, как разгневанный отец ударил его, как ещё более взбешённый он сам опрокинул тарелки, как кричали они друг на друга ровно до тех пор пока ему не плеснули на руки кипяток. И все замолчали сразу. Арама от боли и шока, отец... Да черт его знает от чего. Тот вечер семьи стал для него последней каплей. —Если я обуза и бездарность, то зачем вы меня рожали?—холодно произнёс он прежде чем громок хлопнуть дверью..       Он не говорит ни о чем из этого, лишь ухмыляется пустой безрадостной улыбкой. —Они сожалеют, —вновь говорит брат.       Арама жмёт плечами. —Поздновато на старость лет опомнились. Мне эти сожаления ни к чему. Зла я им не желаю, но всё ещё не люблю их.       Рома молчит,да вздыхает, медленно помешивая в кружке чай. Тишина окутывает кухню и тут же становится неловко. Но только не для Арамы. —Мы с командой хотели сделать эксклюзивный выпуск с одним из блогеров. Я хотел позвать тебя. Как в старые добрые времена. —Исключено. —Арама, —до его руки пытаются дотронуться, сжать холодные пальцы, но он отдергивает её, тяжело выдыхая. —Мне плевать даже если я сдохну с голоду. Но деньги мне не нужны и известность мне тоже не нужна. Не за счёт тебя. Я думаю тебе пора, становится поздно. Предложить остаться у себя я не могу, у меня всего лишь один не раскладывающийся диван и ковёр.       На прощанье он получает новый Ромин номер и просьбу звонит ему хоть изредка.       Уже ночью, когда он проводит стрим, ему присылают кругленькую сумму. Он даже не хочет знать от кого именно. Эти деньги,собственно говоря,он отправляет в приют просто потому что он слишком горд что бы принимать подачки.

***

      Образ Джона Дейви Харриса отточен до идеала. Этот образ хитёр, самолюбив, умён. Этому образу не нужен никто. И этот образ у которого нет проблем в реальной жизни. "Даааа. Вививилка стримит" —Прошу вас обратить внимание, что я - Джон. Вививилки больше нет, —скалится он, разглядывая на экране свиток в руках персонажа.       "Почему ты больше не снимаешь с Лололошкой? Было весело смотреть на вас. " —Потому что у нас давно свои дороги, он снимает сюжетные летсплеи, я просто стримлю карты.       В чат сыпится куча грустных смайликов среди которых он выцепливает взглядом: "что.. Джон снимал раньше с Лололошкой?" "Да, они братья"" "ДА БЫТЬ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ! "       Арама смеётся с этого виртуального шока своего нового зрителя. — Да, да, да, но это в прошлом, — повторяет больше он для себя.       Только вот как бы жизнь его не налаживалась, как бы не ощущал он долгожданный покой, играя.... Порой бывали пасмурные марчные вечера, где был только он и всё тот же монитор с его персонажем.       В таки дни он бесцельно бродил по миру, вяло думая о том, какую можно было бы пройти карту... Даже однажды задумывался на счёт того чтобы начать снимать сюжетные прохождения, как брат. Но эта мысль быстро исчезла так же как и появилась. Как брат ему не хотелось быть, не хотелось быть просто его тенью, так же как и в детсве. Просто его заменой и обычной копией. Не хотелось даже думать о таком течение обстоятельств. Да и не то что бы вообще у него были деньги на это. Хотя, он уверен, из его зрителей нашлись бы альтруисты решившиеся взяться задаром за такую идею, лишь бы он только начал снимать что-то более глобальное.       Но он остаётся при своём мнение. Снимает небольшие сюжетные карты с лёгкой прокачкой навыков и характеристик персонажа на стримах. Стримы позволяют ему вживаться в роль, не сидеть за монтажем долгое время просто плыть по течению. И даже,кажется , прокачивали его актерские навыки.       Но мысли о семье—всё ещё яд. Особенно в такие апатичные вечера.       Арама тяжело выдыхает, трет переносицу, смотря на часы в углу экрана. Три утра. Меньше чем было вчера.       Персонаж смотрит в камеру, своими янтарными глазами и не отводит взгляд.       Арама лишь усмехается. —Что смотришь, не спал я еще. Не потому что работы было много, а потому что Бессоница, —и это уже выглядит как шиза, но ему плевать. Это даже забавно. Забавно, что у него нет ничего кроме всратой жизни и компьютера.       На миг ему кажется, что персонаж на экране хмурится. Вот дела, реально же от недосыпа крыша едет. Тогда нужно попытаться уснуть.

***

      Родители постарели. Теперь это отчётливо видно при ярком свете продуктового магазина. Оба поседели, осунулись. И в обоих больше не ощущается той грозности и строгости, что была всегда. Того едкого пагубного призрения, что ощущал он постоянно, только стоило бросить взгляд на гладкое холодное лицо матери или же на суровое отца. Теперь оба не выглядят такими холодными, такими грозными... Теперь оба просто старые, разнеженные жизнью.       И смотря в их тусклые голубые глаза Арама не испытывает ничего, кроме раздражения и боли. —Арама, мальчик мой, —ахает мать, прикрывая руками рот.       Отец же печально сводит брови к переносице, ещё более тоскливо осматривает его фигуру... И ему даже не нужно знать о чем он думает. Но вместо ожидамых слов отец говрит: —Ты давно не навещал стариков. Мы все очень скучали по тебе.       Он кривится, сжимая руки в кулаки. Как же, скучают. Это не они ли его гнали в зашей каждый раз, сбрасывали трубки просто потому что были заняты и не ставили его ни во что? Не они ли говорили , что потратились на него слишком много, а потому теперь ему нужно заботиться о себе самому не они ли сказали ему , что он обуза?       Все воспоминания вспыхивают огнём, полыхают. —Поздно спохватились, —только и говорит он хриплым, обессиленным голосом.       Боль горящая в груди была слишком велика чтобы спокойно смотреть им в глаза.       В глаза Ромы смотреть было просто тоскливо, в глаза родителей —больно.       Ему всё равно, он уже давно взрослый мальчик. Давно уже не ребёнок, надеящийся получить толику внимания и тепла, а больше признания от родителей. Он взрослый уставший и морально убитый человек, ему не должно быть больно.       И ему не больно. Эта встреча лишь подкидывает дров в костёр ненависти и презрения.       Ему не больно—просто омерзительно. А потому, он лишь криво ухмыляется, щуря свои серые холодные глаза, точно остриё кинжала, поблескивающее в лунном свете и разворачивается на пятках, медленно, сутулясь ступая прочь из магазина, так ничего и не купив.       Ему плевать на обеспокоенный возглас матери, на крик отца. Ему плевать, он натягивает капюшон на свои лохматые непричесанные волосы и ступает прочь по мокрым мрачным улицам Питера.       Видно нужно было уезжать в другой город, чтобы не бередить старые раны. Но Питер слишком ценный для него, слишком любим.       Квартира его встречает привычной мрачной и тишиной. Он хмыкает, скидывая кросовки и мокрую толстовку. Не смотрит в зеркала, не расчесывается, лишь быстро переодевается в домашнюю одежду: в другую мрачную толстовку и чёрные спортивные брюки. А после идёт к компьютеру. Пообщаться со своей безбашенной и немногочстиленной аудиторией кажется сейчас лучшим вариантом, тем что может залатать вскрывшиеся раны. "Джон, ты сегодня рано" "День был хреновым, а твой стрим спасасет его" "Чувак, ты выглядишь слишком бледным... Ещё хуже чем смерть" —Встретил родствеников, —кратко говорит он, усаживаясь в кресле удобнее. "Родственики отстой" "Особенно когда приходиться сидеть с их детьми. " "Да да да да, дети —ад"       Арама ухмыляется шире, ощущая,как постепенно боль исчезает из его сердца. Но всё ещё не до конца. Боль будет жить там вечно, пока живы его воспоминания.       Он насмешливо думает о том, что раньше его поедом сжирала зависть. Сейчас зависть, конечно, всё ещё есть, но теперь на её место пришла тоска и злоба. И только исходя из этих ощущений хорошим человеком ему не быть. Эта мысль его веселит ещё больше.       Потому что ,в самом деле, родители всегда говорили, что он злой и завистливый.       А потому, если он всё ещё не может простить их, считается ли этот злом? Арама думает, что да. —Ну что, черти, предлагаю вам пройти новую хоррор карту от зрителя. "ООО, круто" "Да ну не, не интересно смотреть на них, у Джона лицо слишком холодное даже когда он пугается. Вот у Лололошка другое дело. " "Ну да, за его испугом весело наблюдать.. Ну или слышать его" "Хоррор карта! " —О, нет, мне плевать, играет в хоррор карту и всё.       Они играют в этот ужастик до самой поздней ночи. И вся тревога наконец уходит, превращаясь в едкое омерзение, кислотой скапливающееся во рту. —Да ну какое-то чёрта это хрень меня убила! —орёт он в экран. "Ахахпхп.Вот наш добрый Джон" "Его злость отельный вид исксства" "Не у меня одного проблемы с гневом. радует."       Игра действительно помогает ему прийти в себя. Не впадать в то тоскливо мрачное состояние, что раньше. По-крайней мере всё было так до одного едиственного сообщения с донатом.... И Все бы ничего, если бы он не увидел кто именно ему его послал. И гнев вновь кипит в его жилах. Да как он смеет! Как он смеет бросаться своими грошами, позоря его перед ЕГО же зрителям. Сколько раз ему нужно говорить о том, что не нужна ему эта сраная жалость. И сам брат ему больше не нужен. "Ты выглядишь уставшим"       Только это ссаная забота ему больше не нужна. Ни теперь, когда он больше не принадлежит их семье. "Оаоаоаоа. Это Лололошка" "Привет, Лололошка! " "Он кинул донат снова. ... Вы видели какой! " "Сразу видно, любит брата"       Арама невидящим взглядом смотрит на эти сообщения, ощущая как свет воображаемых софитов вновь исчезает с его тощей неказистой фигуры. Как этот свет зажигается для более главной звезды этого театра.       Он мимолётно думает о том, что театральная сцена жизни никогда ему не принадлежала. Всегда было так. Появляется Рома и зрители смотрят на него, свет горит только для него. Появляется Рома и он больше не нужен. Да и кому нужна эта жалкая замена? Арама—всё ещё тень. И это до сих пор больно.       Он выдыхает, скованно ежась, встречаясь глазами со своим персонажем, точнее с его чёрными линзами. Почему-то в этом момент казалось, что он смотрит на него. Действительно смотрит, вот так вот просто и по человечески. Точно не персонаж это, а реальный человек.       Арама кривится, читая чужие собщения, да думает о том, что Рома знал, что не нравится ему такое внимание... Только из-за него. Не нравится ему, когда тот появляется на его стримах, тем более когда донатит. Если бы желал помочь, создал бы новый аккаунт. Но не унижал бы его перед всеми, не делал из него посмешище и вновь , не затмивал собой.       От таких мыслей хотелось вырубить стрим скорее, уткнуться в свои ладони и не думать ни о чем. А ,быть может,хочется наорать, разбиться что-нибудь, только бы эта никчемная вспыхнувшая зависть и отвращение ушли прочь.       Но это чувства с которыми он живёт слишком долго.       Он выныривает из своих мыслей только тогда, когда в чате мира появляется надпись: "Создатель, вы желаете пойти со мной? Туда, где вас будут ценить."       Арама моргает, перечитывая надпись ещё раз, в груди разлился интерес от неожиданного поворота, какое-то странное родное тепло, пугающее своей неожиданностью и в то же время манящее. Обдумать хорошенько ему не удаётся, потому что экран покрывается зелёными виртуальными трещинами, а после из него резко выныривает рука в белом аккуратно выглаженном рукаве, сама она была бледной, изящной, без единого шрама, если не считать одну длинную полосу идущую вдоль ладони. Он вздыхает, дергаясь, когда рука становится ближе к нему. Сердце колотится неожидано громко, страшно. Но страшнее от того, что на шизофрению это не похоже, рука кажется слишком реальной.       Рука не шевелится терпеливо ждёт его ответа.       В его голову ползёт воистину сумасшедшая мысль. Эта мысль ему кажется слишком таинственой и хорошей. Он на самом деле и не думает особо, просто хватается своей бледной болезненной рукой за протянутую. Чужие пальцы осторожно сжимают его ладонь, легко проходятся большим пальцем по костяшкам и резко дёргают на себя.       Арама успевает лишь испуганно вздохнуть, прежде чем упасть неизвестно куда... Прямо в тёплые руки кого-то.       Стрим же продолжает идти. "Это был какой-то спецэффект? " "Вышло круто" "Я что, не один видел, как Джону протянули руку.... А потом он бац... "" "И на сотни золотых искр разлетелся" "Жесть" "Чувак,это была впечатляющая шутка. Сразу видно —растёшь." "Да да да, но я бы всё ещё хотела увидеть продолжение карты" "Эй" "Почему-то мне от увиденного стало тревожно" "Почему Джон не выходит?"       Стрим шёл ровно до тех пор, пока не закончилось назначенное время. Всё это время обеспокоенный и уже не на шутку испуганные зрители писали в чате и верно ждали его.