Бесполезность плоти

      Сколько похожих бесед состоялось между ним и доктором Лектером? Джек не мог припомнить точное их количество, однако помнил другое: ни один из прошлых разговоров не протекал так тяжело, как этот. Речь Джека страдала какой-то обрывистостью; да и внутренний голос голос запинался, сотворяя полный хаус в голове. Кроуфорд не мог собраться с мыслями, и зловещий факт того, что сейчас перед ним и доктором разгорались не угли камина в гостиной последнего, а сумасшествие Уилла Грэма, пока что запертое в неподвижном, обезвреженном самим Джеком, теле, — да, этот факт заставлял Джека ощущать себя таким беспомощным… Подобные унижения и слабость перед судьбой он испытывал разве что рядом с Беллой, чахнувшей от рака.       Безумие Уилла оказалось невероятным в своей прогрессии и безжалостным ко всем. Именно, безумие — ничем иным Джек не мог (да и не хотел) объяснить себе кошмар минувшей ночи.       Итак, их диалог с Ганнибалом делился на отрезки долгими паузами, инициатором которых всегда был сам Джек. Он вынужденно признавался себе, что, несмотря на опыт и насмотренность, не мог оправиться от произошедшего; обонятельные рецепторы всё ещё хранили на себе запах крови его коллег… его друзей. Как он мог это допустить?.. Нет, все его старания, строго и деловито формулировать вопросы, которые требовалось задать Ганнибалу, не оправдывали себя. Джек отмечал, что его собственному тону будто бы не доставало веры — веры, что ответы на те вопросы помогут хоть сколько-нибудь упорядочить тот самый хасос в его кипящей голове.       Когда же Джек нашёл в себе силы заговорить после очередной паузы, он не стал скрывать своего недовольства в сторону собеседника:       — Зачем Вы отправились с ней в Миннесоту?       Поддался мании Кей, повёз её в Миннесоту, предварительно не уведомив о том её начальство, — такая безответственность была несопоставима с образом Ганнибала Лектера, которого знал Кроуфорд. Тем не менее, доктор поступил так, как поступил…       Однако же, больше всего Джек, вероятно, досадовал на обыкновенное стечение обстоятельств, в силу которых они все, включая Уилла и Кей, не вовремя собрались в доме Хоббса; возможно, худшего удалось бы избежать, если бы только хотя бы один из тех двоих припозднился.       — Кейтлин не давала покоя неясность обстоятельств смерти Эбигейл, — с сопереживанием отвечал Ганнибал. Джек предсказывал его стремление разделить на двоих ответственность за случившееся, но не мог определиться: смел ли он принимать инициативу Лектера, мириться с ней? — Вы помните, Джек, она отказывалась соглашаться с виновностью Уилла. Я хотел ей помочь… помочь обоим.       — Не удалось, — сурово и одновременно с горькой иронией отсёк Кроуфорд; его естественно-низкий голос опустился ещё ниже, до каких-то несчастливых нот — глубокого, объёмного звучания тромбона. Джек злился, и злость на Лектера множила злобу на самого себя.       Пожалуй, Кроуфорд мог бы позволить себе малодушно распять психотерапевта: — за то, что тот не досмотрел; за то, что тянул с донесением; за то, что понадеялся… неизвестно на что!.. Но власть правды всегда представляла особую ценность для Джека, и он не желал подвергать эту власть сомнениям — даже во благо собственному благополучию. Не Лектер принудил Уилла и Кей работать друг другом, а он — Джек —, только он… Лучше бы эти двое никогда не пересекались.       — Вы правы… Моё упущение.       Откровенное признание Ганнибалом того, что его участие во внутренних делах бюро было неудачным, несомненно, тронуло Джека — особенно теперь, когда один за другим люди, с которыми он ощущал душевную близость, несмотря на все распри, оставляли его; теперь, когда он по-настоящему нуждался в мудром друге. Но формально за случившееся по-прежнему предстояло отвечать одному Кроуфорду, — нет, не одному —, его отделу тоже.       — Вы знали, что её опека над Эбигейл Хоббс начала выходить за рамки закона? — глупый вопрос (они все, если не знали, то догадывались), тем не менее, Джек его задал.       — Разумеется, я замечал, что отношения Кейтлин и Эбигейл начали обретать характер привязанности, однако то же было неоднократно замечено и Вами, Джек… — значит, глупость того вопроса была очевидна и доктору. — Стоит добавить, что привязанность та не была односторонней. Эбигейл тянулась к агенту Эрли не меньше — ручаюсь, Джек, это не было манипуляцией, как Вы предполагали.       Предполагал не только он, но и Алана Блум…       — Почему Вы так решили, доктор? — Кроуфорд впервые за разговор оживился по-настоящему.       Несмотря на грусть в голосе, Ганнибал признался достаточно легко:       — Мне, как своему законному опекуну, она так и не раскрыла своего участия в преступлениях отца.       Джек хмыкнул цинично. Доктору Лектеру совершенно не было нужды озвучивать своё признание. Джек знал наверняка: откройся Эбигейл Ганнибалу, последний донёс бы новую информацию до самого Кроуфорда — пусть с опазданием, но доктор бы точно не стал тянуть с правдой до самого конца, в отличие от Кей, которая в упор не видела опасности, что была ценой её молчания. «Теперь всё изменится», — подумал Джек.       — Жаль, что Эбигейл открылась не Вам, — вслух поддержал он, следом поворачиваясь к психотерапевту, и продолжил, когда тот ответил выражением чинопочитания на его придирчивый взгляд. — Как Вы считаете: почему Кей отрицала доказательства её гибели?       Джек видел, что его вопрос привёл Ганнибала в небольшое замешательство, но не стал отступать; в конце концов, доктора Лектера пригласили именно затем, чтобы он объяснял вещи, которые не мог объяснить никто другой.       Ганнибал беззвучно вдохнул, складывая руки на скрещанных ногах, и наконец созрел с ответом:       — Вы рассказывали о её сестре — полагаю, причина в ней…       — …Погодите, доктор… — растяренно остановил его Джек и непроизвольно вытянулся в своём кресле. — Кей и раньше участвовала в расследованиях, жертвами в которых фигурировали девушки возраста Эбигейл и младше. Ни одну из них она не ассоциировала с погибшей сестрой.       — Возможно, дело не столько в Эбигейл, сколько в самой Кейтлин. Думаю, в ней пробудились новые потребности — задолго до того, как Вы предложили ей вернуться, потому она так скоро приняла это приглашение.       — Что за потребности?       — Ощущать свою принадлежность к чему-либо… В данном случае — к судьбе Эбигейл.       — Хотите сказать, что она устала мириться со своим одиночеством? — смутно предположил Джек. Ганнибал увёл в сторону задумчивый взгляд и долго молчал, чем вынудил Кроуфорда сдаться. — Просто ответьте: это можно исправить?       — Я бы предпочёл пока что не делать прогнозов, — тактично уклонился психотерапевт; Джек не мог не согласиться с ним. Всё, что так или иначе касалось Кей, сложно было спрогнозировать.       — Хорошо… — вновь уступил Джек. — В каком состоянии она была, когда пришла к Вам? — его формулировки внезапно сделались осторожнее; интонация утратила всякое настроение.       Бессмысленно было надеяться, что для кого-то осталось тайной прошлое Кей, в котором, к сожалению, нашлось место и для наркотиков. Однако Джек всё равно не решался говорить об этом открыто, даже при Лектере. Оставалось общаться полунамеками — если же Ганнибал их не поймёт… Джек был бы успокоен, как минимум, тем, что не сболтнул лишнего, усугубляя положение Кей.       Ему снова вспомнились события в доме Грэма, и эти воспоминания заставляли его жалеть о том, что он тогда отпустил Эрли. Но, признаться, ему так хотелось с головой окунуть её в последствия её же упрямого непослушания… Мог ли он догадываться, к чему это привидет? Куда она отправилась после всего? Что делала?.. Джек не знал, что с ней было потом, но предполагал худшее, потому как в своём обычном состоянии Кей бы ни за что не просила помощи у Лектера, — по крайней мере так думал Джек. Ганнибал же доказывал обратное:       — Она была абсолютно трезва, Джек… однако очень подавлена.       Джек понял, что умолчать о неприятном наблюдении не выйдет.       — Врачи, оперирующие её, сказали, что на её руке были следы от шприцов.       — Это следствие моей самодеятельности, — без промедлений ответил доктор и продолжил объяснение: — Как я уже сказала, Кейтлин находилась не в лучшем эмоциональном состоянии. Она была близка к истерике. Мне пришлось вколоть ей успокоительное, с её позволения, разумеется.       — Это лишний раз доказывает, что она была не готова к поездке в Миннесоту, — недовольно подытожил Кроуфорд. Тем не менее, слова доктора Лектера немного успокоили его, да и анализы не выявили наркотиков в крови Кей.       — Я понимаю её раскаяние… и разделяю его, — меж тем флегматично говорил Ганнибал. — Мы все оказались заключены в одну цепь: подобно костяшкам, невольно толкали впереди стоящего, — слова его неприятным эхом отдавались в голове Джека, который видел себя той самой фигурой, что запустила падение остальных. — Я считаю, что не выполнил своих обязательств перед Уиллом и Кейтлин.       — Они — не Ваши жертвы, доктор, — отрезал Джек, находя в себе силы поддержать Лектера.       — И не Ваши… Но одна — жертва другого.       Мрак заполонил всё вокруг Джека. Он двинулся дальше по коридору — туда, откуда его влекли к себе лучи искусственного уличного освещения, проникающие через кухонное окно дома Хоббса… Лучше бы он оставался во тьме.       — На своём веку я повидал людей, изуродованных этим миром. Я видел много отвратительного и ужасного, но такого — никогда… никогда… — делился Джек, испытывая непреодолимое доверие к Ганнибалу; он ощущал себя человеком, осознавшим, что уродливая реальность неподвластна ни его мудрости, ни практическому опыту, ни уму. — В самом начале я просил Вас по возможности не провоцировать Кей, впрочем, как и Уилла. Но, если с последним я допускал, что от сильного давления он захочет оставить группу, то с Кей… — Джек с пол минуты молчал, будто бы не был уверен в том, хотел ли говорить дальше. — Я опасался агрессии с её стороны — того, что она, в том числе, коснется и Вас.       — Понимаю. Эти импульсы вполне характерны для Кейтлин. Я был аккуратен с ней, по крайней мере старался…       Джек, не специально, но практически не слушал Ганнибала, вновь размышлениями погружаясь глубоко в свою вину.       — Если бы тогда я хотя бы на миг допустил вероятность… такого, — Кроуфорд усталым, но в то же время тревожным взором обвел всю палату; глаза его к концу путешествия остановились на Лектере — тот, в отличие от собеседника, с предельным вниманием выслушивал Джека. — На месте Уилла была бы Кей — только так… но не наоборот.       Однако «наоборот» было реальным, а его ожидания — бесполезными. Болезненно-поражающим для Джека оказалось именно то, что роль пострадавшего выпала Кей — этого предположить он не мог. Поменяй их с Грэмом местами, — всё было бы куда логичнее. Но они будто бы все очутились в небезызвестной Стране чудес, где законы реальности переворачивались с ног на голову, а логика высмеивалась. Да, это он — сам Кроуфорд был смешен. Уилл никогда не был образцом стабильности, но признание, что его друг был способен на необоснованное членовредительство, давалось Джеку слишком тяжело…       — Похоже, я догадываюсь, о чём Вы думаете, Джек. Не корите себя, что сделали их напарниками. Уилл и Кейтлин, несмотря на выраженные различия, симпатизировали друг другу. Между ними не могло быть личных конфликтов… Справедливо говоря, их и не было. Вы знаете: Уилл целился отнюдь не в Кейтлин.       — Но она Вас прикрыла, — уточнил Кроуфорд.       — Да… — Ганнибал с горькой полуулыбкой упустил голову едва ли не на самую грудь.       Джеку меньше всего хотелось, чтобы доктор винил себя в том, что под пулю попал не он… Однако у Кроуфорда было своё представление о его спасении — это спасение попросту не должно было случиться.       — Не поймите меня неправильно, доктор Лектер. Никто из вас двоих не должен был пострадать, но… согласитесь, то, что сделала Кей, нетипично для неё. Не в моих интересах озвучивать некрасивую правду о ней, но нам обоим она известно: Кей не из тех, кто добровольно заслонит собой кого бы то ни было.       — Что ж… — Ганнибал коротко прочистил горло; Кроуфорд заметил, что из-за всех негативных эпизодов, которые они переживали вновь и вновь, анализируя случившееся, голос самого Лектера немного сел, как при болезни. — Признаться, я был о ней того же мнения… Эта предвзятость в отношение Кейтлин теперь не даёт мне освободиться от чувства вины. Если бы я знал, что такие поступки с её стороны возможны, я бы не позволил ей приблизиться к нам с Уиллом в ту ночь.       — Я верю, доктор, верю…       Тело Кей по инерции подалось назад — к счастью, в руки доктора Лектера, стоявшего аккурат позади неё. Ганнибал осторожно опустил Кей на пол. Её кровь тогда показалась Джеку необычайно густой и чёрной, словно бы вместо неё у Эрли по венам лениво перемешалась тягучая смола, и лишь из раны она извергалась губительно быстро.       Подстрелянный Уилл что-то шептал в своём помешательстве; набор издаваемых им звуков повторялся, но Кроуфорд не смог их сложить в понятную речь. Он замер посреди кухни, испытывая, раздирающую на двое, растяренность; поочерёдно глядел на своих подчинённых… на друзей. Он был уверен, что, стреляя в Грэма, не задел жизненно важных органов, потому решил присоединиться к Лектеру, опустился на пол рядом с ним и Кей, торопливо сообщая:       — Медики прибудут через пару минут.       Холодный взгляд Ганнибала, что тогда вонзился в Джека, показался ему странным, но длился он не дольше секунды — к тому времени умелые руки доктора уже сжимали шею Кей с необходимой силой, накрывали собой пульсирующее ранение, тем самым предотвращая ещё большую кровопотерю.       Кей каким-то бессознательными жестами цеплялась за кисти Ганнибала. Джеку, в иступлении наблюдающему за ней, было непонятно, чего именно она хотела: прижать его ладони плотнее к себе, или же убрать их — последнее было абсурдно.       — Держись, Кей… — не своим голосом тогда твердил Джек, пытался поймать её взгляд, но мутные, сделавшиеся почти синими, глаза игнорировали их с Лектером.       — Она не дышит, — внезапно объявил Ганнибал; его выдержка самому Кроуфорду показалась нечеловеческой.       Опомнившись, Джек заметил, что Кей больше не хваталась за доктора; руки её обессиленно сползли на грудь; распахнутые губы замерли в бесчувствии — на них сохранились следы недавних бесплодных попыток впустить внутрь кислород.       Под строгим руководством доктора Лектера они с Кроуфордом поменялись местами. Одной ладони Джека хватило, чтобы обхватить шею Кей едва ли не целиком. Он тревожно, но беззвучно отсчитывал секунды до прибытия медиков, пока Ганнибал, разом сбросивший с себя мешавшие пальто и пиджак, производил реанимирующие действия…       Джеку не хотелось вспоминать ту ночь — те две, обещанные им, минуты и мрачное ожидание, которое проходило в мучительном напряжении.       — Знаете, доктор, — задумчиво говорил он, — несмотря ни на что, я считаю удачным то, что Кей прикрыла Вас, — Джек понимал, что сказанное им было несправедливо, как минимум, по отношению к его подчинённой, однако врожденная практичность диктовала ему свои приоритеты. — Поменяй вас местами, мы с Кей, вероятно, не смогли бы оказать Вам столько же качественную первую помощь, которую оказали ей Вы, — твёрдо заключил Джек, удаляя от себя излишнюю сентиментальность.       — Это была взаимопомощь, — мягко дополнил Ганнибал. — Она спасла меня, я — её… Побуду с ней.       Поднявшись, Лектер дружески расположил руку на плече Кроуфорда, как бы пытаясь напоследок ещё раз выказать свою поддержку, но Джек не спешил отпусть доктора:       — Произошедшее с ней — то, что она едва не скончалась там же, где была убита Эбигейл Хоббс —, насколько сильно это повлияет на Кей? — спросил он.       — Увы, некоторые последствия этого рокового совпадения, действительно, неизбежны, — деловито отвечал Ганнибал, попутно поправляя свой, аккуратно сложенный на логтевом изгибе, пиджак. — Джек… — со странным, личным выражением протянул он. — Не стоит преждевременно беспокоиться о её психологическом состоянии. Впереди долгая реабилитация… Помните, Кейтлин уже приходилось бывать на грани между жизнью и смертью — это тревожный опыт, но он пригодится ей в будущем.       — Спасибо… — беспокойство Джека ничто не могло унять, но то, что рядом был специалист, к совету которого он всегда мог прибегнуть, укладывало свежую почву под ногами Кроуфорда вместо утраченной.       — Надо признать, уже никто из нас не будет прежним, — у выхода добавил Ганнибал, после чего покинул палату Уилла. Но лишь для того, чтобы посетить соседнюю.

***

      Новый Уилл Грэм — так его назвала мисс Катц. Откровенно говоря, новое прозвище вдохновило Ганнибала. Он пролистывал безвозвратно ушедшие дни, словно фотографии в старом альбоме; вспоминал, сколько ресурсов было пожертвовано на то, чтобы Уилл смог увидеть его, проникнуться им и вдоволь напиться его видением мира — последние два пункта ещё не были реализованы до конца, но Ганнибал знал, что теперь не отступит. Итогами жизненного периода, который познакомил его с двумя людьми, заставившими доктора несколько иначе ощущить свою жизнь, он и без того был доволен.       Что ж, талант Уилла множество раз оправдывал внимание Ганнибала. Но сам Ганнибал, до этого слишком занятый контролем над другим, только теперь задумывался, что значило для него — быть Уиллом Грэмом… Да, отныне, когда его друг был далеко, и в заточении, вероятно, проходил самый важный урок в своей жизни, Ганнибалу только и оставалось, что довольствоваться редкими свиданиями, а всё остальное время — воображать присутствие Уилла рядом с собой.       Месяц, проведённый почти что в одиночестве, приводил доктора к умозаключению, что того самообмана, которому он осознанно отдавался, было едва ли достаточно… Не тоска, но неимоверная скука делала тишину в его кабинете чужой… Ганнибал прогнозировал, что в скором времени всё должно было измениться. В недалеком будущем их ожидали судебные разбирательства. Джек делился, что все эти недели только и думал над тем, как избавить Уилла и свой отдел от неизбежного покарания. Созерцание его бессмысленного самопожертвования — вот, что могло бы развлечь доктора, пока его основные проекты были приостановлены.       В один день, ожидаемо, поступило приглашение от того же Кроуфорда. Присутствие на месте очередного преступления стало для Ганнибала прекрасной возможностью поучаствовать в делах бюро в новом для себя амплуа. Многие видели в нём замену Уиллу Грэму, — сам Лектер ничуть не был оскорблен такой ролью.       Преодолевая ограждение, он вспоминал внешние привычки Уилла, мелчайшие особенности его незаурядной личности, что проявлялись во всём: мимике, интонации, жестах… Огорчялся доктор лишь из-за непреклонный правды — ему никогда не удастся завладеть и малой частью того богатства чувств и эмоций, которым с момента своего формирования был одарен Грэм. Но что-то он всё-таки должен был взять от Уилла… обязан… Не зря ведь провидение свело две крайности друг с другом.       — Спасибо, что приехали, — обращение к доктору Джек, как и всегда, начинал с прелюдии. Без труда пробравшись через, расступившуюся перед ним, толпу, он крепким рукопожатием поприветствовал Ганнибала.       Глаза Джека, зачастую рассказывающие всё о нем, были скрыты тёмными непроиницаемыми очками; взгляд — защищен не только от утреннего солнца, поднимающегося над высокой зеленью загородной местности, но и от поползновений Летктера с первых секунд встречи определить, в каком распоряжении духа этим утром прибывал Кроуфорд.       Ганнибал молчал с пол минуты, улавливая совсем близко шум реки, который, там не менее, не заглушал голоса окружающих. Но среди тех голосов его чуткий слух отчего-то не находил одного… Наконец он поинтересовался у Джека о цели своего нахождения здесь.       — Нужна помощь с психологическим портретом преступника, — тот заговорил своим обычным деловым тоном, но внезапно придвинулся ближе к Лектеру, прибавил заговорщически: — И ещё кое с кем…       Джек спустил очки к переносице — так, что теперь Ганнибалу открылись многочисленные вопросы, плескающиеся на поверхности чужих чёрных глаз. Он проследил за взором Кроуфорда… Несложно было догадаться, с кем именно тому требовалась помощь.       Поймать нужную фигуру, которую то и дело перекрывала, надоедливо мелкающая перед глазами, толпа, удалось не сразу. Кейтлин стояла на мосту, спиной ко всем, обособленная от массового мероприятия. Ганнибалу в ту же минуту захотелось подойти ближе, чтобы увидеть её лицо, выяснить, о чём она думала, и к чему по итогу пришла после долгого прозябания в больнице. Однако настойчивость Кроуфорда возвращала его к исполнению профессиональных обязательств.       — Позже, доктор… — он проводил Ганнибала до собрания мёртвых тел и начал вводить в курс дела: — Это уже четвёртое тело. Ещё, как минимум, одно — в воде.       Стремление скорее подобраться к Кейтлин и остаться с ней наедине не угасало. Ганнибал был вынужден перебарывать его вместе со скукой, вызванной речью Кроуфорда о расследовании, которое стало совершено безразлично доктору с той секунды, как вдалеке он запреметил свою цель. Увы, такое откровенное пренебрежение с его стороны незамедлительно вызвало бы ряд подозрений у окружающих.       Ганнибал, напустив на себя увлеченный вид, слегка склонился над мёртвыми телами, выложенными в ряд на обочине, и начал рассматривать. Их кожу, обтягивающую разбухшие туши, рассекали причудливые узоры; пёстрые трупные пятна походили на мазки акварелью; разнообразие оттенков, происходящих от лилового, голубого и жёлтого — естественная непредсказуемость цвета. Увивиденное, бесспорно, было интересно, но несовершенно… И всё же, сколько изумительных оттенков можно было «выжать» посмертно из того, кто при жизни не изменял своей серости.       — Долго они пробыли в воде? — решил уточнить Ганнибал, после визуального анализа состояния тел.       — Не знаю, — честно отвечал Джек, — но кто-то сильно постарался, чтобы они сохранились. Тела в какой-то… смоле, — с некоторым сомнением добавил он.       — Полный чуть ли не герметичен — гниёт изнутри, — к обсуждению внезапно присоединилась мисс Катц. Ганнибал почти что заинтригованно взглянул на неё. Последний их разговор оставил после себя, как приятные впечатления, навеянные новыми идеями, так и, неожиданно, не очень… У Ганнибала появилась пара поводов получше присмотреться к «пташке» Кроуфорда, которая, кажется, готовилась взять непомерную высоту. Кто знает… Возможно, она не безосновательно славилась, как лучшая ищейка в команде Джека. — Другие будто забальзасированны.       — В тела что-то ввели? — предположил Ганнибал, как бы ненавязчиво сдвигаясь ближе к мисс Катц.       Она же резко глянула на доктора. Было в том взгляде, помимо неловкости, что-то ещё… какая-то посторонняя мысль, которая, был уверен Ганнибал, не понравилась бы ему, и которую мисс Катц спешно скрыла от него…       — Что-то точно ввели, — смазано ответила она, уводя взор.       — Селикон? — снова в формате размышлений предложил доктор, и в ответ на недопонимание Джека добавил: — Техника производства чучел из рыбы… Он делает кукол.       Собственное заключение подсказало Ганнибалу причину определённого поведения Кейтлин, которое, очевидно, не одобрялось Кроуфордом — настолько, что тот не упустил шанса хотя бы вскользь о нем упомянуть. Старина-Джек — он не мог знать, какие мрачные ассоциации вызовет у его подчинённой, что на днях выписалась из больницы, новое дело…       — Тогда бы он сохранил тела, — возвращаясь к тому самому делу, Джек был немного не согласен с мнением доктора, — но он выбросил их в реку.       — Может, они неидеальны… бракованны… А что сказала Кейтлин? — как бы между прочим спросил Ганнибал, желая удостовериться в том, что именно общая страсть мистера Трэвиса и неизвестного художника к сотворению чучел спровоцировала её по приезде отстраниться ото всех и предать собственные планы.       Джек отозвался неожиданно резко:       — Ничего!.. — Беверли Катц с долей осуждения покосилась на начальника после его восклицания. Уводя Ганнибала в сторону, Джек продолжил критиковать: — Уверен, сказала бы больше, если бы взглянула на тела, — с выражением намекнул он.       — Хотите сказать, у неё возникли трудности с этим? — поинтересовался доктор, но вместо ответа получил тяжёлый взгляд собеседника. — Быть может, ей ещё рано возвращаться к исполнению заданий…       — …Я вовсе не настаивал на её присутствии, Ганнибал, — едва ли не с возмущением перебил Джек. — Кей увязалась за группой сама, убеждала, что её состояние… надёжно.       — Что изменилось, когда вы приехали?       Кроуфорд растерянно потёр подбородок, заговорил скомканно, будто не знал, как описать своё наблюдение:       — Ей стало… дурно.       У Ганнибала возникло стойкое ощущение, что Джек снова (как тогда — в больнице) намеренно избегал конкретики и надеялся тем самым прикрыть слабости подчинённой. Неужто защищал её? От кого?.. От доктора Лектера? Какая нелепость… Из них двоих по-настоящему заботился о Кейтлин лишь он; лишь Ганнибал терпел все неудобства, которые сопуствовали той ответственности, которую он решил взять на себя. Всё, что когда-либо делал Джек для неё, — формальность… Сама Кейтлин уже давно должна была понять, что выбрала не того в покровители.       — Я поговорю с ней, Джек, — пообещал Ганнибал и без промедлений отправился выполнять это обещание.       Шаги доктора оставались ровными, но скорость их понемногу возрастала. Ганнибал заметил за собой, что двигался так, будто спешил… Кейтлин, по-прежнему стоящая на мосту, выглядела так, будто со стороны руководила поисками, ещё не найденных и не выловленных, тел. Хотя голова её и была наклонена вниз, а взгляд неверняка был устремлен на воду, Ганнибал был уверен, что саму Кейтлин занимали немного другие помыслы… Он также был уверен и в том, что она желала покинуть это место и не сделала этого до сих пор только потому, что знала: скоро приедет он и увезет её от коллег, молчаливо осуждающих её за вскрывшуюся профнепригодность.       Прибывание в больнице явно пошло ей на пользу — если не психоэмоциональному фону Кейтлин, то по крайней мере её наружности. Ганнибал с жадным интересом всматривался в её профиль, пока сам оставался незамечанным. Кожа её приобрела здоровый розоватый оттенок, а отсутствие привычного грязного макияжа позволяло разглядеть в чертах какую-то естественную ранимость, особенно поразившую доктора. Прежде он и не пытался разглядеть визуальное сходство между Мишей и Кейтлин, зная, что такового быть не могло. Но теперь, когда в облике последней прослеживалась та задержавшаяся юность, Ганнибал понял: так ему, вероятно, было бы проще узнать в чужом лице возможный характер родной сестры; представить, какой бы она была, если бы дожила до этого дня. Рыжие волосы Кейтлин были собраны в низкий тугой хвост — впервые они были уложены столь аккуратно (Ганнибалу подумалось, что к её причёске приложил руку кто-то посторонний) и больше не скрывали её физиономию, хранившую на себе по-новому трогательное выражение, которое доктору Лектеру уже хотелось разгадать.       Кейтлин слегка вытянулась (делала так, когда была напряжена); вероятно, интуитивно ощутила его присутствие рядом. Ганнибал мысленно хвалил её за то, что училась чувствовать его. Разумеется, связь между ними была бы куда сильнее, если бы мисс Эрли не противилась этому так долго… Она обернулась, посмотрела на него — глаза поднимала медленно, нерешительно; спотыкалась взглядом о каждую пуговицу на его жилете. Когда же их глаза наконец-таки встретились, у доктора возникло предположение, что на его месте Кейтлин ожидала увидеть кого-то другого. То, как она облегчённо вздохнула, когда её ожидание не оправдалось, конечно, польстило Ганнибалу, но также делало его недавную похвалу в адрес Кейтлин не совсем справедливой…       — Куда тебя отвезти? — без лишних церемоний спросил доктор.       — В-в мотель, — Кейтлин произнесла слова рвано и до этого долго соображала ответ.       Мотель — эта дорога была Ганнибалу знакома. Кейтлин не пожелала менять своего старого временного жилища на постоянную квартиру, даже когда оказалась в больнице. То было странное пожелание, но Ганнибал не стал отказывать в нём — не столько потому, что оплата номера (выполняющего последнии недели скорее роль вещевого склада) не ударяла по его собственному бюджету, скорее из-за того, что уже в одной прихоти Кейтлин ему пришлось отказать. Просила она о невозможном — не навещать её.       Распахнув дверь автомобиля со стороны водительского сидения, Ганнибал уже собирался присоединиться к, успевшей забраться в салон, Кейтлин, когда ощутил на себе взгляд — удивительно, но принадлежал он не Кроуфорду, а осторожной, наблюдательной… мисс Катц. Она издалека, с выраженным напряжением на лице, глядела то на доктора, то на его спутницу, беззащитную перед этими взглядами из-за прозрачности лобового стекла. Оказавшись замечанной, мисс Катц оперативно изменила своё выражение и скромно улыбнулась Ганнибалу, который не стал отказывать себе в удовольствии ответить ей тем же.

***

      В машине доктора было тихо, но, кажется, никого из находящихся в салоне не тяготила эта тишина. Странное двоякое чувство овладевало Ганнибалом и заставляло крепче сжимать руль, когда он задумывался над тем, что чуть больше месяца тому назад мог лишиться своей протеже. Периодами в его обычно холодной голове всплывал, набивший оскомину, вопрос: не напрасно ли он делал то, что делал?.. Противоречивый характер Кейтлин вызывал противоречие и его чувств. Случались минуты, когда Ганнибал был готов посветить всё, чем владел, тому, чтобы благополучию мисс Эрли больше ничего не угрожало, но случались и другие — тогда само её присутствие, пусть и молчаливое, негативно возбуждало его.       Сейчас же он мог сказать, что прибывал где-то между двумя упомянутыми состояниями. Уже проделанная работа не давала ему окончательно уйти в безразличие, но и того слабого, хрупкого чувства окрыленности, которое он испытал, впервые разглядев в Кейтлин проводника для Миши, больше не было. Мисс Эрли умела отравлять любую веру. Он был зол на неё из-за последней выходки; зол так, как если бы она попыталась второй раз убить его сестру.       Кроме злости, неотступно за ним следовало и разочарование. Вкус её поцелуя на губах ничем не удавалось перебить — интересно, помог ли он Кейтлин ощутить контроль над своим доктором?.. Ведь этого она так хотела. Ганнибал же хотел только одного: чтобы ничего подобного между ними больше не происходило. Нет, он больше не очернит своего замысла… И мисс Эрли пройдёт все круги очищения прежде, чем он позволит её плоти стать единым с его памятью о сестре.       Да, он постарается забыть и ту ночь в Миннесоте (для него это значило — запереть неугодные воспоминания на нижних этажах). Единственное, что, действительно, могло помешать доктору в том, — её кровь, которую, казалось, ему не смыть до скончания времен со своей кожи.       «Медики прибудут через пару минут», — о, Джек не знал, что две минуты могут длиться очень долго. Одной из близняшек этого времени катастрофически не хватило для выживания. Доктор Лектер без доли самохвальства был убеждён, что второй повезло лишь потому, что рядом был он.       Справедливо говоря, Ганнибал мог бы сделать так, чтобы она умерла (раз уж сама Кейтлин так тянулась к смерти), а после списать свою врачебную неудачу на тяжесть ранения, обвинить нерасторопных медиков Кроуфорда и прочее. На его руках была не только кровь Кейтлин, но и вся её жизнь, — и он взвешивал её в своих руках, будто на весах, стараясь определить для себя ценность.       Тогда ему вспомнилось, что отпуская Кейтлин, он терял двоих — не Мишу, но Карлу, что была похоронена по вине своей сестры, однако продолжала свою неполноценную жизнь через неё же.       Некоторые тайны доктор Лектер не любил оставлять неразгаданными, а взаимоотношения этих двух сестёр, определённо, всё ещё не были раскрыты ему до конца.       Ганнибал задумчиво посмотрел на Кейтлин, отвлекаясь от дороги. Кейтлин… Им бы с сестрой следовало поменяться именами. Тот, кто именовал их, вероятно, думал, что совершает грандиознейшую шутку в своей жизни — по мнению доктора же, то была просто безвкусица. Да, это самое отсутствие вкуса огорчало его рецепторы всякий раз, когда он произносил: Кейтлин. Однако «Кей», что было по нраву другим, для Ганнибала оставалось слишком терпким; не имя, а обрывок личности, — его всегда хотелось запить. Нет, у «Кей» не было и не могло быть истории…       Возвращаясь к той шутке, в чистоте Кейтлин было сложно не усомниться, но что касалось ведущего качества её сестры… Кейтлин отнюдь постоянно обвиняла её в слабости, но Ганнибал давно выучил для себя, что мисс Эрли — ненадежный рассказчик.       — Почему не сообщила мне, что выписываешься? — поинтересовался он — так деликатно, как мог; то, насколько отстраненной этим утром была Кейтлин по отношению к своему коллективу, говорило о её болезненной готовности отказаться от всех, без исключения.       — Зачем?       — Я мог бы присутствовать там…       — …Зачем?       Ганнибал не сдержал строгого выражения на своём лице. Эта мнимая самодостаточность Кейтлин в действительности начинала расстраивать его.       — Думаю, я заслужил быть осведомлённым о том, что с тобой происходит.       Кейтлин неудобно заёрзала на сидении, начала непроизвольно дёргать воротник, скрывающий розовый нежный шрам на её шее, синтетической водолазки — должно быть, в ней было очень душно.       — Неприятно, да? — Ганнибал покосился на свою спутницу, неожиданно обнаружив в её тоне нотки незаслуженного обвинения. — Неприятно, когда кто-то решает что-то за твоей спиной, — говорила Кейтлин, расставляя акценты на важных для себя словах. — Знаешь, в чём разница между нами?.. В том, что решения, которые я принимаю без тебя, касаются меня!       О, она глубоко заблуждалась…       — Считаешь, ты не дала мне достаточно поводов быть озабоченным твоим состоянием, или же… твоим поведением? — поинтересовался Ганнибал едва ли не с педагогической строгостью. Кейтлин резко умолкла. Розоватый оттенок на её лице стал менее выразительным. Сложно было в точности определить, какие чувства в ней вызвало тонкое, но очевидное замечание доктора. Ярость Кейтлин делилась на несколько стадий — при наступлении последней она бледнела, но также бледность сопровождала и её испуг. — Джек сказал, что у тебя сегодня во время выезда возникли «проблемы».       — Ещё что-нибудь сказал?       — Должен был?..       — Например, что снова гнал меня из отдела.       — Гнал? — с недоверием повторил доктор.       — Предложил уйти, — пойманная на драматизме, Кейтлин исправилась, однако иная формулировка ничуть не облегчала её состояние. — Он не в первый раз просит об этом, будто уже не знает, как отделаться от меня, — с жаром продолжала делиться она; то ли от злости, то ли из-за, частично повреждённых после огнестрельного ранения, связок голос её необычно скрипел. — Будто ему так необходимо моё согласие, чтобы выкинуть меня из отдела! Снова!..       — Он просто беспокоиться. То время, что ты провела с Джеком, не пошло тебе на пользу, как он думает. Уверен, он боится, как бы не стало хуже…       — Нет. Джек боится не за меня, а за свой отдел, потому что я стала бесполезна ему.       Ганнибал сдержал удовлетворенную улыбку, продолжая расслабленно глядеть на дорогу.       — Почему ты не смогла посмотреть на тела? Что помешало?.. — из личного интереса спросил он.       Кейтлин долго молчала. Попытки разобраться в том, что с ней происходило, очевидно, давались ей тяжело. На её лице всплывали те же вопросы, которые хотел бы задать ей Джек, но ни ему, ни себе она бы не смогла ответить. Кейтлин откинула голову на спинку кресла и поверженно прикрыла глаза, не справляясь с напряжение; черты её лица сделалась размытыми, бесхарактерными; брови неконтролируемо подкрашивали, как при гиперкинезе.       — Не знаю… Со мной что-то не так… — тихо заговорила она, как будто стыдилась и одновременно боялась свежего откровения. — Мои реакции на одни и те же вещи не такие, как раньше.       — За относительно короткий период ты пережила много тяжёлых неоднозначных событий, — размеренно говорил Ганнибал, успокаивая. — Ты меняешься, как и любой другой человек.       — Нет, эти изменения не что-то новое. Мне кажется, они начались раньше, просто, я не придавала тому значения… Теперь… Это, как образ из прошлого, который с естественным течением времени забылся — вернее, так считала я. Но мозг ничего не забывает… Он посылает эти картинки, мелькающие перед глазами, как двадцать пятый кадр, но раскрывает тебе их происхождения… и ты остаёшься на растерзание тем чувствам, которые они вызывают.       — Что это за образы, Кейтлин? Ты могла бы их описать?       — Образ, — уточнила она; её глаза раскрылись, но взгляд оставался невидящим. — Только один… У него будто есть своя воля, свои желания…       Ганнибал задумался, озадаченный новыми данными по состоянию Кейтлин, которыми та поделилась сама. Её неподвижный, затравленный взгляд, казалось, вот-вот должен был проделать дыру в крыше автомобиля доктора. Она так и не сделала того, о чём он просил — не смогла описать образ, что являлся ей и, безусловно, пугал. Что ж, вопрос: чего же он желал получить от неё? — вероятно, был бы ещё более сложен для Кейтлин. Исходя из её короткого рассказа, можно было предположить, что у мисс Эрли возникали галлюцинации. Учитывая её стаж потребления психоактивных веществ, Ганнибал не удивился такому выводу. К тому же, он не исключал такой фактор, как наследственность, который уже давно начал подозревать… Сам он сделал достаточно, чтобы дестабилизировать психоэмоциональное состояние Кейтлин, но хотелось бы знать, какой именно эпизод подвёл её к этой критической черте, когда она уже не могла умолчать о своих фантомах.       — Это как-то связано с произошедшим в Миннесоте?       — Я не хочу говорить о том, что было в Миннесоте! — на одном дыхании отсекла Кейтлин. Она обхватила свои запястья, скрестив руки, и начала нервно растирать их, как если бы хотела стянуть с себя кожу.       Ганнибал отвёл взгляд от этого жеста самобичевания, давая самой Кейтлин возможность отдохнуть от его вопросов — не столько из жалости, сколько из необходимости. Наконец она стала спокойнее, на лице проявилась собранность. Меняя вектор беседы, доктор задал неожиданный вопрос:       — Что означают твои татуировки?       Сбоку от него раздался тихий непривлекательный смех, что, тем не менее, заставил и его самого непринуждённо улыбнуться.       — Не помню, чтобы ты интересовался такими мелочами…       — Вот, заинтересовался, — невозмутимо ответил Ганнибал. После повернулся к Кейтлин, посмотрел на неё проникновенно, с следами той же улыбки. — С недавних пор, мисс Эрли, всё, что касается Вас, априори интересно мне.       Кейтлин заметно растерялась — из-за его слов, или же из-за взгляда (скорее, из-за комплексного воздействия). Ганнибал не был уверен до конца, что она поняла его правильно, но к этому факту оставался безразличен. Кейтлин не обязательно было понимать его, достаточно просто слушать.       Она неестественно откашлялась, вновь меняя положение в кресле, и с неловким кокетством произнесла:       — Ты будешь разочарован, узнав, что они не означают ни-че-го. Я сделала их просто, потому что хотела.       В этом-то и заключалась первопричина всех проблем мисс Эрли. Она никогда не искала и, соответственно, не находила смысла в своих желаниях, не разбиралась в них… Однако, с какой-то неоправданной самонадеянностью бралась разбирать сознание других. Даже сейчас — её бесцеремонные попытки проникнуть к нему в голову было легко разоблачить.       — Я общалась с остальными насчёт дела Уилла, — Ганнибал криво ухмыльнулся левой стороной лица — той, что не видна была Кейтлин. Она не договаривала. Под «остальными», вероятно, подразумевала одного единственного человека — мисс Катц; с прочими коллегами, как известно, сохраняла сложные отношения. — Жертвы подражателя, их останки — ты подставил Уилла, — признаться, начатый Кейтлин, разговор был неприятен Ганнибалу. Она сама едва ли была готова к нему. — За что?.. Всё, что тебе было нужно — отвести подозрения от себя, но для этого ты выбрал именно Уилла. Почему он?!       Это единственное, что волновало её? То, что мисс Эрли упускала из внимания, что, помимо останков прочих жертв, подражателем в дом Грэма было подкинуто и ухо дочери Хоббса, поразительно!.. Ганнибалу следовало усомниться в аналитических способностях Кейтлин, или же она намеренно вводила себя в заблуждение, чтобы не признавать, что Ганнибал, а никто иной, был причастен к «смерти» Эбигейл? Самого доктора Лектера удовлетворили бы оба варианта.       — А почему кто-то другой? — ухмылка исчезла с лица Ганнибала, когда он, повернувшись Кейтлин, прочёл в её глазах, кроме ожидаемой враждебности, упрёк в трусости.       Неужто считала, что арест Уилла для Ганнибала был исключительно способом обезопасить себя? Обезопасить от конкретного лица — от самого Грэма.       — Могу я узнать: о чём вы беседовали с Уиллом? — ненавязчиво поинтересовался доктор, прекрасно осознавая, что этим вопросом застанет Кейтлин врасплох (заодно отомстит за несправедливый упрёк).       — С чего ты взял, что я у него была? — грубо парировала та.       — Доктор Чилтон обмолвился на днях… Вы говорили о чём-то, чего мне не следует знать?       — Мы не говорили, — ответ Кейтлин прозвучал немедленно и удивительно твёрдо — так, что Ганнибал без тени сомнения поверил ей.       Поверил, что она не говорила с Грэмом, но не в том, что вовсе не навещала его. А доктору Лектеру, пожалуй, хотелось бы знать чуточку больше о тех обстоятельствах, в которых проходило их немое свидание. Быть Уиллом Грэмом… Ведь новое амплуа касалось и его отношения к Кейтлин. Уилл знал о ней намного, намного меньше, чем Ганнибал, и всё же доктор чувствовал, что не вызывал в Кейтлин такого же трепета — почти, как за члена семьи. Что ж, он сам выстроил эту несправедливость в отношение себя самого. Вероятно, не стоило давать этим двоим сближаться. Наилучшим вариантом для Ганнибала было бы, чтобы каждый из них принадлежал ему по отдельности. Некоторые ингредиенты не следует смешивать друг с другом, рискуя испортить вкус всего блюда.       — Ты ведь понимаешь, — неуверенно начала Кейтлин после длительного молчания между ними, — если психологическая экспертиза не даст результатов, и Уилла признают виновным… его казнят… Посмотри на меня! — не дождавшись ответа, она резко дёрнула Ганнибала за руку на себя; к счастью, тот успел отпустить руль, продолжая придерживать его свободной. Доктор предупреждающе глянул на Кейтлин — в целом, сделал именно то, о чём она просила. — Понимаешь?!       Чего она пыталась добиться от него своим отчаянием? Надеялась достучаться до тех скрытых чувств, к которым сама всю жизнь была глуха? Совесть, честь, человеколюбие… Ганнибал не верил ей, потому что интуитивно подозревал: будь Кейтлин заложницей тех самых высоких чувств, она бы нравилась ему на порядок больше. Достоинство всегда сопряжено со страданием.       — Я этого не допущу, — пообещал Ганнибал, но Кейтлин отнюдь сильнее сжала его предплечье; похоже, его обещание не убедило её.       — Будешь настаивать на его невменяемости?! Ещё лучше!.. — она всё-таки отпустила доктора, но своеобразно — с пренебрежением откинула его руку от себя; стоит заметить, что Ганнибал сдержался и проигнорировал такое отношение… Хотя мысль была совершенно иная.       — Послушай меня, — настойчивее обратился он, глядя прямо перед собой, чтобы охладиться. — Я не оставлю Уилла. Нас сплотила Эбигейл…       — …Хватит… — руки Кейтлин вспорхнули к голове, но остановились, так и не окончив ребяческий жест — заткнуть уши.       — …Память о ней не позволит нам расстаться. Если бы я оставил Уилла — подобное можно было бы счесть за предательство. А, если хотя бы один из нас предаст другого, пострадают все трое, понимаешь? — копируя тон собеседницы, подытожил Ганнибал.       Кейтлин с опаской покосилась на него.       — Я не буду свидетельствовать против Уилла.       И вновь она поняла его неверно.       — Разве я просил об этом?.. Я хочу помочь Уиллу, как и ты. Его жизнь давно превратилась в каждодневное насилие над самым собой. Кто-то должен это изменить…       Ганнибалу казалось, что вновь притихшая Кейтлин не заговорит с ним более до конца поездки — о том свидетельствовала её закрытая поза. Однако, оставалось ещё кое-что, о чём она не могла не спросить.       — У тебя с собой то, о чём я просила?       Доктор Лектер, мгновенно сообразив, о чём речь, молча потянулся рукой к бардачку перед пассажирским креслом, достал из него небольшую коробку и опустил её на колени Кейтлин, что за эту минуту ни разу не пошевелилась.       — Это не может продолжаться долго, ты знаешь, — тем не менее, предупредил Ганнибал.       Кейтлин не ответила, только крепче сжала коробку обеими руками, как если бы кто-то собирался её отнять.       Следующий диалог между ними состоялся лишь после того, как автомобиль, добравшийся до пункта назначения, остановился. На сей раз первым тишину нарушил доктор, тем самым задерживая Кейтлин в салоне.       — Я подумал, что тебе первое время может быть некомфортно находиться одной. Гостевая комната в моём доме тебе уже знакома — она в твоём распоряжении.       — Приглашаешь? — удивилась она. Удивление это показалось Ганнибалу нелепым, поскольку прежде он уже озвучивал это предложение. Так или иначе, ожившее лицо Кейтлин подсказало ему, что она готова согласиться и даже рада перспективе переселиться, но слова её противоречили всему остальному: — Нет…       — Я не тороплю тебя с этим решением. Однако сейчас удобное время. Мы могли бы вдвоём собрать все вещи и уже сегодня их перевести.       Ганнибал не хотел отпускать её, учитывая, что это переезд — преимущественно в его интересах. Проживая с Кейтлин в одном доме, ему было бы сподручнее контролировать её перемещения.       — У тебя ужинают Джек, Алана… — неуверенно говорила она, будто искала оправдание не столько для Ганнибала, сколько для самой себя. — Будет трудно объяснить им моё прибывание в твоём доме.       — Это зависит от того, кому из нас двоих предстоит объясняться, — справедливо заметил доктор.       — Нет. Плохая идея, — уже гораздо решительнее отказалась Кейтлин. Следом добавила с приторным легкомыслием, которое ей больше не шло: — Но спасибо за приглашение.       — В таком случае, могу я рассчитывать, что, вновь испытав стресс, ты не обратишься к старым привычкам?       Ничтожная, лживая полуулыбка, которой она надеялась разбавить свою неблагодарность, покинула лицо Кейтлин.       — Даже если бы мне и хотелось… — злобно зашипела она, придвинувшись едва ли не вплотную к Ганнибалу. — Ты ведь вылизал мой номер дочиста.       — Мы оба знаем: твоя бывшая сфера занятости даёт тебе возможность, при должном желании, обзавестись новой дозой.       — Чёрт возьми! Я же сказала, что не собираюсь ничего принимать!.. — Кейтлин вырвалась из машины, окончание фразы бросая уже улице.       Ганнибал проводил её недовольным взглядом. «Я же сказала…» — нет, ничего она не сказала, и не обещала… И да, можно ли верить обещаниям человека, которыми тот пренебрегает повсеместно?..

***

      Дни в больнице ощущались, как один, но отнюдь не в том смысле, что быстро пронеслись для неё. Кей не различала ни дневного света, ни темноты с наступлением ночи; не отвечала на посещения редких гостей, за исключением разве что Лектера; она не ощущала процедур, которым подвергалось её тело; не ощущала и того, как ей меняли мочеприемник, пока она была не в состоянии самостоятельно справлять нужду, — последнее не ощущала, пожалуй, к лучшему, потому как эмоциональное и физическое бесчувствие избавляло её от стыда за своё неподвижное беспомощное положение.       Иногда Кей казалось, что Ганнибала радовала эта её беспомощность, когда она даже со своими первичными потребностями не могла справиться в одиночку, потому-то доктор так часто, игнорируя её явные протесты, приходил к ней. Он злился на неё — Кей поняла это, едва взглянув на Ганнибала, когда тот застал её на мосту. Это была их первая встреча вне стен больницы, и, кажется, доктор был огорчён спонтанной свободой своей пациентки. Разумеется, он ведь за эти месяцы окончательно уверовал в то, что подгреб её повседневность под свой контроль. Кей слышала из своей палаты, как Лектер сговаривался с её врачами, обсуждал с ними предполагаемою дату выписки, однако Кей выписала себя сама — сомнительный и мелкий акт сопротивления с её стороны, но что ей оставалось?.. То-то… Только в этих мелочах она ещё могла транслировать свою самодостаточность.       Отвечая на вопросы Ганнибала, глубоко заинтересованного в её общении с Уиллом, она, действительно, не солгала…       — Здравствуйте, агент Эрли! Наслышан о том, что произошло с Вами… Ужасно, ужасно!.. — доктор Чилтон был потребительски приветлив.       «Перевёртыш», — сразу подумала о нём Кей, нехотя подавая доктору руку для делового рукопожатия. Изначально на её просьбу увидеться с Грэмом Фредерик ответил ей отказом, который аргументировал слабо, но с подачи Кроуфорда передумал. Джека, к слову, эта идея с посещением тоже не сказать бы, что обрадовала… В конечном итоге Кей удалось убедить его, что это необходимо обоим — ей и Грэму.       — Что ж, учитывая, что Уилл Грэм теперь мой пациент, — самодовольно говорил Фредерик, — мне положено знать о нём всё. Возможно, Вы, как его коллега и вместе с тем пострадавшая сторона, могли бы рассказать что-то, что помогло бы с психоанализом?..       — Простите, доктор Чилтон, но у меня мало времени, — Кей едва удержалась от того, чтобы не ускорить свой шаг. Ковыляющий с тростью, Чилтон за ней не бы не угнался. Её же предательская нога давно зажила…       Фредерик, разумеется, был раздражён её молчанием, хотя раздражение своё открыто не демонстрировал. Наверняка питал надежду, что к концу визита разговор их всё-таки повернётся в пользу его профессиональных амбиций. Вот только, Кей те минуты, пока они с доктором спускались на нижний этаж, болтовня с кем-либо интересовала в последнюю очередь.       Сама идея свидания с Уиллом, поселившаяся в её голове с тех пор, как сознание её прояснилось, была подобна самоистязанию. Мгновение, когда они снова окажутся лицом к лицу, непременно, будет пыткой по крайней мере для одного из них. И всё же разговор между ними должен был состояться — эта мысль стала свежим наваждением. Кей, ещё прикованной к постели, поняла, что её терпения перед неясностью надолго не хватит; по правде, собственная импульсивность и подтолкнула её к преждевременной выписке, в которую не был посвящен Лектер. Ирония — бежала из одной больницы, только чтобы поскорее оказаться в другой…       К счастью, доктору Чилтону скоро наскучила светская беседа, которая поддерживалась только им одним, и он оставил Кей, которая, не оглядываясь, шагнула в плохо освещённый коридор; яркий свет раздражал, и без того возбуждённую, психику пациентов.       Всю дорогу сюда от прочих дум её отвлекало предчувствие: как бы в числе обитателей клиники Чилтона ей не встретились старые знакомые… Кей заведомо с неприязнью представляла, какой была бы их встреча; представляла сальные лапы, протянутые к ней через решетки и пытающиеся покрепче ухватиться за её шею; представляла обиженные разбитые физиономии, сморкающиеся и плюющие в неё в каком-то порыве неутешительного отмщения… Тело её непроизвольно сдвинулось ближе к, противоположной камерам, стене. Одно знакомое лицо, не относящиеся к цели её визита, Кей всё-таки заприметила.       — Приве-ет, — лениво прильнувший к решётке, Абель Гидеон помахал ей, в своей неизменной игривой манере перебирая пальцами, — будто разминался на музыкальном инструменте. Знал бы он, что за время их разлуки не только ему пришлось перенести клиническую смерть — интересно, этот факт хоть сколько-нибудь успокоил бы его?       Кей, к собственному стыду, старалась не смотреть в сторону Гидеона, пока продвигалась вдоль его камеры. Откуда в ней взялось это паршивое смущение перед преступниками?.. Вдоволь поразмыслить над этим вопросом не удалось. Она вскоре обнаружила, что следующие «апартаменты» принадлежали Грэму.       Ей нужно было собраться, заговорить с бывшим напарником, выманивая его из тени. Но мысли не вовремя уносили далёко… Кей внезапно вспомнились первые годы бюро в роли стажёра и коллеги — те, что неизбежно отворачивали свои лица от растерзанных жертв — никогда их не понимала… Человек их профессии должен был быть готовым ко всему, но что-то внутри некоторых её «собратьев» заставляло их дрожать перед результатом чужой жестокости. Страх, сострадание жертвам — всё, что первым приходило на ум, казалось Кей недостаточным для оправдания непрофессионального, иррационального поведения коллег. До недавних пор ей было проще признать их неженками и слабаками, избравшими не тот род деятельности, чем понять. Теперь же Кей интуитивно пришла к тому, что колоссальное психологическле давление, которое она испытывала напротив клетки Грэма, было близко к тому, что когда-то переживали её коллеги, и за что были высмеяны ей. Все самые скверные чувства и потаённые страхи одновременно зашевелились в ней, начали плясать под музыку в голове — безымянный сборник тревожнейших композиций; все мелодии разом сотрясали черепную коробку, поднимая давление; одна агрессивно перебивала другую. Сквозь ту симфоническую битву чудом прорвался звук из вне — скрип, похоже, пружин…       Кей поздно заметила за собой желание скрыться от Уилла. После того, свидетелем чего он стал в Миннесоте, она чувствовала себя совершенно нагой перед ним; даже холод бетона начал ощущаться ногами, как если бы она стояла босой. Кей мрачно подумала, что её напарника в этих сырых стенах, должно быть, согревала правда — единственный его союзник —, вот только она же и загнала Грэма в клетку. Таковым было основополагающее правило их общего мира, и это правило оберегало таких, как Кей. Так откуда же в ней взялось недовольство? Её мученический вид — насмешка; её страдание неестественно… То, что за решеткой Уилл, а не она — неестественно, как пурпурное тельце младенца посреди бледных покойников. Почему свой первых вздох жизни он должен совершать в кольце смерти? Почему?.. Почему она думала об этом?!       Уилл вышел на свет — взлохмаченный, в отвратительной бесцветной робе. Однако, при всех внешних атрибутах, подчеркивающих его несвободу, Кей не испытала к напарнику и толики жалости. О, Уилл Грэм не выглядел жалким, отнюдь, от него исходило что-то, чего Кей не замечала за ним на свободе. Ей было знакомо это состояние… Такая сила было у того, кому более нечего было терять, и Кей бы солгала, если бы сказала, что её не напугал тот факт, что теперь этой силой завладел и Грэм. Ей показалось, что он даже начал двигаться по другому — спокойно расхаживал по своей камере и будто ничуть не был ею стеснен.       Превозмогая собственную внутреннюю стеснённость, Кей возвращалась к цели своего визита — она нуждалась в ком-то, кто заполнил бы пробелы в её памяти, на которую она давно перестала полагаться. Память её, в свою очередь, исправно оправдывала недоверие к себе; казалось, она перешагнула через свои обязанности ровно в тот момент, когда Кей перешагнула порог дома Хоббса.       Кей слабо припоминала обстоятельства, при которых Уилл разоблачил её и Ганнибала, догадавшись об их общих прегрешениях, но будто бы было что-то ещё, — более весомое —, но о том она напрочь позабыла. Только знакомая ноющая пустота в висках сигнализировала о том упущении…       Увы, Грэм не спешил заговаривать с Кей. Последняя чувствовала и тяжесть и облегчение одновременно от того, что он до сих пор даже в знак приветствия не взглянул на неё. За ней сохранялось странное предчувствие, что их зрительный контакт откроет для неё самой нечто непереносимое.       «Скажи же хоть что-нибудь… Обвини!.. Кричи о том, как ты меня презираешь!.. »       Садистское молчание Уилла медленно, но планомерно доводило Кей до состояния истерики. Она была готова к чему угодно: к скандалу, к упрёкам… Но только не к этой глухой тишине между ними.       Пускай вслух проклянет! Станет её персональным судьёй!       В больнице Кей уже задумывалась над тем, что Уилл мог донести до Джека своё открытие. Тот бы, несомненно, не доверился словам «сумасшедшего», но проверил бы их — так было с Ганнибалом, гардероб которого прошерстили до последней нитки. Так, почему же не добрались до неё?.. Грэму достаточно было ткнуть пальцем в напарницу — Джек бы взял этот след.       Кей умоляюще посмотрела на профиль Уилла, игнорируюшего её присутствие. Чего он ждал?.. Кей ждала от него только одного, — и лучше бы Грэм это сделал, потому что ей не хватит ни сил, ни смелости сдаться самой, а проиграть конкретно ему… Да, пожалуй, такой проигрыш можно было бы назвать достойным. Уилл, похоже, и сам понимал её скрытую потребность быть уничтоженной рукой такого человека, как он, потому и бездействовал — вот оно!.. Не-е-т, — ехидно тянул внутренний голос, — от своего преданного напарника она не удостоится такой чести.       Право первого слова, предсказуемо, бременем легло на неё, но Кей поняла, что не справиться со своей задачей в одиночку. Этот разговор в первую очередь нужен был ей, но, как оказалось, был ей не по силам. Что сказать? Как оправдаться? Объяснить всё… Ей попросту не найти нужных слов. Любой аргумент в свою защиту самой же Кей отвергался. Ничто не заставит и Уилла отнестись к ней без отвращения. О чём же она грезила?.. На кой чёрт пришла?!       Прежнего расположения напарника не вернуть, если оно когда-то и было… Она случайно задела кнопку «обнулить прогресс отношений». Случайно ли?.. Перед Кей стоял абсолютно чужой человек, но не она ли сделала его чужим? Ей всего-навсего ответили взаимностью.       Кей знала, что говорили о ней знакомые — за спиной и в лицо, и едва ли не гордилась каждым «званием», врученным ей. Она платила за оскорбление, за некоторые, самые изобретательные, даже оставляла «чаевые». Стыд и унижение других ласкали её эго. Самоутверждение за чужой счёт давно стало такой же зависимостью, как и другие. Но могла ли она предвидеть, что однажды червоточина внутри неё разрастется настолько, что будет опустошать всех без разбора, уже не советуясь с самой Кей и не спрашивая её дозволения?..       Она запуталась… так запуталась… Эти, невидимые для других, нити перекрывали кислород; впивались в кожу, как леска, пуская кровь… Это чувство вины перед Грэмом, перед Эбигейл — оно было искренним, или кто-то внушил ей его?.. Уилл не хотел слышать её слов, но должен был почувствовать её состояние, помочь разобраться в нём… если не он, то никто другой…       Кей не заметила, как Грэм переместился с одного конца своей камеры в другой. Но по-прежнему оставался слишком далёко от неё.       — Уходи, — исчерпывающий ответ на просьбу, которую она даже не озвучила.       Кей не сдвинулась с места. Отвыкнув от голоса напарника, она не сразу признала его. В последнее время в её голове раздавались разные голоса. Порой казалось, что озвучивали они вовсе не её мысли.       Уилл наконец посмотрел на неё; врезался холодным взглядом; сразу поймал глаза, будто сознательно избегал других её частей, — Кей не успела уклониться от этого взгляда.       «Я смотрел… видел, как напротив меня в теле человека клубилось нечто тёмное…» — Кей видела в глазах Уилла иллюстрацию того, что он однажды сказал. Но отражали они больше не Хоббса, а её.       Она бесчувственно попятилась от решёток; весь её кругозор заполнило одно — глаза Уилла. Два обличающих голубых ока — они вобрали её в себя. В тело вселилась какая-то невесомость, но уже скоро оно оказалось под давлением солёной воды. Кей ощущала её вкус на своём языке. Она старалась не сопротивляться, предварительно наполнив себя кислородом. По всем законам её должно было вытолкнуть на поверхность, но, отнюдь, затягивало глубже. Дыхание опять подводило. Тошнотворная соль камнем встала в горле, и Кей казалось, что она захлёбывается чужими слезами, тонет в них…       Движение стен по бокам от неё сделалось слишком быстрым. Она давно сорвалась на бег, но внезапно и мощно врезалась во что-то. Пластиковые приборы вместе с простой трапезой пациентов посыпались на пол.       — Вали на хрен! — Кей грубо оттолкнула от себя тележку, тем самым разбрасывая и то, что осталось, и обошла недоумевающего санитара, даже не взглянув на него.       В тот день она была уверена, что более не сможет смотреть в лицо кому бы то ни было…

***

      Пальцы вот уж четверть часа слепо гладили глянцевую поверхность коробки. Кей всё никак не решалась её приоткрыть; прекрасно знала, что находилось внутри (сама просила отдать ей это), но теперь не могла прервать это болезненное томление. Она снова ощущала эти странные волны внутри — встревоженные чужеродные чувства. Что бы ни воскресило эти чувства, Кей понимала, что совсем скоро сами обстоятельства вынудят её вновь их умертвить. Нет, ей не протянуть и месяца в том состоянии, в котором она без передышки прибывала теперь.       Глаза охотно оторвались от коробки, начали бесцельно блуждать по номеру. Вряд ли этот, искусственно вызванный, интерес к выученному интерьеру мог оправдать её ступор. Тем не менее, Кей машинально отметила, что уборка, инициатором которой был Лектер, ничуть не облагородила её печальное жилище. Ганнибал, конечно, не стал бы марать свои белые ручонки грязью придорожного мотеля. Скорее всего, обратился в клининговую компанию. Кей в каком-то внезапном благородном порыве поставила бы её сотрудникам пять звёзд хотя бы за старания. Всё же, бывали такие места — сколько ни вычищай, грязи не оберешься. А вот с остатками того, что она употребляла в ту ночь, когда её в ванной застал Лектер, он сам расправился куда успешнее, чем с бытовой грязью.       Вот — узорчатые обои, пожелтевшие от сигаретного дыма. Кей задумалась: сколько бродяжек здесь останавливалось до неё? Стены хранили на себе не только липкую копать, но и, казалось, само дыхание её предшественников, существование которых оправдывало только одно — привычка.       Привычка существовать…       Взгляд увёл мысль дальше. Выцветшую оранжевую ткань штор подсвечивало яркое дневное солнце; создавалась иллюзия, будто вся улица за окном находилась в огне. Просвечивающиеся, с вылезшими нитями, края штор колебались при лёгком сквозняке и тем самым впускали ещё больше горячего света; крошки пыли, свободно летающие по комнате, светились в нём, как в лучах прожектора.       Кей зажмурилась. Думала спастись в родной темноте, но насмешливые белые точки продолжали скакать перед взором.       Воспоминание это было, или же видение в настоящем — для мозга не существовало понятия времени. В какое-то неуловимое мгновение Кей почувствовала, что её руки пусты, а в нос врезался, знакомый до тошноты, цветочный аромат. Она склонила голову и увидела под своими ногами узкую тропу из гладких камней, что вела до небольшого деревянного сооружения, где хранились инструменты для сада — Кей хорошо помнила эту дорогу и не нуждалась в проводнике, но кто-то вёл её…       Впереди развивалась копна рыжих волос. Карла любила, когда пряди становились волнистыми после кос, которые плела Вероника. Плела так туго, что немела вся голова.       Кей оторвалась от созерцания сестры, напуганная собачьим лаем. Раздавшийся из ниоткуда, он заставил подумать о Грэме…       Карла оглянулась, будто почувствовала, что Кей позади неё отстала.       — Идём же!.. — она беспричинно хохотала, спотыкалась об камни, падала, но тут же вставала. С каждым падением смех её становился только громче. У Кей щемило в груди, когда ей хотелось сказать: «Хватит, не вставай». Хотелось прервать этот смех. Голос Карлы был дроблённым стеклом, которым Кей набивали уши. — Ты должна это увидеть!       Что бы это ни было — Кей заведомо было неинтересно и неприятно то, чем с ней хотела поделиться сестра. Однако она всё равно заторможенно последовала за Карлой; ноги передвигались против воли. Сама Карла поминутно оборачивалась, чтобы удостовериться, что сестра поспевала за ней… и оттого начала падать чаще.       Схватив Кей, она затащила её вслед за собой в садовый домик. Откуда столько силы в этой детской тщедушной руке?..       Кей огляделась в темноте, попутно вспоминая: разве здесь и раньше не было окон? Попыталась найти сестру глазами, но лишь услышала рядом с собой её частое, возбуждённое бегом и предвкушением, дыхание.       — Карла?.. — позвала она и ужаснулась тому, как робко прозвучал её голос.       В отличие от сестры, Кей захлёстывало отнюдь не приятное волнение. Здесь — в тесном пространстве, окружённая с четырёх сторон деревянными стенками и запахом сырости — она чувствовала себя вновь заживо зарытой в землю.       — Тш-ш-ш… Смотри, — успокаивающе говорила Карла, и почему-то шепотом. Она приоткрыла дверь домика — не более, чем на сантиметр, но Кей этого хватило, чтобы лучше рассмотреть лицо сестры; о, она была уверена, что через годы и не вспомнила бы его… если бы только оно не копировало её собственное. Карла безобидно одернула её, заставила посмотреть на тонкую полосу света, проникающую через дверную щель и будто кинжалом рассекающую мрак. — Вот — божий свет! Он есть! — по-детски восторженно воскликнула Карла, вглядываясь в лицо сестры с надеждой, что та разделит этот восторг. Но Кей не разделяла… Она сторонилась солнечного луча, что был настолько чётким в полутьме, что казался осязаемым.       Нет!..       Она судорожно вздохнула, распахивая глаза. Осмотрелась. Какое-то время ей упрямо верилось, что она вернулась в хижину егеря. Кей пыталась нащупать руками скользящую ткань, но обнаружила, что хваталась за пустоту. Опустив взгляд, она не увидела той каменистой тропинки, только — вытоптанный ковёр и, упавшую на бок, коробку на нём; крышка от неё уголком выглядывала из-под кровати. Кей интуитивно потянулась к своей шее и обнаружила, свободно висящий на ней, шарф…       Это не её вещь, не из её гардероба. Кей не любила шарфы, высокие воротники — всё, что сдавливало шею, стесняло дыхание; её издавна преследовали фантомные признаки удушья. Но откуда тогда?.. Ах, да… Ганнибал ведь сохранил для себя часть вещей Эбигейл. Избавившаяся от шарфа, найденного у Трэвиса, по наставлению того же Лектера, Кей вспомнила, что взамен потребовала у него другой. Зачем? Не знала сама… Возможно, надеялась с помощью этой бесполезной вещицы ощутить присутствие её владелицы, но это не сработало — не для неё.       Снова отчаянное бешенство… Она сорвала с себя шарф, разорвала вещицу. Хотела избавиться от всякого напоминания… Но каждый рывок болью отдавался в ней самой. Эта боль — и есть напоминание, что Ганнибал спас не того…       Кей ненавидела его ничуть не меньше, чем себя; хотела бы больше, но какое-то неоправданное чувство, противоположное чувству ненависти, не позволяло. Они оба виноваты, оба оставили Эбигейл. А расплачиваться за них будет Уилл?..       Ещё в машине, когда Ганнибал пытался убедить её в том, что не бросит Грэма, сама Кей думала только о том, что ей следовало вцепиться в руль, резко вывернуть его, выехать на встречную полосу и разом покончить с собой и Ганнибалом — реализация этой идеи представлялась такой лёгкой… Одно движение — обоим конец. Но избавила бы их гибель самого Уилла от несправедливого суда? О, нет — Ганнибал знал это, потому был так спокоен. Процесс казни, который он запустил, был необратим, и его речи о спасении Уилла были не иначе, как издёвкой.       Но, что сделала она сама, чтобы поправить положение напарника, — ничего. Если в больнице Кей была заложницей своей физической беспомощности, то на воле всё больше убеждалась, что перед решениями Ганнибала была внутренне так же беспомощна. Спасение её жизни для него было лишь прихотью (он уже поступал так и прежде), и всё, что теперь делала Кей, — каждым своим вздохом поощряла эту прихоть. Единственным протестом, который был бы учтён самой судьбой, против его контроля стала бы её смерть. Кей признавала: он дал ей всё, и освободиться от Лектера она могла, лишь вернув ему эти дары… Он специально к этому шёл, хотел, чтобы, ощущая сердцебиение, она с каждым ударом вспомнила, кому обязана этим.       Он — её привычка, зависимость и оправдание её существования.       Кей боялась власти Ганнибала, боялась его самого, но страх перед ним притуплял все прочие… правда, только когда доктор находился вблизи. Когда же она оставалась одна… всё повторялось снова и снова… Её призраки являлись, когда не было зрителей.       Всё начиналось со вспышек света или, отнюдь, с теней, перемещающихся по комнате, отдельно от физических тел. Такие явления невозможно было объяснять, но они происходили всё чаще, и даже теперь — сбоку от Кей что-то мелькнуло, она заметила это краем глаза, непроизвольно, как это бывает, и инстинктивно насторожилась. Она оценивающим взглядом обошла комнату, задерживаясь на фотографии Карлы (Ганнибал был столь услужлив, что поменял старую разбитую рамку на новую), и натолкнулась на зеркало.       Кей перманентно находилась в состоянии конфликта со своим отражением, но со дня выписки этот самый конфликт обострился настолько, что она была вынуждена завесить все зеркала в номере. К счастью, таковых было только два: одно в ванной, и одно напротив комода. Водные процедуры, сборы куда бы то ни было — отныне всё происходило исключительно вслепую, так было… безопаснее.       Уголок полотенца, которым Кей накануне завесила одно из зеркал, выправился сам собой и теперь свободно болтался. Часть обнажившейся зеркальной поверхности захватывала треть комнаты. Кей поднялась с кровати, напряжённо наблюдая за покачивающимся полотенцем, что могло вот-вот полностью свалиться на пол.       «Нужно поправить…» — уговаривала она себя. Однако простое действие оказалось сродни подвигу для Кей — какая-то её уязвимая часть всё не решалась на это, как не решалась несколько минут назад открыть памятную коробку.       Наконец, она подошла к зеркалу — осторожно, двигаясь вдоль стены, к которой то было прикручено. Схватила уголок полотенца онемевшей рукой и быстро заправила его за зеркало, будто касалась чего-то неимоверно мерзкого. Машинально попыталась сглотнуть, но во рту пересохло настолько, что в глотке после этого ещё долго оставалось колющее ощущение.       На вспотевшей ладони отпечатались ворсинки с полотенца. Кей отупело разглядывала их — без причины, без цели, будто сознательная её часть покинула её на это время; вернулась, почуяв постороннее присутствие…       Полоса света под входной дверью исчезла, вместо неё проскальзывала чья-то тень. Кей проморгалась, будто после пробуждения; обтерла взмокшие ладони о джинсы. Почему она не слышала шагов? Уж слух-то у неё был неплох — компенсировал поганое зрение. И почему неизвестный визитёр до сих пор не постучал?.. У Кей возникло предчувствие, что он, равно как и она, в эту самую минуту прислушивался к тому, что происходило за дверью. Она ещё раз бегло осмотрелась, вспоминая, где оставила пистолет. Хотела двинуться к нему, но одернула себя.       Что она делала?.. Эти тени — они приходили к ней не впервой. «Надо выпить», — решила она; хотя бы воды, потому что горло всё ещё раздирало от сухости.       Тень исчезла — Кей упустила момент, когда это произошло, но подошла к двери, чтобы удостовериться, что её там и не было. Действительно, подъезд к мотелю был пуст, за исключением нескольких машин таких же постояльцев. Она уже закрывала дверь, когда заметила, оставленный перед ней, широкий конверт.       Пульс активнее забился в висках. Тревога заставила в очередной раз бессмысленно оглядеться; улица, как и секунду назад, не смогла представить ничего нового. Кей вернулась в номер с конвертом, неосторожно и громко захлопывая за собой дверь; тщательно изучила его, но не обнаружила ни имени отправителя, ни прочих реквизитов.       — Что за чёрт…       Первым на ум пришёл Ганнибал, уже однажды замеченный за похожей проделкой, но они расстались всего час назад, и вряд ли за этот час у него накопилось что-то, что требовалось передать в такой дурацкой форме.       Устав от догадок, Кей вскрыла конверт, но сделала это по-своему — нетерпеливо разорвала его, отчего содержимое разлетелось в стороны, как конфетти. Раздражённо пыхтя, она начала собирать листы, но застыла, когда разглядела изображения на них.       — Нет, нет, нет, — заклинание, знакомое каждому; увы, оно никогда не отменяло увиденного.       Дрожащие руки перебирали собранные фотографии, тасовали, как колоду карт. На всех было изображено одно и тоже, с разницей в раскурсах — женское тело, завернутое в какое-то грязное трепье; выброшенное на улицу, будто мусор; множественные порезы и гематомы свидетельствовали о насильственной смерти.       Кей смяла стопку фотографий обеими руками, возводя взгляд к потолку в немом исступлении.       Нет, это ещё не конец…