Бесполезность плоти

      Кей подозревала, что загоняет себя в ловушку ещё грандиознее и опаснее, обрастая всё новыми слоями лжи, носить на себе которые становилось невыносимо тяжело даже ей. Она понимала: несмотря на то, что она дала своё согласие на предложение Ганнибала, им ещё предстояло договориться о множестве деталей их новообразовавшегося теневого сотрудничества. По крайней мере, теперь она знала, почему Ганнибал выбрал объектом шантажа именно её, — из-за её же упрямства; то объяснение прозвучало вполне убедительно, ведь кому, как не самой Кей, было известно, что из всего отдела именно она была меньше всего расположена к консультированию доктора, — более того, выставляла свою недоброжелательность на показ. Теперь же, чтобы выпутаться из сети обмана и обязательств, которую продолжал для неё плести Ганнибал, ей следовало убедить его в своей безвредности, — и в этом состояла главная сложность предстоящего дела, ведь всё это время она демонстрировала специально для него совершенно обратное. Даже в тот неловкий вечер после оперы, когда доктор поинтересовался: смогла бы она довериться ему? —, Кей предпочла выразиться с невыгодной откровенностью, отвечая: нет. Отныне же она готовилась убедить Ганнибала, что могла быть другой, — более снисходительной к нему и доверчивой —, но опасалась быть слишком торопливой со своей внешней переменой, чтобы доктор раньше времени не почувствовал фальши.       Джек Кроуфорд тоже продолжал наступать. Вместе с Ганнибалом они прижимали её с двух сторон: каждый со своей.       В тот день, когда Кей была вынуждена стать терпимее к доктору, Кроуфорд отвёз её в офис и продолжил изводить допросом уже в своём кабинете. Он всё расспрашивал про «несчастный случай», произошедший с Тобиасом, и Кей реагировала на каждое слово босса притворной растерянностью, призывая его обратить внимание на то, что ей к той ситуации больше нечего было добавить. Однако, нелепая гибель Баджа побуждала Джека докучать Кей всё новыми наводящими вопросами, на которые она отвечала всегда одинаково: снова и снова повторяла, выученную наизусть в доме Лектера ещё до приезда Кроуфорда и полиции, историю.       В конце концов, допрос наскучил и самому зачинщику. Джек отпустил её, не вдаваясь в упрёки и подозрения, но Кей чувствовала, что между ними осталось недосказанное — с её стороны это было очевидно, но и Кроуфорд умалчивал о своём смятении. Цикличный рассказ Кей сделал Джека к концу беседы немногословным и хмурым. Кроуфорд не был глуп, — по крайней мере, он не был глуп в те моменты, когда его интеллект не оттесняли на задний план упёртость и темпераментность —, и он чувствовал, что история Ганнибала и Кей, хоть и была продуманна и дополнена мелкими деталями, являлась не более, чем постановкой. Подозревать Ганнибала ему не позволяло положение доктора, которое тот заработал долгим трудом; к труду его также можно было причислить активные проявления в общественной жизни. А вот Кей — у предосудительного отношения к ней были основания. Она, конечно, какое-то время попереваривала обиду на босса за эти невысказанные подозрения, однако всё же успокоилась, согласившись, что роль живого щита для Лектера могла ей подсобить в завоевании доверия доктора.       Встретиться с самим Ганнибалом ей довелось только через несколько дней, да и встреча эта состоялась не по её инициативе, а с подачи Джека, внезапно решившего устроить внеплановое собрание в своём кабинете.       Кей прибыла к Кроуфорду первой и после оставалась в неведении, кого они ещё дожидались — Джек на подобные вопросы не отвечал, как и на тот, что волновал её больше остальных: что служило целью этого спонтанного собрания?       Чуть позже в кабинет вошёл Уилл; и задавался он теми же вопросами, и так же не получал на них ответы. Напарники периодически переглядывались, словно бы вели молчаливый, недоступный их начальнику, диалог — и мысленные переговоры эти сводились к одному общему мнению: что бы не собирался им сообщить Джек, тянул он с объявлением намеренно; изводил ожиданием, чтобы, когда прибудут остальные, разом поразить новостью всех.       Кей, оставив бунт против длительного ожидания, смиренно сидела в кресле напротив босса, который с неопределённым смыслом поглядывал то на неё, то на Грэма — последний же не сыскал для себя комфорта в сидячем положении и предпочёл дождаться остальных на своих двоих.       Наконец к ним присоединились доктор Блум и доктор Лектер, и Кей испытала облегчение, когда заметила решительный кивок Джека, что тот адресовал самому себя, — значит, ждали только этих двоих.       — Николаса Бойла нашли в Миннесоте мёртвым, — едва ли не торжественно объявил Кроуфорд. Кей, вероятно, как и прочие, понимала, что вдохновленный вид Джека был вызван не обнаружением самого трупа, но тем, чью личность вследствие этого обнаружения удалось опознать. — Замёрзший труп нашли в лесу. Невозможно сказать, когда он умер, — неделю, пол года назад или в ночь, когда он напал.       Кей слышала, как тихие размеренные шаги Ганнибала прекратились, когда он остановился позади неё, всё ещё восседающей в кресле с непричастным видом. И она не имела и доли сомнений в том, что они оба думали об одном, но не имели возможности даже переглянуться, не выдавая себя.       — Причина смерти? — спросила Алана, удивление которой в противовес притворной непричастности Кей было искренним.       — Ножевое ранение. Вспороли живот, — ответил Джек. — Тело доставили сюда, — хочу, чтобы Эбигейл Хоббс опознала его.       — Его же уже опознали, — Кей на мгновение прикрыла глаза, когда голос Ганнибала раздался практически над её головой.       — Но не Эбигейл Хоббс.       Доктор Блум ещё долго доказывала опасность затеи Джека для Эбигейл, но тот в своих лучших традициях остался непреклонен. Он говорил о чутье, что вело его к Эбигейл Хоббс, — следовательно, к разгадке тайны смерти Николаса Бойла, как и Мариссы Шур —, Кей помнила с давних времён, что пытаться сбить Кроуфорда со следа, что он взял, всё равно, что навести его на самого себя.       Уилл рвался присутствовать на опознании, но Джек был настроен категорично и к его просьбе, и обуславливал свой отказ тем, что не был достаточно уверен в объективности Грэма в том, что касалось Эбигейл Хоббс — услышав это, Кей, что тоже желала присутствовать там, не стала даже проситься, ведь в той же предвзятости можно было упрекнуть и её. Однако Кроуфорд вновь удивил всех, озвучив своё решение:       — Доктор Блум и ты, — указал он на Кей, — вы обе пойдёте со мной.       Нет, Кей не могла быть столь наивной, чтобы не разгадать в этом внезапно снисходительном порыве начальника очередную проверку для неё.       Алана отправилась за Эбигейл, и ожидание их двоих позволило Кей выйграть время на размышления, — и за это время можно было обдумать тонну вопросов, но её волновал только один: каким образом, глубоко закопанное её руками и руками Ганнибала, тело Бойла оказалось в поле зрения ФБР? Любой мимо проходящий зевака, решивший проветрить свою голову в зимнем лесу, вряд ли бы сумел обнаружить тело случайно; чтобы найти Бойла, нужно было совершено точно знать, кого и где искать.       На горизонте объявились Эбигейл и Алана, вышагивая по длинному коридору, в конце которого их ожидали Кроуфорд и Кей, и последняя, с появлением пациентки доктора Блум, сыскала ответ на свой главный вопрос. Алана, несомненно, несмотря на требование Джека не делать этого, предупредила Эбигейл, с какой целью глава поведенческого отдела вызывал её к себе, чтобы грядущее мероприятие не шокировало девочку ещё больше, но теперь, когда Кей видела Эбигейл, она видела и то, что та не была шокирована вовсе — как минимум тем, что Николаса Бойла нашли. И Кей, больше потрясенная не самой ситуацией, а реакцией младшей Хоббс на неё, поняла, что вызов Джека не стал для девчонки неожиданностью, отнюдь именно она собственноручно сделала то необходимое, что требовалось Кроуфорду для того, чтобы привлечь её к опознанию Бойла.       Теперь же Кей чувствовала необходимости узнать у Эбигейл, кто, или что принудило её вырыть тело Бойла, но, не зная, как скоро ей удастся остаться с ней наедине и выведать всё, Кей мучилась и этим незнанием. Мучилась она и виной, когда невольно определила для себя, что всё это время пренебрегала значением Эбигейл в своей жизни. С той ночи, как Ларсен похитил её, она практически не вспоминала об Эбигейл, и была счастлива в этом забвении, — и злилась на всякого, кто лишал её этого крохотного счастья, напоминая ей о том, что существование Эбигейл Хоббс в её жизни не было сном, и, что девочка до сих пор нуждалась в опекунах. Может… даже в таких неорганизованных, как Эрли. Саму Кей в такие минуты больше волновало и одновременно пугало другое наблюдение: она внезапно начинала сомневаться в себе и не могла точно сказать, кто из них двоих нуждался больше в другом.       Алана и Эбигейл остановились перед столом с телом Николаса Бойла, и Кей, сконцентрировав свои силы и терпение в текущий момент, направила их на то, чтобы взглянуть в глаза последней. Напрасно она тогда, во время приготовлений в доме Лектера, напала на Алану с упрёками, напрасно, — вслух бы Кей в этом не призналась. Доктор Блум не преувеличивала, предупреждая, что младшая Хоббс начала подозревать Кей в избегании. Эрли имела неудовольствие лично убедиться в правоте домыслов Аланы.       Голубые глаза Эбигейл поначалу засветились радостным приветствием, когда застали рядом с Кроуфордом агента Эрли, но уже скоро сама Кей сумела разглядеть за ними обиду — глубокую обиду ребёнка, что, несмотря на надежды, не смог отыскать себе наставника, понимающего и принимающего; ребёнка, что снова почувствовал себя покинутым. Кей было горько осознавать, что причиной очередного разочарования Эбигейл стала она, и, когда та едва не выдала себя мимикой перед Джеком, меньшее, что смогла вновь сделать для неё Кей, привести в чувства одним незатейливым, но приободряющим жестом, который бы не понял никто другой. Эбигейл поняла. Она силой потушила вопрошающий огонёк в своих глазах и обратила всё внимание на Кроуфорда, что был готов приступить к вопросам.       Кей видела Бойла впервые с того вечера, но не позволила отразиться на своём лице ничему, что можно было бы счесть неприличным для её положения. Она смотрела на его, тронутое процессом разложения, тело со сдержанной профессиональной заинтересованностью, но не более. Смотрела так, как на любого другого убитого в любой другой трудовой день, и надеялась, что Джек не оставит её вычурное спокойствие без внимания и сделает соответствующие выводы.       Джек продолжал допрос. Эбигейл, отвечая на его наводящие, откровенно провокационные, вопросы, держалась не менее хорошо, чем Кей, — даже слишком хорошо, что у последней вызывало отнюдь не гордость с удовлетворением, скорее какую-то потаённую, необъяснимую тревогу, когда в девушке, что стояла напротив, она узнавала всё больше, свойственных ей самой, проявлений: те же уловки; ту же, старательно подавляемую, но временами проскальзывающую, дерзость; то же стремление обойти каждого, кто был враждебен к ней.       Когда список вопросов Джека подошёл к концу, он отпустил Эбигейл, что позволила себе нервную разрядку только когда отвернулась от него. После её ухода Кей перевела взгляд на босса и по его напряжённой полуулыбке поняла, что он не испытывал доверия к ответам младшей Хоббс, чем вскоре поспешил поделиться, обращаясь к доктору Блум. Алана, чьё присутствие Кей признала полезным, защищала Эбигейл, используя в качестве основного аргумента в пользу её невиновности авторитет Ганнибала, и Джек поначалу не нашёл, что на это ответить. Алана, пользуясь его замешательством, ушла, надеясь догнать Эбигейл, и Кроуфорд обрушил всё своё негодование на единственного, кто остался, — на Кей.       — И, что ты скажешь? То, что она действительно не имеет никакого отношения к смерти Бойла?!       — Скажу то же, что и Алана: Лектер бы не стал лгать, только добавлю от себя, что Эбигейл — тоже. Она ничего не скрывает. Обо всём, что связано с её отцом, она знает не больше нашего, и её закрытость происходит как раз таки из потерянности.       — О да, и её ночные вылазки тоже происходят из простого нежелания скучать подолгу в стенах клиники, — в привычной манере сыронизировал Джек.       — Как знать… — Кей непринужденно пожала плечами, собираясь ответить ему тем же. — Твоё предположение, к кому она сбегала, прозвучало ещё нелепее, уж извини. Сбегать на встречи с тем, кто пытался тебя убить — очень правдоподобно!       — Мы не знаем, в каких отношениях они состояли на самом деле! — Кроуфорд поспешил возвратиться к тому, о чём уже говорил в своём кабинете.       — Нет, знаем, — резко вспыхнув раздражением, Кей сорвала простыню с тела Бойла, которое незадолго до этого успел прикрыть Джек, и, указывая рукой на труп, экспрессивно продолжила. — Он пытался её убить — вот, что определяет настоящий характер их отношений!       — В хижине Хоббса ты говорила, что Бойл не склонен к жестокости и, что подражатель Гаррета — не он, — всё ещё помнил Джек.       — Да, говорила! Но ты меня не послушал! — не сдержавшись, выкрикнула Кей, однако вскоре одумалась и отринула давнюю обиду, что вовлекала в отчаяние. Да, в то время, когда ей требовалась поддержка Джека, он не послушал её, отдавая предпочтение мнению других. Теперь же запоздалое признание её правоты из уст Джека было последним, в чём нуждалась Кей, — теперь ей было необходимо обратное. — Не послушал, и правильно сделал… Я ошиблась, считая, что от Бойла не исходила опасность… После того, как он напал на Эбигейл, мне пришлось признать свою ошибку, — и ты можешь представить, как тяжело мне было это сделать… Потом я часто вспоминала: в тот день, когда подруга Эбигейл спугнула Бойла, тот был явно не в себе. Я думала, что его состояние было вызвано переживаниями из-за смерти сестры, но нервничал он из-за того, что собирался сделать с Эбигейл.       — Если подражателем был Бойл, — критически заговорил Джек, — то, кто убил его?       Кей небрежно накинула простыню обратно на тело убитого и тяжело выдохнула:       — Не знаю… — не имея ничего из того, что можно было бы ещё добавить, она вознамерилась уйти, но Джек остановил.       — Знаешь, что интересно?.. Вспоминая тот вечер и тех, кто спас её от нападения Бойла, Эбигейл упомянула не только Алану и Ганнибала, но и тебя.       — Что с того? — Кей нехотя взглянула на него через плечо.       — То, что, помнится, ты приехала в дом Хоббса многим позже случившегося.       — Да, так и было. И в тот вечер мы говорили с Эбигейл, — сообразив очередную ложь, Кей уверенно предлагала её боссу. — Я убедила её, что бюро не позволит инциденту с Бойлом повториться — только этим и успокоила. Думаю, лишь из-за того разговора она и внесла меня в список своих спасителей.       И снова на губах Джека взыграла та напряжённая полуулыбка, но, несмотря на это, он кивком позволил Кей удалиться. Та была рада покинуть общество Кроуфорда, тревожась из-за его подозрений, которые, верилось Кей, рано или поздно, могли сыграть для неё губительную роль.

***

      Как уже не единожды соглашался с самим собой Ганнибал, концепция родительства, — отцовства —, которая открылась ему с появлением Эбигейл, привлекала его. Ему доводилось режиссировать смерть, но не жизнь, — по крайней мере, не с той отдачей, которую бы хотелось получить. Эбигейл была отличной возможностью восполнить упущенное, но лишь до той поры, пока изъявляла покорность. Ганнибал не был доволен тем, что Эбигейл позволила себе самодеятельность тем самым поставив под сомнение его влияние на неё, — и Кейтлин, вызвавшаяся поехать в клинику вместе с ним, интуитивно ощущала это недовольство, потому в дороге рассказывала доктору о том, с каким достоинством Эбигейл выдерживала натиск Кроуфорда во время опознания, и тем рассказом, очевидно, пыталась защитить Эбигейл от последствий её самоуправства.       Ганнибал с интересом выслушивал всё, что говорила Кейтлин в защиту младшей Хоббс, и в то же время размышлял о том, что с ещё большим интересом послушал бы совершенно обратное из её же уст. Он хорошо постарался, чтобы наладить доверительную связь между Эбигейл и Кейтлин, — связь, которую последняя так долго и упорно отвергала, считая неправильной, но в конце концов приняла. Эбигейл, несомненно, была единственной, с кем бы Кейтлин могла, исходя из искреннего порыва, поделиться своим прошлым, и не сделала этого до сих пор только из-за страха, что её рассказ о том самом прошлом мог негативно сказаться на Эбигейл, — так Кейтлин верилось, как и всем остальным, кроме Ганнибала, что психика девочки всё ещё была неустойчива. Беспокойство Кейтлин об Эбигейл было трогательным, но Ганнибал желал наблюдать более наглядные перемены в агенте Эрли, и знал, что достаточного одного его слова, чтобы их запустить, и был готов его произнести. Особенно теперь, когда представилась удачная возможность и из истории с вмешательством мисс Лаундс, которое поначалу Ганнибал не одобрял, выручить пользу.       — …Ты откопала тело Бойла — это ещё одна глава твоей книги? — пусть не одного, но шести его слов оказалось достаточно, чтобы Кейтлин, ранее защищающая Эбигейл, разом переменилась и настроилась против неё.       — О какой книге речь?..       Эбигейл, осознающая не меньше Ганнибала негативное отношение Кейтлин к идее с написанием книги, внезапно притихла и опустилась на кровать. Кейтлин же, не дождавшись ответа от неё, обратилась с вопросительным взглядом к доктору, — в то же время Ганнибал мог видеть и взгляд Эбигейл, выныривающий из-за фигуры Эрли и суетливо бегающий по чертам его лица, будто пытался зацепиться за что-то конкретное и возвать к милости этого самого конкретного. Но лицо Ганнибала оставалось статичным, а он сам решил придерживаться и дальше строгих взглядов в вопросах воспитания.       — Речь о той книге, которую Эбигейл решила издать совместно с мисс Лаундс, — спокойно осведомил он, с интересом посмотрев на Кейтлин.       Мелкие, полупрозрачные морщинки на лице Кейтлин резко разгладились, когда выражение его оскудело. Единственное, что чудом задержалось на её лице, — это робкое неверие в услышанное. И с этим неверием Кейтлин обернулась обратно к Эбигейл, похолодевшим голосом запрашивая у неё подтверждение того, о чём так легко секунду назад сообщил доктор.       Эбигейл, что до этого сжималась под строгими взглядами своих спасителей, горделиво расправилась, когда поняла, что объяснений ей не избежать.       — Да. Фредди Лаундс давно предлагала мне написать книгу о моём отце. Я согласилась, — решительно ответила она, непроизвольно задирая подбородок всё выше.       — Фредди Лаундс, — стальным тоном повторила Кейтлин. Ганнибал, поравнявшись с ней, видел, как она оскалилась, обнажая ряд зубов, словно была готова вцепиться ими в журналистику, если бы та находилась рядом, — таким диким и, пугающим Эбигейл, сделалось выражение лица Кейтлин. — Почему именно она?.. Почему Лаундс?!       Сколько бы не существовало поводов для вражды Эрли и Лаундс, отношение Кейтлин к последней продолжало выглядеть чрезмерно предвзятым. Ганнибал уже видел такой взгляд Кейтлин, чувствовал его на себе, считал забавным и знал, что за этими голубыми глазами таилась простейшая человеческая ревность. В день смерти Баджа и Франклина она так смотрела на него с Уиллом, и в то мгновение Ганнибал разгадал, что по-своему неприступная мисс Эрли испытывала чувство собственничества к обоим — к каждому по отдельности. Жадная до внимания, она подсознательно стремилась разделять своё окружение, чтобы право первенства везде и во всём доставалось одной ей. Помогая Эбигейл избежать ответственность за убийство Бойла, она и сама не заметила, как и на младшую Хоббс поставила штамп своей собственности, и теперь страдала из-за того, что в её отсутствие мисс Лаундс удалось отвоевать доверие Эбигейл. Такой и была Кейтлин, сотканной из противоречий, — не привязана ни к кому, но считающая каждого своим.       — Она предложила мне выход… — едва юная мисс Хоббс начала объясняться, как оказалась прервана.       — … Лаундс?! Она предложила выход?! — Кейтлин едко усмехнулась. — Я предупреждала, что ей нельзя доверять!       — Тоже самое Фредди говорила и о тебе, — парировала Эбигейл, и затрясла головой, словно бы отмахивалась от всяких предостережений. — Говорила, что ты неадекватная и агрессивная; что ты бросаешься на каждого, кто пытается навредить твоим планам, и что руководствуешься только собственными интересами! — удовлетворившись растерянностью Кейтлин, Эбигейл позволила себе выдохнуть и замолчать. Опустившись обратно на постель и взяв в руки первый попавшийся журнал, она добавила, не глядя на Эрли. — Впрочем, в последнем ты и сама признавалась.       Кейтлин молчала, позволяя всем в комнате вслушиваться в её дыхание, прерывистое из-за невысказанных претензий, что перекрывали кислород. Ганнибал видел на её лице нестерпимое желание сбежать от того, что удалось обнародовать Эбигейл не без помощи мисс Лаундс.       — Почему не поговорила со мной? — полуживой тон Кейтлин выдавал то, что это была последняя попытка с её стороны вернуть себе утраченное расположение Эбигейл.       Хоббс, словно бы нехотя, оторвалась от журнала и недовольно взглянула на неё.       — А где ты была? — спросила она, казалось, совсем не заинтересованная в ответе. — Ты говорила, что мне следует привыкать к самостоятельным выборам, — это я и делаю, привыкаю. Да, я обратилась к Лаундс, не посоветовавшись с вами, — взгляд Эбигейл, сделавшийся настороженным, ненадолго переметнулся на доктора, — но это моё решение, и я имею на него право.       — Почему к ней? — продолжала упрямиться Кейтлин, которую больше всего остального волновала персона мисс Лаундс.       — Потому что она предложила мне то, что не смог предложить никто другой… Ты убеждала меня, что я свободна от отца, и, что мне просто стоит увидеть это, но всё совершенно не так. Я не освобожусь от него, пока последствия его преступлений будут продолжать сказываться на моей жизни.       — Думаешь, мемуары, отредактированные Лаундс, что-то изменят?       — Это лучше, чем продолжать ждать и надеяться, что сами люди изменят отношение ко мне.       Кейтлин ушла, когда последняя попытка вразумить Эбигейл, на которую она так полагалась, провалилась, но и она, и младшая Хоббс понимали, что вопрос с «исповедью» несостоявшейся жертвы Гаррета не был закрыт, — и Ганнибал осознавал эту незавершённость гораздо больше остальных, предвкушая исход зародившегося спора.

***

      Западня, которую Ганнибал устроил и явил без стеснения Кей, неожиданно для неё самой, стала иметь самое последнее значение в её жизни. После разговора в клинике она больше не могла думать ни о чем другом, кроме как о неопределённом будущем Эбигейл. И впервые обстоятельства, в которых вынуждено участвовали Ганнибал и Кей, были одинаково невыгодны обоим. Ганнибал ни разу не возвращался к теме их договоренности, и его молчание обнадеживало Кей, словно бы и все обязательства перед доктором были сняты им самим. Он откровенно делился с ней своими опасением, вслух задумываясь: сколько ещё всего решит позволить себе Эбигейл, предварительно не обращаясь за советом к ним, и какие последствия повлечёт за собой её неосмотрительность для всех троих, — и Кей не стала бы лгать, что тоже не думала об этом. Думала, и разрывалась между желанием сохранить свой покой (то, что от него осталось) и стремлением помочь Эбигейл в налаживании её жизни. В последнем она не преуспела, а первое отчего-то более не могло существовать само по себе.       Ганнибал изъявил желание видеть её на грядущем ужине, который планировал организовать в качестве фасада для обсуждения неизбежного «творческого союза», — как злобно отзывалась об этом Кей —, Эбигейл и Лаундс. У Ганнибала было желание видеть её, только сама Кей такового не имела. Встречаться с Эбигейл, которая отныне видела её напутствия бессмысленными, не хотелось, как не хотелось и лишний раз компрометировать себя в глазах младшей Хоббс и остальных, что могло произойти, окажись Кей в условиях вынужденного столкновения с Лаундс. Но, несмотря на все «против», что серой тучей роились в голове Кей, настойчивость Ганнибала возымела свои плоды.       — Если ты убеждена, что помыслы мисс Лаундс нечисты, полезно будет присутствовать рядом в тот момент, когда это раскроется.       — Если раскроется… — обречённо отвечала она, на что Ганнибал кивал с пониманием, словно бы пропускал через самого себя, одолевающее её, чувство безысходности.       — Эбигейл выбрала путь — не тот, который мы загадывали для неё, тем не менее… — с приятным выражением обобщал он. — На нас всё ещё лежит обязанность сопровождать Эбигейл на её пути, каким бы он ни был. Мы можем не одобрять её выборы, но в опасный момент должны быть рядом, — заключил тогда доктор, на что Кей ответила ему серией согласных кивков.       Она помнила, как он ободряюще опустил свои тёплые ладони на её плечи, и успокоительное тепло от них распространилось по всему телу. Собственная реакция на действия доктора была чем-то неизученным, и Кей казалось, что к ней прикоснулся совершенно новый человек, только что ворвавшийся в её жизнь и ещё не запятнавший себя бесчестным шантажом. И тогда она поняла, что с искренним участием Ганнибал относился именно к Эбигейл. Все те благие намерения и эмоции, которые вызывали мысли о скорой реализации тех самых намерений, — всё в тот момент случайным образом оказалось обращёно к Кей, и осознавав, что вовсе не она была источником, внезапно обуявшего доктора, трепета, Кей ничуть не огорчилась тому. Наоборот, проанализировав себя, сделала неожиданное, но даже несколько успокаивающее, открытие для себя: заботливого отношения Ганнибала к Эбигейл, было достаточно для неё, чтобы и она начала относиться к доктору с терпимостью; чтобы подарила своё расположение ему — неустойчивое, но и неподдельное.

***

      Поддавшись уговорам Ганнибала, Кей явилась на ужин, но уже скоро пожалела об этом. Стало внезапно сложно осознавать роль своего присутствия здесь, как и в принципе саму себя, сидящую за столом с чужими людьми, с которыми, если бы всё зависило от одного её желания, её ничего бы не связывало. Раздражало практически всё: от вопросов, что сами собой возникали в голове, — к примеру: из чего, или кого, были приготовлены блюда, которые Ганнибал подал всем, за исключением самой Кей и вегетарианки Лаундс? —, до самих приглашенных.       Дискомфорт доставляла отстранённость Эбигейл, которая сидела аккурат напротив Кей и лишь изредка бросала боязненные взгляды на неё. Неловко становилось и из-за присутствия Грэма, который, похоже, узнав что-то нелицеприятное для себя накануне, теперь глубоко погружался в свои размышления, нарочно обосабливая себя от остальных. Но главным раздражителем оставалась Лаундс, присутствие которой само по себе было невыносимым для Кей. И каждый раз, когда журналистка открывала свой рот, Кей впечатывалась взглядом в зубья вилки и успокаивала себя тем, что воображала жестокие картины расправы.       — … Безумие — не порок. Все мы в каком-то смысле патологичны.       — Вы выбираете удобную версию правды и патологично отстаиваете её, — и даже Уилл, что с начала ужина выступал холодной непоколебимой скалой, не отзываясь на провокации Лаундс, не сдержался и вступил в спор с ней.       — У каждого своя правда, и я хочу рассказать версию правды Эбигейл.       — Поймите наши опасения, — к спору присоединился Ганнибал; отчасти и для того, чтобы просто поддержать Уилла. — Мы думаем об Эбигейл. Наша задача: защитить её.       — Уже поздно. Её молчание восприняли, как признание, — с претензией в адрес опекунов Эбигейл отразила Фредди.       — Признание чего? — голос Кей, что до этого отмалчивалась, прозвучал неестественно резко, лезвием проходясь по ушам слушающих.       Лаундс, несомненно, понимала, что долго её старая знакомая не протянет и наконец решит внести в обсуждение свою лепту, — и, когда это произошло, Фредди снизошла до ответа, но, говоря, не обращалась взглядом к Кей тем самым стремясь высказать своё пренебрежение.       — Признание того, что она помогала своему отцу с похищением и убийством девушек.       Эбигейл звучно сглотнула и посмотрела на Кей с неприкрытым, отчаянным упрёком, возлагая на неё вину за то, что она дала Фредди повод озвучить общественные обвинения, — Кей чувствовала этот взгляд и упрямо не отвечала на него, занятая журналисткой.       Кей скорчила изумлённую гримасу и с напускным умилением промычала:       — М-м, а ты, значит, хочешь опровергнуть это…       — Почему нет?.. Я всего-лишь праводник, и моя правда преимущественно зависит от правды Эбигейл.       — Мне нечего скрывать, — взволнованно выдала Эбигейл, когда журналистка ненадолго повернулась к ней с приятельской улыбкой.       — Люди верят только в то, во что хотят верить. И, если они решили обвинить Эбигейл в сообщничестве, их не переубедить. Твоя бездарная книженция, Лаундс, которой ты в первую очередь надеешься прославить своё имя, воспримется, как оправдания! — Кей говорила, не обращаясь на прямую к Эбигейл, но надеялась, что именно она прислушается к её словам и откажется от этой гиблой затеи. — Оправдания не нужны тому, кто невиновен, и эта книга станет подтверждением вины Эбигейл!       — Ты несправедлива к моей публике, — не согласилась Лаундс. — На самом деле, у меня больше поводов относиться с претензиями к моим читателям, ведь это мою правду они не приняли.       — О, и я об этом… — безумно посмеялась Кей, когда с уст Фредди сорвался намёк, что был понятен только им двоим. — Скажи, пожалуйста, — Кей упёрлась локтями в стол и, сцепив пальцы перед собой, опустила на них подбородок с проницательным видом. — Как давно ты перевелась из обвинителей в защитники?       — Это не вопрос времени. Просто я вижу, кто достоин защиты, а кто — только обвинений, — оглядев остальных, чьё внимание было так же занято их спором с Кей, Фредди сочла момент удачным для себя. — Раз уж нас всех объединяет одна цель — помочь Эбигейл —, то все мы имеем право знать чуть больше друг о друге, — обратилась она к присутствующим. Уилл, сидящий рядом с Кей, почувствовал, как та напряглась, и попытался остановить Лаундс, но журналистка проигнорировала его предупреждающий взгляд. — Наверное, ни для кого не секрет, что в прошлом между мной и агентом Эрли стояли распри. Но ты, — Фредди резко сменила тон, остановив взгляд на Кей, — не единственная, кто не терпит правды. Говоря откровенно, что только со мной не делали, — горделиво усмехнулась журналистка. — Преследовали, сбрасывали мою машину в овраг, вывозили меня за город, где угрожали переломать все кости металлическими трубами…       — …По всей видимости, тебе этого мало, — процедила Кей, терпение которой, по одной песчинке на каждое слово Лаундс, сыпалось в пропасть, которую журналистка выкапывала между Эбигейл и Эрли.       — Достаточно для того, чтобы заработать иммунитет и не сторониться в работе таких, как ты. Обида мистера Грэма мне понятна, но ты отнюдь должна быть благодарна мне, — Кей вопросительно изогнула бровь, не отрывая глаз от Лаундс. — Если бы три года назад за твоё дело взялась не я, а более авторитетный на то время журналист — его заявление не восприняли бы так неоднозначно, как моё. Но итог меня всё равно устраивает. Каждый получил то, что хотел: ты сохранила свободу, а я обратила внимание публики на свой блог.       — Так я должна благодарить тебя за клевету?       — «Клевету»? — повторила Фредди, презрительно ухмыльнувшись. — Да, наверное, ты права. Это всё мои необузданные фантазии: коррупция, мошенничество, наркотики…       — Заткнись, — прошипела Кей, с силой сжимая в руках столовые приборы. Но Лаундс продолжала, возведя демонстративно наивный взгляд к потолку.       — …Странная гибель несовершеннолетней Нэнси Уолш…       Имя, которое все присутствующие, за исключением двух, откровенно ненавидящих друг друга, женщин, слышали впервые, сработало на Кей, как красная тряпка, которую Фредди бросила ей прямиком в лицо.       Кей вскочила с места, стул позади неё рухнул от грубого толчка. Посуда загремела, когда она, потеряв над собой всякий контроль, попыталась дотянуться до Фредди через стол, яростно крича:       — Сука! Дрянь паршивая! Я убью тебя!       Подоспевший Уилл, сложив руки кольцом на талии Кей, оттянул её от стола. Фредди отполза к спинке стула, инстинктивно стараясь быть дальше от Кей, но глядела на неё с тем же вызовом.       — Агент Эрли, я не ослышалась? В мой адрес только что поступила угроза?       — Закрой рот! — Кей, тяжело дыша, безуспешно пыталась разжать руки Грэма, сцепившиеся на её животе замком.       — Мисс Лаундс, не усугубляйте ситуацию, — одёрнул журналистку Ганнибал и, поднявшись, решил помочь Уилл вывести его напарницу, которая продолжала упираться, из столовой.       Эбигейл, сжавшись на своём стуле, испуганно наблюдала за происходящим, — заметив её слезливый взгляд, Кей прекратила бросаться в сторону Лаундс. Вырвавшись из захвата Грэма, она сама кинулась вон.       Ганнибал беззвучно выдохнул, когда дверь столовой захлопнулась за Эрли, и, поправив подскочивший пиджак, произнёс:       — Думаю, самое время для десерта.       Если, конечно, у кого-то остался аппетит после такого «основного блюда», которое бы и в самом крепком желудке камнем легло.       Ганнибал был наслышан из уст Кроуфорда о несдержанности агента Эрли, — в конце концов, то была основная причина, из-за которой Джек желал привлечь доктора к участию в жизни его подчинённой, — более того, Ганнибал знал, как никто другой, насколько серьёзны проблемы Кейтлин. Её неумение контролировать свою агрессию было неприемлемо, в особенности сегодня. И, если раньше её вспыльчивость забавляла Ганнибала, то этим вечером её нападение на мисс Лаундс отнюдь озадачило его.       Покойный мистер Бадж, предупреждающий Ганнибала об опасности, которую представляла для него Кейтлин, оказался отчасти прав, — и теперь доктор Лектер был готов согласиться с его правотой, с одной лишь поправкой: опасность представляла не сама Кейтлин, но её неспособность удерживать над собой контроль. И эта неспособность первоочередно угрожала их с Ганнибалом сотрудничеству.       — Ты повела себя в высшей степени неразумно, — первое, что сказал ей Ганнибал, когда увлёк беглянку на кухню.       — Безмозглая выскочка, — Кейтлин же всё причитала, очевидно не слушая его. — Я не успокоюсь, пока не всажу пулю промеж её глаз! — и в то время, пока она суетливо крутилась возле стола, пытаясь вынуть из тесного кармана брюк сигареты, Ганнибал снова задумался над глупостью и опрометчивость, брошенных ею, слов.       Это было уже не первое угрожающее заявление, которое Кейтлин позволила себе произнести в присутствии двух недоброжелателей, которых она видела в самом докторе и в мисс Лаундс. Повод для такой откровенности, должно быть, самый что ни на есть весомый. Развязный язык Кейтлин давал Ганнибалу основания полагать, что между ней и мисс Лаундс стоял не просто конфликт мировоззрений, а осведомленность журналистки о чём-то, последствий чего столь сильно опасалась Эрли. Страх и тревога — вот, что лишало её способности к уместным проявлениям.       — Не смею отрицать, что провокации мисс Лаундс грубы и бездарны, оттого возмутительны, — поддержал Ганнибал, помогая Кейтлин справиться с зажигалкой, что стремилась вырваться из её дрожащих рук. — Однако, чем более бездарны её нападки, тем более оскорбительно для тебя отвечать им, — Кейтлин, отзывающаяся с унизительными наивностью и отдачей на провокации журналистки, — посланницы жёлтой прессы —, не оставляла Ганнибалу гарантий, что однажды с тем же успехом она не сорвётся и при Джеке, явив ему их общие с доктором секреты. Чтобы этого не произошло, принять меры придётся Ганнибалу, вот только, прибегать к ним он пока что сам не желал… — Ты понимаешь это? — вкрадчиво обратился он к Кейтлин, словно бы признавался в своём нежелании так скоро прекращать их игру из-за одного её неумения владеть собой.       Кейтлин Эрли. Её зрелый возраст, её должность в бюро — на фоне того, что составляло её жизнь, её поведение было абсурдным и местами отвратительным, и Ганнибал временами раздумывал над внутренним желанием испытывать к ней нечто большое, чем отвращение, но то зависло от неё одной. Он знал, сколь большое влияние на жизнь Кейтлин оказывал её инфантилизм, и понимал, что совладать с её незрелостью будет тяжелее, чем с Эбигейл, чьи некоторые спонтанные решения были весьма обусловлены юным возвратом.       Наконец слова доктора достигли разума Кейтлин, потому как она затихла, отстраняясь от него. Ганнибал видел, как вся её нервная система стянулась в один клубок и рухнула куда-то вниз, оставляя Кейтлин безвольной и… пристыженной. Кажется, в ней зарождалось неподдельное понимание ответственности за собственные проступки, чем доктор был удовлетворён. Однако не радовал взгляд, которым она медленно скользнула по Ганнибалу, словно обвиняя его. И он понял, что ответственность, которую едва осознала Кейтлин, она не желала принимать целиком, но стремилась разделить с ним. И в качестве предлога для избегания избрала воспоминание о том, что именно доктор настоял на её присутствии сегодня — всё это так легко читалось на её лице, что в некотором роде умиляло.       — Что ж, думаю, ты согласишься, что остаток вечера вам лучше провести раздельно с мисс Лаундс, — удовлетворившись относительным спокойствием Кейтлин, Ганнибал решил отставить её и вернуться к Уиллу, который так же не жаловал журналистку. Прихватив с собой обещанный десерт, он направился к выходу, но задержался в дверях и поинтересовался словно бы невзначай. — Нэнси Уолш, о которой упоминала мисс Лаундс, — кем она приходилась тебе?       Кейтлин уже стояла к нему спиной, и Ганнибал, хоть и не видел её лица, знал, что на нём взыграла та же тревога, что и в первый раз, когда было озвучено имя упомянутой девушки.       — Она была моим осведомителем.

***

      Закон отвергал в качестве оправдания преступления провокационное поведение пострадавшей стороны, — Кей в кои-то веки была солидарна с тем, чему обязалась служить. Идея того, что ты легко можешь стать объектом чьих-то манипуляций, — что кто-то способен сподвигнуть тебя к совершению действий, последствия которых тебе невыгодны —, оскорбляла. Кей всегда поддавалась провокациям с верой в то, что это было исключительно её решением. Не пожелай она лишний раз припугнуть Лаундс, той не удалось бы вывести её из состояния равновесия, не так ли?.. Существовало два типа людей: те, кто в стрессовой ситуации в действительности утрачивали контроль над собой; и те, кто этот контроль самолично охотно отпускали, чтобы взамен получить эмоциональную разрядку. До недавнего времени Кей причисляла себя ко вторым. Настороженные лица, ханжеские причитания, суета, которую Кей сеяла вокруг себя, — всё это временами развлекало, когда ежедневная трудовая рутина становилась невыносимой.       Этот вечер стал исключением, и, когда Ганнибал оставил её, в одиночестве Кей столкнулась с досадным осознанием того, что агрессия в сторону Лаундс была невыгодна ей самой и лишь подтверждала «клевету» журналистки, — именно мысли о подобном исходе и предостерегали её отказаться от визита на этот ужин, но свою роль вновь сыграла её самонадеянность. Вера в то, что, сколь бы не были изощрёнными попытки Лаундс вывести её из себя, она сумеет сдержаться. Не сумела. Невиновному не зачем защищаться, а её нападение на Фрэдди, несомненно, воспримется, как защита.       А ведь сегодня она была совершенно трезва. Стало быть, дело не в алкоголе, — ни в чём из того, на что она пожелала бы переложить ответственность за произошедшее, а… в ней. Может, с ней действительно что-то не так?.. Ведь она не хотела срываться! Не сегодня! Не на глазах Эбигейл! Но всё равно не смогла сдержать себя, а теперь едва ли помнила даже то, что в гневе кричала журналистке, и что слышали остальные. А, что же дальше?.. А дальше можно было не сомневаться, что после увиденного и услышанного Эбигейл окончательно примет сторону Лаундс, и Кей могла понять её выбор. Несправедливо было отныне винить Эбигейл из-за её доверия к Фредди после того, как сама же Кей поддержала своей горячностью те обвинения в неуравновешенности, которые на неё вешала журналистка.       Каждый из её окружения, — из тех, кто представлял для Кей хотя бы малую значимость —, в последнее время смотрел на неё с одним только разочарованием, однако знали бы они, что никого из них она не разочаровала так, как себя. Она никогда не отвечала тем качествам, которыми должен был располагать каждый сотрудник бюро. Более она не могла удерживать себя и в рамках карикатурного образа, который создала для высмеивания всего того, что от неё ожидали. И снова ощущала себя в теле того, кого изводили неопределённость и сожаления.       Всё ещё находясь в доме Лектера, Кей несколько раз собиралась покинуть его, чтобы избежать необходимости объясняться за своё подозрительное поведение, но нерешённые вопросы принуждали послушно дожидаться окончания ужина; разговоры за стеной успокоили, что тот наконец завершился. Ганнибал провожал Лаундс, призывая её забыть о сегодняшнем конфликте для блага Эбигейл. Вскоре доктор вернулся на кухню, но Кей не успела заговорить с ним, увидев, что тот был не один, а с Эбигейл, о благополучии которой все так «пеклись», — да, в особенности лицемерка Лаундс… Гневные мысли о Фредди подогревал и тревожный взгляд самой Эбигейл, который та бросила на Кей, едва оказавшись вновь в одном помещении с ней. Не в силах терпеть застывший испуг в её глазах, Кей вышла из комнаты, не обмолвившись и словом ни с доктором, ни с Хоббс.       В столовой находился один Уилл, который не среагировал на её появление. Его отчуждённость, которую Кей заметила ещё в начале ужина, снова насторожила её и, пройдя вдоль стола, она опустилась на прежнее место рядом с напарником. Опрокинутый ею, стул подняли, но он, как и всякая мельчайшая деталь окружающей обстановки, оставался напоминанием её недавнего срыва.       Кей знала, что Уилл разделял её неприязнь к Лаундс, но молчание его говорило о том, что поведение напарницы он не только не одобрял, но и осуждал всей своей праведной сущностью. Делить тишину с Уиллом, понимать, что в эту минуту в его голове царствовали сомнения насчёт её законопослушности, было некомфортно. Кей ждала, когда он заговорит, и мысленно торопила его, но, когда это произошло, услышала она из уст Грэма совершенно не то, к чему готовилась:       — Ты знала, что Эбигейл убила Ника Бойла.       Взволнованная услышанным, Кей вполне привычно, оттого умело укрылась за смешками.       — Чёрт… Удивлена, почему твой вопрос прозвучал, как утверждение… — Уилл неловко повернулся к ней, но всё ещё избегал её глаз.       — Потому что это не вопрос… В противном случае я бы не задал его.       Кей раздосадованно выдохнула, оставляя в покое вилку, что до этого раскручивала на столе, стремясь успокоить нервы. Грэм раскрыл причину своей сегодняшней отчуждённости, однако своими премудрыми вопросами-утверждениями вынуждал Кей на очередную ложь.       — Как давно ты знаешь? — да, это уже был, совершенно точно, вопрос, но Кей не спешила отвечать на него, увлечённая собственными.       Как давно правду о произошедшем с Бойлом знал сам Грэм? И, сколь многое он знал о той ночи?.. Знал ли, что его напарница была не только осведомлена о причастности Эбигейл к убийству, но и собственноручно закапывала тело Бойла? О том, что Эбигейл выпотрошила Ника, Уиллу могли сообщить только двое: сама, чёрт бы её побрал, Эбигейл и Ганнибал. Лектер не предупреждал Кей о внезапном «прозрении» Уилла, да и вряд-ли доктор стал бы инициатором этого события, даже при всей его симпатии к профайлеру. Возможно, проболталась Эбигейл, что тоже смущало Кей, которая всё ещё помнила, как похвально та держалась перед Кроуфордом. Обращаясь к проницательности Грэма, Кей согласилась с собой, что, вероятнее всего, тот добрался до правды без посторонеей помощи.       Но почему у него не было сомнений насчёт осведомлённости Кей? Как признался сам Уилл, он бы не стал говорить с ней об убийстве Бойла, если бы не был убеждён, что ей всё известно. Не стал бы рисковать Эбигейл…       — Ты говорил Джеку?.. — осторожно спросила Кей, зная ответ заранее, но желая убедиться.       Уилл рвано вздохнул тем самым выражая недовольство, скорее всего, самим собой.       — Как думаешь, дотянула бы Эбигейл до конца ужина, если бы я рассказал обо всём Джеку? — с резкостью, которую Кей не привыкла слышать от него (по крайней мере, в разговорах с ней), выдал Грэм.       Да, всё так, как она и полагала. Уилл был обеспокоен судьбой Эбигейл, и в искренность его желания обезопасить девочку Кей верилось. К тому же, то, что Эбигейл всё ещё находилась в доме Ганнибала, а не на очередном допросе Кроуфорда, свидетельствовало лишь о том, что ради неё Уилл пренебрег и своей праведностью, которая совсем недавно помешала самой Кей признаться напарнику в том, в какую ловушку она себя загнала, подставившись перед Лектером.       — Ты не ответила.       — Да, я знала… — заторможенно произнесла Кей, не сразу вспомнив вопрос. — И достаточно давно…       — В Миннесоте ты настаивала на том, что Бойл не был подражателем Хоббса, — прервал её Уилл и взглянул с немым вопросом в глазах: «Почему же она сама ещё раньше не доложила о вине Эбигейл Джеку?», — однако сам же ответил на него. Молчала она из тех же соображений, что и он.       — Сейчас я не уверена в том, что была права. Неважно, был ли Ник Бойл подражателем на самом деле. Важно, что он действительно пытался убить Эбигейл в тот вечер.       Уилл резко встал из-за стола, будто бы более не мог удерживать себя на одном месте, и начал бесцельно расхаживать по столовой.       — Нельзя говорить об этом Джеку, — настойчиво заключила Кей, не сводя с него глаз и беспокоясь, что Грэм в конце концов проиграет угрызениям совести.       Уилл же нервно дёрнул головой, бросая в сторону напарницы едкое замечание:       — Давно ты стала оперировать выражениями Ганнибала? — случайно брошенное замечание привело его к осознанию большего. — Вы обсуждали смерть Бойла с Ганнибалом. Ваше молчание согласовано.       Кей недовольно нахмурилась, но не видела смысла отпираться.       — Я во многом несогласна с Лектером. Но с тех пор, как судьба Бойла стала мне известна, я не могла не поддержать стремление Ганнибала защитить Эбигейл.       — Мы не защищаем Эбигейл, мы пытаемся отстрочить неизбежное! — с отчаянным несогласием взревел Грэм.       — Цена её свободы — наше молчание, и это единственное, о чём нам следует думать.       — Вот только, сама Эбигейл не собирается молчать.       Смирение Кей с проигрышом в последней схватке за доверие Эбигейл не отменяло болезненность, поднятой Уиллом, темы о неминуемом сотрудничестве Хоббс с журналисткой.       — Это выбор Эбигейл, — подчёркнуто заявила Кей, убеждая скорее себя, что её отстранение от дел Эбигейл станет самым верным решением. — Я пыталась воспрепятствовать их с Лаундс идее, но ничего стоящего из этого не вышло, в чём ты сегодня убедился сам… Если всё-таки случится то, чего я опасаюсь, и книга Эбигейл произведёт не тот эффект, на который она рассчитывает, мне не в чем будет себя упрекнуть, — закончив, она решительно двинулась к выходу. Похоже, этим вечером ей попросту не суждено было найти себе в доме Лектера место и компанию, где она могла бы задержаться с комфортом.       — Твоя ссора с Лаундс сегодня… была впечатляющей, — прозвучало за её спиной, и Кей охотно остановилась, не услышав в голосе Уилла осуждение, которое ожидала. — И всё же, у такого отношения должна быть причина. Подобная ненависть не может быть беспочвенной.       — Причина? — Кей потупила демонстративно задумчивый взгляд, когда повернулась к напарнику. — Н-да, причина есть… Зависть, — Уилл недоверчиво дёрнул уголком рта, восприняв её ответ, как попытку уклониться от правды, но его спекис не помешал Кей продолжить свою исповедь. — С моей стороны. Может, я просто завидую Лаундс… Завидую тому, что она, несмотря на то, что занимается, по-моему мнению, бесполезной хренью, всё равно верит в то, что делает.       — Тебе же такая непоколебимая вера недоступна, — закончил вместо неё Грэм. — Почему?       Кей манерно усмехнулась, побдираясь ближе к нему.       — Потому… Сколько бы всего мы не отдавали своей работе, психов в мире от этого не становится меньше. А я привыкла работать на результат, и, когда я не вижу его, всё, что я делаю, или когда-либо делала, теряет смысл для меня… И это заставляет меня мириться с тем, что моя работа столь же бесполезна и бессмысленна, сколь и деятельность любого, кого я имела неосторожность презирать.       — Смысл нашей работе придаёт ничто иное, как спасение жизней, — напомнил Грэм, который, в силу того, что находился в том же положении, что и Кей, не мог остаться безразличным к её речам. — Тех, чью гибель удалось предотвратить, достаточно…       — …Достаточно для оправдания своего затянувшегося пребывания у Кроуфорда, — перебила его Кей, посчитав слова Уилла попыткой с его стороны навязать ей собственную мотивацию, которой ей было недостаточно. Нет, ни его преданности, ни его оптимизма она не разделяла. — Статистика не на нашей стороне, Уилл, — безрадостно подытожила она и прежде, чем отвернулась от Грэма, увидела, что за его уставшими голубыми глазами всё ещё скрывался вопрос о её законопослушности, и чувствовала от того всё то же претупленное сожаление.       И снова этот вечер заставлял Кей ощущать себя в доме Лектера не человеком, но тенью, слоняющуюся из угла в угол, которую удостаивали лишь обрывками фраз. И словно бы рассчитывать на что-то большее для неё было преступно… Так она стала нежеланным свидетелем признания Эбигейл в помощи отцу с похищением девушек, на которое Хоббс решилась в присутствии Ганнибала. Кей слушала всё то, чем однажды Эбигейл делилась и с ней. Слушала с невыраженным ужасом, пока стояла у приокрытой двери кухни. Наблюдала, как Лектер приглашающе расправил свои руки, после чего Эбигейл благодарно прильнула к нему.       Да, когда-то она делилась тем же и с Кей… И наверняка надеялась, что та поможет ей в избавлении от чувства вины. Но Кей никогда не годилась на роль наставника, покровителя, — сама ясно осознавала это тогда и теперь… Теперь это наконец поняла и Эбигейл. И выбрала на ту роль более подходящую, как ей виделось, кандидатуру, только Кей не была удовлетворена её выбором. Весь этот поганый вечер, казалось, осуществлял собой последствия решений Кей, и каждое из событий ощущалось ей, как удар колюще-режущим предметом; проржавевшим и затупленным, оставляющим рваные уродливые раны.       — Я монстр… — сквозь рыдания, которые Эбигейл безуспешно пыталась заглушить, уткнувшись в плечо Лектера, расслышала Кей.       — Ты не монстр. Я видел монстров… Ты жертва, — успокаивая, гладил её по голове Ганнибал.       Кей с нездоровой вовлеченностью смотрела на них, и отвлеклась лишь тогда, когда лёгкое щекочущее ощущение тронуло её тонкую кожу под первым глазом. Она вскользь прошлась пальцами по нижнему веку и, взглянув на них, увидела, что те блестели от влажности, отражающей тусклый свет бра.       Вскоре Уилл вызвался отвезти Эбигейл обратно в клинику, несмотря на, робко высказанное ею, желание задержаться в доме Ганнибала. Кей же осталась с Лектером. И со своими попытками разобраться, о чём говорили непрошенные слёзы?

***

      — Я знал, что ты не слишком расположена к совместному времяпрепровождению в компании мисс Лаундс.       — Тем не менее, настоял на моем присутствии.       — Предполагал, что желание участвовать в жизни Эбигейл пересилит личную неприязнь, — Ганнибал прошёл вглубь кабинета и, сняв с себя жилетку, аккуратно разместил её на спинке кожаного кресла. Он был прекрасно осведомлён о примитивном представлении Кейтлин о нём; о том, что предметы его гардероба она считала деталями фактической брони, которыми доктор практически никогда не пренебрегал в присутствии посторонних. И, исходя из представления Кейтлин, избавляя себя от одной из тех самых деталей, Ганнибал стремился тем продемонстрировать, что мог позволить себе выглядеть расслабленым в её обществе, — это должно было вызвать у неё ответное желание разоружиться. — Не без сожалений, но я должен заключить, что моё предположение было ошибочным. Ты повела себя недостойным образом.       — О, дорогой доктор, достоинство — пожалуй, последнее, о чём мне когда-либо доводилось заботиться, — Кейтлин провела тыльной стороной руки по своему раскрасневшемуся лицу, обращая раздражение, причиной которого оставалась, успевшая покинуть их, журналистка, на Ганнибала. — Сейчас мне интересно другое. Лаундс упоминала опекунов Эбигейл… — протянула она, упираясь тяжёлым взглядом в несгибаемую фигуру доктора.       — Меня и Уилла, разумеется… Мы оформили временную опеку над Эбигейл. Во избежание некоторых трудностей общения с ней, которые нет необходимости перечислять, — с подчёркнутой официальностью объяснил Ганнибал.       Тонкая полоса губ Кейтлин насмешливо искривилась, и Ганнибал увидел на её лице знакомое выражение презрения к нему.       — Когда только успел?..       — В то время, как ты отходила от последствий вашего неловкого ночного свидания с местером Ларсеном, — ответил ей той же насмешкой Ганнибал, зная, насколько её беспокоила перспектива, что Эбигейл попадёт под влияния такого, как он — того, кому Кейтлин не могла противостоять.       — Я не против, — внезапно переминилась она, бесцеремонно усаживаясь на подлокотник кресла, на котором висела жилетка Ганнибала; и у которого стоял он сам. — Ты не самая худшая кандидатура на роль опекуна Эбигейл.       — Рад это слышать.       — Ты во многом похож на её отца, — очевидно, в упрёк ему заметила Кейтлин. — А её болезненную привязанность к Гаррету сложно переоценить.       — Посмею не согласиться. С Гареттом нас объединяет только одно: Эбигейл. И то, в чём мы действительно не схожи, это в представлении того, как должно реализовывать родительский долг, — Кейтлин молчала, и Ганнибал, оставляя ей время на то, чтобы обдумать услышанное, отвлёкся. — Полагаю, аппетит к тебе ещё не вернулся. Могу предложить что-нибудь выпить.       — Не хочу… Не сегодня, — с хмурым видом опуская взгляд на свои туфли, вяло запротестовала она.       — Кофе?       — Уже поздно, — Кейтлин поднялась, словно бы намереваясь уйти.       — Я помню про, временами являющуюся тебе, бесонницу, но сегодня можно сделать исключение, — остановил её Ганнибал. — К тому же, после стольких потрясений, думаю, эта ночь и без того будет для тебя долгой.       Обещанный кофе был приготовлен, и Ганнибал, осведомлённый какую тревогу, после событий с Йенсом Ларсеном, внушали Кейтлин вкус и аромат этого напитка, с предвкушением протянул ей чашку. Кейтлин, бегло взглянув на доктора, несмело взяла её. Несомненно, её не могло не тревожить и то, чьими руками был приготовлен напиток, которым она однажды уже была отравлена, и который готовилась испить вновь. Ганнибал чувствовал, — насколько мог —, что знаковым этот момент был для них обоих, потому как должен был дать ответ на главный вопрос — вопрос доверия; взаимного доверия, что неоднократно пытался внушить Кейтлин Ганнибал.       Он помнил, что в некоторых случаях Кейтлин умела сохранять своё лицо непроиницаемым, но её всегда выдавали руки. Выдавала дрожь в пальцах, которую она не могла контролировать, как сейчас. И, когда она, игнорируя ручку, обхватила чашку всей ладонью, которая сливалась с белизной фарфора из-за цвета кожи, хрупкая кофейная чашка также задрожала. Горячий, свежесваренный кофе проливался на кожу, оставляя мелкие розоватые пятна. Ганнибал, с непривычным замиранием всего внутри себя, ожидал, что Кейтлин вот-вот сдастся своему страху, и тогда ещё одна из его чащек расколется… Успешно преодолев редкую для него минуту наваждения, Ганнибал поднял глаза на лицо своей пациентки. Её же, голубые, были опущены. Тонкие светлые ресницы отбрасывали тени на глубокие синяки, выдающие хроническое недомогание, — там же начинались и высохшие дорожки недавно пролитый слёз, изрядно подпортивших вечерний макияж. Следы своей слабости Кейтлин не стала, а, скорее всего, попросту не успела скрыть от него.       Она подняла глаза на Ганнибала, и он разглядел в них отражение минувших событий и травмирующего опыта её столкновения с доктором Ларсеном; отражение страха и нежелания вновь пережить подобное. Её пальцы сжали чашку с большей силой, но дрожь не прекратили, и Кейтлин, не сводя глаз с Ганнибала, сделала несколько неосторжных больших глотков, обжигающих горло и язык.       Ганнибал одобрительно улыбнулся и заговорил о том, что всё ещё беспокоило (в беспокойстве её он был уверен) его пациентку:       — Сражение с мисс Лаундс проиграно.       Лицо Кейтлин, опускающей чашку на блюдце, оставленное Ганнибалом на столике перед ней, выразило недоумение, но то вскоре сменилось аптией, словно бы она наконец поняла, что пытаться скрыть от Ганнибала свои мысли и намерения, — то, что и без того было известно ему —, бессмысленно. Да и недавняя борьба с самой собой, которую спровоцировал доктор, вымотала Кейтлин в достаточной степени, чтобы теперь у неё не осталось сил на враждебность к нему.       — Ты чувствуешь вину за то, что не смогла уберечь Эбигейл от неё? — довольный проделанной работой, Ганнибал разместился в кресле напротив Кейтлин и, взяв со стола свою чашку, медленно отпил из неё.       — Вину? Нет, — с выраженной, оттого сомнительной уверенностью заявила Кейтлин. — Вина — самое гадкое, паразитирующее чувство из всех возможных, — Ганнибал участливо улыбнулся, словно бы говорил о своей солидарности. — Стоит хотя бы раз допустить вину в себя, и она будет преследовать тебя постоянно. Будет наказывать за малейший проступок.       — Тебе это знакомо? — поинтересовался доктор, наблюдая за Кейтлин, расслабленно растянувшейся в кресле.       — Я уже видела подобное… — начала она с намеренно скучающим видом. — Такой была моя сестра, чувство вины которой отличалось тем самым нездоровым постоянством, — немигающий взгляд Кейтлин поглотило пустое пространство, когда она продолжила с осуждением в тоне. — В школьные годы она посещала театральный кружок, и подходила к своему увлечению слишком ответственно. Она всё репетировала, и репетировала… Тратила всё своё свободное время на это, а потом… Накануне одного из концертов она настолько извела себя, что так и не дотянула до премьеры. Слегла с переутомлением. И, даже прикованная к постели, она только и делала, что винила себя за то, что подставила весь коллектив. Потом она поправилась… И покинула тот кружок. И всё из-за того, что боялась вновь подставить тех людей… Так важно ей было оставлять положительное последнее впечатление о себе, — с нескрывемым отвращением протянула Кейтлин и беспокойно заёрзала на месте, словно воспоминания о юности и сестре доставляли ей нестерпимый физический дискомфорт.       — Исходя из твоих рассказов, трудно не заметить, что вы с сестрой во многом отличались, — Ганнибал заинтересованно склонил голову. — Создаётся впечатление, что, кроме внешности, общего между вами не было ничего.       Кейтлин посмеялась, устало и одновременно раздражённо, и экспрессивно развела руками:       — Дасадно, что это так очевидно… Но да, всё так. Между нами было полно различий, — с надрывом согласилась она, будто не могла определиться: огорчала, или же радовала её та разница?       — В чём ещё заключались различия между вами? — продолжал пытать Ганнибал, когда Кейтлин внезапно ощетинилась.       — А ты никогда не задумывался, в чём разница между тобой и твоей сестрой?! — до неприличия грубо перевела она акцет на него. Ганнибал, оставив в стороне недопитый кофе, внешне проигнорировал грубость Кейтлин, но и ответом не стремился её одарить; она же продолжала, словно и не нуждалась в нём. — Никогда не задумывался, почему жив ты, а не она?! — Кейтлин резво вскочила с кресла, словно в том по таймеру сработала пружина. Ходила по кабинету, бросая взгляды то на его интерьер, то на доктора, но не задерживалась на чём-то конкретно, и изъяснялась обрывками фраз, в которых сама же терялась. В конце концов она затихла, замерев у окна. И прошла не одна минута прежде, чем её голос прозвучал вновь. — Неужели ты никогда не задавался вопросом: почему она?.. Почему это случилось с ней, а не со мной?       Ганнибал посмотрел сквозь силуэт Кейтлин и разрешил себе нечитаемую полуулыбку, которую его пациетака и без того не смогла бы увидеть, занятая непримечательными событиями ночной улицы за окном.       — Жизненная опытность позволяет мне иметь собственное ясное представление о нашем мире, равно как и том, какой была бы жизнь Миши в нём без моей опеки.       — Какой?       — Ещё более уродливой, чем её смерть.       — Этим ты успокаиваешь себя?       — Успокоение следует за смирением. Но ты ни того, ни другого не испытываешь, — подытожил Ганнибал, всё ещё изучая отвернутый силуэт Кейтлин. Голова её была поникшей, плечи же отнюдь стремились вверх, будто бы она пыталась защититься и от слов Ганнибала, и от своих же мыслей, что отзывались на его слова, но тщетно.       — Я смирилась… Иначе всё было бы сложнее.       — Почему, Кейтлин? — какая вина могла усложнить жизнь такого беспринципного человека, как она? Ганнибал изучил события, участником которых она была до возвращения к Кроуфороду, достаточно хорошо, чтобы теперь интересоваться этим. И, пока он перебирал варианты ответов, Кейтлин несколькими широкими тяжёлыми шагами преодолела расстояние между ними, и нависла над ним.       — Да потому что Карла не случайно упала в тот чёртов вольер! — неожиданно взревела она. И глядела на Ганнибала с обидой, словно бы он физически принудил её озвучить нечто столь очевидное, сколь и болезненное. Но Ганнибал не принуждал. Он лишь не говорил того, что знал… А знал он, что его терпение и молчание, и растерянность Кейтлин, — всё это, рано или поздно, приведёт к её признанию. — Её столкнула я! — Ганнибал медленно поднялся на ноги, вынуждая инстинкты Кейтлин приказать ей самой отступить немного назад.       — Почему ты сделала это, Кейтлин? — мягко спросил Ганнибал.       Она смотрела на него немигающим полубезумным взглядом. Как на единственного, кто в эту секунду мог подарить ей освобождение и прощение. И Ганнибал знал: ничего из того, что она могла просить в своём безумии, в трезвости разума она никогда бы не приняла. Он не повторял свой вопрос, но был уверен, что тот непрерывно звучал в голове Кейтлин, — что она не единожды сама задавала его себе —, страх чего-то не позволял ей ответить на него, вызывал неподдельные страдания. И Ганнибал, словно бы стремясь облегчить их, с мнимым сопереживанием двинулся к Кейтлин, но та не позволила дотронуться до себя, выставив руки перед собой и отшатнувшись от него. Она прикрыла глаза и наверняка готовилась произнести очередную ложь, — подобно тому, как закрывалась от своего окружения в обыденной жизни —, однако произнесла другое:       — Я понимала, к чему это приведёт, — её сиплый голос контрастировал с недавними криками и напоминал шелест опавшей листвы в осеннем безлюдном парке; веял чем-то потустронним, — где царствовали неупокоенные. — Знала, что произойдёт с тем псом… Но он был лишь малой частью всего, что было у неё, и чего не было у меня, и я могла отнять только его… — успокоившись, по крайней мере, внешне, Кейтлин сама приблизилась к Ганнибалу. Взяв его руку в свою, задумчиво смотрела на неё в то время, как сам Ганнибал с не меньшей задумчивостью смотрел на лицо Кейтлин. И, когда она ответила на его взгляд, губы её тронула мимолетная неуместная улыбка, что не гармонировала с печалью в глазах. И тогда она решилась просить:       — Помоги Эбигейл… Потому, что я не могу.       Похоже, мисс Эрли в действительности и не воображала, что его не было необходимости просить. Ганнибал давно определился, что в его власти помочь обеим.