Ветви священного дерева

      Когда мне было восемнадцать, я свято верила, что наши отношения с Годжо — мистика. Увлекательный любовный роман, свершившийся вопреки всему и назло всем. Потому что слишком многое тогда казалось сказочным и несбыточным.       Сейчас мне двадцать шесть. И я понимаю, что наши отношения стали скорее закономерностью, чем чудом.

***

      Я родилась и выросла в префектуре Тотиги, в очень маленькой деревне, название которой подавляющая часть географов никогда не слышала. Это не странно: наше поселение существует юридически, но о нем не пишут в Википедии и не говорят в вечерних сводках новостей.       Деревня Кансуги расположилась на территории национального парка Никко и со дня своего основания носила имя моей семьи.       Учредители парка и заезжие туристы считали нас сектой, поэтому к нашей жизни относились с уважением и опаской. Деревня была создана задолго до превращения Никко в местную достопримечательность, и правительство просто не нашло причин выселить моих предков с их земли. Хотя даже если бы попыталось — вряд ли бы вышло.       У истоков нашей семьи стояло учение древнеяпонских монахов. Самый известный среди них — Гэнку, проповедовавший путь пацифизма и сострадания к слабым. Он жил в эпоху Хэйан и обладал огромным запасом проклятой энергии, что само по себе сделало Гэнку заметной фигурой в истории.       До нашего времени дошли жалкие обрывки его трудов. На исходе своей жизни Гэнку встретился с угрозой, будоражащей умы шаманов по сей день. Гэнку встретил — тогда еще человека — Двуликого Призрака, и, по сведениям источников-современников, проиграл ему.       Именно соратники и ученики Гэнку спустя годы кровавой истории запечатали остатки поверженного Сукуны, превратив двадцать его пальцев в магические артефакты. Восстановив относительное спокойствие в мире, сохэй сами вернуться к прежней жизни не смогли. И так в летописях Японии появился феномен сохэй — монахи-воины, наученные горьким опытом миролюбия, открыли свою школу боевого искусства.       Старейшины в деревне с малых лет говорят детям, что семья Кансуги имеет историю такую же длинную, как три великих клана. В силу своей работы я изучила много свитков и рукописей, подтверждающую их убеждения. Так в эпоху Сэнгоку сохэй воспротивились политике прославленного Токугавы Иэясу, за что вскоре поплатились. Токугава Иэясу знал, что среди монахов-воинов было множество практикующих шаманов, и боялся, что они станут реальной угрозой его политическим планам.       В результате многолетних репрессий эпоха сохэй прекратило свое фактическое существование, а сами монахи оказались изгнанными со своей родины. Отправляясь в путь, они срезали со священного дерева Суги, которому поклонялся сам Гэнку, росток, который позже пересадили в землю, ставшую для них новым домом. Будучи больше не связанными правилами монашеского обета, они начали обзаводиться семьями и разбили небольшую общину в горах. Так появился мой клан — Кансуги — названный по имени одного из священных деревьев Японии. Прошло пять сотен лет, и сегодня этот росток известен в Японии как Таро-суги. Именно рядом с ним прошла вся моя жизнь.       Мой отец, Кансуги Ичики, старший из трех братьев, занимает древнейшую должность Наместника Востока. Наместники, выходцы из благородных кланов, являются доверенными лицами Совета и имеют автономию принятия решений: отец сам отправляет бойцов клана на ликвидацию проклятий.       Говорят, в юношестве он был тих и нерешителен, но я с трудом могу представить папу таким. Все-таки широкий шкаф два на два метра с горой мышц и широченными бицепсами — даже сейчас я смогла бы спрятаться за ним, как за стеной. Отец строго следует нормам и идеологии клана, что прослеживалось и в его внешнем виде: налысо бритая голова и древние метки-обереги, вытатуированные на скулах и волевом подбородке. Как и все Кансуги — наследники монахов, — он носил традиционную японскую одежду и вопреки накопленным богатствам избегал излишеств в мирской жизни.       Хиноки, мой старший брат, выродился его настоящей копией. Такой же высокий, широкоплечий, с нависшими веками и кустистыми бровями. Разве что брат всю жизнь не мог смириться с перспективой сбрить свои шикарные светлые волосы, поэтому просто коротко обрезал их, что не спасало Хиноки от неодобрительных взглядов старших соклановцев. Но в остальном его все любили — наследник же, причем проявивший усердие в области изучения древнего искусства печати.       Чего не скажешь обо мне. Точнее, о нас.       День моего рождения предвещал быть величайшим праздником клана. Все-таки второй ребенок главы, появившийся на свет во время весеннего равноденствия. Однако он едва ли не превратился в настоящее горе. Во-первых, из-за тяжелых родов едва не погибла моя мама. Во-вторых, не я была вторым ребенком. Им стала Ироха — моя сестра-близнец, родившаяся на несколько часов раньше.       Переоценить значимость рождения близнецов в семье шаманов трудно. Старейшины утверждали: такие дети в их клане никогда не рождались и вовсе. Весть о дурном знаке быстро разнеслась по всей Японии. Говорят, Зенин Оги, услышав новость, долго надсмехался над отцом, говоря, что судьба наказывает его не зря. Год назад, глядя в глаза его старшей дочери Маки, я думала, что судьба действительно ничего не делает просто так. Кармический бумеранг вернулся старику, уничтожив все надежды возглавить Зенинов и задев при этом его детей.       Но главное, что наше с сестрой появление оказалось самым тяжелым испытанием для моей матери. Кансуги Укину с самого начала родственники мужа считали белой вороной. Во-первых, она сильно выделялась среди остальных жителей деревни: невысокая, тоненькая, с копной блестящих черных волос. С блестящей техникой манипуляцией кровью.       Старая история: мама была старшей дочерью дома Камо, впоследствии «позорно» отрекшейся от своей фамилии. Я никогда не говорила с ней на эту тему, но обстоятельства были известны каждому. В семнадцать лет маму насильно хотели выдать замуж для укрепления межклановых связей. Кажется, это и стало последней каплей. Мама наследовала родовую технику, но это не отменяло того факта, что она родилась женщиной. А к женщинам в трех великих кланах всегда относились по-скотски.       Камо Укина с этим смириться не смогла. В ней всегда было что-то дикое и непокорное, поэтому она не поддалась. Сбежала на другой конец страны — к моему отцу, с которым до этого виделась всего лишь один раз. Так и выглядит история настоящей любви: случайно данная клятва, длиной в целую жизнь.       Но Кансуги не жаловали маму не по причине сорванной помолвки. За ней, как и за ее братьями, нестираемым пятном тянулась слава печально известного Камо Норитоши. Злого гения, чье имя тенью легло на весь клан Камо. Злые языки шептались, что это из-за мамы, пользующейся «той же грязной техникой», в нашу семью пришло проклятье близнецов. Отца, приверженца консервативных взглядов, рождение двух дочерей сразу тоже пугало, но слухи он моментально пресекал. Кансуги Ичики безумно любил свою жену, а потому любил и нас, своих детей.       Мое детство прошло в скромной комнатке традиционного японского дома с полом из татами и постукиванием содзу за окном. И, конечно же, каждый день я проводила вместе с Ирохой. Следует, пожалуй, немного времени уделить и моей сестре.       Она взяла от родителей все самое лучшее: светлые волосы отца, ясно-карие глаза матери и — что было наиболее важным и чего не было у меня, — легкий характер с простой душой от обоих. Ироху быстро полюбили люди в клане: она без остановки бегала по деревне, из-за чего спотыкалась, падала и получала новые царапины. В Ирохе пылало много огня и любопытства, что свойственно самому обыкновенному ребенку, поэтому все вокруг со временем перестали видеть в ней «небесное возмездие».       Я же изначально была более тихой, менее бойкой и совсем не решительной. На фоне уверенной сестры мое присутствие неизменно сливалось с ее тенью, и у меня не всегда получалось просто голос подать. Ироха любила компанию, рвалась к людям, старалась подольше поговорить и побольше узнать. Мне же казалось вполне комфортным находиться с одной только ей и, может быть, со старшим братом.       Ироха уважала мое желание. А если не уважал кто-то другой — она заставляла его делать это. Несмотря на относительную покладистость, сестра прекрасно осознавала свое положение как «химэ клана» и вытекающими из него привилегиями пользовалась.       Таким образом, совсем никто не удивился, когда в пять лет Ироха почувствовала внутри себя силу. Я была первой, кто узнал об этом. Картинка на фоне горных ступенек — сестра берет мою ладонь, кладет себе на грудь и одними губами спрашивает: «Чувствуешь?»       И я почувствовала. Бурлящие волны, спрятавшиеся где-то по ту сторону ее кожи. Тогда мне еще не было известно, чем именно они являлись. Пройдут годы, прежде чем я пойму: в полной мере узнать, что такое проклятая энергия, мне не удастся никогда.       Мое тело позволяло видеть проклятия и при внутренней концентрации ощущать их удаленное присутствие. Но не сразиться с ними, не усилить свое тело или не поставить барьер. Путь к званию шамана мне был заказан практически с рождения. Безжалостный закон природы.       На самом деле я не особо-то и расстраивалась. Программу младшей школы мы с сестрой проходили дома, и нашей учительницей стала тетя Кайо. Она не приходилась нам кровной родственницей, но обладала удивительной чуткостью и безумно большим сердцем. Тетя Кайо не была шаманом, запасы проклятой энергии не позволяли ей заниматься экзорцизмом, но она все равно нашла свое место в жизни. Этот факт меня подбадривал, и, пользуясь постоянной поддержкой Ирохи, я не сильно переживала из-за дальнейшего будущего. К тому же, мой отец тоже подсобил мне кое в чем.       Нам исполнилось семь, когда папа, взяв обоих за руки, привел меня с сестрой в додзе. С того дня начались наши ежедневные тренировки, осуществляемые как отцом, так и другими членами клана. Помню, что Ироха сразу невзлюбила физические упражнения, а Хиноки, начавший заниматься задолго до, ее за это дразнил. Я же довольно быстро обвыклась в тренировочном зале и начала получать от этого удовольствие. В то же время меня познакомили с проклятым оружием, и в моем детском сознании родилась надежда сравняться с одаренной способностями сестрой.       Довольно скоро этот проблеск света померкнет, как только я столкнусь с суровой реальностью шаманских будней. Но даже столь холодная встреча не помешает мне продолжить заниматься, все больше и больше совершенствуя свое тело.

***

      В среднюю школу нас отправили учиться в город Уцуномия, административный центр Тотиги. Туда же годом ранее отослали и Хиноки. Директор там был человеком, которому не чужды шаманские заскоки, и у него с кланом Кансуги имелись какие-то договоренности.       Меня в то время такие подробности мало волновали. Нам с Ирохой только исполнилось двенадцать, и мы с жутким предвкушением ожидали отбытия в новый город. Родная деревня порядком наскучила, а душа, только перешагнувшая порог пубертата, требовала приключений.       Дома царила умиротворяющая благодать. Двумя годами ранее у нас родился младший брат, и мама погрузилась в заботы о малыше. До этого я не встречалась с младенцами, но братишка казался мне на редкость милым. Отец говорил, что из всех четверых Цугуто получился самым спокойным. Младшенький очень сильно походил на маму, и это не могло не порождать новую волную шепотков. Их папа тоже быстро пресекал. Да и в любом случае рождение Цугуто не породило и половины того шума, что в свое время сотворили я и Ироха.       Мы приехали в студенческое общежитие в одинаковых кимоно и с одинаковыми прическами. Две капли воды, которые в школьной форме вовсе казались отражениями друг друга. Первые дни нас путали все: от одноклассников до учителей. Для меня тот апрель стал настоящей пыткой, Ироха справлялась с социализацией на новом месте куда лучше. Хиноки, конечно, тоже пытался меня раскрепостить, но уверенности в себе это приносило мало.       Следующие три года в полной мере предопределили мою жизнь. Постепенно, шаг за шагом, я начала осваиваться не только на новом месте, но и определяться с собственным ритмом бытия.       На одном из уроков физкультуры девочка из параллели сказала, что я отлично подаю мяч. Девочку звали Минами — мы до сих переписываемся в социальных сетях, чтобы узнать, как друг у друга дела. Минами предложила после уроков заглянуть в волейбольную секцию, там не хватало людей после ухода выпускников. Для своего возраста я была достаточно высокой и физически подготовленной, поэтому легко прошла отбор.       Через месяц семпаи из секции позвали нас на профессиональный волейбольный матч. Для меня это был первый выход куда-либо без Ирохи. Я предлагала пойти и ей, но сестра отказалась:       — Я мало что понимаю в волейболе, — сказала она, натягивая одеяло до самых ушей. — А ты развлекайся, Козу-чан. Здорово, что у тебя появились друзья с общими интересами.       Я играла в школьной команде все время обучения, а в выпускной год меня, кстати, выбрали вице-капитаном. Чтобы поддерживать форму, я записалась в спортивный зал, где проводила все свободное от учебы и тренировок время. Кимоно и хакама практически исчезли из моего гардероба, уступив место спортивным костюмам и свободным майкам. Чтобы на играх не возникало проблем, я обрезала волосы до лопаток, из-за чего на меня очень долго ворчала мама.       Ироха тоже времени даром не теряла. Во втором классе нас рассортировали по разным параллелям. Благодаря харизме сестры у нее появился свой круг общения, не ограниченный одним учебным кабинетом. В Белый День за ней бегал десяток мальчишек с коробками шоколадных конфет. Ироха покупала на карманные деньги стильные платья, классные туфли на каблуках и кучу косметики. К пятнадцати годам мы изменились до неузнаваемости, и перепутать нас стало просто невозможно.       Но отношения между нами это не испортило. Мы продолжали оставаться сестрами, самыми близкими подругами на свете. Ироха знала все про меня, а я — про нее. В нашей комнате постоянно образовывался бардак, из-за которого часто возникали ссоры с перебрасыванием вещами. Мы таскали друг у друга одежду, съедали чужую еду, делали одна другой мелкие подлянки. Обижались, конечно, но никогда не ругались дольше трех дней.       И чем старше я становилась, тем яснее понимала: никто не поймет меня лучше ее. С помощью средней школы мы смогли познакомиться с миром не-шаманов, облегчить свою жизнь с помощью их привычек и изобретений. Но на выходные и каникулы нам приходилось возвращаться домой, в Никко, где жизнь напоминала, кто мы, в какой семье родились и в чем наше предназначение.       В Уцуномии мы впервые встретились с проклятиями в их естественной среде обитания — в школе и больницах. Сначала это казалось чем-то инородным и пугающим, после стольких лет жизни в защищенной деревне. Потом былое удивление сменилось на ощущение обыденности: рядом всегда был Хиноки, много умевший и много знавший. Позже на семейных тренировках и Ироха начала развивать свою проклятую технику. Мне отец выдал кинжал из личного фонда клана. Носить его в рюкзаке оказалось тем еще вызовом, но тоже приноровилась. Не было такого, к чему человек бы не привык.       Прощаться с одноклассниками после выпускных экзаменов пришлось скрепя сердце. Последние полгода ребята то и дело хвастались, кто куда пойдет дальше. В нашем случае выкрутиться из подобных разговоров означало победить задачу повышенного уровня. Для меня и Ирохи судьба казалась понятной и безоблачной, мы прекрасно осознавали, куда ведет путь детей из клана шаманов.       Стоило сказать, что ты уедешь в Токио — включались восхищенные вдохи и завистливые смешки. Добавить, что школа находится на окраине — понимающие кивки, многим школьникам в Уцуномии были знакомы финансовые тяготы. Но когда мы уточняли, что школа на окраине религиозная — возникало неловкое молчание.       Столичный магический техникум — вопрос решенный. Отказаться от этой затеи возможным не представлялось, и не только потому что Совет Старейшин не поймет такой выпад. После свободного воздуха большого города атмосфера родного дома душила строгостью правил и условностей. Ни я, ни Ироха не хотели возвращаться на территорию клана дольше, чем на месяц. Юношеский максимализм требовал широкого разгула, а не чуткого контроля родителей.       Поэтому какая же подлость ожидала нас на мартовских праздниках.       — Вы не поедете в школу в этом году, — сообщил отец за ужином.       Без понятия, что в этот момент делала я, но Ироха от внезапной новости разбила тарелку.       — Почему?.. — растерянно поблеяла она.       Я молча пересчитала собравшихся за столом: отец, мама, мы с Ирохой. Цугуто сидел рядом с матерью, теребя в маленьких ручках игрушечного акита-ину. Прошлой осенью в семье произошло значимое событие: у братишки тоже пробудилась сила.       О природе которой родители предпочитали молчать.       — Вы начали учиться раньше сверстников, — мягко ответила мама, погладив Цугуто по голове. — Первогодкам в старшей школе шестнадцать лет исполнится в этом году, вам — только в следующем. Мы подумали, что лучше будет пока потренировать вас дома.       — А так разве можно? — уточнила я. — Ни у кого не возникнут вопросы?       — Мы обговорили с этот момент с руководством, проблем не будет.       — Но это же нечестно! — воскликнула сестра.       — Веди себя прилично, Ироха, — промолвил отец. — Детям не подобает спорить с родителями.       Иро сникла, досадливо поджав губы.       — Я просто не понимаю, — пробормотала она. — Люди приходят в техникум, не имея никакой подготовки. И вы считаете, что мы недостаточно тренировались для первого курса?       Мама опустила руки на колени.       — Из-за прошлогодних событий в стране участились всплески проклятий. Вы могли бы многому научиться, помогая на клановых миссиях. С их помощью можно получить опыт, который…       — Но я хочу получить настоящий опыт в колледже! — повысила голос Ироха, поднимаясь на ноги.       Я испуганно сгорбилась. Сестра никогда не перечила родителям, тем более, таким тоном. На минуту в столовой повисла леденящая душу тишина. Мама смотрела на вскочившую Ироху, приоткрыв рот.       — Сядь, — пугающе спокойно приказал отец. — И извинись за свое поведение.       Ироха сжала пальцы в кулаки, но вниз опустилась.       — Вы отправили туда Хиноки без малейших забот. Чем мы хуже? — спросила она, глядя на стол.       — Хиноки родился с полноценным запасом проклятой энергии, — незамедлительно ответили ей интонацией главы клана. — Он тренировался день и ночь, практикуясь в запечатывании. Не равняй вас с ним. У него куда больше опыта.       — Это не отменяет того, что сказала я.       — Иро… — прошептала я, не веря своим ушам.       — Ироха, — предостерегающе обратилась к ней мать, и на лице обычно спокойного, как удав, Цугуто тоже проступило удивление.       — Ты знаешь, что произошло прошлым летом?       Сестра шумно выдохнула.       — Катаклизмы…       — Не только, — он прервал ее. — Это всего лишь последствия. Из-за которых маги в колледже вынуждены проводить каждый день на заданиях. Твой брат даже на каникулы не вернулся домой. Знаешь, где он? В Аките. Торчит там третьи сутки, пытаясь разобраться с полчищем проклятий, активизировавшимися после недавнего наводнения.       Я с уколом стыда подумала о том, что вообще не задавалась вопросом, почему Хиноки не было дома. Ироха молчала.       — Мы стараемся защитить вас. Да, ты практиковалась, это похвально. А что насчет Козуэ? Ты думала, что может произойти на миссии с ней? Думала, хочет ли она в этот техникум?       Отец неожиданно пристально посмотрел на меня и спросил, глядя мне в глаза:       — Ты этого хочешь?       Хотела ли я? Конечно. Я хотела выбраться в Токио, почувствовать себя взрослой. Оказаться в среде, где находились такие же ребята, как мы. Знающие о проклятиях, также отводящие от них взгляд в общественных местах. Мы с сестрой не были студентами и не имели права изгонять даже самых слабых духов. Могли только оставлять наводку, а потом делать ноги.       Но уязвленная гордость требовала большего.       — Хочу, — честно призналась я.       Отец закрыл глаза и поднял голову к потолку. В освещении позднего весеннего вечера он почему-то показался мне безмерно уставшим.       — Я вас услышал. Завтра поедете вместе со мной на забой.       — Ичики, нет, — вдруг вмешалась мама. — Им нельзя на забой, они даже низкие ранги не изгоняли…       — Раз они так хотят стать взрослыми, пусть посмотрят, — твердо ответил ей муж. — Забой в Никко — и не половина того, куда их может отправить администрация колледжа. Лучше под моим присмотром, чем потом одним.       Мама отодвинула тарелку и вышла из-за стола.       — Вы все здесь с ума посходили, — заявила она, взяла Цугуто за руку и покинула комнату.       Отец продолжил сидеть с закрытыми глазами. Я в смятении взглянула на Ироху и поняла, что сестра тоже смотрела на меня. В ее глазах скопилось столько раскаяния, что хватило бы страниц десять исписать одним только словом «прости».       Было бы лишь за что прощать.              Забоем мы называли массовую чистку территории от разнокалиберных проклятий, регулярно проводимую бойцами клана. Обычно плановые забои проходили два раза в год — весной и осенью, когда концентрация негативной энергии особенно высока. У сельских жителей периоды таяния и дождей всегда вызывают сильные переживания — нам, обитателям деревни, такие ситуации понятны лучше всего.       В этом году разведчики доложили сразу о нескольких остаточных следах в префектуре. Отец сформировал несколько отрядов и отослал каждый на свой участок. Сам он, дядя Сабуро и мы с Ирохой отправились в Ивафуне — сейчас это часть города Тотиги, а раньше на том месте находился небольшой южный поселок.       На дорогу ушла половина дня. От непривычно долгого перехода ныли ноги, и я то и дело оглядывалась на сестру: она не отличалась той же выносливостью, поэтому зачастую отставала. Вопреки всем опасениям, Ироха неустанно плелась следом, таща на себе груду вооружения из проклятого оружия.       За моей спиной висела нагината, а за поясом — два танто. Я не совсем понимала, зачем снарядили и сестру: для меня работа с мечами и копьями являлась скорее необходимой мерой, чем дополнительным средством. Ироха замечательно управлялась и своими силами, в оружии — по крайней мере, в таком количестве — нужды не было.       В какой-то момент я подумала, что это своеобразное отцовское наказание за длинный язык. Но сути его так и не поняла.       — Да ладно вам, чего кислые такие? — спросил дядя Сабуро, когда отец оставил нас, чтобы осмотреться. — Первый забой все-таки, неужели струсили? На тебя совсем не похоже, Иро-чан!       Ироха досадливо поморщилась и крайне криво «отмазалась»:       — Переживаю.       Сабуро усмехнулся: криво, оголяя ряд щербатых зубов. Он был самым младшим братом отца и еще до нашего рождения добровольно примерил на себя роль няньки, потому знал обеих как облупленных.       — Ты-то? Переживаешь? — дядя повернулся ко мне. — Ну и в чем дело? Про ваше участие еще вчера утром и речи не шло. А, Козуэ?       Я потупила взгляд — врать и бахвалиться смысла не видела.       — Мы возмутились из-за решения родителей оставить нас дома, и отец решил устроить… взбучку.       Последнее слово слетело с губ неохотно, словно мозг посчитал его слишком неприличным, но рот останавливать было поздно.       — Да уж… А я ведь говорил Ичики, что затея дерьмовая и крови вы у него за такое попьете.       Чистосердечное признание на секунду словно землю выбило из-под ног. Я нашла глазами сестру и убедилась, что она тоже ничего не соображает.       — Поймите, девчонки, — все-таки продолжил Сабуро, — он ведь не из вредности так делает. В клане куда безопаснее, чем на службе в Токио. Попадете туда однажды и о прежней беспечности можете забыть.       «В клане куда безопаснее…»       Я напряженно проглотила скопившуюся слюну, не успев придумать дельный ответ. Из-за деревьев вышел вернувшийся отец. В отличие от нас троих, он в принципе очень редко вооружался. Тот день под принцип исключения не попал: глава клана Кансуги вновь планировал разобраться с неприятностями голыми руками.       — Здесь полно остаточных следов. Но энергия не сильная, поэтому, может, уровень третий или чуть выше.       — Никого не замочил по дороге? — участливо поинтересовался Сабуро.       — Они как будто специально разбрелись в разные стороны. Такое чувство, что поделили между собой лес. Придется тоже разделиться.       Ироха приблизилась ко мне почти вплотную, и мы столкнулись плечами. От нечаянного прикосновения нахлынуло волна спокойствия. С детства нам внушали простую истину — пока вторая сестра рядом, первая непобедима. Не существует ничего, с чем не получится справиться.       — Сабуро, — продолжил раздавать указания отец, — пойдешь на восток. Я зачищу юго-запад. Вы двое — на северо-запад. Друг от друга не отходить. В случае непредвиденных обстоятельств — подать сигнал. Ясно?       Мы втроем — даже дядя Сабуро — кивнули. Расходились в напряженном молчании, и только тридцать шагов спустя Ироха открыла рот:       — Никого не чувствую.       Я удивлено указала подбородком ей под ноги. Сестра остановилась и посмотрела на маленькую мухоголовку в шаге от нее.       — Ну это вообще мелочь, — цыкнула она и сделала быстрый жест рукой. Невидимая сила разрезала жалкую тварь по диагонали, хлюпнув напоследок зловонной мерзкой жижей.       — Тебе так хочется пощекотать нервы?       — Зачем-то же он нагрузил меня всем этим, — вздохнула Ироха, указывая на свое оружие.       Я пожала плечом, заметив боковым зрением приближающегося летуна. Быстрым движением достала танто, взмахнула клинком и пригнулась, чтобы остатки проклятия не забрызгали лицо.       — Хватит тебе уже с ним спорить, — устало попросила я. — Ничего хорошего не произойдет, если отец разозлится еще сильнее.       — Я просто не понимаю это сюсюканье, — фыркнула сестра. — Всю жизнь пичкали мишурой про «древний клан защитников», а теперь мы маленькие. Ну не бред ли? Такие маленькие, что обе выше матери. А сколько времени потрачено в додзе? Ты сама посуди: тебе разве деревня эта не осто…       Ироха резко замолчала и остановилась. Я встала рядом с ней, настороженно округлив глаза. Сестра сперва пространно смотрела вперед, точно прислушиваясь, а затем обернулась ко мне, подняв палец к губам. Кивнула головой в сторону плотной вереницы деревьев.       Я тоже притихла и поняла, что именно привлекло внимание Ирохи. Точнее, почувствовала, как невидимая рука холода сжала мои внутренности. С такой энергетикой мне доводилось встречаться всего несколько раз — ее источал дух явно выше третьего уровня.       Бесшумно передвигаясь по голой земле, мы, сгорбившись, затаились за широким кустом. В нескольких двух десятках метров от нас сидело огромное — возможно, габаритов отца — нечто, с выпуклой крапчатой спиной. Сидело и, жутко похрустывая, поедало останки чего-то человекоподобного. В воздухе зловеще пахло кровью.       Согласно старой, как мир, должностной инструкции, нам следовало вызвать подмогу. Если дух поедал человечину — это действительно серьезный разговор. Двум малолетним соплячкам с ним не справиться никак. Но Ироха тогда решилась на самый необдуманный поступок в мире.       Сестра медленно выбралась из-за веток, поднимая руки в воздух. Взмах — бледная вспышка по касательной скользнула возле монстра. У меня сердце упало в пятки.       — Если не буду справляться, — едва различимо произнесла Ироха, — зови на помощь.       — Ты что делаешь?! — в ужасе прошептала я.       Ироха не ответила — только красноречиво сложила пальцы свободной руки, мол, все в порядке, не ворчи. Позже это все я с ней никогда не обсуждала, до того почему-то не доходило. Хотелось ли ей доказать отцу, что мы — она в особенности — больше не маленькие и беззащитные? Или дело в самом характере Иро и ее самоотверженной тяге всех спасти?..       Никто так и не узнал. И теперь точно не узнает.       А проклятие тем временем оглянулось.       Это очень походило на игру «кукла Дарума перевернулась». Проклятие глазело на сестру, не двигаясь. Ироха смотрела на него в ответ, замерев на месте, как каменная статуя. Инстинкт самосохранения приказал оставаться на месте и мне, хотя каждая мышца в теле натянулась, как струна, в готовности броситься в бой. Или наутек.       Пауза затягивалась, и я уже задумалась, было ли проклятие полноценным: оно словно не видело перед собой источники проклятой энергии. Я следила за уровнем — Ироха ни в чем себя не ограничивала. Просто бездействовала. Может быть, жучара принял нас за два трупа с отзеркаливающими остатками. Но стоило ему только начать возвращаться к обеду, как сестра сорвалась с места.       Нерасторопное проклятие оказалось проворнее, чем можно было подумать, и успело среагировать. Но Ироха это предвидела, уклонившись от внезапного удара. Она повторила жест — лапа жука взорвалась фонтаном. Удар сместился от предполагаемой цели вниз, задев противника совсем не сильно. Ироха приземлилась прямо в лужу, увязнув по щиколотки в образовавшейся после дождя грязи. Оценить ситуацию ей не дали — дух слишком быстро приспособился к ранению и перешел в наступление. Сестре пришлось срочно отступать.       Не помня себя от паники, я сжала в руках шершавую рукоять нагинаты и напролом понеслась прямо к проклятию.       Будучи отвлеченным на первого нападавшего, оно, не приняв во внимание низкий уровень моей энергии, не заметило атаки с тыла. Я вогнала изогнутое лезвие в «панцирь» почти полностью и, напрягшись, прокрутила его. Спинка треснула, заставив духа протяжно зарычать. Я знала, что энергии в нагитану влили немало, поэтому урон проклятию нанесли не меньше, чем получил бы человек от пулеметной очереди.       — Ты что делаешь?! — завопила по ту сторону сестра.       — Руби! — рявкнула я, отскакивая назад.       Дважды повторять не пришлось: Ироха рассекла воздух двумя руками, и на проклятие обрушилась перекрестная атака. Вместе с моим оружием, сестра перерубила и левую лапу духа. Рев поднялся такой, что слышать должны были в Сайтаме.       Воспользовавшись заминкой, я выхватила сразу два танто. Мы дезориентировали врага, но для победы требовалось снести паршивцу голову. Рваная рана на теле жука влажно чавкала, если ударить под нужным углом — получится перерубить с одного раза. Мы с Ирохой обменялись быстрыми взглядами и сразу поняли, что было у обеих на уме.       Теперь я отвлекаю, а она атакует.       Ближний бой не был слабостью, но разница в силах с противником казалась чем-то несоизмеримым. Я пятилась, прыгая из стороны в сторону и прикидывая угол для удара ножом. Но рассвирепевший дух как будто раззадорился, принявшись атаковать наотмашь. Ироха бежала следом, не прекращая нападение: ее стараниями воздух вокруг заходился в свисте. Где-то через пару минут меня постигла горькая догадка — еще немного, и сестра выдохнется. Тогда в один момент все старания обернутся бесполезными.       Низко присев, я вонзила танто прямо в брюхо проклятию, с силой сдвинув оружие вниз. Внутренности жукообразной мерзости показались наружу — я рухнула вниз, в процессе отбившись вторым ножом от удара, и покатилась по земле. У меня не оставалось никакого оружия, чтобы защищаться и наступать. Только роль живца, мишени.       Чудище атаковало, но я успела вскочить на ноги и убраться из зоны поражения. Его спина в сумраке мерцала переливами, и это зрелище доводило до нервного исступления. Сотня мыслей бурлила в голове, складываясь в истеричный вопрос «что делать?!».       — Козуэ! — крикнула сестра, и я, вскинув взгляд, увидела, как Ироха бросила мне свою нагитану.       Я снова упала на колени и, растянувшись животом на грязи, подцепила дрожащими пальцами древко копья. Проклятье над головой угрожающе застрекотало, и сердце у меня как будто бы окончательно оборвалось.       — Сюда смотри, страшилище! — рявкнула Ироха, задыхаясь то ли от усталости, то ли от возмущения.       Справившись со страхом, я поднялась пока, как сестра прыгала перед жуком, отвлекая его от моей туши. Оружие прокрутилось в моих руках, ложась в ладонях удобнее, как учил отец. Челюсти сжались, очерчивая скулы. Я сделала выпад вперед, целясь как можно точнее, чтобы нанести если не роковой удар, то хотя бы максимально близкий к нему.       И в этот момент воздух между мной и проклятьем разрезала стрела. Навалившись на копье всем телом, я повернула голову. И увидела, как в кустах дядя Сабуро натягивал тетиву своего особенного — «охотничьего» — лука.       — Ложитесь! — крикнул он и выпустил еще одну стрелу, налитую проклятой энергией.       Если первый выстрел попал жуку в плечо, то второй — в затылок. Дядя Сабуро был отличным стрелком, и единственная причина, которая бы объясняла его промахи, — это мы. Он боялся, что ранит кого-нибудь из нас. Впрочем, эти рассуждения уже не имели такого веса, потому что через секунду на поляне появился наш отец.       Идеальный боец, само воплощение клана Кансуги — высокий и крепко сложенный, облаченный в традиционную японскую одежду. Он преодолел расстояние между собой и нами в одну секунду, подлетев к израненному противнику и ударив его кулаком, усиленным проклятой энергии. Отдача оказалась такой, что повалила вниз и меня. Здорово стукнувшись о землю, я заметила, что сестра тоже не удержала равновесие.       Остаток боя мы так и пролежали: вслушиваясь в звуки борьбы и медленно приходя в себя после адовой мясорубки.              Когда с экзорцизмом огромного жука было покончено, дядя Сабуро осмотрел нас, придирчиво разглядывая все ссадины и ушибы. Отец занимался барьером: они покончили зачищать свой участок территории, и теперь его требовалось открыть для пользования не-шаманами.       — Слушай, Ичики, — наконец произнес дядя, протягивая мне фляжку с водой. — А они ведь неплохо его отделали, а? Для первого-то раза.       Ироха, сидевшая спиной к моей спине, осунулась. Я задумчиво потерла ушибленный подбородок, на который Сабуро наложил восстанавливающую повязку. Хоть дядя и пытался нас хвалить, мы с сестрой прекрасно осознавали свой провал. Непомерно гордые и самоуверенные сестры Кансуги с треском облажались.       Отец повернулся к нам и подошел ближе. От сократившегося расстояния стало в разы некомфортнее.       — Да, — негромко согласился он. — Если не вспоминать, что им было наказано в случае опасности бежать.       Присев перед нами, Кансуги Ичики подобрал под себя ноги и тихо спросил:       — Что скажешь, Ироха? Оправдал забой твои ожидания?       Сестра дернулась так, словно произнесенные слова причинили ей физическую боль. Я почувствовала нестерпимую обиду за нее и сама съежилась, будто бы пытаясь унять муку кровоточащей раны где-то глубоко внутри груди.       — Я поняла свою ошибку, — тихо ответила Иро. — Вы были правы, когда говорили, что нам нужно больше тренироваться перед тем, как ехать в колледж.       От ее заявления у меня из легких выбило весь воздух. Будучи настолько растерянной, что в голове между собой спутались небо и земля, я выпалила:       — Но мы ведь практически победили это проклятие.       Отец повернул голову в мою сторону. Я вскинулась и взглянула ему в глаза — льдисто-голубые. Точно такие же, как у Хиноки. Только со взглядом Ирохи.       — Даже если бы вы не успели прийти на помощь — нам хватило бы двух ударов, чтобы добить его. Разве не в этом был смысл твоего испытания? Мы работали вместе, восполняя друг другом наши слабости. Поэтому ты заставил Ироху нести с собой столько оружия, так ведь?       — Козуэ-чан разбушевалась, — хихикнул Сабуро.       — Мы прошли твою проверку. Мы готовы двигаться дальше, — я облизнула пересохшие от волнения губы. — Отпусти нас в магический колледж, пап.       Помню, как быстро он сменился в лице. Широкие брови свелись к переносице, а губы поджались, как некрасивая мясистая гусеница. Отец отвернулся и ничего не ответил, оставив мои слова звенеть в тишине пригородного леса.       Но мне не нужно было его слышать, чтобы понять. Никому не нужно было, ведь все знали: мы выиграли. Последний бастион родительского контроля пал.       Сестры Кансуги выиграли свой шанс на свободу.