Сердце султана

      Донхэ-хатун был полностью согласен с Сюмином: нельзя заставлять мальчиков ждать, а то от нетерпения близнецы без контроля Хичоля-султан вполне могут разнести гарем на мелкие щепочки. Потому рыженькому омеге приходится как можно скорее выйти из комнаты в общий зал — конечно, он сомневался, что даже со всем энтузиазмом младших детей султана слуги позволят им снести дверь в комнату Донхэ, но рисковать всё-таки не хотелось.       — Донхэ-хатун! Донхэ-хатун! — наперебой галдят младшие дети султана, нетерпеливо метаясь перед лестницей, ведущей на верхний этаж — видимо, едва поспевающий за ними Чангу строго-настрого запретил мальчикам врываться в комнату фаворита султана без разрешения. И Сюмин и Чондэ тоже не подозревают, что нужно маленьким гаммам, так как они с плохо скрытым любопытством выглядывают из-за спины Донхэ, не решаясь вмешиваться. — «Ладно. Раз они не могут подсказать мне план действий — я должен сам заняться мальчиками», — решает Донхэ-хатун, потому, стараясь не выглядеть слишком взволнованным, он, кивнув временным слугам, спускается вниз по лестнице, так быстро, как могут позволить ему эти неудобные носатые туфли.       — Донхэ-хатун! Сегодня утром папа прислал нам с Ёнгуком послание! — Тэмин чуть ли не визжит от восторга, подскакивая на месте как зайчик. — Послание специально для нас, представляешь?!       — Вот это да! Я очень рад, что Повелитель нашёл время на то, чтобы написать для вас послание, — Донхэ бросает взгляд на весьма утомившегося слугу, Чангу, и, помедлив, осторожно приглаживает волосы доверчиво прильнувшего к нему мальчика. — Но стоит говорить немного потише. В гареме все заняты своими делами, а вы всех переполошили…       — Ой… Кихён-калфа, прости, пожалуйста, — тут же вполне искренне извиняется Тэмин, когда их нагоняет немного запыхавшийся калфа, чуть было не теряя туфли на бегу. — Просто папа никогда не писал нам лично, вот я и…       — Повелитель написал послание нам с Ёнгуком и отдельно для валиде, а мама написал послание для гарема, — осторожно поясняет Тэян, переглянувшись с братом. — У валиде сейчас много дел, потому он разрешил нам принести послание для гарема сюда. Оно у Чангу.       — Да, Кихён-калфа, собери гарем и прочти послание хасеки, — добавляет слуга, протягивая небольшой свиток хмурому калфе. — Распоряжение валиде-султан.       — Сделаю, Чангу, — калфа, бросив предупредительный взгляд на Донхэ-хатун, больше ничего не добавляет и принимает свиток, отступая в сторону и созывая гарем для сообщения. Часть наложников уже были в общем зале, потому они лишь отложили свои дела, а вот за некоторыми наложниками калфа посылает евнухов, чтобы их сейчас же привели в гарем. Также, буквально просочившись мимо фаворита султана и временных слуг, Кихён-калфа почти вихрем поднимается по лестнице, чтобы позвать вниз других хатун. Понимая, что времени у них сейчас осталось не очень много, рыженький хатун заторопился поскорее удовлетворить восторги мальчиков, желающих поделиться с ним такими важными новостями. Наблюдая за тем, как Тэмин размахивает свитком, похожим на тот, что Чангу отдал калфе, Донхэ-хатун мягко интересуется:       — Надеюсь, Повелитель сообщил вам добрые вести? Во дворце Сонхвы-шехзаде всё готово к обряду никяха?       — Да, основная часть этого события уже прошла сегодня утром, на рассвете, — поясняет Тэян, пока Тэмин яростно кивает, пытаясь развернуть свиток, который продолжает сворачиваться, едва маленький гамма перехватывает его поудобнее. — Папа написал, что обряд никяха прошёл благополучно и ничего непредвиденного не произошло. Хотели бы и мы там побывать…       — Возможно, после того, как истинные обрели друг друга, Повелитель и хасеки не захотели рисковать и брать вас с Ёнгуком на такое непредсказуемое событие, — предполагает рыженький хатун, чуть ли не сгорая от любопытства — ему было бы очень интересно взглянуть на послание Повелителя своим детям, но также омега понимает, что это скорее всего строго запрещено. Но Тэмин явно серьёзно настроен развернуть свиток, так как маленький гамма спешно добавляет:       — Да, Донхэ-хатун, ты наверняка прав. Хочешь прочитать послание от папы?       — Что?! — рыженький омега чуть было не поперхнулся, отшатнувшись назад и чуть было не сбив с ног Сюмина и Чондэ, так некстати зазевавшихся, будучи неготовыми к импульсивным рывкам своего «временного» господина. Сбивчиво извинившись, Донхэ-хатун, стараясь не показывать своего испуга, торопливо отвечает:       — Н-нет, Тэмин-султан, это же послание Повелителя для вас. Я не могу…       — Всё в порядке, Донхэ-хатун. Валиде-султан разрешил мальчикам показать тебе послание, если тебе будет интересно, — в разговор вступает Чангу, мелко пожав плечами. Растерявшись, Донхэ оборачивается к слугам, чтобы понять, что ему следует делать, и, пока мальчики отвлеклись на Чангу, попросив помощи с раскрытием свитка, Сюмин, наклонившись к рыженькому хатун, тихо поясняет:       — Судя по всему, валиде сперва сам прочитал послание и не нашёл в нём ничего запретного для тебя. Но тебе не стоит читать его в гареме, Донхэ-хатун. Что бы там ни было, лучше вам прочесть послание в твоей комнате. Младшие дети Повелителя ещё не совсем понимают такие вещи, так что придётся тебе взять дело в свои руки.       — Разумно, — соглашается омега с запахом грейпфрута, решив не вступать в спор с Сюмином: местные правила придумал явно не он, так что разногласия ни к чему хорошему не приведут, а вот риск вызвать недовольство валиде, да ещё и рассориться с опытным слугой, что не ленится давать хорошие советы, всё-таки остро существовал. Но Донхэ уверен, что он тоже должен прослушать послание хасеки, чтобы не вышло так, что он снова нарушил какие-то правила, потому, собравшись с мыслями, рыженький хатун мягко добавляет:       — Раз валиде не против, я почту за честь получить возможность прочесть послание Повелителя, хоть оно написано не для меня. Но мне нужно сперва послушать, что написал Хичоль-султан, так что вы пока можете подняться ко мне в комнату, а чуть позже я к вам присоединюсь, договорились?       — Наверное, мама тоже написал про обряд никяха во дворце Сонхвы, — Тэян согласно покачивает головой, не возражая против плана омеги с запахом грейпфрута. — Уёна хорошо знали в гареме, так что многим здесь интересна его судьба. Но ты прав, Донхэ-хатун. Мы тогда подождём тебя наверху, так ведь, Чангу?       — Я тогда послушаю вместе с вами, а потом отлучусь на нижний этаж, Донхэ-хатун, — подаёт голос Чондэ, что, по мнению хатун, было совершенно необязательно. — «Но, наверное, он так сообщает мне, что передаст все новости Хёнвону и другим наложникам, что сейчас не смогут присутствовать», — догадывается Донхэ, потому, качнув головой, он соглашается со слугой, совершенно не возражая против его решения. — «Вдобавок так и планировалось с самого начала, что Сюмин останется со мной, а Чондэ навестит Хёнвона», — вспоминает рыженький хатун. — «А уж с двумя маленькими детьми Повелителя Чангу и Сюмин должны справиться. Вдобавок в комнате они вряд ли натворят много делов…» О том, что Тэян не так давно подавился в его комнате, Донхэ старается не думать — завтрак уже прошёл, значит, ничего мальчики в комнате есть не будут.       — Хорошо, мы тогда подождём тебя наверху, Донхэ-хатун, — предлагает Чангу и мягко придерживает близнецов за плечи, чтобы их случайно не сбили с ног спешащие вниз хатун. Донхэ старается не нарываться на новый скандал — ему не хватало только переругаться с другими фаворитами, ещё и при детях Повелителя. — «Хасеки точно решит, что своими скандалами я подвергаю его детей опасности…» — и от мысли об этом Донхэ начинает немного понимать то, что пытался до него донести Рёук. — «Хм-м-м… может, в чём-то Рёук и был прав. Отношения наложников в гареме не должны касаться детей Повелителя. Нельзя, чтобы Исин-хатун решил, что мальчики стали моими покровителями. Он же тогда может…»       Но думать о том, что хатун может как-то навредить детям Повелителя, Донхэ тоже не хочет — несмотря на свой надменный характер, Исин-хатун должен понимать, что даже откровенного косого взгляда на членов династии хасеки не потерпит. А уж что в таком случае сделает султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк — даже подумать страшно. — «Ли Хёкджэ говорил о том, что от всех супругов он ждёт безоговорочного уважения к членам его семьи. Наверняка и в гареме это правило распространяется», — предполагает рыженький хатун, с трудом сдержав рвущиеся с губ ехидные фразочки. — «Надо быть умнее и осторожнее. Нельзя, чтобы кто-то из гарема решил таким образом меня подставить…»       — Тэян-султан. Тэмин-султан. Чангу, — почти дружно бормочут Исин-хатун и Кино-хатун, ничего не бросив вслед новому фавориту султана — видимо, в гареме побаивались не только Хансоля и Хвитэка, но и на вид добродушного Чангу, что в качестве ответного приветствия просто чуть качает головой, не проронив ни слова в адрес фаворитов. Но, немного подумав, Донхэ находит объяснение и этому — скорее всего, слуги хасеки были выбраны давным-давно, из проверенных слуг, что трудились во дворце не один год. — «А раз состав гарема успел смениться, возможно, слуги супругов султана уже разлучились с теми наложниками, с которыми они могли успеть завести дружбу», — предполагает рыженький хатун, хоть и мысленно зарекается задавать такие вопросы как слугам членов династии, так и маленьким детям Повелителя. Всё-таки о некоторых предположениях он может поговорить с кем-то неболтливым, как, например, и без того измотанным Кихёном-калфой, что спускается по лестнице, явно не настроившись на подобные разговоры. — «Пусть лучше он исполнит свои обязанности без новых проблем и вопросов», — решает Донхэ-хатун и чуть отступает в сторону, пропуская мальчиков и Чангу к лестнице, чтобы дети Повелителя не теряли времени, пока евнухи собирают вместе гарем и фаворитов султана.       — Тебе тоже нужно подойти, Донхэ-хатун, — тихонько подсказывает Сюмин, и, согласно вздохнув, рыженький хатун понимает, что слуга снова оказался прав — лучше подойти к гарему сейчас, чем дожидаться отдельного приглашения и раздражать калфу ещё больше. Решив не привлекать к себе ещё больше внимания, рыженький хатун тихо отвечает:       — Спасибо, Сюмин. Будьте неподалёку, ладно? На таких официальных сборах я ужасно нервничаю и боюсь ошибиться.       — Мы будем рядом. Держись уверенно, Донхэ-хатун. Хасеки наверняка пишет о добрых новостях, так что от тебя скорее всего не потребуется никаких серьёзных решений, — подсказывает Чондэ и, благодарно кивнув, рыженький хатун, одёрнув рубаху, подходит ближе к гарему, ещё до того, как калфа в суматохе вспомнит про него.       — Здравствуй, Донхэ-хатун, — вежливо произносит оказавшийся неподалёку Чоноп, приветливо улыбнувшись и кивнув головой, отчего длинная серьга в его ухе закачалась. — Какой переполох с самого утра, да?       — Да, непривычная суматоха… — выдохнув с явным облегчением, Донхэ придвигается к уже знакомому ему наложнику, стараясь не коситься на недовольно пыхтевшего Исина-хатун, сумевшего в этот раз придержать язык за зубами. — Здравствуй, Чоноп. А где сегодня твои друзья?       — Дэхён на нижнем этаже, — охотно делится Чоноп, не видя в этом ничего излишне личного, учитывая жизнь гарема. — А Зело помогал на кухне сегодня. Может, Чангюн-ага не отпустил его из-за срочной работы.       — Ну, наверное, Шивон-ага позаботится о том, чтобы все узнали свежие новости. Да и надеюсь, что Дэхён сейчас в добром здравии, — предполагает рыженький хатун, не сдержавшись и аккуратно потрогав манящую серёжку, свисающую с мочки слегка оттопыренного ушка Чонопа. Заметив на себе слегка удивлённый, но при этом с хитринкой взгляд наложника, Донхэ стушевался и тут же убрал руку, забормотав:       — Прости, Чоноп, у тебя просто такая красивая серёжка…       — Спасибо, Донхэ-хатун, — посмеивается Чоноп, снова мотнув головой: очевидно, ему самому нравится то, как серьга, покачиваясь, касается кожи. — Не извиняйся, всё в порядке. К твоему любопытству не так уж и сложно привыкнуть. Но мне приятно, что тебе понравилась серёжка.       — Да, она очень красивая и отлично на тебе смотрится, — признаёт Донхэ, немного успокоившись: пока Чоноп с негромким смехом качает головой, рыженький хатун наконец разглядел то, что на другом ухе наложника серьга покороче, едва свисает с мочки. Со стыдом омега пытается припомнить, подмечал ли он ранее какие-то удачные украшения или наряды наложников, и к своему ужасу Донхэ-хатун понимает, что хвалил он разве что накидку валиде-султан и одежду самого султана на праздновании дня рождения Мингю-шехзаде. — «А Чанёль был прав, когда говорил о том, что я почти не общаюсь с гаремом…»       — Кихён-калфа вроде уже готов объявить послание хасеки-султан, — напоминает Чоноп, мягко привлекая внимание Донхэ к происходящему. — Давай послушаем, Донхэ-хатун. Потом я передам Дэхёну все свежие новости и твои добрые пожелания. Ему будет приятно услышать что-то новенькое о тебе.       — Да… Да, я желаю ему как можно легче пережить этот… период, — учтиво добавляет рыженький хатун, встрепенувшись, и, заметив на себе укоризненный взгляд Кихёна-калфы, сухо кашляет в кулак, качнув головой, чтобы показать, что он молчит и готов слушать. — «Так значит, Дэхён интересуется моими новостями… Надеюсь, это к добру», — предполагает омега с запахом грейпфрута. — «Он показался мне хорошим человеком. И поведение Исина-хатун Дэхёну и Чонопу тоже не нравится. Мне лучше поддерживать с ними хорошие отношения. Да и тогда хоть кто-то сможет мне честно сказать, что обо мне думает гарем…»       — Хасеки-султан этим утром прислал послание для гарема, — объявляет Кихён-калфа, ловко развернув свиток и быстро пробежав по нему взглядом, чтобы не ошибиться при чтении. — Хичоль-султан пишет о том, что по милости Всевышнего и с повеления нашего султана, Ли Хёкджэ хан Ынхёка, Уён и его истинный альфа Чхве Сан провели обряд никяха и стали законными супругами.       — Даже странно, что церемонию не отложили до вечера пятницы, как гласят традиции, — подмечает Исин-хатун, и Донхэ хочется сморщиться от того, насколько насмешливо звучит его тон голоса. — Неужели Сан-паша не устоял перед своей природой, и…       — Исин, сейчас же замолчи, — отрывисто бросает Кихён-калфа, даже не повернув голову в сторону наложника. — Ещё одно слово в подобном тоне от любого из вас — и валиде станет известно о том, что вы тут болтаете о церемонии, которую устроил сам Повелитель Трёх Миров. Ещё желающие высказаться будут?       Желающих высказаться не нашлось, и усыпанный золотом хатун всё-таки замолчал, но от его слов Донхэ стало тревожно. — «Так султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк правда нарушил традиции?» — в поисках ответов и хоть какой-то определённости рыженький хатун встревоженно обводит взглядом гарем, пока не натыкается взглядом на Роуна-ага, высокого евнуха, возвышающегося над наложниками. И, видимо, тревожные перешёптывания и испуганный взгляд фаворита султана призвали евнуха вмешаться в разговор, так как, прокашлявшись, чтобы калфа не продолжил чтение одновременно с ним, Роун-ага зычно произносит:       — Верно, в Писании говорится, что нет лучше времени для никяха между третьей и четвёртой молитвой в пятницу, до захода солнца. Но также там сказано, что другое время для никяха тоже вполне допустимо, так как само желание создать семью по благоволению Всевышнего гораздо важнее времени проведения обряда. Осмелюсь предположить, что Повелитель поспешил с церемонией из-за того, что Уён и Сан-паша — истинные. В такой ситуации нужно принимать решение немного быстрее, чем в случае организации традиционной церемонии бракосочетания. Да и так в пятницу Сан-паша уже сможет помолиться в мечети за благополучие своего супруга, как глава своей семьи.       — «Наверное, Повелитель и хасеки действительно приняли такое решение, чтобы не провоцировать звериные инстинкты Сана-паши и тем самым не подвергать опасности Уёна и всех присутствующих на церемонии…» — предполагает Донхэ, сразу же выдохнув — ему до сих пор непросто привыкнуть к тому, что не стоит сомневаться в решениях султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка и его супругов, но слова евнуха немного успокоили его. — «Повелитель много говорил о религии в наши встречи. Он кажется вполне порядочным мусульманином, чтобы так смело нарушать традиции, как ему захочется», — напоминает себе Донхэ-хатун, вспомнив ещё и о Гласе избранного Аллахом. — «И раз во время празднования Повелитель не позволил Сану-паше поддаться инстинктам, и даже для обряда никяха Повелитель и хасеки стали свидетелями заключения брака со стороны Уёна — ничего греховного на церемонии просто не произошло бы…» Но прямо сказать об отсутствии греха евнух не решился, а часть тревог гарема всё-таки не спала, так что, понадеявшись, что он не расскажет тем самым ничего запретного, рыженький хатун звонко произносит:       — А что касается того, что предположил Исин-хатун… Всё-таки Повелитель лучше всех нас знает Писание и наверняка прекрасно осведомлён обо всех традициях при проведении обряда никяха. Вдобавок не знаю, как Сан-паша, а я бы точно поостерёгся возражать решениям Повелителя, особенно после его Гласа избранного Аллахом…       — Уж ты бы молчал. Вечно и делаешь, что лезешь, когда тебя не спрашивают, — шипит Исин-хатун, гневно зыркнув на омегу с запахом грейпфрута, но Кино-хатун, дёрнув Исина за рукав, быстро добавляет:       — Наверняка Повелитель и в этот раз принял верное решение, как правильно сказал Донхэ-хатун. А мы можем лишь подивиться безграничной мудрости нашего султана и поблагодарить Аллаха за то, что Уён встретил своего истинного и так скоро стал его супругом. Пусть Всевышний пошлёт своё благоволение их семье и пусть у них с Саном-пашой родятся много здоровых детей.       — «Гладко стелешь, Кино-хатун», — думает Донхэ-хатун, хоть и не решается больше ничего добавить. — «Но в то, что ты согласен с моими словами, мне что-то не очень верится. Всё-таки ты дружишь с Исином-хатун…»       И, пока Кихён-калфа обводит взглядом гарем, чтобы убедиться, что все согласились с доводами хатун и наконец замолчали, рыженький омега к своему беспокойству понимает, что о том, с кем эти хатун водят дружбу, Донхэ совсем ничего не знает. — «Я знаю о том, что одного из их слуг, кажется, зовут Минхо», — пытается вспомнить омега с запахом грейпфрута, сдерживая желание покоситься на недовольного, но притихшего Исина-хатун. — «Также Рен и Чонин вроде как были временными слугами у кого-то из них… и я даже не помню, у кого именно. Но ведь не может быть, чтобы весь остальной гарем был настроен против них, правильно?»       И Донхэ уверен — об этом нужно срочно поговорить с кем-то из слуг, кто не выдаст его расспросы ни супругам султана, ни Повелителю. Хёнвон сейчас для этих вопросов временно недоступен, так как на нижний этаж хатун без крайней нужды просто не пустят, Шивон-ага о подобном интересе точно доложит хасеки, а любые, даже осторожные вопросы наложникам могут привести к катастрофе. — «Выбор небольшой. Либо надеяться на то, что Сюмин и Чондэ что-то знают о гареме, но промолчат и не выдадут меня, либо вызывать Кихёна-калфу на разговор наедине», — понимает рыженький хатун. — «Даже если мой интерес будет угоден Аллаху, ответ мне с неба не упадёт. Иначе я бы уже хоть что-то узнал о своей семье…»       — Поскольку истинность в наше время — это редкий дар Всевышнего, хасеки намерен отметить это событие в гареме, — добавляет Кихён-калфа, и от этих слов по гарему снова разнеслись удивлённые перешёптывания. Один из наложников, который в прошлый раз представился Донхэ как Кёнсу, отчётливо, но как будто себе под нос, пробормотал:       — Неужели опять празднование?       И в чём-то Донхэ был с ним согласен — несмотря на то, что во дворце уже год не было никаких празднований, сейчас происходит слишком много событий, которые гарем должен отметить. — «А обилие празднований порождает чувство пресыщения», — Донхэ-хатун кажется, что кто-то говорил ему подобное, но, наверное, очень давно, так как омега с запахом грейпфрута даже не помнит, кто это говорил. Но в этом есть свой смысл — ради приятного вечера, на котором можно поесть вкусности и немного расслабиться, гарему каждый раз приходится трудиться больше обычного, а Чангюну-ага — очень много готовить. Только члены династии и фавориты султана не заняты этой горой необходимых дел и обязанностей перед празднованиями — даже супруги Повелителя, как оказалось, тоже несут огромную ответственность за подготовку к празднованию.       — Хасеки повелел, чтобы сегодня к ужину всем в гареме подали шербет. Празднования в гареме не будет, но Хичоль-султан предлагает всем вам таким образом присоединиться к добрым пожеланиям для истинной пары, связавшей себя перед Всевышним узами брака, — объявляет Кихён-калфа, никак не прокомментировав дополнительно слова наложника или же просто их не расслышав. — Также хасеки сообщает, что Повелитель и все, кто его сопровождал, вернутся во дворец завтра вечером.       — «Значит, они не задержатся во дворце Сонхвы-шехзаде», — понимает Донхэ-хатун, и впервые мысль о том, что хасеки вернётся во дворец уже так скоро, не сильно пугает его. — «Повелителю наверняка самому непривычно ночевать вне дворца. Чем раньше он вернётся — тем лучше. Может быть, я как раз успею с ним побеседовать до того, как Хёнвон вернётся с нижнего этажа и мне придётся снова изображать течку…»       Но при этом рыженький хатун совсем не представляет, о чём Повелитель может захотеть с ним поговорить. — «Если он хотел обсудить мои выходки на праздновании дня рождения Мингю-шехзаде или мои шутки, о которых говорили Тэян-султан и Тэмин-султан… То вспомнит ли султан о них сейчас, после такого события?» Наверное, если бы Донхэ поделился своими сомнениями с Хёнвоном, слуга в очередной раз посоветовал бы ему не ожидать так очевидно следующей встречи с султаном — но Хёнвон на несколько следующих дней будет на нижнем этаже. А сам Донхэ хоть и доверяет друзьям своего слуги, но пока не хочет настолько открывать им свои мысли и тревоги. — «Вдруг они что-то расскажут другим слугам, из добрых побуждений? Или захотят обсудить услышанное с хасеки или Повелителем?» — рыженький хатун хорошо помнит, что Сюмин и Чондэ умолчали о происшествии на нижнем этаже, но это явно было не их собственное решение, а приказ Хичоля-султан. — «Если Повелитель так уважает слуг Химчана-султан, что даже сохранил их высокий статус, не вернув их в простые слуги — они вполне могут и обратиться к султану напрямую, если их что-то будет тревожить…»       Но обдумать свою мысль Донхэ-хатун не успевает: калфа уже отпускает гарем по их делам, другие хатун переговариваются между собой, присев на положенное фаворитам место на одном из диванчиков, а самого Донхэ уже с нетерпением ждут младшие дети султана на верху лестницы, о чём-то расспрашивая слугу хасеки, Чангу. Вспомнив о том, что ему нужно отпустить Чондэ на нижний этаж, рыженький хатун оборачивается и, надеясь, что его голос не прозвучит неуверенно, произносит:       — Чондэ, ты можешь ступать на нижний этаж. Узнай, не нужно ли что-нибудь Хёнвону.       — Сделаю, Донхэ-хатун, — Чондэ вежливо кивает головой и наконец покидает гарем, чтобы навестить своего друга на нижнем этаже и убедиться, что тот комфортно там устроился. Вдобавок Хёнвону тоже будут интересны новости о посланиях Повелителя и хасеки — и рыженький хатун даже рад, что всю правду слуга узнает от своего друга, а не от других наложников или евнухов, что могут ненароком исказить какую-то информацию, из-за чего Хёнвон только больше забеспокоится за своего господина.       — Уже лучше, — тихонько добавляет Сюмин, удивительно позволив себе говорить с хатун гораздо свободнее, даже с небольшой теплотой в голосе. — Чуть меньше извиняющегося тона — и гарем привыкнет к тебе. Всё в порядке, Донхэ-хатун. Обращайся к нам смелее. Мы же сами вызвались помогать Хёнвону.       — Да… да, спасибо, Сюмин… — немного заторможенно реагирует рыженький хатун, задумчиво провожая калфу взглядом, и его отрешённость не становится сюрпризом для слуги: чуть помолчав, невысокий гамма с запахом пастилы негромко интересуется:       — Тебя что-то тревожит, Донхэ-хатун? Это из-за послания хасеки?       — Что? Нет, я вовсе не… — Донхэ даже вздрагивает от неожиданности — Хёнвон практически не решался вмешиваться из-за своей робости, потому такой открытый интерес к его мыслям рыженького омегу даже немного пугает. Но, вовремя напомнив себе, что Сюмин, напротив, проявляет этот интерес как раз из-за его просьбы понимать все действия и слова Донхэ-хатун буквально, как есть, фаворит султана, чуть подумав, добавляет:       — Я просто немного задумался. Мне… мне надо поговорить с Кихёном-калфой, но кажется, что сейчас для этого не лучшее время. Он явно не в настроении.       — Твой статус вполне позволяет просто пригласить его на разговор, — подсказывает гамма, после поинтересовавшись с большей осторожностью:       — Или это не очень срочно? Мне сходить к нему и передать, чтобы он нашёл время для разговора с тобой?       — Я бы не сказал, что это срочно, но мне важно поговорить с ним до возвращения во дворец Повелителя и хасеки с шехзаде, — признаётся рыженький хатун, немного помявшись. — Я не могу сказать тебе, что я хочу с ним обсудить, и я не замыслил ничего дурного, Аллах свидетель, но мне очень нужно с ним поговорить.       — Я тебя понял. Тогда мне сказать ему, чтобы нашёл на тебя время ближе к вечеру? Вряд ли ты захочешь говорить с ним при детях Повелителя, — предлагает Сюмин, ничуть не обидевшись, и Донхэ лишь кивает с явным облегчением. — Тогда я сейчас же найду его и передам Кихёну-калфе твои слова наедине. А ты ступай пока наверх, дети Повелителя ждут.       — Да. Нельзя заставлять их ждать, — шутит Донхэ-хатун, невольно улыбнувшись: его тревога немного спадает от того, как спокойно слуга предлагает решение возникшей проблемы. — Спасибо тебе, Сюмин.       — И я могу тебя попросить, Донхэ-хатун? — уточняет временный слуга, а затем, когда фаворит султана тут же согласно кивает, замолчав, Сюмин без какого-либо осуждения в голосе добавляет:       — Никуда не отлучайся в одиночестве, хорошо? Уже весь дворец знает о твоей любви к одиночным прогулкам, но не стоит превращать это в привычку. Пока Хёнвон отсутствует, мы отвечаем за твоё благополучие, Донхэ-хатун.       — Хорошо. Постараюсь не создать новую катастрофу и дождусь тебя или Чондэ, — чуть посмеивается рыженький омега, и, заметив, что Чоноп с интересом наблюдает за ним, Донхэ качает головой, отпуская Сюмина вслед за калфой. — «У меня почти нет времени на то, чтобы побеседовать с Чонопом и выяснить, как обстоят дела в гареме…» — понимает рыженький хатун, но всё равно подходит к наложнику, уверенно двинувшемуся к нему навстречу, отступив от круга переговаривающихся омег и гамм.       — Событие за событием, верно, Донхэ-хатун? — в отличие от своих более осторожных друзей Чоноп, судя по всему, чувствует себя вполне комфортно рядом с новым фаворитом султана. Немного подумав и вполне логично решив, что бояться ему нечего, если в разговоре не всплывут какие-нибудь острые для гарема темы, Донхэ согласно покачивает головой, выразившись довольно аккуратно:       — Да, с этой истинностью Уёна и Сана-паши Повелителю пришлось решать всё так поспешно… А что, ранее они не были знакомы?       — Что? Уж поверь, Сан-паша бы сразу же унюхал Уёна, если бы оказался во дворце, когда тот уже был бы здесь, — беззлобно посмеивается Чоноп, пожимая плечами. — Уён часто танцевал во время ужина Повелителя, так что «наследить» своим запахом во дворце он успел. На запах истинного обоняние и прочие чувства, как правило, обостряются.       — Значит, во дворце Сан-паша не появлялся долгое время? — уточняет рыженький хатун, призадумавшись: по словам младших детей султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка, Сонхва-шехзаде часто бывал во дворце, значит, его личный охранник должен был его сопровождать. — Но мальчики говорили, что они хорошо знакомы с Саном-пашой и хвалили его…       — А дети Повелителя весьма разговорчивы с тобой, Донхэ-хатун, — негромко фыркает Чоноп, омега с запахом дуриана. — Ну, нареканий к Сану-паше, кажется, у членов династии и супругов Повелителя действительно не было. Он смелый и достойный воин, и с детьми Повелителя паша исключительно любезен. Уёну повезло.       — Просто мы немного разговорились, когда увидели первую встречу Сана-паши и Уёна… А Сану-паше тоже повезло? — интересуется омега с запахом грейпфрута. Прямота Чонопа до сих пор немного тревожит Донхэ-хатун, но раз наложник продолжает улыбаться и говорит без зависти или осуждения в своём голосе — фаворит султана считает, что это просто такая манера общения. И Донхэ снова становится стыдно за то, что он очень мало знает о гареме, хоть в своё время Чоноп и Дэхён даже представили ему всех наложников. — «Я не должен верить в предсказание Чжухона-фалджи, но лучше быть готовым к любой опасности…» — решает рыженький омега, но его вопрос Чоноп явно не считает неловким — с пониманием покачав головой, наложник отвечает:       — Всё забываю, что ты мало с кем успел познакомиться, Донхэ-хатун. Да, я бы сказал, что Сану-паше тоже повезло. Уён довольно раскованный, но при этом рассудительный и послушный омега. Вдобавок Уён отлично танцует и он сможет радовать своего альфу красивыми танцами.       — Вы с ним дружили? — несдержанно выпаливает рыженький омега, даже не заметив, как вопросы сами сорвались с его языка. — Такие отзывы дорого стоят. Я бы не стал так отзываться о человеке, которого совсем не знаю.       — Кажется, ты до сих пор плохо понимаешь, насколько тесно гарем общается между собой, — беззлобно посмеивается Чоноп, качнув головой. — Нет, с Уёном мы не дружили, но с ним многие общались вполне неплохо, поскольку он приветливый омега. Кино-хатун, когда ещё был простым наложником, учился у него танцам.       — А… почему тогда Уён не стал фаворитом Повелителя, если он так замечательно танцует? — растерянно уточняет Донхэ, нервно почесав локоть: ему становится неприятно от мысли, что и он, и Кино-хатун, возможно, стали фаворитами Повелителя за танцы, тогда как такой умелец, как Уён, был лишь танцором и так и не оказался в покоях султана.       — Не знаю, Донхэ-хатун, — честно отвечает Чоноп, даже не удивившись этому вопросу. — Ты сам видел, что Уён довольно красив и гибок, прекрасно владеет своим телом. Но, возможно, Повелитель ждёт от наложников что-то особенное, что-то большее, чем внешность и покладистый характер. Точно также в гареме до сих пор удивляются тому, как среди фаворитов оказался ты. Но, кажется, ты и сам до сих пор этому удивлён.       — Это уж точно, — с облегчением отвечает Донхэ-хатун — ему самому действительно до сих пор непонятно, почему Повелитель так охотно продолжает поддерживать их секрет, не выдавая обман дерзкого наложника. — Но… как ты думаешь, Уён рад тому, что встретил истинного? Ещё и из другого государства, где другой язык, другие порядки и вера…       — А, ты об этом. Ну, у Ифаня-паши и Чанёля всё сложилось весьма удачно. Думаю, Сан-паша и Уён тоже со всем справятся, — Чоноп хоть и пожимает плечами с некой легкомысленностью, но тон его голоса становится серьёзнее. — Воины Японского королевства, что остались в нашем государстве после Войны Трёх Миров, изучали наш язык и наши устои. Повелитель просто не допустил бы их до столь высоких постов, если бы те воины не присягнули ему на верность и не стали бы мусульманами. Конечно, их никто не заставлял менять веру — Повелитель наверняка позволил бы им остаться как простым жителям и озаботился бы их благополучием, но стать янычаром или кем-то статусом повыше немусульманин попросту не может, да и слуг и наложников султана не выдали бы за них замуж. Повелитель должен быть уверен в альфах, которые стоят на страже, так что в этом вопросе правила однозначны, Донхэ-хатун.       — Просто раз во дворце происходит не единичный случай обретения истинности между людьми из разных государств, я всё задумываюсь о том, почему всё выходит именно так и истинных разбрасывает по свету, — признаётся Донхэ-хатун, надеясь, что Чоноп поймёт его правильно. — Ведь тогда истинные могут просто не найти друг друга…       — А вот на этот вопрос тебе никто не даст ответ, кроме Всевышнего, — несмотря на то, что омега с запахом дуриана довольно терпеливо относится к вопросам рыженького хатун, становится ясно, что о «несправедливости этого мира» наложник говорить не будет. — Всё случается именно так, как желает Аллах, и если пытаться найти ответы без Его одобрения — можно впасть в грех, Донхэ-хатун. Только не обижайся, пожалуйста. Всевышний свидетель, я не желаю тебе зла и просто хочу предостеречь. Тебе стоит быть очень осторожным в подобных мыслях и словах, особенно когда многие во дворце ловят каждое твоё слово.       — Я и не обиделся. Наоборот, я благодарен тебе за честность, — возражает Донхэ-хатун, чуть пожимая плечами: несмотря на то, что Чоноп действительно немного неприятно оборвал его любопытство, в словах наложника был свой смысл — ни к чему задавать такие вопросы наложникам, даже с которыми ты неплохо общаешься, особенно когда рядом много лишних ушей. — «Но эти вопросы можно задать Повелителю…» — несдержанно думает рыженький хатун, и даже невольно сам пугается этого предположения.        — «А почему я сперва подумал о Повелителе, а не о Инсоне-ага или Сонгю-ага? Повелителю и без моих вопросов непросто в последнее время», — напоминает себе Донхэ-хатун, мотнув головой. — «Хотя, возможно, мои вопросы снова развеселят султана… Мне в любом случае нужно будет веселить Повелителя, так что, если подать всё как шутку, я ничем не буду рисковать».       Но в одном Донхэ уверен — такие вопросы ни в коем случае нельзя задавать младшим детям Повелителя, поскольку они ввиду своего юного возраста могут всё неправильно понять. И, несмотря на то, что мальчики не окликают хатун, они, видимо, от нетерпения уже чуть ли не разбирают деревянную лестницу на щепочки, так как, усмехнувшись, Чоноп мягко добавляет:       — Верю, Донхэ-хатун. Дети Повелителя ждут тебя, так что больше я не буду надоедать тебе.       — Ты вовсе не надоедаешь. Наверное, многое из того, что ты сегодня сказал, мне всё-таки стоило услышать, — признаётся Донхэ-хатун, радуясь, что ему не приходится кривить душой — сам того не зная, Чоноп навёл его на интересные мысли и одновременно дал ответы на мучающие наложника вопросы. — Но ты прав, мне уже пора идти. Передавай привет Дэхёну от меня. Буду рад при возможности снова пообщаться с вами и вашими друзьями.       — Передам. Ступай, Донхэ-хатун, — с улыбкой соглашается омега с запахом дуриана, вежливо поклонившись, и Донхэ неловко кивает ему в ответ, после чего наложник отступает в сторону, пропуская фаворита к лестнице, на вершине которой уже нетерпеливо топают два младших сына Повелителя, еле сдерживая свои бурные эмоции. Но, несмотря на то, что мальчикам пришлось довольно долго ждать, пока хатун освободится, оба сына султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка не выказали ни единого возмущения, послушно замерев на месте, как только Донхэ начал подниматься по лестнице.       — Прошу прощения, что я так задержался. Нужно было уладить несколько дел, — осторожно произносит рыженький хатун, надеясь, что мальчики не вслушивались в его разговор с Чонопом. Но, к счастью, мальчики не выглядят слишком обременёнными, так что, вполне беззаботно закивав, близнецы дождались, пока Донхэ-хатун приглашающе укажет рукой на дверь в свою комнату, а затем Чангу открывает эту дверь и придерживает, пока юные гаммы с довольными улыбками забегают в комнату, скрывшись с глаз гарема. — «Ну хоть тут я не наделаю ошибок…» — с облегчением думает рыженький хатун, подходя ближе к Чангу и выжидающе посмотрев на него, приглашая пройти вперёд.       — Смелее, Донхэ-хатун. Проходи, — слуга продолжает придерживать дверь и, взглянув на фаворита султана, несдержанно улыбается, коротко и легко, умудрившись при этом пошутить:       — Раз твои временные слуги отлучились по делам, придётся мне придерживать тебе дверь.       — Действительно. Очень неосмотрительно с моей стороны, — Донхэ-хатун решает пошутить в ответ, но при этом не задерживается на этой теме: слуге Хичоля-султан и без этого неловко находиться рядом с известным во дворце взбалмошным наложником, так что, стараясь не усугубить ситуацию, Донхэ решает просто зайти в комнату, тихо добавив:       — Спасибо, Чангу.       В комнате мальчики уже вовсю хозяйничали, свободно усевшись на постели рыженького хатун и скинув предварительно свои туфли. И хоть сам Донхэ не видит в этом никакой проблемы, он замечает, как неодобрительно покачал головой Чангу, ничего не сказав при этом. — «Что-то не так?» — встревожился рыженький хатун и даже поспешно огляделся, чтобы понять, что именно так разочаровало слугу, но ничего подозрительного не заметил: в комнате чисто и светло, ничего из вещей хатун не разбросано на виду, да и запах, несмотря на тесноту помещения, всё равно вполне пристойный, насколько это возможно при периодическом проветривании. — «Но всё равно ему что-то не понравилось…» — думает рыженький хатун, замявшись. — «И рядом нет Сюмина и Чондэ, чтобы они мне подсказали, что именно не так…»       — Донхэ-хатун, всё в порядке? — осторожно вопрошает прозорливый Тэян-султан, сидя с выпрямленной спиной и наблюдая за переминающимся на месте хатун. — Ты выглядишь обеспокоенным. Что-то случилось в гареме?       — Что? Нет, всё в порядке, — вздрогнув от неожиданности, Донхэ-хатун спешно пытается найти какой-то подходящий ответ, так как мальчики точно не поверят, что всё действительно «в порядке». — Я просто немного удивлён тому, что обряд никяха прошёл так стремительно. Инсон-ага многое рассказывал мне о нашей культуре, и мне казалось, что брак Уёна и Сана-паши потребует большей подготовки…       — Мы все немного удивлены, но, как мама и написал — Повелитель неспроста принял такое решение, — Тэмин более беззаботно, чем брат, пожимает плечами, не видя в ситуации ничего странного. — Когда папа вернётся во дворец, он наверняка всё расскажет.       — Может быть, раз Сан-паша и Уён оказались истинными, папа просто не решился так затягивать обряд никяха и мучать их обоих? — предполагает Тэян, задумчиво почесав затылок. — Они же не могли проводить время вместе, не нарушив правила поведения, а дожидаться самого подходящего для никяха дня — это подвергать их обоих опасности впасть в грех. Повелителю порой приходится принимать порывистые решения, но он всегда успевает их обдумать.       — Это разумное предположение. Я не должен был сомневаться в мудрости замысла Повелителя, — со вздохом признаётся Донхэ, присев на краю кровати Хёнвона. — Простите меня. Я не должен впускать в свою голову греховные мысли.       — Всё в порядке, Донхэ-хатун, — возражает Тэян, и Тэмин согласно кивает, демонстрируя полное единодушие с мнением брата. — Ты изучаешь нашу культуру с самых основ, и что-то не знать и задавать вопросы в твоём положении — совершенно нормально. Вдобавок ты заступился за решение папы перед гаремом. Это было очень великодушно с твоей стороны.       — Да и мама говорил, что ты можешь начать задавать много вопросов обо всём, так как ты потерял память и мало, что помнишь, — добавляет Тэмин, переглянувшись с братом. — Так что папа бы точно не разозлился, пожелай ты спросить его об этом прошедшем никяхе.       — Хичоль-султан говорил вам такое обо мне? — Донхэ-хатун не может сдержать удивление и оттого его вопрос звучит слишком громко. — А что ещё хасеки говорил?       Не то, чтобы Хичоль-султан не мог разговаривать с детьми о нём — рыженький хатун понимал, что хасеки очень обеспокоен вопросом безопасности детей Повелителя, как и тем примером, что новый фаворит султана подаёт, чтобы остаться в стороне. Но для Донхэ становится удивлением то, что хасеки столь деликатно говорил с детьми о подобных вещах, не пытаясь настроить их против наложника. — «Хотя, может быть, он просто не хочет вмешивать детей в дела гарема?» — предполагает омега с запахом грейпфрута. — «После той кошмарной истории с маленьким Мингю-шехзаде хасеки наверняка с опаской подпускает детей к гарему… С такой точки зрения понять логику Хичоля-султан не так сложно».       — Не слишком много, — нерешительно добавляет Тэян-султан, коротко посмотрев на наблюдающего за ними Чангу. — В основном, о том, что мы не должны надоедать расспросами ни тебе, ни Повелителю… Мы же не надоели тебе, правда, Донхэ-хатун?       — «И почему мне кажется, что он лжёт?» — Донхэ в какой-то мере даже рад тому, что младшие дети Повелителя ещё не переняли эту черту умелой недосказанности от своих родителей: по мальчикам видно, что они могут сказать больше, но так и не решаются. — «Ещё и он снова начал обращаться ко мне так официально. Наверняка хасеки строго-настрого запретил им рассказывать что-то сугубо личное… С другой стороны, мне ли осуждать их за ложь?»       — Вовсе нет, я всегда рад вас видеть, — вполне искренне отвечает рыженький хатун, надеясь, что его догадливость сейчас никто не заметит, даже наблюдательный слуга Хичоля-султан. — И если вам что-то хочется узнать обо мне — вы всегда можете спросить меня открыто, как только рядом не будет других наложников. Пусть я мало, что помню о себе, но всё, что я знаю — я вполне могу вам рассказать.       — Пророк, да благословит его Всевышний, говорил: наступят времена фитн*, — непривычно зычным и строгим голосом произносит Чангу, призывая тем самым детей Повелителя прислушаться к его словам. — В такие периоды лучше сидеть, чем стоять. Лучше стоять, чем идти. Лучше идти, чем бежать. Кто пойдёт этим фитнам навстречу, к тому они и устремятся, а кто отвернётся, от того они и отвернутся. Кто может уберечься, тот пусть прибегнет к этому.       И от этих слов заинтересовавшиеся было мальчики лишь переглянулись и почти синхронно вздохнули, как будто потеряв интерес к прошлому Донхэ-хатун от напоминания слуги. — «Но о чём именно он говорит?» — к своему стыду, фаворит султана ещё не успел дочитать Коран до части, о которой говорил Чангу, и позабытое слово хоть и кажется ему отдалённо знакомым, но его смысл рыженький хатун так и не может вспомнить самостоятельно. Решив замять неловкую паузу, Донхэ-хатун сухо кашляет в кулак, привлекая внимание к себе, и, надеясь, что так он не наделает новых ошибок, вопрошает:       — А… что такое фитны? Я ещё не успел дочитать Писание на занятиях с Сонгю-ага.       Но мальчики не спешат с ответом: сперва они вопросительно смотрят на слугу, словно пытаясь понять, будет ли он прояснять значение этого слова для наложника. — «Или пытаясь выяснить, можно ли вообще говорить со мной об этом?» — предполагает Донхэ-хатун, даже вздрогнув от неожиданности, когда слышит звук открываемой двери — в комнату возвращается Сюмин.       — Может быть, Сюмин сможет объяснить тебе значение этого слова? — Тэмин как будто находит отличное решение для себя, брата и слуги их матери, сразу же встрепенувшись. — Ты же хорошо знаешь Писание, верно, Сюмин?       — Судить не берусь, Тэмин-султан, да и неправильно это — толковать Писание, не будучи челеби, — слуга даже немного замешкался от столь неожиданного вопроса, но, взглянув на озадаченного наложника, Сюмин поразительно быстро берёт себя в руки, мягко поинтересовавшись:       — Но я постараюсь помочь, если это будет в моих силах. Какое слово тебя интересует, Донхэ-хатун?       — Ф-фитны, — повторяет рыженький хатун, уставившись на своего временного слугу: после такой непривычно отстранённой реакции мальчиков и их слуги, Донхэ уже на самом деле начал считать, что ему не положено спрашивать об этом. — Если, конечно, я могу спрашивать о таком.       — Вполне можешь, Донхэ-хатун. Любопытство — это не плохо, просто это слово не так просто объяснить, — поясняет Сюмин, призадумавшись и аккуратно поправив край покрывала на постели Хёнвона. — Прежде всего, в Коране сказано, что фитна — хуже убийства, так что это даже более тяжёлый грех для наших душ.       — Фитна хуже убийства? Что же это тогда такое? — нервно сглотнув, Донхэ косится на невозмутимого Чангу. Теперь ему становится понятно, почему мальчики не решились трактовать это слово, но всё равно наложник не может понять, отчего их слуга вообще упомянул это слово. — «Мы же вроде говорили о любопытстве…»       — У этого слова много значений, потому пояснить это действительно не так просто, — добавляет Сюмин, и от его ровного голоса рыженькому хатун становится немного спокойнее — навряд ли этот слуга стал бы врать в таком вопросе. — В первую очередь, это «смута». Когда нас наполняют противоречивые внутренние ощущения, нескончаемый поток мыслей и постоянная потребность в чём-то — это часто выводит нас из душевного равновесия. В мире происходит множество разных вещей, и окружающие нас люди своими словами и действиями не помогают сохранить покой в мыслях — и в сердце. Всё это — смута, фитна.       — И если неправильно относиться к таким вещам, у нас есть риск потерять себя и свою волю, — встревает Чангу, согласно качнув головой. — А если воля слаба, это может привести к вредным и бесполезным удовольствиям. А это уже — «соблазн», всё та же фитна.       — То есть, если говорить совсем простыми словами, фитна — это непозволительные для нас соблазны? — уточняет Донхэ, посмотрев на притихших мальчиков. — Это, можно сказать, искушения?       — Можно и так сказать, но смысл в этом более глубокий, чем кажется на первый взгляд, услышав слово «искушение», — возражает Сюмин, нерешительно присев на краю постели Хёнвона, на расстоянии от Донхэ-хатун. — Всё, что имеет человек, все его материальные и духовные богатства, и его дети — всё это может стать фитной, если человек решит перейти границы греха перед Аллахом, другими людьми или самим собой.       — Это как? — окончательно запутавшись, рыженький хатун растерянно потирает затылок. — Мне казалось, Всевышний благословляет на то, чтобы рождалось как можно больше детей…       — Да, но вся суть в верном отношении к этому, Донхэ-хатун, — аккуратно поясняет Тэян-султан, всё-таки решившись вступить в такой серьёзный разговор. — Взгляни на нашего папу. Конечно, мы все хвалим его мудрость, смелость и проницательность, и у нас много братьев, что уже известны по всему миру как умные и храбрые шехзаде, но папа всегда говорит, что всё, чего он достиг, стало возможно не только благодаря ему самому и тому, как правильно воспитали его родители. В первую очередь всё это получено благодаря воле Аллаха. И если папа припишет все свои богатства самому себе и своим мудрым решениям, то Всевышний сочтёт это фитной.       — Кажется, понимаю… То есть, фитна — это искушение не в том смысле, что ты совершаешь сам грех, а в том, что ты относишься к тому, что происходит в мире и в твоей семье, с греховными мыслями? — предполагает Донхэ-хатун, радостно ухватившись за подсказку Тэяна — думать о позабытом слове на примере жизни Повелителя оказалось гораздо проще, чем пытаться что-то представить о своей жизни. — «Наверняка ошибкой многих правителей было то, что они впадали в гордыню», — думает рыженький хатун, призадумавшись. — «Повелитель, насколько мне известно, не забывает о воле Всевышнего и даже возобновляет традицию пятничной молитвы. Наверное, поэтому он не слишком радовался моим словам о том, что во время Войны Трёх Миров он принимал правильные решения… Ли Хёкджэ хан Ынхёк наверняка в первую очередь думал о том, что на всё это была воля Аллаха…»       — В том числе, — соглашается Сюмин, одобрительно качнув головой. — В Коране говорится о том, что Аллах сделал нас самих фитной для других, чтобы проверить то, будем ли все мы терпеливы друг к другу.       — А это как? — удивляется омега с запахом грейпфрута, замявшись. — Как мы сами можем быть соблазнами для других?       — Ну… Всевышний таким образом испытывает нас, — добавляет Тэян-султан, пока Тэмин согласно кивает. — Сможем ли мы сдержать плохие мысли, когда мы общаемся с другими людьми? Сможем ли не раздражаться от того, что кто-то совсем не похож на нас? Сможем ли простить и ответить добром на исходящее от других зло? Сможем ли подавить в себе чувство зависти о том, что есть у другого, но нет у нас?       — И точно также мы сами становимся соблазнами для других в их испытаниях от Всевышнего, — встревает Тэмин, поёрзав на постели. — Сможет ли другой человек сдержаться от дурных мыслей, общаясь с нами, наблюдая за нами или вообще просто слыша о нас?       И когда мальчики говорят о, казалось бы, таких простых вещах, которые оказываются столь серьёзными в их религии, Донхэ-хатун снова становится тревожно. — «То есть, когда Исин-хатун открыто демонстрирует свою ненависть ко мне — я стал для него фитной?» — предполагает рыженький хатун, но вслух об этом не говорит — его взаимоотношения с гаремом не должны касаться детей Повелителя. — «И гарем… некоторые откровенно завидуют тому, что я стал хатун… Для них я тоже фитна?»       — Ну… тогда я понимаю, почему вы не смогли так легко объяснить мне значение этого слова, — вздыхает Донхэ-хатун, чувствуя, что его голова словно переполнена информацией. — А в Коране говорится о том, как избежать этих соблазнов?       — Пророк, да благословит его Аллах, говорил, что в таких случаях следует остановиться в потоке дел на очередную из пяти ежедневных молитв и успокоиться, — добавляет Чангу, покачав головой. — Путь спасения в том, что мы делаем от себя зависящее, а остальное со спокойной душой отдаём Аллаху.       — Понимаю… Значит, интересоваться посланием Повелителя — это тоже фитна? — осторожно вопрошает рыженький хатун, не понимая, почему оба мальчика тут же встревоженно посмотрели на слуг, а те в свою очередь переглянулись и неожиданно для всех заулыбались.       — Для тебя — нет, Донхэ-хатун. Раз валиде-султан сказал, что Тэян-султан и Тэмин-султан могут поделиться с тобой посланием Повелителя, никакой фитны для тебя в этом нет, — мягко поясняет Сюмин, поднявшись с места и оправив свою одежду. — Но, по большей части, из-за того, что ты сам задумался о том, можешь ли ты видеть текст послания. Очень важно, что ты задаёшь себе такие вопросы вместо порывистых решений. Но поделиться текстом послания с другими, даже со своим слугой, ты не можешь. Более того, ты это сам должен понимать, иначе это станет фитной. Ну и мне знать текст послания тоже не положено, так что я спущусь в гарем, чтобы евнухи знали, что дети Повелителя находятся здесь.       И Донхэ хотел было поинтересоваться у Сюмина о своей просьбе, но в итоге сдержался: наверняка калфа сейчас ужасно занят, так что в ближайшее время он точно не придёт к новому фавориту султана, а привлекать внимание детей Повелителя к своему будущему разговору с Кихёном-калфой — это только «становиться фитной», а это в планы Донхэ никак не входило. — «И почему только когда я узнал это слово, я наконец начал думать о том, как мои действия могут внести смуту в умы мальчиков…»       — Ты уверен, что хочешь увидеть послание папы, Донхэ-хатун? — осторожно интересуется Тэян-султан, наблюдая за притихшим наложником. — Сейчас ты узнал больше об очень серьёзном грехе и, наверное, тебе нужно это обдумать?       — Что? Нет, всё в порядке, правда, — встряхнувшись, рыженький хатун снова дружелюбно улыбается, оправив ткань своих штанин. — Да, мне о многом нужно подумать, но я сделаю это позже, к следующему занятию с Сонгю-ага. Наверняка Повелитель упомянул что-то очень интересное, раз вы пожелали поделиться этим посланием со мной.       — Ну… тебе лучше самому взглянуть, — немного подуспокоившись после непростых разговоров о фитнах, Тэмин наконец снова забывает об этих формальных обращениях, которые хасеки разрешил им опустить во время разговора с хатун наедине. И Тэян-султан, согласно закивав, аккуратно берёт свиток, который мальчики во время разговора положили на постели рядом с собой — и протягивает его рыженькому омеге, чтобы уже не томить Донхэ ожиданием. — «Так мне не зачитают его, а правда разрешат взглянуть?» — растерявшись, Донхэ-хатун бросает вопросительный взгляд на Чангу, но на его лице больше нет этого давящего выражения беспокойства, так что фаворит султана предполагает, что валиде-султан лично сообщил слуге о том, что Донхэ может прочитать послание целиком. Чуть помедлив, рыженький хатун всё-таки решает перестать трусить — и поднявшись с постели Хёнвона и приблизившись, Донхэ берёт свиток в руки.       — Присядешь? — предлагает Тэян-султан, легко пихнув брата локтем в бок — и близнецы практически синхронно двигаются, чтобы освободить хатун немного места. С благодарностью качнув головой, Донхэ-хатун садится рядом с мальчиками и уже наконец разворачивает свёрнутый свиток, с интересом вчитываясь в строки, написанные Повелителем:       — «Мои дорогие львята, по воле Всевышнего этим утром был совершён обряд никяха между Саном и Уёном.       Сан выражает сожаление из-за того, что ввиду скорой свадьбы вы не смогли присутствовать на праздновании, но он надеется, что вы упомянете его и Уёна в своих вечерних молитвах. Подарите им свои добрые пожелания этим вечером.       Мы возвратимся во дворец до следующего полудня. Прилежно исполняйте поручения Чонсу-султан и будьте почтительны с Донхэ-хатун.       Повелитель Трёх Миров, султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк».       И что-то в этих строках смущает рыженького хатун, хоть он и не может сразу понять, что именно. Мальчики, несмотря на то, что они довольно взволнованы, выглядят очень радостными тем фактом, что Повелитель написал послание специально для них и Ёнгука-шехзаде. Но от послания рыженький хатун совсем не ощущает какое-то особенное, семейное тепло — в дворцовом саду султан Ли Хёкджэ словно позволил себе какую-то исключительную нежность по отношению к своим детям, и в строках та самая проявленная забота и любовь практически не ощущаются. Конечно, Повелитель мягко обращается к своим детям, тщательно подбирает слова, чтобы послание не выглядело как открытый приказ султана — но всё равно у Донхэ складывается ощущение, словно тот мудрый не по годам альфа обращается к своим детям слишком официально, скорее как султан, а не как отец. — «Но если я задам им прямой вопрос и невольно расстрою мальчиков — Хичоль-султан мне голову открутит», — не сомневается омега с запахом грейпфрута. — «Да и я сам не хочу их расстраивать. Но я и с Повелителем поговорить об этом не могу — он снова скажет, что я лезу туда, куда не следует, и будет совершенно прав. Но почему Повелитель продолжает вести себя так, словно он хочет быть с детьми именно как отец, но не может себе это позволить? Да, у него много забот, но…»       И Донхэ уверен, что мальчики обязательно бы спросили его о том, как ему послание Повелителя, если бы не прямое указание султана, что близнецы должны быть более почтительны к фавориту Повелителя. Но они медлят, в том числе, возможно, опасаясь говорить о послании, ведь на его обсуждение позволение валиде могло и не распространяться.       — «Их нужно успокоить», — Донхэ кажется, словно какой-то незнакомый, или даже позабытый, низкий, но при этом мягкий голос произносит это в его голове. — «Об остальном подумай позже. Дети Повелителя думают об отце и встревожены твоей реакцией».       — «Кто ты?» — прерывисто вздохнув, рыженький хатун с надеждой задаёт мысленный вопрос, пытаясь удержать этот голос в голове. — «Я чувствую, что ты не желаешь мне зла. Так кто ты? Дай хотя бы подсказку, малейший знак! Я ведь совсем ничего не помню о своём прошлом!»       Но голос в голове умолкает, и от этого Донхэ-хатун становится очень грустно. — «Неужели я так ничего и не вспомню о своей семье?» — уныло вопрошает он в своей голове, негромко вздыхая. — «Это так нечестно… Даже если все мои близкие сейчас с Всевышним, я… я хочу знать. Я хочу помнить… Почему я так и не могу вспомнить?..»       — Донхэ-хатун, ты в порядке? — осторожно интересуется Тэян-султан, от волнения снова начиная обращаться к хатун формально. И, немного встряхнувшись, рыженький омега аккуратно сворачивает свиток, отдавая его Чангу, после чего негромко отвечает с печальной полуулыбкой:       — Да… да, я в порядке, просто немного задумался. Я рад, что Повелитель нашёл время, чтобы написать послание для вас и сообщить добрые вести. Пусть Сан-паша и Уён будут счастливы.       — Папа и тебя упомянул. Ты говорил с ним о нас? — вопрошает более несдержанный Тэмин-султан, нервно поёжившись. — Мы правда с тобой недостаточно почтительны?       — Вовсе нет. Все эти формальности меня только утомляют, да и наедине хасеки разрешил нам говорить немного свободнее, — возражает рыженький хатун: даже несмотря на то, что с Повелителем он порой заводит разговор о его детях — близнецам лучше пока об этом не знать. — Но Повелитель тоже прав — при других мы должны обращаться друг к другу так, как гласит дворцовый этикет. Правила едины для всех.       — Ну… раз мы тебя не утомляем — можно побыть немного здесь, с тобой? — робко просит Тэян, покосившись на Чангу, что не качает головой в знак отрицания, но и согласие тоже не демонстрирует. — Ну пожалуйста, Чангу, можно? Валиде слишком занят, чтобы выйти с нами на прогулку, а нам так скучно…       — Я передам вашим наставникам, чтобы вам увеличили нагрузку, — ворчит невысокий слуга, но когда две практически одинаковые мордашки уставились на него, Чангу тихо вздыхает и слегка поводит плечами, добавив:       — Но, если Донхэ-хатун не против, вы можете побыть здесь до обеда. Решать Донхэ-хатун.       И омега с запахом грейпфрута даже негромко хихикает от того, как к нему синхронно повернулись оба мальчика, глядя на него с такой надеждой. — «Голос прав. Обдумаю всё, что узнал, попозже», — решает Донхэ-хатун, мягко ответив:       — Конечно, вы можете остаться. Буду рад составить вам компанию.       И, судя по тому, как тут же покосился на него Чангу, с как будто обречёнными выражением лица, Донхэ запоздало по радостным возгласам мальчиков понял, что работы у слуг теперь может и прибавиться…              Слова, которые мы узнали сегодня:       * Фитна — слово, имеющее множество значений. Для Донхэ-хатун поясняются значения «смута» и «соблазн». То, что выводит человека из душевного равновесия (мысли, потребности, окружающие люди и события) — смута. Также это неправильное, греховное отношение человека к смуте\хаосу — соблазн. В Коране говорится, что фитна (смута) — хуже убийства.       Фитну невозможно избежать — каждый проходит через неё (и сам становится фитной для другого). Выход — мудрое преодоление (прислушиваться к себе, навести порядок в голове, быть бдительным и осторожным, думать перед тем, как делать).