(Non)Identical

Зачарованная улыбка, пропитавшаяся исключительной нежностью, вызванной приятными воспоминаниями не сползает с симпатичной мордашки. — Мне кажется я слишком замучал его в нашу первую ночь, — тёмные радужки поднимаются к глазку камеры, ни на секунду не растеряв своей бархатистой сладости. — Но после этого он всё же признался самому себе в своих не самых целомудренных чувствах и наконец перестал их избегать. Он смирился. Смирился с ними и был счастлив, но всё равно после той ночи нельзя было найти человека счастливее меня, я тебя в этом уверяю. Он так долго скрывал от меня своё влечение ко мне, совсем не подозревая о том, что я знаю об этом уже давно, а я же в свою очередь чувствовал к нему то же самое и точно так же скрывался в течении долгих лет. — нет смысла переживать об этом сейчас, ведь годы, проведённые в бессмысленном отрицании чувств, уже не восстановить, в прошлое им уже никогда не вернуться, зато есть возможность проложить тропинку в иное будущее, где они своего счастья не упустят. В этот раз они ничего не просрут. — Я просто хотел дать ему время. Я был уверен, что это обыкновенная привязанность и не более. Но после моего возвращения спустя четыре года, мы с ним оба поняли, что этому явлению, каждый раз накаляющему воздух вокруг нас в радиусе метра, нельзя найти какое-то объяснение. Не стоит даже пытаться искать этому объяснение, ведь тогда это будет обыкновенный самообман, а я терпеть этого не могу. Мы оба знали, что это не привязанность, только чувств этих боялись больше, чем собственной смерти. — кажется только сейчас, проговаривая всё это вслух, Ёнгук в полной мере с сожалением осознаёт как много времени они с близнецом потеряли. — Разница была лишь в том, что я свои чувства после возвращения не особо скрывал, а Чонгук всё ещё пытался подавить в себе это извращённое, аномальное влечение, хотя я, в отличие от Чона, это влечение аномалией или дефектом никогда не считал. Чонгук из нас двоих всё же более склонен к соблюдению общественных норм, как ты уже, должно быть, заметил. — с уст слетает нервная усмешка, а в следующую секунду и без того тёмные глаза насыщаются ещё более концентрированным мраком, неосознанно сменяясь на выразительный взгляд, полный необъяснимой как будто бы угрозы и пренебрежительности. — Только вот я в своём познании настолько преисполнился, что на соблюдение моральных норм и, в особенности, на мнение общества плевал уже давно.      

***

      Утро. Совершенно спокойное, безмятежное. Наверное, самое лучшее утро за всю риковскую жизнь. Лёгкий холодок тонким шлейфом тянется из огромного окна, оставленного открытым ещё ночью, чтобы разбавлять в комнате горячий спёртый воздух. Под боком тихонько сопит Чонгук, измученный ночной братской ненасытностью, а Рик аккуратно принимает сидячее положение, стараясь ни единого шороха не издать, и неосознанно очерчивает взором дорожку от лица близнеца к ключицам, солнечному сплетению, а затем и к рельефным мышцам пресса, по которым добирается до самого низа живота, расписанного живописными бордовыми отметинами, испачканными белёсыми разводами спермы, и на этом его путь заканчивается, потому что всё «самое интересное» остаётся скрытым под одеялом. Давно Ёнгук такого умиротворения не ощущал. Столько лет изводил себя воображаемыми картинами того, каким потрясающим может быть его утро, если Чонгук будет просыпаться в его объятиях, испытывая совершенно иные чувства, далёкие от обыкновенной братской любви, и никогда предположить не мог, что когда-нибудь эта фантазия может стать реальностью. Только реальность оказывается намного приятней фантазии. Она не идёт ни в какое сравнение с жалкой фантазией. Он до сих пор с трудом пытается осознать, что он не во сне, что это не его разыгравшееся воображение, а его новая действительность, в которой ему дозволено любить так, как он хочет. Голый, измазанный его спермой и помеченный яркими засосами Чонгук рядом тому доказательство. Доказательство реальности всего происходящего.   Гладкая песочная кожа так и манит прикоснуться, провести пальцами по плавным изгибам узкой талии, добираясь до мерно вздымающейся крепкой груди, в опасной близости от сосков с блестящим пирсингом, по коему хочется ненавязчиво пройтись фалангами, но Ёнгук активно отгоняет от себя эти желания, дабы ненароком не разбудить близнеца.  Он лениво поднимается с постели, натягивает на себя домашние штаны, выходит в гостиную, тихонько закрывая за собой дверь комнаты Чона, и собирается идти в душ, но до своей цели так и не доходит, отвлекаясь на внезапный звонок в дверь. За активными ночными развлечениями забылось абсолютно всё, в том числе и то, что Чимин с Оскаром обещали прийти утром в очередной раз помочь с поиском информации на преступную группировку Джухёка. Как всегда очень вовремя. Обнажённый торс усыпан братскими засосами, беспорядочно тянущимися от шеи до рёбер, но Ёнгуку чувство стыда никогда присуще не было, поэтому он без задней мысли открывает друзьям дверь, совсем не переживая о том, что предстал перед ними в непотребном виде. В целом вопросов возникнуть не должно, Рик уже взрослый мальчик и подобного рода развлечения может себе позволить, но вопросы явно возникнут, после того, как Чонгук выйдет из комнаты в точно таких же багровых отметинах по всему телу. Старший всё же надеется, что близнецу хватит мозгов прикрыть это всё хотя бы футболкой.   Ребята заходят в квартиру, культурно разувшись в прихожей, Рик предупреждает, что Чонгук ещё спит, а ему нужно сходить в душ, на что друзья снисходительно кивают, после чего слышат звук закрывшейся двери ванной комнаты. Пока Рик моется, а Чонгук бессовестно наслаждается глубоким сном, Ли с Паком решают немного похозяйничать и приготовить парням завтрак, чтобы те лишний раз не тратили на это драгоценное время. К тому времени как Ёнгук выходит из душа, на столе стоит тарелка с сэндвичами и горячий омлет, а друзья уже расположись на диване, устроив ноутбуки на коленях. Рик говорит парням спасибо и Чимин отправляет его за Чоном, сказав, что, во-первых, омлет скоро остынет, а во-вторых, он тоже хочет спать, поэтому чтобы ему не было так завидно, Чонгук будет страдать от недосыпа вместе с ним. В воздухе растворяется лёгкий ёнгуков смешок и он послушно плетётся в комнату будить близнеца.   — Малыш, — раздаётся мягкий шёпот, когда Рик проходит в комнату и закрывает за собой дверь. Матрас прогибается под весом его тела, когда он аккуратно присаживается рядом с братским тельцем и нежно проводит ладонью по его волосам. — Вставай, волчонок, ребята завтрак приготовили.   Чонгук недовольно хмурится, сквозь сон улавливая братский голос. Он любит его голос. Бесконечно сильно любит, но совершенно не хочет прислушиваться к тому, что этот голос прямо сейчас говорит. Он действительно очень утомился за прошедшую ночь, и ему просто хочется хорошенько выспаться. Каждое малейшее движение отдаётся лёгкой болью в мышцах, а поясницу дико ломит, вынуждая юношу лежать не двигаясь. Кажется пролежал бы вот так весь день, но в данный период жизни, он не может позволить себе такой роскоши, ибо это чревато последствиями. Сейчас ему и всем его близким дорога каждая секунда, поэтому сквозь ощутимый дискомфорт во всём теле, Чонгук приоткрывает глаза настолько , насколько позволяет его сонное состояние, слегка потягивается, поморщившись от неприятных ощущений в мышцах, и на выдохе чуть осипшим голосом спрашивает:   — За что ты так со мной?   До слуха доносится мягкая усмешка Рика.   — Не хочу, чтобы ты с голодухи помер.   Чонгук недовольно мычит в ответ что-то неразборчивое, и это всё, на что его сил хватает.   — Как самочувствие? — звучит ласковый голос старшего.   Чонгук метает взгляд в сторону брата, слегка прищурившись, невольно застревает на нём глазами, внимательно разглядывая родные точёные черты лица, словно видит его в первый раз. Такой красивый, такой родной, такой его. Самый близкий для него человек в этой вселенной. Намного ближе, чем могло бы показаться со стороны. Немного странное чувство. Это утро приносит иные ощущения, не такие как раньше. Теперь и Ёнгук смотрит на него иначе — с ничем неприкрытой откровенной любовью. С той любовью, которую близнецам не принято питать друг к другу, но срать они хотели на то, что в обществе принято. Чонгук хорошо постарался прошлой ночью, расписав подтянутую фигурку близнеца яркими багровыми следами, от коих сейчас невозможно глаз оторвать. Потому что это он сделал. Потому что это его губы саднили от бесконечно долгих развязных поцелуев и не считанных попыток пометить близнеца буквально во всех местах, до коих мог добраться.   — Поясница дико болит, — хрипит Чонгук спросонья, еле-еле шевеля языком. — И… Вообще-то мне всё болит, если честно, — он в очередной раз болезненно морщится, потому что действительно болит каждая мышца в его теле. Давно он таких ощущений не испытывал. Когда и хорошо, и дико плохо одновременно. — Боже, я думал, что не выживу.   — Ты мне льстишь. — усмехается Рик.   Преисполнившись особой нежностью к близнецу, Ёнгук, не долго думая, запускает руку под одеяло, где длинные пальцы тут же льнут к тёплой коже бедра, постепенно поднимаясь выше. Чонгук легонько дёргается от внезапного прикосновения и немного напрягается, не долго гадая к чему эти касания в итоге приведут. Не то чтобы ему не нравилось, но за дверью комнаты сидят его друзья и не сказать, что ему хотелось бы, чтобы те стали невольными слушателями их с Риком неудержимой страсти. Рику зато откровенно поебать. Как всегда, впрочем. А что сделать, когда каждая клеточка его организма к Чону безудержно тянется, стоит всего на секунду от него отойти? Когда хочется залюбить, зацеловать его до смерти, особенно когда он в таком расслабленном, совершенно измотанном состоянии. Перед Чоном устоять невозможно. Всегда так было, просто теперь хотя бы можно не сдерживаться. Теперь смело можно прикоснуться, когда хочется, поцеловать, когда хочется, и не бояться, что отвергнут. Поэтому, ни в чём себе не отказывая, Ёнгук ведёт ладонью выше, ласково оглаживает внутреннюю сторону бедра, подмечая про себя, что чем ближе он подбирается к паху, тем более липкими становятся его пальцы от не до конца высохшей субстанции из спермы и смазки. После того как тёплая ладонь мягко окольцовывает братский член, Чонгук шумно выдыхает, слегка нахмурившись.   — Ёнгук, прошу… — жалобно шепчет младший.   — Что такое? — а этот невъебенно потрясающий мудень ухмыляется нагло, глядя прямо в глаза, и начинает нерасторопно водить ладонью вверх-вниз.   — Уйди, ради всего святого. — находит в себе силы на грубость Чонгук, стараясь звучать как можно более суровым, но в противовес своим словам невольно подаётся бёдрами вверх, что не осталось незамеченным братом, но тот, дабы младшего не смущать, не стал акцентировать на этом своё внимание. Но вот эта чоновская привычка грубить и сразу же после этого положительно реагировать на откровенные ласки Рика очень заводила.   — Так быстро тебе надоел?   — Нет, но… — дыхание на мгновение перехватывает от того, что Рик резко ведёт зажатой ладонью по члену вверх и нежно оглаживает большим пальцем дырочку уретры, размазывая по розовой головке капельку выступившей естественной смазки. — У меня быть тихим во время секса не особо получается, как ты уже понял, — находит в себе силы договорить Чонгук, внимательно наблюдая за тем, как Ёнгук откидывает в сторону одеяло, после чего с особым наслаждением облизывает завороженным взглядом Чона с ног до головы. — А мы дома не одни и я совершенно не горю желанием наблюдать за этим смятением в их глазах. — имея ввиду Чимина и Оскара в гостиной.   — Никакого секса, я просто подрочу.   — Сути не меняет.   — Тебе не насрать?   — Нет.   — Тогда скажем, что смотрели соревнования по теннису.   — Очень убедительно. — саркастично выдаёт Чонгук, стараясь выровнять сбитое дыхание. Однако на эти попытки сохранять максимальное безразличие к ласкам близнеца можно смело класть огромный болт, потому что он принимается водить рукой по всей длине чуть активней, да и Чонгук, если честно, не особо-то и сопротивляется. Ему и не хочется сопротивляться на самом деле, просто выёбывается по привычке, выработанной за все годы его жизни. — Рик… — раздаётся напряжённый шёпот. Чонгук хватается за братскую кисть, сам не понимая для чего конкретно — чтобы остановить, или наоборот помочь Рику доводить его до оргазма. Во всяком случае, старший даже и не думает останавливаться, и только помогает младшему отдаться своему желанию, взяв темп повыше, на что тот может лишь жалобно проскулить: — Я снова постельное бельё испачкаю.   А в глаза тут же бросается похотливая ухмылка, после которой следует спокойное:   — Мы итак уже всё обкончали, так что терять в любом случае нечего.      

***

      Друзья действительно имели свойство скрашивать весь пиздец, происходящий с близнецами, разными шутками, словами поддержки и необъятным количеством вариантов расправы с вражеской группировкой. Однако путём глубокого анализа всех приходящих на ум планов, выяснилось, что мало что из этих планов могло сработать. У Чонхо слишком много ресурсов, слишком много, поддерживающих его деятельность людей — причём людей довольно умных и способных, — но слишком мало мозгов, что играло ребятам на руку. Проблемой всё ещё оставалось его окружение. Чон Чонхо — сказочный долбоёб, которому, однако, хватило мозгов собрать вокруг себя крепкий альянс, состоящий из людей разных сфер деятельности. Из людей, способных на многое. Из людей, единственной глупостью которых, являлась лишь их приверженность служить столь грандиозному придурку, что завоевал их верность баснословными суммами, на которые повёлся бы каждый. Чонхо — человек, помешанный на власти, затмевающей здравый рассудок. И именно в этом заключается его дебилизм. Потому что как только он возымеет статус мэра Чиесета, вся жизнь города, и без того практически похороненного под плинтусом, превратится в ещё больший ад, чем он есть сейчас. Люди мало того, что так и продолжат убивать друг друга на улицах, так ещё и станут рабами системы, установленной при власти Чонхо.   Чон Джинсу справляется со своей работой довольно успешно. Джинсу единственная надежда города встать на ноги и попрощаться со званием «столицы преступности» раз и навсегда, в то время как Чонхо делает всё, чтобы превратить этот город в ничто. Чтобы вместо процветающего и развивающегося места, к которому так напористо движется Джинсу, трансформировать его в место, где никому ничего нельзя, кроме как лизать Чонхо жопу. Просто потому, что ему так весело. Просто потому , что он любит власть и в той же мере любит издеваться над людьми. Он любит контроль, любит, чтобы ему подчинялись, и очень не любит думать своей тупорылой башкой, что весьма заметно.   И всё же, несмотря на его вроде как очевидную глупость, он слишком обеспечен. Обеспечен безопасностью, обеспечен хорошими ресурсами, чтобы творить безрассудства. Его окружают достойные, верные ему и придерживающиеся той же позиции люди, чьё достоинство всё же находится под вопросом из-за поддержки всего ублюдства, что творит их драгоценнейший начальник.   А его противников всего двое. Если учесть Чимина с Оскаром — четверо. И всё равно их ничтожно мало в сравнении со всей группировкой Чонхо.   У Ёнгука имеется опыт в истреблении группировок, но настолько масштабные группировки ему ещё в жизни не попадались. Сейчас он не показывает ни доли сомнения в их с ребятами победе над ублюдком, и он действительно не видит никаких проблем в этой «миссии». Но Это Ёнгук. Он слишком безрассуден и всегда слишком уверен в себе. В нём никогда не было, нет, и никогда не будет чувства сомнения, чего не скажешь о его близнеце. В этой комнате, в самом сердце чонгуковой квартиры, трое человек отчётливо понимают, что дело пахнет керосином, и только Рик не видит в этом никакой опасности. У него сердце не устраивает дикие скачки, при обдумывании плана, который явно провалится, у него не мутит в животе при упоминании о том, что вся их стратегия может накрыться медным тазом, и не пульсируют виски от активных мыслей о том, как бы спланировать всё так, чтобы не сдохнуть к чертям собачьим на «минном поле». Ему не страшно. Ему нисколечко не тревожно. Его глаза лишь дичайшим азартом пышут и лёгким помешательством искрятся.    За ними придут. За Чоном. За Риком. Возможно даже и за Чимином с Оскаром, но последнее станет огромнейшей ошибкой, потому что если хоть один волосок упадёт с их драгоценных головушек, близнецы превратят жизнь каждого причастного в Ад на Земле. Хосок мёртв, и даже такой тупице, как Чон Чонхо не сложно догадаться, что если умирает тот, кто ранее был для братьев партнёром, от рук одного из тех же братьев, значит близнецы прознали о его планах, а следовательно ему пизда, если в ближайшее время он не решит эту проблему. А проблемы он в этом и не видел особо, потому что всего-то надо было убить двух парней, что представляли для его планов какую-никакую угрозу. Пять секунд дела. У него ведь целый клан, группировка не малых масштабов. И всё же… Чонхо, как всегда, не учитывает одно огромное «но». Это близнецы Чон. Грёбаные близнецы Чон. Умным людям даже пояснять ничего не надо. Ёнгук уверен в беспроигрышности любой из стратегий, которые ребята безустанно накидывали весь день, за активными рассуждениями не заметившими как на город опустилась глубокая ночь, усыпанная яркими звёздами на ясном небе. Но что-то глубоко в сердце Чонгука неприятно ныло, что-то подбивало на лёгкую неуверенность, приправленную необъяснимым мандражом. Он отчётливо ощущает нотки волнения, доселе не особо ему присущего, и что самое ужасное… Ему действительно немного страшно. Страшно не из-за того, что с ним может что-то случиться, и даже не из-за того, что может случиться с Чиесетом в случае их неудачи. Ему страшно только из-за того, что может случиться с Риком или его друзьями. Он отчётливо понимал, что вероятность того, что что-то может произойти с Риком буквально мизерная. Она ничтожна. Она практически равна нулю, но Чонгук едва ли в состоянии унять это чувство волнения за брата и за друзей. Это неконтролируемое чувство. И оно его несказанно бесит. Особенно, когда он невольно начинает задумываться, что даже если Рик и не может пострадать, то он не может быть уверенным на все сто процентов, что не пострадают Чимин и Оскар. За них как будто стоит переживать больше всего. Потому что Ёнгук — исключение. А Оскар с Чимином хоть и довольно способные в бою, но всё же могут по всяким непредвиденным причинам покалечиться или ещё что похуже. Чонгук не хочет об этом думать, но навязчивые мысли, насыщенные неконтролируемыми переживаниями, так и норовят заполнить собой каждую клеточку серого вещества и, словно бы, раздробить его черепную коробку к чертям собачьим. Что-то противно ноет под сердцем, нечто заставляющее нервничать. Совершенно новое для Чона чувство и оно определённо ему не нравится. От него такие мерзкие ощущения. Будто что-то склизкое липнет к его органам, заставляя испытывать лёгкую тошноту и головокружение. Оно — это чувство — мешает вздохнуть полной грудью, мешает собраться всем необходимым мыслям в что-нибудь толковое, и лишь угнетает. Загоняет Чона в непреодолимое ощущение, что всё-таки что-то они делают не так. Загоняет его в глубочайшее сомнение, густой липкой консистенцией растекающееся в организме, где оно мешается с налётом тревоги и некоторой дозой неуверенности, и превращается во взрывную смесь из чего-то среднего между гневом и чувством безысходности. Он устал. Все устали. Чонгук ощущает острую нужду в свежем воздухе, коего не хватает в квартире даже с учётом открытых настежь окон. Ему нужно проветриться, потому что его немного пугает всё, что сейчас в нём собралось. Всё то непонятное, что мешает ему трезво мыслить, слегка пошатнув его стальную флегматичность. Ему такое не свойственно. Однако стены квартиры словно давят на него, и ему просто хочется вырваться на улицу и глотнуть свежего воздуха. Не столь свежего, с учётом того, что город буквально пропитался запахом пороха, но ему хватит и этого. Просто на пару минут отвлечься и почувствовать себя свободным от всего, чем они с братом себя обременили. Во что погрязли с головой не в силах теперь всё это дерьмо разгрести, потому что в какой-то момент всё внезапно пошло по пизде. Им не привыкать, конечно, но уровень всех пиздецов в их жизни ещё никогда не достигал таких масштабов. Они впервые оказываются в ситуации, когда судьба их города зависит от них. — Мне нужно проветриться. — внезапно выдаёт Чонгук, чувствуя как кровь пульсирует в висках, и резко встаёт с дивана, сразу же взяв направление из зала в коридор. Парни даже слегка дёрнулись от резкости действий друга, а Ёнгук, озабоченный явной тревожностью близнеца, с лёгкой долей волнения предлагает брату другой вариант абстрагирования от всего происходящего: — Сходи на балкон. — Нет, мне нужно выйти. — звучит в ответ уставшим голосом. Он уверен. Он точно уверен, что ему правда нужно выйти из квартиры на улицу. Рик плавно подимается с дивана и так же плавно движется к брату, неторопливо завязывающему шнурки на ботинках. — Всё в порядке? — Ёнгук обеспокоено пытается заглянуть близнецу в глаза и почти сразу ловит его тёмный взгляд, после чего тот мягко улыбается, выпрямляется и спокойно выдаёт уверенное: — Да. Я просто хочу немного подышать свежим воздухом без напрягающих разговоров. Я всего на пять минут, Ёнгук-а, не переживай. — Чонгук понимает, что Рик чувствует его насквозь. Что он точно знает о его сомнениях и лёгком чувстве безысходности, и это очень читается в братских глазах. Что он всё знает. Потому что он смотрит довольно проникновенно, одним своим взглядом задавая кучу вопросов и вместе с тем пытаясь успокоить. Чон видит как близнец переживает за него и за его эмоциональное состояние, но Чонгук ведь не из робкого десятка, поэтому сейчас Рик наблюдает типичную, уже давно присущую Чону младшему, холодность и флегматичность в глубине мрачных глаз. Младший всё же старается сохранять спокойствие и у него это получается. Всегда получалось. Поэтому для спокойствия Рика он добавляет сдержанное: — Я буквально на скамейке около подъезда посижу. И уже через мгновение получает от старшего понимающий кивок. Чонгук отвечает ему ещё одной нежной улыбкой, чуть поджав губы, и выходит из квартиры. [Open Your Eyes — Arcane, Alex Seaver] Ночной город встречает его приятной прохладой и мягко облизывающим кожу, свежим воздухом, в котором, на удивление, в этот раз даже не читаются нотки терпкого запаха пороха и крови, уже давно въевшихся в стены родного города. Тихо. На улице действительно тихо. Чонгук успевает уловить только отдалённый звук полицейских сирен, утихший буквально за несколько секунд, и лёгкий шелест листьев деревьев. Он неторопливо проводит глазами по двору, зацепившись взглядом за ограждённое металлической сеткой футбольное поле со свежим газоном, и мгновенно нарушает данное брату обещание о беззаботных посиделках на скамейке около подъезда, и направляется прямо к футбольному полю. Ложась на мягкую, слегка влажную траву, он закрывает глаза и уходит в глубины своего подсознания, в котором постоянно задевает проносящиеся мимо мысли о том, как можно было бы попытаться выбраться из всех проблем, что окружили их со всех сторон, о том, как выйти из воды сухим, а если даже и замараться, то только кровью предателей. Однако внезапно на душу приходит неимоверное умиротворение, такое глубокое спокойствие и безмятежность, вытесняющие вообще любые мысли, будь они положительными или отрицательными. В голове не остаётся совсем ничего. Именно то, чего Чонгук и хотел. Просто побыть в тишине. Просто ни о чём не думать. Просто отдохнуть хотя бы несколько минут. Выдохнуть, а затем надрать всем зад. Чнгук даже не замечает как проходит около двадцати минут с его ухода, и понимает это только тогда, когда на газон рядом с ним опускается чья-то фигурка. — Парни уже начинают переживать. Чонгук приподнимает уголок губ в лёгкой ухмылке и чуть приоткрывает глаза. — Я скоро вернусь. — Тебя что-то беспокоит. — это даже не вопрос. Оскар знает, что младший близнец чем-то встревожен. Он довольно чуткий, всегда таким был, всегда таким будет. Ему не нужно ничего объяснять. А тяжкий выдох где-то снизу только это подтверждает. — Если честно, меня немного тревожит всё происходящее, — задумчиво молвит Чон. — Мы с Риком ввязались в опасную игру, в которой участвовать не должны были. — он поднимает взгляд на друга, внимательно вглядываясь в карие глаза. — А всё почему? — звучит немного отчаянно. — Потому что просто любим этот кипящий в крови адреналин. — точнее любили — хотелось самого себя поправить. — Только теперь всё намного серьёзней. Оскар уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Чон его перебивает, отстранённо продолжив: — Мы с Риком всегда были заядлыми авантюристами, много безрассудных вещей сотворили, несмотря на свой довольно юный возраст, просто из-за своей адреналиновой зависимости. — вообще от Чона эти слова звучат довольно беззаботно, как будто он и вовсе ни о чём не переживает, но это просто издержки его характера. У него никогда не получалось выражать обеспокоенность и раньше только Рик умел чувствовать все его переживания. Теперь таких людей трое — Рик, Оскар и Чимин. Единственные люди, умеющие разглядеть нечто неладное за его непоколебимой хладнокровностью. — Нет, конечно, в детстве, нам приходилось идти на необдуманные поступки в погоне за деньгами, чтобы элементарно выжить, но со временем необходимость в деньгах отпала, когда мы уже были в состоянии прокормить себя и даже больше, но после всего совершённого, просто не могли вернуться к нормальной жизни. Вот тогда стало ясно, что от ощущения риска зависимы оба, поэтому с преступным образом жизни расстаться не смогли. Выдержав красноречивое молчание, он продолжил: — Меня начинает это пугать, Оскар. То, во что мы влезли в смысле. Мы с братом повидали многое, но сейчас всё совсем иначе. Это уже не то, во что должны влазить два обыкновенных, помешанных на острых ощущениях парня. Мы ведь не шпионы, не спецагенты или кто-то в этом роде, а та жопа в которой мы оказались теперь, это совершенно другой уровень, с которым по-хорошему должен разбираться спецназ или другие правоохранительные органы, а не мы. — в сопровождении лёгкой усмешки. — А теперь всё пиздец как хуёво и мы не знаем, что с этим делать. Что делать с той информацией, что у нас есть. Мы, конечно, можем просто забить хер на всё и пафосно свалить в закат, но мы знаем информацию, о которой больше никому ничего неизвестно, имеем ли мы право так поступать? Имеем ли мы право бросить всё сейчас и поставить под угрозу жизнь мэра, которого любит и благодарит весь город, просто потому, что боимся за собственные жизни? Оскар просто сдержанно слушает, позволяя парню высказать всё, что не оставляет его в покое и вглядывается в безмятежное выражение лица друга, когда тот вновь продолжает: — Хосок умер и я уверен, что Джухёк уже в курсе, что мы обо всём знаем, а значит за нами скоро придут. — Чон беззаботно пожимает плечами и неосознанно начинает очень сосредоточенно ковырять заусенец на пальце. — И казалось бы, нам надо всего лишь уничтожить Чонхо и всю его шайку, и дело с концом, но хуй знает как его искать, а всю эту ситуацию усугубляет полиция, ведущая на нас охоту, из-за того, что я по собственной же тупости сжалился над парнем, что работает на Хёну, и, который, не разобравшись в ситуации, принял меня за угрозу для жизни мэра, из-за чего мы с Риком теперь первые в списках врагов мэра. — и снова мягкая усмешка с долей горечи. — Какая ирония… Мы ведь его спасти хотим. — он замолкает на несколько секунд и вновь заговаривает: — Так вот если раньше мелкие аферы, взломы кучи всякой херни и прочая ересь приносили нам с Риком относительное удовольствие своей опасностью, то теперь я откровенно боюсь всего, что происходит, потому что не знаю, чем это может закончиться. Сочувственный выдох растворяется в воздухе где-то чуть в стороне от Чона. Не хотелось грузить друга своими проблемами, но так вышло, что теперь его проблемы могут стать их общими проблемами. Точнее уже стали. Оскар имеет право знать, что Чонгук чувствует. Имеет право знать, что парня потихоньку сгрызает изнутри. — Пиздос воскрес? Чон усмехается. — Пиздос воскрес. — отчаянно соглашается Чонгук. — Давай больше не будем об этом думать сегодня, ладно? Чонгук поднимает глаза на Оскара, и, улыбаясь, согласно кивает несколько раз. Чуть приподнимаясь на локтях, он подползает ближе к другу и кладёт тяжёлую голову на чужие колени. С тёплой улыбкой на губах Оскар вплетается пальцами в чёрные волосы, мягко поглаживая кожу головы, а потом слегка хмурится, когда замечает на шее друга маленькое красное пятнышко. Оно выглядывает из-за шиворота футболки совсем немного, где-то около ключицы. Совсем свежее, пока что даже не превратившееся в что-то похожее на фиолетовый синяк. Такого приятного нежно-багрового цвета. Пальцы сами непроизвольно тянутся к смуглой коже, где распростёрся маленький бордовый островок, легонько оглаживая гладкую кожу. А на губах Оскара уже очерчивается хитрая ухмылка. — Наконец любовника себе нашёл? Чон напрягается и смотрит Оскару в глаза с какой-то недосказанностью. Оскар же на неловкую реакцию друга никак не реагирует. Знает ли он об отношениях близнецов? Знает. Он не слепой. Когда Ёнгук встречает его с Чимином весь в засосах, а следом за ним через некоторое время из спальни выходит такой же Чонгук и сразу бежит в душ, не сложно догадаться, что к чему. Оскар такой любви определённо не понимает, и вряд ли когда-нибудь поймёт. Да и не хочет он такую любовь понимать, и не потому что ему мерзко или противно, а просто потому, что ему всё равно. Ему в целом глубоко наплевать на любые чужие отношения. Не будучи фанатом различных любовных драм, его волнует только своя личная жизнь, как бы эгоистично это не звучало. Чужая личная жизнь его вообще никак не касается, и близнецы в его взглядах на чужие отношения исключением не стали. Им обоим хорошо и это самое главное. Да, у ребят определённо очень сомнительные вкусы, но кто он такой, чтобы осуждать? Всё что Оскар может, это лишь пожелать им быть счастливыми рядом друг с другом, а в их счастье он вообще ни капли не сомневается. Оскару абсолютно поебать, кто в этом мире кого любит. Главное чтобы обоих всё устраивало. — Типа того. — с лёгкой робостью отвечает Чонгук. — Ты не хочешь со мной об этом говорить. — мгновенно считывает Оскар и мягко улыбается, констатируя факт. Не сложно заметить, что Чону не очень комфортно обсуждать эту тему с Оскаром. Возможно ему было бы намного проще об этом разговаривать, если бы он не спал со своим братом. — Нет, просто… — Чон коротко дёргает головой, опустив глаза. Стоит ли вообще рассказывать об этом Оскару? Сложно было признаваться Чимину, а Оскара он знает не так уж давно, чтобы признаваться в таких противоречивых вещах. Да в этом вообще кому угодно сложно признаться. Не сказать, что Чонгук боится осуждения, но и не хотелось бы, чтобы от него отвернулся один из очень хороших и немногочисленных друзей в случае, если Ли всё же станет мерзко от таких признаний. Уж Оскара как друга ему бы совсем терять не хотелось. И в то же время так сильно хотелось ему признаться. Как будто он должен знать. — Я не уверен поймёшь ли ты. — Чон поднимает глаза на друга, будто в попытках разглядеть в них прямое разрешение на признание типа «Ну давай, скажи, что ты трахаешься со своим близнецом, я осуждать не буду». Было бы очень удобно, но к сожалению жизнь устроена совершено иначе. — Мы… С ним намного ближе, чем ты мог бы предположить, — смотрит на Оскара с опаской, боясь отпугнуть, но спокойный, умиротворённый взгляд друга так располагает к себе, что Чону хочется рассказать. Хотя бы намекнуть. А Оскара даже забавляет, как тот пытается как можно тактичнее преподнести свои откровения. — Наши с ним отношения, не только на нашей половой и духовной связи держатся, и есть кое-что… — задумчиво отводит глаза. — Кое-что, что будет связывать нас всю нашу жизнь, вне зависимости от того будем мы вместе или нет. Это кое-что будет связывать нас всегда, просто потому что природа решила сыграть с нами злую шутку. — кровь. Та самая кровь. Ведь абсолютно идентичная кровь течёт в их жилах. Оскар мягко улыбается и снова запускает пальцы в чёрные волосы Чона, нежно поглаживая кожу головы. — Вы с ним отлично смотритесь, Гуки. — тихонько произносит парень, тепло улыбаясь. Всё-таки пора и честь знать, а то Чонгук скоро перегреется от нарастающего напряжения и незнания как уже в конце концов рассказать всё так, чтобы Оскар не сожрал его с потрохами. Очень забавно наблюдать за откровенным смятением на Чоновском лице, когда его глаза внезапно округляются, в секундном непонимании уставившись на Оскара. А тот вообще никак не меняется в выражении лица. Всё та же снисходительная улыбка и абсолютно спокойный взгляд, будто в этом нет ничего особенного. Будто Оскар таких признаний десять раз на дню слышит и Чонгук не исключение. И полные понимания кофейные глаза — это именно то, что Чонгук так страстно мечтал увидеть, когда пытался преподнести информацию как можно мягче. С облегчением выдыхая, он расслабляется и пока ещё не до конца осознаёт, что друг правда так снисходительно на всё отреагировал. Но Оскар всё же решает пояснить: — На самом деле это сексуальное напряжение между вами с Ёнгуком было довольно сложно не почувствовать. Оскар видит как Чон приоткрывает рот, вроде пытаясь что-то сказать, но в итоге никаких слов за этим не следует, потому что всё, что он смог, это лишь расплыться в довольной улыбке и отвести глаза куда-то в сторону. Оскар не удерживается от лёгкого смешка, после чего наклоняется, быстро целует парня в лоб и собирается подниматься, похлопав приятеля по плечу. — Вставай, Гуки,— Оззи поднимается, аккуратно положив голову Чона на землю, и, уже стоя, говорит: — Пошли домой. — Дай мне ещё пять минут и я приду. Оскар понимающе кивает и уходит обратно в направлении дома близнецов. Проходит около десяти минут, прежде чем Чонгук прерывает свой сеанс рефлексии на приятном газоне дворового стадиона. Тяжёлые веки разлепляются, узрев перед собой чистейшее ночное небо небо, на котором можно разглядеть яркую рассыпь пёстро мерцающих звёзд. Очень умиротворённая обстановка. Вокруг как будто всё резко затихло. Ни выстрелов, ни отдалённых отголосков горячих уличных разборок, ни звуков разбивающихся витрин, а лишь лёгкий тёплый ветерок и мягкий отделенный звук проезжающих машин. Всё настолько спокойно, что даже немного не по себе. В этой мягкой тишине даже не верится, что всё, что происходит с Чоном, его братом и их друзьями — это их суровая реальность. События развиваются настолько стремительно, что они не успевают даже элементарно насладиться обыкновенной размеренной жизнью. Хотя вообще-то для Чонов понятие размеренной жизни звучит слишком скучно, этого Чонгук отрицать не может. Но иногда всё же так приятно поваляться в мягкой зелёной травке, прикрыв глаза и ощущать мягкий ветерок на своей коже, прислушиваясь только к самому себе и размышляя о том, как бы не добить своё эмоциональное состояние. Да, последнее возможно и не столь приятное занятие, но довольно полезное. Вздохнув поглубже, Чонгук собирается вставать, хотя вообще не хочется. И всё же чувствуется что-то необъяснимо угрожающее во всём этом городском спокойствии. Оно кажется Чону слишком подозрительным. Это умиротворение. Словно мир даёт насладиться ему последними безмятежными секундами перед чем-то совершенно неприятным. Эту лёгкую тревогу заглушает только уверенность в том, что Чонгук не один. Он не один. У него есть любящий брат и такие же любящие друзья. Они не позволят друг другу погрязнуть всём этом дерьме, что бы с ними не случилось. Очень спокойно. Город слишком безмятежен. Очень тихо, мирно и в такой же мере беспокойно и тревожно. Необъяснимое чувство. Необъяснимое чувство, непонятно чем вызванное. Чонгук поднимается с земли, стряхнув с одежды кусочки травинок, расслабленно выходит за пределы футбольного поля и так же расслабленно подходит к корпусу своего дома, как вдруг в районе шеи появляется резкое колющее ощущение, словно в кожу воткнули что-то тонкое, но очень колючее. Чонгук резко прикладывает ладонь к шее, нащупывая мелкий дротик, и успевает только быстро оглядеть местность прежде чем чувствует, что начинает терять сознание. Он не успевает найти стреляющего, на улице пусто, а в глазах сильно плывёт картинка, что даже если бы он и смог разглядеть хоть какие-то силуэты, вряд ли он смог бы разглядеть лица. Но он не видит даже силуэтов, вокруг правда никого, и организм сдаётся слишком быстро, и последнее, что чувствует Чонгук, это как он всё же падает спиной в чьи-то руки, взявшиеся из ниоткуда, а следом пустота.

***

  — Его уже три часа нет. — Рик не перестаёт взволновано мерить комнату шагами уже битый час. Чонгук не вернулся. Его мобильный телефон всё так же безжизненно покоится на журнальном столике, потому что «Зачем мне брать телефон? Я же всего на пару минут». Он правда обещал, что отлучится буквально на пару минут, обещал просто выйти подышать ночным воздухом, обещал вернуться и словно просто испарился. Ребята успели обойти весь свой район за эти три часа. Успели просканировать каждый закоулочек, все места, где Чон потенциально мог бы проводить время, и не нашли ни единого следа его присутствия. Он просто исчез. Ни оставил ни единого следа, ни единой подсказки. И было очевидно, что ничего хорошего в этом нет. Было очевидно, что он исчез не по собственному желанию. На Чонгука это не похоже. Это точно не трусость и тревожность заставили его сбежать, сверкая пятками, нет. Чонгук никогда бы так не сделал и никогда так и не сделает. Он слишком бесстрашен, слишком непоколебим, чтобы чего-либо бояться. И всё же Чонгук пропадает уже три часа, а Рик себе места не находит. Точно так же как и взволнованный Вегас. Он ходит следом за Риком, предчувствуя, что с хозяином определённо что-то случилось. Иногда он тревожно помуркивает, а Рик в ответ просто гладит его по голове мимолётом, чтобы хотя бы кот не тревожился в этом доме. Но Вегасу это не особо помогает, если честно. — Всё ещё есть вероятность, что он пошёл на прогулку. — выдвигает своё предположение Оскар. Ни потому что он правда в это верит, а потому что боится озвучивать более страшные предположения. Хотя уже всем в этом доме ясно, что ночные прогулки Чону в такой напряжённый период времени нахуй не сдались. Рик резко останавливается ровно напротив Оскара, сидящего на диване, и грозно фыркает на него, отчего тот невольно сжимается под давлением гневного взгляда. — Какая прогулка, нахуй!? — яростно выплёвывает Ёнгук. — Какая, блять, может быть прогулка в два часа ночи!? — Не ори на него. — сурово, но довольно спокойно отчеканивает Чимин. — Блять! — выкрикивает Рик и утирает лицо ладонями. Буря неприятных эмоций забивает собой последние свободные клеточки тела и уже не находит себе места в мужском организме, потихоньку вырываясь наружу. — Слушай, давай не будем нервничать раньше времени, ладно? — пытается успокоить друга Чимин, поднимаясь с дивана. — Он правда мог уйти гулять. Он, на самом деле, часто гуляет ночью. Ну… Гулял, пока ты не вернулся. Как будто мрак в глазах Рика сгущается ещё активней после слов Пака. Будто ещё немного и Чимину прилетит смачная порция пиздюлей, но так только кажется со стороны. За бушующим штормом из гнева и переживания Рик находит в себе силы на понимание. Он осознаёт, что парням сложно смириться с той мыслью, что Чонгук, парень которого словить безумно сложно, один из самых близких для них людей, каким-то необъяснимым образом угодил в ловушку. Попался в своём собственном районе. Им сложно смириться с тем, что с Чонгуком действительно могло произойти что-то страшное, ведь как так?! Это же , епт твою мать, Чон Чонгук! Грёбаный Чон Чонгук! И Ёнгук может смириться с их неверием. Он их понимает, поэтому в какой-то момент прекращает сверлить Пака озлобленным взглядом и продолжает свои нервные походы по квартире на пару с Вегасом. — Просто подождём ещё чуть-чуть, хорошо? — Чимин вкрадчиво смотрит на Рика в ожидании какого-либо ответа. Он до последнего не хочет верить в пропажу Чонгука. Рик останавливается, вновь поворачиваясь к другу, с недоверием смотрит на него, потирая пальцами лоб. Сколько ещё нужно ждать, чтобы понять, что близнец в беде? Почему они должны ждать? Чего они будут ждать? Ждать, пока от его брата начнут отрезать по кусочку и присылать его по частям в коробочке с бантиком? Рик уверен, что это дело рук Чонхо. Иначе и быть не может. Они убили Хосока, а тот мстит Чонгуком. — Иди спать, Рик, — снисходительно говорит Чимин. — Я подожду его, хорошо? Очень долго Рик внимательно вглядывается в карие глаза Пака, словно предупреждая, что он вот-вот взорвётся. По мрачному взгляду будто так и читается «Как ты вообще можешь так говорить?» Но в итоге Чимина минует этот разрушительный ураган ёнгукова гнева, и Рик без каких-либо слов идёт к себе в комнату, ждёт пока за ним следом в спальню забежит встревоженный Вегас, и громко захлопывает за собой дверь. Он ложится в кровать, стараясь себя не накручивать. Хотя в общем-то сложно себя не накручивать, когда чётко понимаешь, что брат не мог просто так исчезнуть. Это же его родная кровь. Рик слишком хорошо знает своего близнеца, знает его повадки и что ему действительно свойственно. Так вот сбегать в самый ответственный момент по собственной воле — это точно не то, что свойственно Чонгуку. Рядом ложится кот, плотно прижимаясь к тёплому телу. Ёнгук запускает руку в мягкую шёрстку и ласково поглаживает, чувствуя как Вегас слегка подрагивает. Сегодня Рик точно не заснёт. Вегас тоже. Сегодня всю ночь Рик посвятит плану как искать Чонгука без малейших зацепок. А Вегас, как самый важный член экипажа будет играть роль моральной поддержки.

***

Мерзкий белый лабораторный свет слепит чуть приоткрывшиеся глаза. Настолько неприятно, что глаза начинают немного болеть. Безумно кружится голова, но в относительном мраке поплывшим взором можно различить небольшое помещение с тёмно-серыми бетонными стенами. Единственным источником света служит та самая одинокая лампочка на потолке, что светит противным белым светом и маленькое окошко в массивной металлической двери в противоположном углу от Чона. Сквозь окошко можно разглядеть светлые стены и лабораторный свет какого-то коридора. Точнее, вроде как коридора. Чонгук не уверен, но предполагает, что это всё же коридор. Под собой парень чувствует лишь холодный бетонный пол. Голова всё так же кружится и ощущается какой-то очень тяжёлой. Кажется его даже немного знобит. Чон приподнимается на локтях, с трудом разлепляя глаза, и слышит какое-то металлическое позвякивание, и уже только после этого ощущает стальной холод на своей коже в районе запястий. Только когда он уже полностью принимает сидячее положение, он видит перед собой массивную стальную петлю вмонтированную в пол откуда к рукам парня тянутся две такие же массивные цепи, и закрепляются на его запястьях тяжёлыми кандалами. В комнате довольно сложно сориентироваться из-за головокружения и понять, что вообще происходит. Но в определённый момент картинка потихоньку начинает проясняться, когда массивная металлическая дверь с мерзким скрежетом открывается и в проёме появляется Джухёк с простым стулом в руках. Он ни произносит ни слова, лишь бросает мимолётный взор на жертву и заходит в комнату, таща за собой стул, который в последствии ставит в самом центре сырого помещения. Хёк величаво останавливается около стула, интеллигентно сложив руки за спиной, и следом на входе в комнату вырисовывается ещё один статный мужской силуэт. Неизвестный стройный и довольно высокий мужчина лет сорока пяти по прикидкам Чона, неторопливо проходит вглубь комнаты и садится на стул, деловито перекинув ногу на ногу, и сцепив ладони в замочек на коленях. Тишина. Чонгук молчит всё это время. Ему даже интересно, что это за новый персонаж и какого хуя его так бессовестно похитили на его же родном районе. В лице мужчины читается что-то смутно знакомое, будто когда-то Чонгук его уже видел, но не может понять где. Схожие черты лица он где-то уже определённо имел честь узреть. С таким любопытством парень разглядывает лицо человека перед собой, что даже не задумывается, как неприлично это может выглядеть со стороны. Но всё же похищать его около его же собственного дома было ещё более неприлично, так что может себе позволить. — Хосок был довольно способный и, честно сказать, мне немного грустно из-за того, что вы оставили меня без одного из лучших моих ребят. — спокойно заговаривает мужчина. Голос у него довольно приятный. Не слишком низкий, не слишком высокий. Довольно успокаивающий и тоже кажется отдалённо знакомым. Чонгук, уже немного пришедший в себя, усмехается, нервно качнув головой, и опускает глаза в пол. Почему-то ему совсем не страшно. Забавно, но перед тем как его похитили он чувствовал себя намного паршивее. Сейчас же он не ощущает ни капли тревоги, нет этого противного ноющего чувства в груди и ощущения приближающейся паники. Почему-то стало очень спокойно. — И полагаю, раз он мёртв, — продолжает мужчина, натянув ехидную ухмылочку. — до лабораторий вы всё же добрались. — Не противно тебе с этим старым извращенцем-маразматиком трахаться? — едко бросает Джухёку Чонгук. А тот не реагирует, обыкновенно смерив парня равнодушным взглядом. Кажется Чонгук начал понимать что к чему. Где Джухёк, там, должно быть, и Чонхо. Не сложно было догадаться. Так вот как он выглядит. — И чё, хуй даже стоит в таком возрасте? — в наигранном удивлении переводит взгляд на мужчину на стуле. Тот же на едкое замечание тоже никак не реагирует. Абсолютно спокоен. — Я хуею, дед. Небольшая пауза, в течение которой Чонхо флегматично смотрит Чону прямо в глаза без всяких эмоций, будто в попытках пристыдить юношу, но очевидно срать Чонгук хотел на все эти попытки воспитания. — Рад, что ты выговорился. — равнодушно отчеканивает Чонхо. — А теперь расскажи мне, где находятся лаборатории Хёну. — Говна попей, пиздорвань долбоебическая. — едко усмехается Чонгук с такой интонацией, будто дед вообще какую-то несусветную глупость ляпнул. — Словарный запас у Вас, юноша, довольно богатый, как я погляжу. — Какой наблюдательный дядька. — язвит в очередной раз. — Если тебе язык отрезать, словарный запас заметно поуменьшится, правда? — начинаются угрозы со стороны мужчины. Терпение очевидно потихоньку кончается. Не самый терпеливый человек всё же — делает вывод Чонгук. Слова, конечно, звучат довольно сурово, но Чона ни капли не пугают. — Не, мужик, угрозы — не самая твоя сильнейшая сторона. — Ты отнимаешь у меня драгоценное время, Чонгук. Говори, где лаборатории. — Расскажи мне откуда в тебе столько наивности, а? — усмехается Чон, озорными глазёнками уставившись на Чонхо. Он откровенно над ним насмехается своим беспечным поведением. Как будто ему вообще наплевать, что его похитили. Будто он вообще не боится, будто ему совсем не страшно. Чонхо это бесит. Он хочет, чтобы люди дрожали в его присутствии, а не бросались язвительными оскорблениями и гнусными шутками. — Ты, блять, готов убить родного брата из чувства мести и за ебучую власть и жажду подобрать под себя весь город, не заботясь об интересах мирных граждан. И ты полагаешь, что я бы рассказал тебе, где находятся лаборатории, если бы сам знал, где они? Чонхо в наигранном удивлении выгибает брови и молвит: — Не делай вид, будто не знаешь, где они. — Не имеет значения знаю я где они или нет, потому что ты в любом случае не узнаешь, где они. — Чонгук, солнце, — он убирает ногу с колена и ставит на пол, расставив ноги чуть шире, и, опираясь локтями на колени, чуть подавшись вперёд продолжает. — Если ты хочешь жить, а мне бы очень хотелось, чтобы ты остался в живых, то ты, как примерный, послушный мальчик, расскажешь мне, где расположены лаборатории Хёну. Чонгук чуть подаётся корпусом вперёд навстречу недругу и сквозь стиснутые до скрежета зубов челюсти шипит едкое: — Пошёл. Ты. Нахуй. Чонхо поджимает губы, пару раз слегка кивнув головой. Его бесит этот парень. Его бесит его реакция и его насмешливые ответы. Его бесит тот факт, что Чонгук его определённо не боится и откровенно показывает это всем своим видом. — Не заставляй меня причинять боль собственному сыну. — Чонхо всё же решает выбить юношу из колеи. Достало. Совсем не улавливая сути сказанного, брови ползут к переносице, а тёмно-кофейные глаза стремительно мрачнеют. Чонгук совсем не понимает. Саркастичная ухмылка тут же исчезает с лица, сменяясь откровенным смятением. В голове за секунду пролетает куча предположений и разнообразных выводов и всё же пазл в голове не складывается. Стоит ли вообще верить в столь серьёзные заявления, брошенные с такой лёгкостью в голосе? Словно эти слова ничего и не стоят. Будто обыкновенная шутка. — Боже, просто обожаю, — Чонхо натягивает довольную улыбку на лицо. Он своего добился. А Чонгук ещё больше хмурится. — Ага, вот это вот выражение лица, потрясающе. Я в восторге. Мужчина злобно скалится, а Чон не знает что и сказать. Чонхо машет Джухёку рукой и тот зачем-то выходит из комнаты, а Чонгук улавливает звук удаляющихся шагов, эхом разносящихся по коридору. — Ты так вырос, Гуки, — внезапно тон голоса теплеет. — Ты был таким очаровательным семнадцать лет назад, а сейчас настоящий мужчина. — с какой-то гордостью молвит Чонхо, но парень не уверен в искренности слов. Да он вообще не уверен что всё это правда. Это не может быть правдой. Чонгук отказывается в это верить. Не может быть. Не может быть, чтобы отец, бросивший всю его семью столько лет назад, оказался ещё большим ублюдком, чем близнецы предполагали. Он чувствует как гнев внутри него начитает потихоньку разгораться, преобразовываясь из маленького костра в сгусток палящего пламени. Вся его сущность отвергает такую правду. Дыхание тяжелеет, словно лёгкие наливаются тягучей липкой смолой, пульс учащается, а сердце в груди неприятно сжимается, активно отрицая всё сказанное мужчиной. Нет. Чонгук такую правду принимать не станет. Да и не правда это всё. Должно быть Чонхо просто хочет вывести его на эмоции и просто играет на его чувствах. Плохая идея. Очень плохая идея. — Мне было безумно сложно вас оставить, но я просто переживал за вашу жизнь. Ты с братом были моим уязвимым местом, были тем, что враги могли у меня отнять, поэтому я ушёл для вашей же безопасности. — и всё же в глазах врага столько искренности. Лицо Чонхо утратило всю свою насмешливость. Голос, пропитанный желанием задеть, приобрёл лёгкие нотки грусти и отчаяния. Словно ему правда грустно. Будто ему правда жаль, что всё так сложилось. Боже, как же правдиво звучат все его слова, но как же сильно Чонгук этому противится. Противится этой искренности. — Ты знаешь, таких людей как я, очень легко лишить семьи, я не мог позволить… — Закрой свой поганый рот! — не выдержав выкрикивает Чон, перебивая мужчину. Не может он дальше его слушать. Он кричит глубоко в себе, что всё это не правда, наглая ложь, но всё его нутро вопит ему о том, что ни капли лжи в этих словах. Бесполезно отрицать. Чонхо опускает взгляд, понимающе кивая головой. — Я не по своей воле это сделал, Чонгук, ты должен это… — Ты врёшь! — снова громко перебивает Чонгук, а потом чуть тише повторяет, не в силах смириться, но уже отчаянным шёпотом: — Ты врёшь. Парень смотрит прямо в глаза Чонхо. Буквально проникает вглубь его разума в попытках найти истину. А глаза напротив как назло продолжают смотреть с непоколебимой серьёзностью и долей сожаления. Предательски демонстрируют только степенность, строгость и долю горечи. Они смотрят долго друг на друга. Чонхо видит, что юноша ему не верит, и просто словам никогда и не поверит. Ему нужны доказательства. У мужчины они есть. Такое себе доказательство, конечно, но Чонхо вздыхает и достаёт из кармана пиджака слегка помятую фотографию, показывая её Чону. На фотографии изображены ещё пока счастливые мать, два маленьких, идентичных по внешности мальчика, в которых Чон тут же узнаёт его с братом и… Чонхо. Чон Чонхо. Его отец. Его родная кровь. Он обнимает мать за плечо, притягивая ближе к себе, а вторая рука покоится на плече Чонгука. Парень глазам своим не верит. Какое-то время они сидят в гробовой тишине, пока Чонгук переваривает информацию, но через мгновение, немного встрепенувшись, Чонхо нарушает тишину: — Так вот… — в голосе снова сквозит это мерзкое высокомерие, с коим он пару минут назад заходил в эту комнату. Вспомнил, что он вообще-то делом занят и пришёл не для того, чтобы сожалеть о давно забытом прошлом. А то уже чуть было не прослезился. Слишком много себе позволил. — Рассказывай, сынок. Чон смотрит остекленелыми глазами и легонько мотает головой. Родной отец. Да, может и так. Родной, но всё такой же ублюдок. Кажется теперь у него есть повод ещё больше ненавидеть Чонхо. Старший только больше тем самым вскармливает чонгукову ненависть. Чону сложно будет смириться с фактом их родства, но это и вовсе не важно, потому что вне зависимости от этого, Чонгук безумно жаждет его крови. Хочется глотку ему перегрызть. Потому что хоть у них и идентичные ДНК, этот человек всё равно никогда не существовал в их с близнецом жизни. Он не представляет для них никакой ценности. Мальчикам было всего по пять, когда отец их бросил и образ и внешность отца довольно быстро стёрлись из детской памяти. Это было довольно просто с учётом того, что папаша после своего ухода никогда и намёка не давал на своё существование. И теперь видеть, кем стала твоя родная кровь, вызывало только больше ненависти и отвращения. Теперь хочется просто прикончить его и даже не вспоминать о том, что он когда либо существовал. Потому что не может в семье, где дети выросли настолько свободолюбивыми, существовать такой ублюдок с диктаторскими замашками. От одной мысли противно. — Чтоб ты сдох, Чон Чонхо. — выплёвывает почти шёпотом Чонгук. И эта родственная перебранка не успевает продолжиться, поскольку в комнату возвращается Джухёк вместе с каким-то человеком в белом халате и маске, а в руках у него небольшой чемоданчик. Мужчина кладёт этот чемоданчик на пол, присаживаясь на корточки и достаёт из него запакованный шприц и один из находящихся там флакончиков. Он набирает в шприц вещество из флакончика, щёлкнув по нему пару раз пальцем и просто встаёт около Чонхо со шприцом в руках. — Слушай, милый, — вкрадчиво начинает вновь приобретённый отец. — Я не хочу портить твоё симпатичное личико и юное тельце, поэтому если ты сейчас же не скажешь, где находятся лаборатории, этот человек введёт тебе новую, разработанную моей компанией, инъекцию, которая с каждым принятием вещества будет делать тебя физически неспособным к каким либо действиям, а это намного хуже обыкновенных пыток, Гуки. Оно будет ухудшать твоё физическое состояние, твои мышцы будут деградировать, и, я тебя уверяю, такой боли ты никогда не испытывал, потому что сначала ты будешь просто лихорадить, потом начнут болеть кости — а это просто адская боль, — а следом начнут отказывать органы. — флегматично поясняет мужчина. Ну и очевидно состраданием к этому человеку Чонгук уже никогда не проникнется. Скрутить бы ему шею сразу на месте. Жаль что кандалы мешают, цепи слишком короткие. — Я буду приходить к тебе раз или два в день и при каждом твоём отказе говорить мои люди будут увеличивать дозу, пока ты не сдохнешь, тебе ясно? Чогук сверлит его гневным взглядом. Ясно ему только одно — Чонхо должен сдохнуть. — А когда сдохнешь ты, мы пойдём за твоим братцем. — смотрит с угрозой на сына, и видит как глаза юноши наливаются каким-то будто бы бешенством. Читается как парень свирепеет на глазах. Задел за живое. Нашёл, на что надавить. Чонгук, конечно, знает, что Рик для отца недосягаем и всё равно ни за что в жизни он не станет выслушивать, как кто-то смеет угрожать его близнецу. — Так что если хочешь сохранить жизнь и себе, и брату, советую ответить на мой вопрос прямо сейчас. Чонгук смотрит на него злобно. Долго. Брата-то они точно никогда не найдут, он в этом уверен. Потому что его невозможно найти, если он сам этого не захочет. За брата точно можно не переживать, и мэра Чонгук подвергать опасности не собирается, потому что город загибается, а без мэра и совсем канет в лету. А Чонгук любит этого город, несмотря на всю его грязь. Несмотря на ежедневные перестрелки и уличные разборки, несмотря на высочайший уровень преступности. Ему здесь нравится. Этот город Чону подходит. И ни за что в жизни Чонгук не подставит своих друзей и брата, не подставит родной город. Лучше сдохнет сам, но защитит всё, чем дорожит. — Ебал я в рот твои угрозы, папаня. — ядовито выплёвывает Чонгук. Чонхо подзывает к себе какого-то огромного, кажется даже слишком перекаченного мужчину из коридора и приказывает ему держать Чона покрепче. А юноша даже не сопротивляется, по силе явно проиграет, даже пытаться не стоит, да и бежать ему некуда, он прикован кандалами к полу, что очень сильно ограничивает набор действий. Как только амбал позади скручивает Чона руками покрепче, горе-отец даёт отмашку мужчине в халате. Тот подходит к парню и Чонгук слышит как человек в халате бросает мужику позади тихое «держи ещё крепче», и Чон чувствует как мужик скручивает его ещё сильней, до неприятной боли в плече. Мужчина со шприцом задирает короткий рукав чонгуковой футболки, вставляет иглу и когда начинает вводить препарат всё тело почему-то пронзает невыносимой болью, отчего Чонгук начинает орать во всё горло. Он матерится громко, выкрикивая все возможные нецензурные слова из своего необъятного лексикона, активно вырывается, хотя и знает, что абсолютно бесполезно, беспорядочно дёргает ногами, как будто в припадке, и чувствует как едкая субстанция разливается по венам разъедающим жжением. Но он, конечно, будет смиренно терпеть, ведь такова цена свободы.