Духовные близнецы

      Он спит, медитирует, ест то, что приносят ученики Кусина и снова медитирует. Ци струится в нём и вокруг него так, как не было никогда. Он дышит по методике пика аскетов, повторяет ката с мечом и чувствует, как распрямляется в душе что-то, что раньше всегда было сжато до спазма.       Приходит Цинфан. Осматривает, проверяет духовный пульс, улыбается. Оказывается, он тоже умеет улыбаться. Цинцю раньше никогда не видел эту его улыбку, при нём мало кто решался улыбаться. Кроме Юэ, но Цинъюань не в счёт.       - Рад, что шисюн идёт на поправку. Внутренние повреждения выправляются, а сердечных демонов стало в разы меньше.       - Небесная скорбь – универсальное лекарство от всего. - С сарказмом фыркнул Цзю и забрал руку из пальцев медика.       Му-шиди тоже усмехнулся и покачал головой.       - Если и так, эта техника слишком опасна. Не думаю, что есть смысл применять её кому-то ниже уровня пикового лорда. В старые времена много заклинателей из-за неё погибло. - Помолчал и добавил. - Этот шиди поражён, решимостью духовного близнеца Шэнь-шисюна.       Хотевший было огрызнуться, Цинцю запнулся. Шэнь Юань с Цинфаном разговаривал чаще, чем он. Под благовидным предлогом заботы об учениках и восполнения пробелов в потерянной памяти, он приходил на Цаньцао каждый десятый день, буквально выгрызая у тёмного небожителя право на общение с целителем. Их, наверное, даже можно было назвать большими друзьями, чем с Цингао.       Шэнь Юань даже выболтал несколько мест с редкими и ценными лекарственными растениями.       Му Цинфан имел право о нём беспокоиться.       - Шэнь Юань слишком привык ожидать надвигающуюся смерть, чтобы испугаться её по собственному выбору. - Цинцю поджал губы и прикрылся веером.       - Его болезнь настолько неизлечима? - осторожно уточнил шиди.       - В его мире не знают, что это такое. Его тело просто отказывается жить, постепенно теряя силы.       - Вот как… - вздохнул Цинфан, склонив голову. - Жаль.       И поспешил сменить тему, вернувшись к предписаниям для Цинцю.       Предписания были… на взгляд Цинцю где-то даже смешны. Медитировать, отдыхать, хорошо питаться. Не наседать на инедию. Желательно вообще о ней забыть на ближайший месяц. Меньше беспокоиться и делать то, что нравится.       Когда неудержавшийся Шэнь ядовито поинтересовался, можно ли ходить в бордель, Цинфан как-то подозрительно замялся и стыдливо отвёл взгляд.       - Шисюн может делать всё, что остаётся в рамках морали и закона, и не беспокоиться о том, что скажет этот боевой брат. - И вздохнув, пояснил. - Лю Цинге узнал, что Шэнь-шисюн посещает Красный павильон, чтобы учить весенних дев грамоте и искусствам. Именно это вывело его из душевного равновесия в пещерах Линси, поэтому он рассказал об этом мне.       А что рассказано на Цаньцао, станет общественным достоянием задолго до возвращения Цинцю с Кусина!       Потеряв дар речи от возмущения, Цзю изо всех сил боролся с желанием вскочить и… что? Откуда бы не узнал эту информацию байчжаньский варвар, он уже всем растрепал!       - Шиди... чем-то недоволен? - неуверенно уточнил Му Цинфан. Растерянный тон резко заставил успокоиться - Шэнь Цинцю вздохнул и ворчливо произнес:       - Этого раздражает, когда другие лезут в его жизнь.       Не говорить же, что дикарь ненароком разрушил одну из его масок - да, самую дурацкую и топорно сляпанную, но этим и надежную. Если слухи расползутся - а этот процесс уже не остановить - то работа существенно усложнится.       - Разве... если репутация Цинцю-шиди выправится, разве это не принесёт ему пользы?       Фыркнув, он сжал кулак. Очень хотелось выгнать Цинфана из домика и перебеситься наедине. И объяснять ничего не хотелось. Он не обязан! Он стратег школы, его задача думать создавать планы, что пойдут на пользу секты.       Если он будет тратить время на пояснение каждого своего действия, то ничего не успеет. Не говоря уже о том, что половина стратегий развалится на стадии формирования или будет раскрыта врагами!       Коль уж ему не доверяют в родном ордене, то пусть хоть репутация ублюдка послужит на пользу.       Вдруг всплыло воспоминание о мученическом стоне Шэнь Юаня, крутившимся у того в голове каждый раз, когда приходилось общаться с боевыми братьями.       "С людьми нужно разговаривать. Через рот. Люди по-другому не работают!"       Его дико раздражало отсутствие доверия между главами ордена. Он просто этого не понимал и понимать не хотел.       Разжав кулак, Цинцю выдохнул.       Он не обязан объяснять. Но наверное, если интрига всё равно скоро развалится, может это сделать.       - В Цанцюн сияющая репутация должна быть лишь у чжаньмэн-шисюна. А так же должна быть и тень, чтобы те, кто желают недоброго, не видели того, что в ней скрыто.       Главам пика по должности не положено быть дураками, так что Цинфан понимает довольно быстро.       - О. - И растерянно добавляет. - А шисюн собирался принести тебе извинения за своё поведение.       - Нужны мне его извинения!.. - Цинцю резко поджимает губы и снова выдыхает.       Выдыхает и дышит в ритме медитации.       - Мне вообще ничьи извинения не нужны. - Говорит он, прикрыв глаза. - Так что если Цингао угадал верно и сюда начнётся паломничество шиди и шимей, они могут не утруждать себя.       Ему вообще никто не нужен. Пусть оставят себе. Его не волнует!       - Нет, шисюн. - Неожиданно твёрдо произносит Му Цинфан, и Шэнь открывает глаза. - Есть вещи, за которые нужно извиняться.       Взгляд у него прямой и упрямый. Раньше он на него тоже, никогда так не смотрел.       - В этом нет необходимости. В конце концов, кому от этого станет лучше, мне или вам?       - Сердечные демоны боятся слов, шисюн. И разве чтобы строить новое, сначала не надо закопать старые ямы?       Цинцю раскрыл неведомо когда захлопнутый веер. Кажется, ему никого не переубедить.       - Пусть не ждут, что я обрадуюсь. Или буду благодарен.       Он не верил в чужую искренность. Он ни от кого никогда её не видел.       Цинфан смиренно склонил голову.       - Шисюн в своём праве.       Он ушёл, оставив в смешанных чувствах. Цинцю не хотел ни с кем разговаривать. Ему не нужны были ни чьи оправдания. И извинения тоже. Он знал себя. Они его только разозлят.       И всё же он не мог отрицать, что думал... иногда, позволял себе помечтать, что будет, когда все узнают, сколько он делает для школы. Теперь... они по-прежнему не знают. Но остальные вдруг осознали, что он тоже человек, а не мразь в маске из грязи.       Узнали лишь тогда, когда беда прошла по самому краю.       Что он должен был с этим сделать?       Он позволил себе помедитировать над этим, но так и не пришёл к нужному выводу.       Благо, первый... визитёр, пришёл только на исходе первой недели. Цинцю успел успокоиться, взвесить возможности и смириться. Сейчас перед ним извинятся, -- если извинятся, а не выкатят новые претензии, в которых он будет виноват, потому что виноват, -- а потом, не получив благодарности за своё унижение, вернутся к прежнему поведению.       Но он не собирается подстраиваться под ожидания шиди и шимей. Нет. С проклятием или без, он не изменился, и если они рассчитывают...       Жужжащий поток мыслей прервал всплеск знакомой ци. Ну, конечно. Первым в ловушку монстра всегда приходит Бог войны.       - Заходи уже. - Буркнул Шэнь, распахивая дверь волной ци.       Он как раз заварил чай. Не потому что ждал кого-то. Просто ему понравился чай Цингао.       Лю Цинге вошёл и неловко замер у порога. Цинцю дёрнул бровью.       - Ты стоять пришёл?       - Нет. - Лю решительно посмотрел ему в глаза. - Я пришёл извиниться перед шисюном.       - Извиняйся, - кивнул Цзю, не поднимаясь. - Только определись сначала, за что. А потом извиняйся.       Байджанец завис. На самом деле - оцепенел с приоткрытым ртом и устремленным куда-то в пространство взглядом, будто поймав им глаза жабоголовой пернатой змеи. Цинцю недоуменно поднял бровь - это так выглядит попытка думать в исполнении собрата?       Стоило бы побольнее ужалить его словами – сколько крови выпил у него этот высокородный чистюля моралист, но не хотелось. Да и Бог войны быстро взял себя в руки. Закрыл рот, собрался и в два шага пересёк комнату, садясь напротив Цинцю вопреки всем правилам вежливости церемонии.       - Я сходил в твой бордель. - Сказал он с каменным выражением лица.       Цзю шевельнул бровью.       - Там мне сказали, что ты учил их наукам и искусству. И никогда никого из них не обижал.       “Нужно будет объяснить девочкам, почему делать этого не стоило. И придумать план на случай повторения.”       - Я поговорил с Шан Цинхуа о миссии с призраками и колодцем.       “Спустя столько лет, решил опросить свидетеля.”       Цинге глубоко вздохнул.       - Я много думал об этом, ещё тогда. Учитель ещё после разговора с твоим наставником, советовал мне поговорить с тобой. Я не стал. - Он говорил ровными, рубленными предложениями. Словно отчитывался о своих действиях. - Я злился на тебя, потому что ты никогда ничего не объясняешь и не оправдываешься. И за твои уловки в каждом из наших спаррингов. И за то, что делаешь то, что делаешь, не считаясь с остальными.       - Ты словно каяться пришёл. - Не смог не уколоть Цинцю, поднеся чашку к губам. И гордясь тем, что получилось в должной мере насмешливо не дрогнули пальцы.       - Может быть. - Сказал Лю, встречаясь с ним прямым и твёрдым взглядом. - Может быть, давно стоило. Я много думал в последнее время.       Цинцю не позволил сорваться с языка презрительному: “а ты умеешь?” И продолжил слушать.       - Я расспросил Гао-шиди о твоём проклятии. - Пальцы сжались на чашке непроизвольно и лишь чудом не раздавили хрупкий фарфор. - Он рассказал, как сложно с таким жить. Сказал, что очень мало, кто доживает с ним хотя бы до пятнадцати. Но я не собираюсь валить своё поведение лишь на это.       Глава пика Байчжань смотрел на него короткий, совсем крошечный миг. А затем внезапно низко поклонился, коснувшись пола лбом. Цзю не выронил чашку лишь каким-то чудом. Но удержать лицо не смог.       - Прости меня, шисюн. За мои слова и действия, за глупое поведение и недостойные поступки.       В голове звенит от исчезнувших в единое мгновение мыслей. Цинцю смотрит на склонённую спину своего высокомерного шиди и у него нет слов. Он не знает, что сказать. Что сделать.       Он не верил, что перед ним действительно извинятся.       - Поднимись. - Хрипло выдохнул он..       Собственный голос звучит словно со стороны. После заминки Цинге разгибается, но всё ещё смотрит на него так... словно готов принять что угодно. Будь то удар или острое слово.       - Ты не обязан меня прощать. - Говорит Бог войны и Цинцю вздрагивает. Как Лю понял, что он думает об этом? - Я знаю, что просить об этом верх лицемерия. Ты мне ничего не должен. Но я хочу, чтобы ты знал, что я признаю свою вину. И готов исправить всё, что будет в моих силах.       Чай горчит на языке и вяжет рот. Наверное, сказываются медитации всех этих дней. Цзю не позволяет себе яда слов. Он выжидает добрую четверть палочки, и всё это время шиди сидит напротив, не требуя дать ответа.       Это и всё остальное говорит о серьёзности его намерений громче чего бы то ни было.       - Не жди от меня благодарности за то, что извинился. - Наконец, говорит Цинцю. - Сказал ты правду или договорился с совестью я узнаю лишь по твоим делам.       - Шисюн столько раз спасал шкуру этого неблагодарного, - склоняет голову Цинге, - терпеливо снося все оскорбления. Будет справедливо теперь и этому боевому брату запастись им.       Не удержавшись, Шэнь фыркнул.       - Вряд ли его у тебя хватит. И последний раз тебя спас не я.       - Духовные близнецы почти один человек. - Мотнул головой Бог войны. - Это лишь значит, что я должен извиниться и перед ним. Он правда умирает?       Цинцю опустил подбородок. Вероятно, об этом его так или иначе спросит каждый, кто решится поговорить с ним. Если бы речь шла о настоящей одержимости злым духом, никого бы и не волновало, что случилось с захватчиком, но раз уж Шэнь Юань не просто какой-то демон...       - Цингао-шиди сказал, что его состояние может быть следствием рождения не в том мире. - Неожиданно разумно сказал Цинге. - Может быть, если его вытащить сюда уже в своём теле, он выздоровеет?