Сад на краю

Когда приехало такси, никто не захотел занимать переднее сидение, поэтому Азалия оказалась зажата между Розой и Роном. А по ощущениям – между двумя доберманами, готовыми порвать глотку любому, кто слишком близко к ней подойдёт. Судя по тому, как вцепился в руль таксист, он тоже ощущал эту ауру сторожевых псов. Хотя Азалия понимала: в действительности тихая агрессия, колючесть – искажённая форма беспокойства, страха. Есть такие люди, которые в ответ на стресс обрастают колючками. Агрессивными. В ситуации, когда Азалия бы, не выдержав, расплакалась, та же Роза припечатала бы кого-то лицом об стол. Или что-то. Или руку об него отбила. Лишь бы другой понял, что продолжать в том же духе – опасно. Даже если в реальности это блеф. Сложно было для Азалии понять, принять и одобрить такую модель поведения, но не ей других исправлять и направлять на путь истинный, тем более что это может быть гораздо эффективнее в ситуациях, когда нужно действовать, а не дрожать в углу или замирать в нерешительности. «Как бы всё сложилось, спасай я мир в их компании? Если серьёзно – вряд ли хорошо. Жертв бы прибавилось, да и только. Но… Хоть я и знаю, что при столкновении с той же Нериссой они могли бы не только не помочь, но и помешать, вспоминая, что она способна запудрить мозги Рону, с ними спокойнее. Лишь бы друг с другом не сцепились». Многое тянулось из детства. Азалия тогда редко контактировала с другими детьми. И не всегда удачно. Иногда дети враждебны, агрессивны по отношению к тем, кто на них не похож. И Азалии прилетало за то, что посмела выделяться. Волосы слишком светлые. Глаза не как у других. Так ещё и слабая и робкая – самое то, чтобы поупражняться в издёвках. Одному такому особо борзому Роза сломала нос и чуть не сломала руку – успели разнять. Азалия тогда испугалась очень, так что остальные драки в основном случались вне её поля зрения. О многих она так и не узнала, просто со временем догадалась. «Но это Роза. А с Роном я почти не оказывалась среди других детей. Кто знает, смог бы он тоже отложить разборки? Я вообще удивлена, что не подозревала о его конфликтности, пока сам не рассказал о проблемах в саду. Его правда настолько успокаивало моё присутствие? – Азалия украдкой посмотрела на Рона. – Возможно ли, всё то, что он испытывал среди людей – тоже влияние Отражения? Чувства, которые хотел бы, но не мог испытать бог?» Будь рядом кто-то один, Азалия не отказалась бы прилечь на плечо, однако сейчас не могла и опасалась выбирать. Они и раньше могли устроить перетягивание каната, – в лице неё – борясь за внимание. До сих пор непонятно, чего настолько ценного во внимании болезненного комнатного цветка. Порою доходило до пускай шуточной, но драки. Вряд ли теперь дойдёт до такого ребячества, но… Осторожность не повредит. И без того те двое странными взглядами обменивались, словно безмолвно продолжая старый разговор. Так что Азалия сидела прямо, сжав стоящую на коленях сумку и смотря вперёд. Для утра буднего дня до дома они добрались быстро, собрав по пути всего-то пару небольших пробок, хотя из-за молчания ощущалась дорога долгой. На ум не шло ничего, о чём хотелось бы говорить в присутствии постороннего человека. К обсуждению будничных мелочей просто не лежала душа. И мысли. Уточнив, не нужна ли её помощь, Роза ушла собираться – раз уже освободилась, нужно на работу ехать. Азалия же в компании Рона поднялась в свою комнату, по пути подумав, что в некотором смысле покажет ту впервые. Вряд ли у Рона было время рассмотреть её, когда у неё ум за разум заходил. Немного волнительно. Находиться с человеком наедине дома, в комнате, не то же самое, что приводить к себе. Ровно как и не то же самое, привести к себе приятеля, друга или того, кто нравится в романтическом плане. Раньше это казалось глупостью: какая разница, кого именно привела, если важнее сам факт уединения с человеком? И сейчас должно глупостью казаться! Ведь… Несмотря на очевидную взаимную заинтересованность, сейчас они позволяют себе меньше, чем когда были друзьями, и хотя Азалия открыто заявила, что не против стать ближе, смог ли уже Рон принять такой вариант развития событий? Если нет, то стоило бы отправить в утиль романтические переживания. «В лучшем случае он не попросит меня оттолкнуть его и держаться подальше. Правда, для этого нужно сначала оказаться… Совсем близко. Почему я вообще допускаю, что такое случится?» – Возможно, потому что случалось из встречи во встречу с тех пор, как она перестала убегать. – Раньше здесь детская была, – напомнила Азалия, пытаясь отвлечься от мыслей, лишь усиливающих волнение. – Сейчас так сразу можно и не узнать. Помнишь может, тут ещё лестница стояла, на которую я залезать боялась. Дверь в комнату она обычно составляла открытой, особенно днём. Закрывала, когда требовалось сосредоточиться, или, например, если к Розе приходили шумные гости. В иное же время – от кого отгораживаться, если вас дома только двое, и вы хорошо знаете границы друг друга? Азалия сразу пошла раскладывать не пригодившиеся в больнице вещи, а Рон остановился возле входа, осматриваясь. Затем прошёл к окну – вид оттуда изменился меньше, чем интерьер. Перед переездом Роза предложила переделать всё на свой вкус, Азалии же очень хотелось сохранить хоть что-то из прошлого, потому она оставила обои, шкаф и полки у стола, а новую мебель подбирала им под цвет. – Комната отличается от той, что в родительском доме, но всё равно сразу понятно, что она твоя. – Очень девчачья? – Очень опрятная, – поправил Рон. – После такого что-то даже неловко за свой свинарник становится. – У Розы не лучше бывает, – со смешком заверила Азалия, расправляя примявшуюся в сумке футболку. – В среднем, наверное, не так плохо… Но, думаю, и у тебя та картина хуже обычной была, такое уж время. Здесь аккуратнее стало, когда мы съехались. Теперь дальше своей комнаты Роза старается бардак не выпускать. – Ну так! Небось переживает, что ты надорвёшься от постоянных попыток всё прибрать. И вот не лень тебе? – Нет. Стремление к порядку – не такое сильное, как тебе может казаться – скорее часть меня. И если внешний вид сам по себе такой, окружающее пространство прибираю осознанно. «Учитывая, чья на мне метка, в этом может оказаться гораздо больше смысла…» Освободившуюся сумку Азалия вернула на нижнюю полку шкафа, выпрямилась, через зеркало на дверце посмотрела на Рона, который отвлёкся на что-то за окном, и нерешительно потянулась к платку на шее. Странно и подозрительно продолжать ходить с ним в помещении. Стараниями Нериссы скрытые им травмы лучше выглядеть не стали. Платок медленно соскользнул с шеи, обнажая длинные жёлто-синие синяки, ужасно бросающиеся в глаза из-за бледности кожи. Что будет, когда Азалия обернётся? Рон уже видел её побитой, однако тогда и моральное состояние было отвратительным, перетягивая на себя внимание и тем самым сдерживая. Сейчас таким не отвлечёшь, не собьёшь те самые агрессивные колючки реакции «бей». Она закрыла шкаф и обернулась, пока саму через зеркало не рассмотрели. Именно тогда Рон тоже перестал смотреть на улицу. Мгновения тишины колко мазнули по коже. Азалия нервно сглотнула. На краткий миг вернулись видения, и она заметила в ауре тёмные пятна. Больше, чем в прошлый раз. Но спокойные. Наверное. Сложно сделать выводы за короткое время. – Кто… Сделал это? – напряжённо спросил, пристально глядя на синяки и до побелевших костяшек сжимая кулаки. – Нерисса. И синяки, и пожар, и многое другое связано именно с ней. П-подожди! – Азалия схватила за руку Рона, дёрнувшегося в сторону выхода. – Опустим прочее, ты сейчас её не найдёшь. Она в другом мире. В том самом, да. – Но!.. – Нет! В любом случае, это моя забота. Ты забыл, что Нерисса может на тебя повлиять? – Не моментально. И со сдавленной шеей много не поговоришь, – процедил зло. – Да-да, – продолжая удерживать за руку, Азалия потянула его к себе. – В другой мир сейчас не войдёшь. И не выйдешь оттуда. Ты правда выберешь убежать непонятно куда и зачем, а не побыть со мной? Рону потребовалось несколько долгих глубоких вдохов, чтобы из позы пропало напряжение, выдающее желание сорваться куда угодно, лишь бы не стоять в бездействии, бессильно смотря на травмы, от вида которых закипала кровь. Только после этого Азалия выпустила руку. – Вот так. Давай лучше посидим вместе. Вариантов для посидеть немного, а если добавить к условию «вместе» – и вовсе один: они не на той стадии, чтобы вдвоём на один стул садиться. Азалия отошла к кровати и призывно похлопала по покрывалу рядом с собой. Рон не торопился принимать предложение. Смотря на это, Азалия подумала, что, может, спокойным его другие видели, но настолько неуверенным, а то и оробевшим – только она. «В такие моменты он чем-то напоминает Реда. Просто схожесть или ещё одно свидетельство тесной связи душ?» – В ногах правды нет. Или настолько не нравится идея оказаться ко мне ближе? Мы уже сидели на одной кровати. На моей – тоже, – добавила уверенно в попытке скрыть собственные переживания. – Сама же понимаешь, что это… В некотором смысле другое, – с несвоевременной проницательностью отметил Рон, но всё-таки подошёл и сел на таком расстоянии, что между ними спокойно разместился бы ещё один человек. Дальше-то что? Молчать, смотря куда угодно, только не на друг друга, не дело. Азалия набрала в грудь воздуха, да так и не сказала ничего, только шумно выдохнула. Нужна нейтральная тема, но в голову шли только мысли о Мире, о миссии. Нет. И дело не в нежелании просвещать сильнее – самой хотелось отвлечься. А на что? Азалия погоду последних дней не помнила, что уж о новостях говорить. Кроме той самой: про пожар на флористической конференции. Неподходящая тема для отдыха. Впечатлениями о самой конференции тоже не поделишься: из впечатлений остались только огонь и Нерисса. Работа… Что там на работе было? Книги… Когда она за них в последний раз садилась? Не можешь о себе – говори о другом. Поэтому Азалия начала расспрашивать Рона об учёбе. Тем самым тоном, когда собеседнику легко понять: от него не требуется выдаваться в подробности, если нет тяги сделать обратное. Можно вообще увести тему в любую другую сторону без риска словить обиду или осуждение. И пока Рон поверхностно приходился по учебным будням и уже в печёнках засевшем дипломе, Азалия водила взглядом по его рукам, изредка разбавляя разговор комментариями, как всё было у неё. Изредка и рассеянно. Очень уж внимание привлекли татуировки. Видеть их уже доводилось и до примирения – Рон и по университету мог в футболке ходить, наплевав на косые взгляды преподавателей старой закалки. Но раньше Азалия находилась слишком далеко, чтобы разглядеть их, а теперь изучала постепенно, желая рассмотреть как следует. «Интересно, а где и какие ещё есть?» Однако вслух она задала другой вопрос: – Когда ты сделал первую татуировку? Рон отреагировал усмешкой на внезапную смену темы и задумался. Правая рука словно бессознательно проснулась к левому боку, пальцы коротко скользнули в районе седьмого и восьмого ребра. Значит, где-то там тоже имеется? – В шестнадцать. – В школе не прилетело за это? – Даже если бы она кого-то не устроила, этому кому-то пришлось бы объясниться, как он её увидел. Мне было достаточно не шастать без футболки, чтобы не светить ею. – А почему ты решил её сделать? – Потому что мне сказали, что это больно. Азалия прикусила губу. Понятно, лучше не продолжать. Догадывалась, почему можно решить причинить себе боль: порою в физической ищут спасение от душевной. Догадывалась, но… Сердце сжалось, и тело неосознанно продвинулось ближе к чужому. Захотелось обнять и спрятать от мира. От любых миров. Лишь бы они больше не заставляли испытывать боль. – Вот эта татуировка меня особенно привлекла, – сказала, проводя пальцами по предплечью: по сплетению ветвей, из которого пыталась вырваться птица. Казалось, её перья должны быть красными. От лёгкого прикосновения кожа покрылась мурашками, а Рон слабо вздрогнул. – А, эта… – откликнулся заторможенно. – Её я набил. Не лучшее творение, но уж как есть. – В смысле – сам? Не знала, что ты умеешь. – В последний год школы научился. Даже в салоне поработать успел, пока жил в Клайрии. Здесь тоже пробовал, но… – Рон поджал губы, с очевидным огорчением водя взглядом по рукам. – Состояние скатилось до такого, что не смог бы с людьми работать. Оставалось только рисовать эскизы, которые может быть однажды пригодятся. – Покажешь когда-нибудь? – Многие из последних довольно… Специфичные. – То, что я окружена цветами, не значит, что я ничего кроме них в жизни не видела. И я уже побыла свидетельницей тому, что вряд ли переплюнут рисунки. – Как скажешь. Покажу, когда шанс выпадет. Азалия откликнулась тихим «угу», запоздало осознавая, что всё ещё гладит Рона по руке. А он не останавливал. Не вырывался. Следовал взглядом за пальцами. Задумчивым взглядом человека, желающего что-то сказать, но пока не нашедшего, в какие слова облачить мысль. Поэтому Азалия повела разговор на новый виток: – Недавно я видела сон. – Можно же так обозвать иллюзорную реальность? – Там мы вместе заканчивали университет и ходили на репетиции после пар. – Ты всё ещё хочешь этого? Прийти на выпускной. – Даже больше, чем раньше. Конечно, в жизни я танцую хуже, чем во сне… Гораздо хуже, – уточнила удручённо, ведь раньше её здоровье располагало только к пародированию танцев. – Но всё-таки это весело! А что нужно находиться очень близко… Не хочу считать проблемой. Сколько ни проси, я… Я не хочу тебя отпускать! – выпалила и потупила взгляд, сцепив руки на коленях. Правда не хотела. Иначе зачем было воссоединяться? Другая сторона души полностью поддерживала это желание. Постоянно уходя с просьбой дождаться, она верила и надеялась, что период разлук однажды закончится. Быть может, вечным покоем одной из сторон, но лучше – совместным настоящим. И будущим. Рон издал тихий смешок, в котором отчаянность смешалась со смирением. Во взгляде же появилась ясность, готовность высказаться. Азалия подняла голову как раз вовремя, чтобы заметить это. – На прошлой неделе я говорил с Розой. Всё обдумываю её слова. Наверное, она права. Хоть я и не могу полностью перестать сомневаться… – Рваный вздох. В стремлении приободрить Азалия потянулась и взяла его за руку. – Может… Правда стоит попробовать… – Что попробовать? – Встречаться, – буркнул настолько тихо, что Азалия усомнилась, не померещилось ли. «Встречаться», – эхом отозвалось в мыслях, ослепляя яркой вспышкой, за которой – чувство потерянности из-за наступившей темноты. Азалии доводилось писать о тех, кто встречается, ради книг она собирала «теорию» о любви, об отношениях. Но сколько бы ни узнавала, не могла примерить это на себя. Не понимала, не представляла, чем должны стать отношения для неё. Она готова ответить согласием, да только… На что именно согласится? Известно, что прячется за словом «нет» – то, что есть сейчас. Пере-друзья, недо-возлюбленные. Смущение от действий, в которых нет ничего такого для друзей, и непреодолённая черта, за которой расположились поступки возлюбленных. А к чему приведёт «да»? Преодолеют ли они внутренние преграды и сделают шаг вперёд или безвозвратно разрушат имеющееся, после чего останется только пойти разными дорогами? И хорошо, если неудачный опыт не нависнет непроглядной свинцовой тучей над светлыми воспоминаниями из детства. «Не слишком ли далеко я заглядываю? Я даже не могу быть уверена, есть ли у меня будущее. Вернусь ли в следующий раз или всё-таки останусь лежать навеки на очередном дне. Но если будущее есть… Была не была! А если его нет – тем более». Хватит топтаться на месте. Почему она может броситься под машину, но не может отбросить сомнения и дать ответ, к которому тянется душа? Почему мучает затянувшимся молчанием, тем самым заставляя пожалеть о с трудом давшихся словах? – Давай. Давай попробуем. И для начала… Может, обнимемся? – предложила осторожно. – Вот так просто. Без тех причин, которые раньше к этому приводили. Придавая словам весу, Азалия села вполоборота и развела в стороны руки. Она не представляла, откуда взяла смелость для проявления инициативы, но надеялась, что той хватит ещё ненадолго. Потому что её смущение – преграда куда меньшая, чем сомнения Рона. Чтобы они отступили, нужно побыть ведущей. Рон придвинулся, избавляясь от того немногого разделявшего их расстояния, что позволяло оставаться «просто друзьями». Он медлил. Действовать осознанно куда сложнее, чем подчиняться эмоциональному порыву. Азалия почувствовала руки, мягко и несмело лёгшие на спину – совсем не так, как ранее перед больницей. Она ткнулась носом в ключицу и закрыла глаза. Сколько бы они ни обнимались, каждый раз Азалии чудилось в этом действии что-то отчаянное. Страх и обречённость. В том числе сейчас. Боязнь разжать руки и упустить даже в моменты, когда Рон просил оттолкнуть. Право слово, разрываться от противоречий никому на пользу не шло. Как и постоянное предчувствие потери. – Я никуда не денусь. «Сегодня», – закончила мысленно, словно так слова станут меньшей ложью.

***

После предложения обняться в голове разлилась звенящая от замешательства пустота. Сделать это осознанно? Не потому, что не удалось вовремя остановить своевольное тело? Рон придвинулся к Азалии. К хрупкому беззащитному цветку, доверчиво открывшемуся ему. Как же… Неправильно и позорно, что именно она продолжает делать шаги навстречу. Вот только она едва ли способна кому навредить, скорее сама же поранится. В отличие от него. Шагнёт неосторожно, хрустнет под ногой тонкий стебель. И всё. Пяться не пяться, не исправишь ничего. Принеся себя в чью-то жизнь, Рон обязательно принесёт проблемы. Они оставят пятна и шрамы, которые не исчезнут после его ухода. Рон боялся навредить не только морально, но и физически. Действуя на эмоциях, он не успевал подумать, насколько слабое создание сжимает. Что не умеет держать в руках маленьких птичек, потому что привык к тем, которые не то что не сломаются от случайно допущенного усилия – легко отобьют руку и вырвутся. Он не был груб в отношениях, если только не просили об обратном, но и нежности никогда особо не проявлял. А ещё никогда не волновался настолько сильно. Потому что для волнения нужна искренность. Нужно переживать о чужом мнении. А откуда бы это взялось, когда он имел дело с очередной заменой, глушилкой для настоящих чувств в лучшем случае на сезон? Чутьё не обманывало Азалию. Чем дольше они находились рядом, чем больше шагов делали к моменту, когда отношениям придётся дать другое – вполне конкретное – название, тем сильнее Рону хотелось… Не просто прикоснуться – обнять и больше не отпускать. Казалось, стоит разжать руки, и она пропадёт. Снова. Опять уйдёт туда, откуда не вернётся. Не в этой жизни. – Я никуда не денусь. «Врушка. Всегда деваешься», – сложно сказать, какой именно части души на самом деле принадлежали эти слова. После того, как от его лица высказались ещё двое, Рон всё хуже отделял себя от них. Сущности, однажды сшитые вместе небрежно, грубо, но всё-таки прочно, начали срастаться. Переход на месте стыков становился плавнее, не позволяя более с уверенностью определить конец одного и начало другого. Однако это, на удивление, не пугало. Потому что другая сторона изменилась и вместо безумных мыслей выражала те, которые можно понять, с которыми хотелось согласиться. Азалия предлагала только обняться, но что-то в нём щёлкнуло, побуждая зайти дальше. Совсем немного. Даже если не замолк крик сомнений, и приходилось бороться с засевшим внутри на редкость упрямым трусом. Губы осторожно коснулись щеки. На вид совсем кукольной, однако наощупь – по-человечески тёплой. Рука скользнула выше – к волосам, сегодня просто собранным в низкий хвост. Рон стянул резинку и пропустил пряди, не потерявшие с годами мягкости, между пальцев. Слишком простые, безобидные действия. Возможно, что-то новое для неё, но для него обычно – то, что и прелюдией не назовёшь. То, до чего не доходило, потому как незачем тратить время на незначительно баловство. Незначительно… Да только сейчас от каждого жеста сердце сжималось. Болезненно и приятно. Противоречия. Они закрадывались всюду. Он противоречил себе, логике, здравому смыслу. Впадал в крайности. Варился в сомнениях, в скачущих неконтролируемых эмоциях. Он годами жил в мире, где мог не сомневаться только в двух вещах: в своей больной безнадёжности и что любить в этой жизни мог только одного человека. Единственного человека, способного принести гармонию, в бесконечный хоровод хаоса. Дело не в том, что Рон себя однажды изведёт. У него почва уйдёт из-под ног, если однажды они разойдутся навсегда. Раскрошится фундамент, всё ещё кое-как поддерживающий эту осыпающуюся конструкцию под названием «личность». Любовь с припиской мелким шрифтом – «зависимость». Кто из них на самом деле станет птицей, пытающейся вырваться из цепких ветвей? – Даже если денешься, пожалуйста, вернись, – прошептал хрипло, почти умоляюще. Можно не к нему. Хотя бы в этот мир. Иначе… У того другого него пошатнётся уверенность, что стоит продолжать жить ради мира. – Тогда по возвращении поцелуй меня по-настоящему.