Душа войны

      Рейнира… Она обвила его, словно боялась, что он исчезнет, к его собственному удивлению, ведь принц едва мог пошевелиться от боли в ранах и в сердце. Никогда прежде он не терял голову так сильно из-за женщины. Даже в первую ночь он не мог вымолвить ни слова, кроме её имени. Рейнира… только это и слетело с его губ, когда она взяла то, чего они оба жаждали, несмотря на боль от ожогов и кровоточащих ран. Она разодрала его швы, но он не жаловался, хотя бок и стягивало засохшей кровью. Боль была ему не впервой.Словно её образ над ним мог снова раствориться в снах, он мог лишь повторять её имя. Даже сейчас Деймон шептал его, чтобы убедиться, что это не грёзы. Она хотела его… Она сама… Она исчезнет, если он не убедится, что это на самом деле… Рейнира. Его самое сокровенное желание. Его самый тщательно хранимый секрет… Возможно, это было… он надеялся… её первым разом, и он подумал, что, наверное, к лучшему, что он не мог двигаться так, как ему хотелось в его тайных фантазиях об их единении. Его первое прикосновение к ней было далеко не нежным. Но он не сомневался, что сейчас всё будет иначе.Как он… принц-изгой… оказался в тихом блаженстве с любимицей всего королевства?!              Он делал всё, чтобы его порочная жизнь никогда не коснулась её чистой души. Каждая его оплошность каралась изгнанием, которое назначал брат, и которому он почти не сопротивлялся. Последствия их связи будут быстрыми и жестокими, когда они покинут эту постель, но мужчина никогда не заботился о последствиях ни с кем, кроме неё. И сейчас ему было наплевать на них. К чёрту всех, кто посмеет их разлучить. Он подчинялся долгу, пока мог. Он не отдаст её им сейчас, когда понял, какую душевную боль причиняет ему даже мысль о разлуке. Ему не следовало этого делать. Он должен был защитить её от последствий… но он был эгоистом, и к чёрту королевство.Никогда прежде его не наполняла такая тишина, как сейчас, когда Рейнира почти уткнулась носом в его обнажённое плечо. Большой синяк на нём словно притягивал её, но даже вздрагивая от боли, Деймон не двигал её. Даже когда последние звуки лагеря за полотном палатки разбудили его около часа назад, он не мог пошевелиться. И не хотел. Деймон никогда не задумывался о судьбе. Боги, магия и прочее — это было не для него… но когда её тихое дыхание стало единственным звуком, который он слышал, он задумался, не стоит ли ему пересмотреть свои взгляды. И, чёрт возьми, это было самое раздражающее, что когда-либо приходило ему в голову. Покой был ему чужд. Он боролся со всеми и со всем в Семи Королевствах всю свою жизнь… Тишина была чем-то жутким после такого хаоса последних лет, свидетелем которого был Деймон. Если его не убаюкивали крики раненых, то это часто делали топот сапог ночной стражи. Ещё до криков тщетного удовольствия или неодобрительных слов брата его ночи были такими. Долгие годы шум был его постоянным спутником, и всё же теперь не было ничего, кроме тихого выдоха принцессы Драконьего Камня. Исчезли крики… исчезла нехватка любви брата… исчезли люди, которые использовали его… и на сердце осталась лишь одна душа. Но поскольку Деймон ничего не мог сделать, кроме как смотреть на серебряную макушку слева от себя, он успокоил свои подёргивающиеся уши, ибо ничто никогда не бывает по-настоящему тихим.Тихий плеск волн первым достиг его слуха. Но его заглушил напор воздуха, который он знал гораздо лучше, чем морские волны. Крылья Караксеса были как его собственные на протяжении многих лет, дольше, чем этот утёс был его домом. Дрожь кровати тоже была ему хорошо знакома, хотя, возможно, и немного более нежная. Воздух от приземления дракона опасно хлестал по полотну его временного убежища, и на лице Деймона появилась довольная ухмылка. Прошло очень много времени с тех пор, как его дракон мог приземлиться так близко к его жилищу, никем не потревоженный. Принц мысленно задал вопрос зверю своего сознания и был рад обнаружить, что он и Рейнира остались единственными в старом лагере.       Он не мог винить Корлиса за то, что тот приказал своей армии занять пляж, за который они так долго и упорно сражались. Хотя ему было интересно, как солдаты будут спать на таком песке, который они только что обагрили кровью, тихий шёпот Рейниры, почти проснувшейся, заставил его выдохнуть так, как он не делал уже много лет. По правде говоря, ему было всё равно. Ужас и боль, которые он причинил Драхару, успокоили душу, несмотря на сохранившиеся в памяти звуки войны. Рейнира не отшатнулась от него из-за этой жестокости… Караксес снисходительно проворчал в ответ на ход мыслей своего всадника, но, к счастью, не стал комментировать дальше. Казалось, его зверь был слишком отвлечён повторным сотрясением земли. Сиракс приземлилась более изящно, чем его древний зверь, но любящий свист его дракона вызвал ещё большую ухмылку на изогнутых губах Деймона.Казалось, его дракон был так же очарован Сиракс, как и он её всадницей.       Он знал, что игнорировал мелькающие образы двух драконов вместе в их годы в Королевской Гавани ради собственного здравомыслия. Но теперь, когда два дракона оказались рядом, как и их всадники, сам воздух казался намного легче для всех, кто находился у утёса.Никогда прежде боги не были ничем, кроме жестоких, по отношению к принцу королевства. Его родители были отняты у него в юности. Его брат перестал заботиться о нём вскоре после этого.Его долг по укреплению трона брата привёл к тому, что он оказался прикован к своей бронзовой суке. Рождённый без дракона, он познал радость Караксеса только после смерти своего родича. И всё же здесь… та, о которой он мечтал в тайниках своего сердца, лежала рядом с ним по собственному желанию.Годы тьмы отделяли его от её юности. И всё же она хотела быть здесь, даже когда он хранил своё желание в тайне, чтобы защитить её от них. Его дракон одобрял это и, наконец, получил открытое небо для себя. Он был Королём Узкого моря. Его брат больше не мог смотреть на него свысока. Титул, о котором они с Корлисом договорились задолго до этого дня. У Деймона перехватило дыхание, когда Рейнира слегка повернулась, и его взгляд упал на нежный изгиб её носа.Визерис был бы потрясён, услышав мысли о благодарности богу, возникшие в его голове. Даже если Деймон знал, что достиг почти всего сам. Чёрт возьми, даже Деймон не мог поверить себе, когда его взгляд скользнул по почти зажившему шраму на обнажённой коже женщины. Он ненавидел его. И он любил его. Один лишь вид этого шрама заставил его сильнее сжать онемевшую руку, находившуюся под ней. Его рука крепче сжала мягкую плоть её развёрнутого бедра. То, что кто-то причинил Рейнире боль, было неприемлемо, но это… это усиливало и его желание, и его ненависть ко всему, что связано с магией, богами и судьбой.Мазь мейстера, казалось, сотворила чудо, ускоряя заживление её ран.       Засохшие края ярко-красной кожи, контрастируя с остальной, цвета слоновой кости, заставили его усмешку исчезнуть. Это ничуть не умаляло её красоты; напротив, как его собственные шрамы говорили о его силе, так и её теперь говорили о её. Сердце Деймона сжалось от бессилия — он хотел бы принять эту боль на себя, избавить её от страданий. Но его взгляд скользил по её телу уже не так невинно, и внезапный вздох прервал его размышления о том, чтобы снова погрузиться в сон.Лёгкое движение Рейниры, и она прижалась к нему ещё ближе, так, что её свежий шрам лёг прямо поверх его собственного. Её сердце, словно щит, закрыло его. Или наоборот? Он не знал. Но ощущение было такое, словно пламя его собственных мучений накрыло эту рану, словно тёплое одеяло на грубой поверхности. Эти красные линии… они подходилислишкомидеально… Чёртовы боги… пылающее сердце… он тут же отогнал эту мысль; боги по-прежнему оставались жестокими садистами. Он одновременно ненавидел и любил этот шрам, как напоминание о том, что она пережила.