Частички искры в глубине вселенной .

Джон никогда не простит себе того, что не смог уберечь брата от влияния Отца. Он обещал избавить его от боли быстро, но в итоге... просто потерял самого близкого человека во всей вселенной — из-за одной позорной, крошечной ошибки. Осознание собственного краха мучило его. Джон, с детства идеальный во всем, не привык к просчетам. Феноменальная память, безупречный ум, несгибаемый характер — всё это внушало страх самому Джону. Страх потерять контроль, допустить ошибку, что-то упустить. Несмотря на свою гениальность (и временами скверный нрав), он не мог простить себе лишь двух вещей: лжи и ошибок. Вот так, за маской высокомерия, скрывалась хрупкая, ломкая личность. Но сейчас у него не было времени на самобичевание. Нужно было оставаться сильным. Нужно было спасти брата. Только теперь — в одиночку. Почти в одиночку. Джон, как настоящий несуразный гений, не любил работать в команде. Единственный, кого он признавал, — его брат-близнец. Но даже он понимал: сейчас ему нужны союзники. Это был его единственный шанс — развоплотить Лололошку и наконец прекратить его мучения . Он и представить не мог, что когда-нибудь так отчаянно будет стремиться помочь кому-то. Себе он говорил, что это лишь исполнение обещания, но в глубине души прекрасно знал истинную причину. И вдруг — словно током пронзило. Впервые за долгие годы он снова почувствовал странную пульсацию Искры. Он остановился, оглянулся, вглядываясь в тёмную чащу леса. — Господин, всё в порядке? — голос сурового оруженосца Ларгона нарушил тишину. Остальные тоже замерли, насторожившись. Эвилия, кажется, почувствовала неладное первой — тихо спряталась за Ларгона. Рунбор и Жельф переглянулись. Ларгон понимал Джона лучше, чем кто-либо другой. У него самого была схожая связь с Айвеном , хотя связь между Джоном и Лололошкой конечно же отличалась из за их особенности . — Это он? — спросил Ларгон, хотя уже знал ответ. Джон удивительно спокойно кивнул. Несколько мгновений тишины — и вдруг он резко прошептал заклинание, вытянув руку вперёд. За секунду перед ним возник светящийся жёлтый щит. В ту же секунду в него врезался удар. С глухим грохотом щит отбросил нападавшего в сторону, впечатав его в массивный ствол дерева. Лололошка исчез, как только его отбросило. Крестоносцы были готовы к подобному — Ларгон почувствовал искажённый свет Искры ещё с первым импульсом. Он хотел рвануть вперёд, но… не смог пошевелиться. Никто из них не смог. Ни Энон, ни Жельф, ни Рунбор с Эвилией. Даже Джон застыл, тщетно пытаясь сделать хоть одно движение. И тогда Лололошка вновь появился — излучая искажённую энергию Отца. Его привычный клетчатый шарф развевался на холодном ветру, но взгляд… взгляд уже был другим. Бездушным. Суровым. И всё же — на губах играла лукавая улыбка. — Glorificatum altiorem... — его голос был спокоен, почти безэмоцианальным — Не думал, что найти вас будет так просто. Но я здесь не ради боя. Я пришёл за своим братом. — Он перевёл взгляд на Джона. Джон нервно усмехнулся, собираясь ответить, но Ларгон заговорил первым: — Altiorem gloria. Неужели предвестник искажённой веры смеет недооценивать Крестоносцев?Обесценивать нашу веру? И после всего — рассчитывать избежать возмездия? Ларгон сдвинулся с места. Крест на его лбу засветился, и он исчез, появляясь прямо перед Лололошкой. Но тот лишь перенаправил его силу, даже не вздрогнув. Лололошка знал: он и Ларгон равны по силе. Их бой мог бы длиться вечно, но у них не было времени. Ни у Лололошки. Ни у Крестоносцев. Он оказался рядом с Джоном и положил ладонь ему на плечо. Чуть прищурился, взглянув на Ларгона. — Ни один Крестоносец не смеет вмешиваться в эту связь. Regna sereno intenso ed infinito . Заклинание сорвалось с его губ — и в следующее мгновение они с Джоном исчезли, испарившись во вспышке света. Ослепительные частички магии медленно рассеялись в воздухе, словно их и не было. Ларгон мгновение смотрел на пустое место, затем резко повернулся к своим верным товарищам, которые, наконец, смогли вновь двигаться. — Я не нарушу своего обещания. Я поклялся избавить его брата от искажённого света. Идите вперёд. Мы вернёмся — Но господин, разве— Энон не успел договорить — Ларгон тоже исчез. Рунбор положил руку на плечо оруженосца, твёрдо сказал: — Ларгон знает, что делает. Нам нужно двигаться. Остановимся у пещеры по пути. Он хотел сказать ещё что-то, но передумал. Сделал шаг вперёд. Эвилия внезапно вздрогнула, сжала руку Энона, когтями впиваясь в его ладонь. Энон посмотрел на неё, тихо спросил: — Эвилия? Что случилось? Она не ответила. Медленно подняла ладонь. Около линий жизни пульсировал символ, похожий на звезду. Искажённый свет сочился из него, словно ядовитый туман. Кожа вокруг знака темнела, становилась фиолетовой, словно инфекция разрасталась, захватывая её руку. Рунбор замер, но Жельф осторожно оттолкнул его, беря руку Эвилии в свои пальцы. — …Заражение, — прошептал он. Никто не понимал, в какой момент Лололошка успел распространить волю Отца. Когда он окутал ребёнка искажённым светом? Оксон понимал не хуже остальных: заражение означало одно — человек принял веру Отца. Так считал Орден. Но Эвилия… Она была всего лишь ребёнком. Едва понимала собственную веру, а что уж говорить о чужой? Да что там вера! Она и мир-то не знала, не успела понять его. Только ужасы. Эксперименты. Опыт, который ставили на ней в этой проклятой Церкви Отца. Имя, от которого тошнило. И всё же… она держалась. Сильнее многих взрослых. Её глаза тревожно скользили по лицам Крестоносцев. А затем она, наконец, заговорила: — Esurientem sentio. Я чувствую голод.