Демон Гоэтии (Ars Goetia)

Гекай(Земля). Месопотамия. Урук. 2633 - 2630 год до Н.Э. Я не видел Гильгамеша и Энкиду уже три года, что очень меня нервировало. Конечно, бывали моменты, когда они покидали Урук и на более долгое время, но сейчас другие обстоятельства. Гильгамеш забрал с собой немощного Энкиду, который едва мог ходить, и улетел к какому-то Сефироту. И сколько бы я не искал, но в даже в царской библиотеке Урука были только какие-то обрывки или тексты без конкретики. За три года я узнал о Сефироте только то, что он есть, он силен и все... Если от такого экстренного отбытия дуэта я лишь слегка нервничал, то у других первые три недели была паника. И их понять можно. Энкиду любили все, даже рабы, ведь он общался с любым сословием, выслушивал их и старался помочь. Эти действия сделали его любимцем Урука. Я и Гильгамеш на это только посмеивались по причине нашего безразличия к любви народа. Гильгамешу было все равно на "мнение грязных дворняг", а мне плевать на слабаков. Вот так Энкиду выделялся среди нас в лучшую сторону. После трехнедельной истерии, я начал проверять свои подросшие возможности. Демоны, хоть и отсталые во всем, не связанным с убийством ближнего своего, но что-то тоже понимали в этом мире. Имянаречение является одним из этого и несет сугубо практический смысл. И если демоны могут объяснить это топорно, то люди уже развернуто. Но все упирается в понятие "Слово" или "Имена". Если коротко, то все "вещи" в нашем мире имеют "Имена", и каждая "вещь" имеет свою "силу". Эти "силу" "вещи" получили, когда боги создавали привычный нам мир. Но есть законы, которые никто не может обойти, даже боги, и одним из них является сохранение энергетической массы. Энергетическая масса мира со своего создания никогда не менялась. Если математически привести пример, то выходит следующее: наше первобытное измерение — 100%, потом боги подербанили измерение, подстроив его под привычные себе нормы, и всякие понятия типа "времени", "пространства", "гравитации" и т.д. получили по процентам от изначальных 100%. Например "Время" занимает около 3% от изначальных 100%, что очень много, если сравнивать с другими понятиями, которые занимают в среднем десятитысячные процента. Но если бы у Богов не было такого "Слова", как время, то само понятие "времени" не смогло бы появиться. И "Слово", как и "Имя" имеют силу в мире. Поэтому, когда Гильгамеш дал мне имя, я стал существенно сильнее. Поэтому я так долго ходил без имени. Традиция традициями, но практичный аспект я не забывал, поэтому не давал сам себе имени или не просил слабаков придумать его. Почему же из всех в Аду только избранные или сильнейшие достойны имен, а люди дают его при рождении? А все из-за Энергетической массы мира. Существо, которое дает имя другому, отдает часть своих сил на усиление другому. И чем сильнее нареченный, тем больше он заберет у нарекающего. Поэтому я удивлен, что эгоистичные демоны в принципе способны отдать часть своих сил для усиления будущего поколения. У людей все проще, они дают имена годовалым детям, у которых силы в принципе пока нет. Поэтому взрослые, закаленные жестоким миром, не чувствуют какой-либо силовой или энергетической потери. Но имена дают только детям, что пережили свой первый год, ведь первый год жизни самый опасный. *** В тронном зале я сейчас сидел и читал таблички с отчетами о проделанной работе. Вскоре, поняв, что мне нужен перерыв, отложил табличку и перевел свой взгляд на пустующий трон. Даже когда Гильгамеш оставлял меня за главного, я не решался или скорее не хотел садиться на него. Мне всегда казалось, что я хуже справляюсь, чем мог Гильгамеш. Именно поэтому сижу в удобном кресле у подножья, а рядом стоял большой стол, заваленный табличками. Непроизвольно вырвался усталый вздох. — Все переживаешь? Обычно все равно, ведь уверенности в царе и господине Энкиду тебе не занимать. Или это что-то другое? — от услышанного сзади голоса моей любимой жены настроение чуть поднялось. — Ты частично права. Я знаю их силу и не переживал бы, но Энкиду... он не в лучшей форме. Так еще мне постоянно кажется, что управляя Уруком, я делаю только хуже, — мое настроение резко упало, когда я увидел у Сидури еще десяток табличек. — Понятно... Во время бедствия мне все время было страшно, когда ты уходил на охоту. Я знала, насколько это опасно даже для тебя, но все равно отпускала. Но, когда ты ушел биться с Небесным быком, у меня вообще была истерика. — Что-то не припомню такого, — тогда, мы с ней "прощались" всю ночь и с меня взяли клятву вернуться. — Конечно не помнишь, я ведь не показывала этого. Знаешь, что придавало мне и другим сил? Вера. Я не могу ударами ломать камни, поднимать гигантские валуны или бежать быстрее лошади, но ты, Гильгамеш и Энкиду можете. И мы знаем это и верим, что вы нас защитите. Если ты не веришь в себя, то никто другой не поверит. Самое важное — это верить в себя и в свои решения, — в ответ я только фыркнул. — Ты только что в мягкой форме процитировала Гильгамеша, — Сидури закатила глаза и, сложив руки перед грудью, начала смотреть на меня, как на дурочка. — У великих людей мысли схожи, — и с улыбкой следила за моей реакцией. Я больше не мог терпеть. Схватил ее и усадил к себе на колени. — И откуда в тебе такое самомнение? — это был риторический вопрос, но мне все же милостиво пояснили. — Я же твоя жена. — после потянулась за поцелуем, а я не стал отказывать. *** Когда прошло чуть больше трех лет со дня ухода Гильгамеша с Энкиду, ко мне в покои влетел слуга и упал на колени, пытаясь отдышаться. Пришел он в максимально неподходящий момент и спасло его чудо, в виде руки моей доброй жены, что не дала мне казнить засранца. Когда первый гнев прошел, пришло понимание, что просто так ко мне бы никто не стал наведываться, а значит случилось что-то срочное. Пока я и Сидури одевались, слуга поведал мне о случившемся. Гильгамеш вернулся и потребовал всех значимых людей в тронный зал в течение пятнадцати минут. Мы управились за десять, четыре минуты на приведение себя в порядок и остальные на ходьбу до тронного зала. Ждало нас там настоящее столпотворение. У всех читалось непонимание на лице. И все как один начали смотреть на меня в ожидании ответов, ведь я ближайший советник царя и по идее что-то должен знать. На безмолвные вопросы пояснил, что сам ничего не знаю. И спустя пять минут ворота открылись, приглашая нас в тронный зал. Вид Гильгамеша, сидящим на своем троне, мне не понравился. Сидит сгорбленным, на лице апатия, волосы потускнели и потухшие глаза не давали шанса на благоприятный исход. Гильгамеш перевел свой взор на нас и с полным безразличием произнес: — Шавки, я надолго ухожу. Меродах за главного. Можете разойтись, — пока все в ступоре переглядывались, Гильгамеш успел пройти зал и завернуть за угол. Мне оставалось только побежать следом. Спустя пару мгновений я его догнал и одернул, в ответ мне прилетел удар в челюсть. Много урона мне он не нанес, но мало приятного — разбивать стену своим телом. — Гильгамеш, да что с тобой происходит!? Где Энкиду? Куда ты собрался?! — в ответ только апатия и капля раздражения. — Уйди, шавка. — Что с Энкиду!? — не выдержал и начал орать на него. — Мертв! — царь тоже повысил голос. От его слов сердцу стало плохо. Если Гильгамеш воспитал во мне характер, то Энкиду мировоззрение. Энкиду был мне наставником, другом и одним из сильнейших существ мира. И такая внезапная смерть... страшно. Я привык к массовым смертям младшего и среднего состава, мог представить, как умирает любой человек в Уруке, но не один из сильнейших. Смерь оказывается внезапной, даже для сильнейших. Но они же говорили, что этот Сефирот поможет, что он спасет Энкиду! — Как же так! Вы же летели к Сефироту! И вы, мудрейшие из людей, верили, что он поможет! — ему ведомо будущее, он знает больше всех и мудростью с ним никто не сравниться, так почему Энкиду мертв!? — Как видишь не помог и Энкиду мертв! Мертв, ты понимаешь! И вскоре я умру! Может, через 70 - 90 лет, но я умру, как и все! Все когда-нибудь умрут, оставив после себя лишь воспоминания, которые вскоре исчезнут! Я не собираюсь с этим мириться! Поэтому приказываю, как король, которому ты служишь — защити и сделай Урук лучше, чем он был, пока меня не будет! — Я выполню этот приказ, но в чем смысл? Ты будешь все оставшееся время искать способы продления жизни и в конце не заметишь, как твой срок истечет. Так не лучше ли... — Тебе не понять. Ты должен был заметить — ты не стареешь. Мы, люди, живем 150 - 200 лет, но это ничто по сравнению с твоей вечностью. Я не хочу так умирать, — вдруг меня осенила догадка. — Ты боишься смерти?! — на что он яростно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Гильгамеш развернулся и пошел на выход из зиккурата, но, пройдя пару метров, он развернулся и выстрелил в меня чем-то из врат. Я давно отработанным движением поймал летящий в меня объект. Это оказалась обычной глиняной табличкой, которые я считаю сотнями каждый день. Больше Гил не обернулся. Через минуту я увидел Виману, покидающую Урук. Это оказалось прощальное послание от Энкиду. "Моему Другу Меродаху!" "Мне не долго осталось. Сефирот отказался помочь. Есть много вещей, что я хочу тебе сказать, но остановимся на главном — я ни о чем не жалею. Я прожил яркую, полную веселья жизнь. Я повстречал много людей, одни были хорошими, другие плохими. Но больше всего я рад повстречать тех, кого могу назвать с друзьями. У меня к тебе одна просьба — поддержи Гильгамеша. Как бы ты им не восхищался и не превозносил, но он тоже человек и ему свойственно ошибаться. Мне было тяжело от понимания, какую боль я вам причиню своим уходом. Но Сефирот сказал однажды: "Те, кто был нам дорог, вернутся. Может, под другими именами и с другими лицами, может пройти много лет, но они вернутся. Вернутся к нам, и мы вновь будем вместе. Нужно лишь подождать их". Поэтому мне не страшно. Я верю в это. Может, у меня будет другое лицо или другая личность, может, я уже буду другим человеком, но я вернусь. И мы вновь вместе отправимся в путешествие. Я верю в тебя. Твой друг навсегда. Энкиду.» На сердце так тоскливо. Я в полной тишине дочитал его последние слова. Мне не было так больно никогда. Почему слова так сильно ранят? Я погрузился в свои мысли. Не знаю сколько я стоял, но меня отвлек один звук. «Кап», «кап», «кап»... Хм... Моя рука тянется к лицу и ощущает влагу на нем. Как давно я плакал... *** Месопотамия. Где-то в небе. Гильгамеш. Когда я узнал о здоровье Энкиду, то впервые был бессилен. Вся эта сила, знания, сокровища не смогли помочь одному человеку. Но я почувствовал отчаяние, когда Сефирот отказал нам. Он — последний представитель первобытной расы. Он плюет на такие понятия, как смерть и жизнь, для него всего этого нет. И он мог бы спасти моего друга, но не стал. Для него смерть и не смерть вовсе. И он не понимает концепцию смерти и от того не смог помочь. Я был в бешенстве и стремился применить ЭА для уничтожения этого существа, но Энкиду отговорил. Энкиду хотел уйти мирно, поэтому все оставшиеся время мы путешествовали по миру и смотрели на его красоты. Это было невыносимо — смотреть, как мой друг медленно увядает. И в день его смерти я сдался. Я молился и всячески унижался перед богами, дабы они оставили Энкиду жизнь. Ведь это меня нужно наказывать за неуважение, но боги были глухи к моим мольбам. *** Тогда — Ненавижу… Ненавижу… НЕНАВИЖУ! Все до последнего момента было на моей совести! Ненависть к этим презренным и могущественным существам, что самодовольно зовут себя богами, была у меня всегда! Это была моя идея сразить Хумбабу, вырубить священный лес, и принести кедр в дар богам. Это я отверг и унизил Иштар, так что и на моей совести приход Быка Небес в Урук! Но при этом за все платишь ты, мой друг…за все. За каждое мое действие и слово… Ты же всегда был безгранично добр ко всем, уважал богов, приносил дары, был чуток и справедлив, сдерживал мою ярость и ненависть. Направлял и поддерживал. Ты сделал меня лучше, чем я был и мог бы стать без тебя. И даже боги это понимали… Кара должна была настичь меня! За все мое высокомерие и презрение! Но вместо этого… — слышится утробный рык свирепого льва. Он гулким эхом прокатывается по степи и заглушает собой все прочие звуки. А взор царя горит безжалостной и неумолимой яростью, способной спалить дотла весь мир и всех богов. — Все это глупости, Гил… — едва слышно шепчет Энкиду, и Гильгамеш тут же замолкает, а его ярость вновь уходит на второй план. Он всегда действовал подобным успокаивающим образом на своего короля, — Ты всегда был более ценен, нежели я. Сам подумай и сопоставь ценность своей жизни и моей. Когда представился выбор, кого покарать, тебя — избранного богами царя, в ком течет их кровь. Царя, который должен вести вперед род людской и быть для них судьей. Или же простую глиняную куклу, созданную богами с единственной целью — покарать тебя за твое пренебрежение богами и неподчинение их воле? Мне кажется, что выбор тут очевиден. Энкиду замолкает ненадолго, чтобы перевести дух, а затем продолжает говорить, не отводя взгляда от своего короля: — Мне легче уходить, зная, что моя жертва спасла тебе жизнь… Ты всегда был героем, способным изменить Мир. У тебя была настоящая жизнь, моя же была совершенно пуста, как у любого оружия. Ведь я просто кусок глины, что жил лишь по прихоти богов. Создан как оружие. И жил как оружие. Одно среди бесчисленного множества в твоей коллекции. Поэтому не волнуйся, друг мой, и не печалься, ведь это не конец. Может, у меня будет другое лицо или другая личность, может, я уже буду другим человеком, но я вернусь. И мы вновь вместе отправимся в путешествие. Нет смысла тебе так горевать обо мне, ведь ты найдешь еще более великие и ценные сокровища. Я же не стою того, чтобы ты лил по мне слезы. Гильгамеш сокрушенно мотает головой. Слова умирающего друга отпечатываются в сердце каленым железом и вышибают воздух из легких. Какое невероятное упрямство… — Даже на смертном одре продолжаешь пороть чушь… — сквозь зубы выдавливает из себя Гильгамеш и, до боли закусив губу, возвращается на свое место. Он привычно становится на колени и, набравшись смелости, решается взять Энкиду за руку и посмотреть ему в глаза, в которых уже стоят слезы. Глиняная кукла не хочет оставлять своего друга в этом жестоком мире. А Гильгамеш не в силах отпустить. Пытается удержать Энкиду на грани пропасти небытия, чувствуя, как близится безжалостный финал. Бессилие убивает… — Сколько раз повторять тебе, что ты не оружие?! Как ты можешь сравнивать холодный бездушный металл в моей коллекции и себя, в ком доброты и великодушия больше, чем у всех людей Урука вместе взятых?! Как ты можешь говорить о том, что какое-то сокровище сможет заменить тебя?! Того, кто всегда был рядом и понимал меня без слов?! Во всем мире лишь ты один достоин быть моим другом. Это и за целую вечность не изменится! Ты плачешь, потому что жалеешь о том, что выбрал мою сторону? Это неудивительно. Если бы не я со своими желаниями, то ты бы прожил долгую счастливую жизнь. Скажи, ты сожалеешь? — Глупости, Гил… Я думаю о том, кто же поймет тебя после моей смерти? Меродах еще долгое время не сможет понять тебя. А кто еще будет идти вперед с тобой бок о бок? Мой друг, когда я думаю, что ты впредь будешь жить в непонимании, я не могу не проливать слезы… Обещай мне, что ты не будешь вечно предаваться скорби… Постарайся кому-то открыться, я верю, ты сможешь… Обещай мне… И не вини себя… Я был счастлив каждому дню, проведенному…рядом с тобой… со всеми вами. Последние слова почти беззвучные, произнесенные одними лишь губами, но Гильгамеш понимает друга без слов. Как всегда понимал. — Я уже говорил тебе, что это невозможно… — его голос кажется чужим и слышимым через толщу воды. Свет царя Урука остается где-то невероятно далеко, в ином Мире. А перед взором Энкиду предстает кромешная тьма и холодная пустота вечности… Когда Энкиду рассыпался на кусочки глины, я думал, что достиг предела своего гнева. Оказалось, что нет. Прошло пять минут с момента смерти моего друга, когда боги, как падальщики, налетели полакомиться его трупом. Эрешкигаль — властительница подземного царства, известного под названием Иркалла. И старшая сестра Иштар. Эрешкигаль — одна из немногих богов, которые не вызывают у меня отвращение или гнев. Она родилась уже на земле и с самого рождения выполняла свои обязанности по управлению подземным миром. Она никогда не видела неба, растений или любой красоты человеческого мира. И все же тысячелетия выполняла возложенные на нее обязанности. В обычных обстоятельствах мы смогли бы просто поговорить, но два факта мешали этому: она, до скрипа зубов, похожа на Иштар, из-за которой Энкиду мертв, и она потребовала вернуть Цепи Небес богам! Последнее окончательно меня вывело из себя и я напал. Мне было плевать на последствия, передо мной стояла Эрешкигаль, но видел я Иштар. С каждой минутой битва набирала обороты, но резко прекратилась. Эрешкигаль и даже я были удивлены подобным исходом. Небесная Цепь оплела и подавила богиню. Даже после смерти Энкиду защищает меня. От этого глаза наполнились слезами. Из меня как-будто выдернули стержень и гнев отпустил меня. В этот момент одинокая цепочка аккуратно обмотала мое тело. От нее исходило такое же тепло, как и от Энкиду. Я понял — эта цепь всегда поддержит меня во всем, ибо нашу дружбу не разрушит даже смерть. Попросил ее отпустить Эрешкигаль и Цепь Небес повиновалась. В следующий момент десятки тысяч цепей воспарили в небо и начали превращаться огромную цепь. И когда цепь вновь стала единой, она воткнулась в землю, растворяясь в ней. Но сейчас не время. Достав из сокровищницы ЭА, я неторопливо подошел к лежащей без сил богине. Когда Эрешкигаль увидела меч в моих руках, то начала дрожать, а ее глаза метаться в поисках спасения. Но не найдя выхода, богиня подземного мира смирилась со своей судьбой и стала следить за мной в ожидании смерти. Это сильно позабавило меня. Когда такие "могучие" боги понимают свою слабость и беспомощность... Это приятно. — Внемли мне, Эрешкигаль, ибо я повторяться не буду! Никто не посмеет безнаказанно заявлять права на принадлежащее мне. Ежели боги попробуют сделать что-то с моей собственностью, то познаете гнев Короля! А теперь ступай, пока я добрый! Смерть Энкиду оставила на моей душе незаживающий шрам. Но дабы его смерть обрела смысл, люди должны закончить наше начинание — Вавилон. Но перед этим нужно решить проблему смерти. *** Сейчас. Закончив вспоминать произошедшее, я непроизвольно скривился. Если Энкиду верил в слова о перерождении, то и я поверю. Но не с короткой человеческой жизнью мне искать моего друга. Это Меродах, из-за своего наследия, может ждать столетия, но я такого лишен. Я знаю, что где существует "трава бессмертия". И я ее найду во что бы то ни стало, ибо царь должен вечно направлять свой народ. А до тех пор: — До тех пор судьба Урука в твоих руках, Меродах.