Демон Гоэтии (Ars Goetia)

Гекай(Земля). Месопотамия. Урук. 2657 год. до Н.Э. Незадолго до штурма города Лагаша. Подготовка к походу шла полным ходом. Солдаты и рабы тренировались, люди собирали припасы, кузнецы подготавливали экипировку, в общем обычная предвоенная суета. Все работало как отлаженный механизм, ведь таких походов было очень много, и каждый знал свое место, но все портил моральный дух солдат. Он был на рекордно низком уровне, и на то были свои причины, и самой важной из них был царь. Воины шли за своим правителем неохотно, единственной причиной сражаться было желание выжить и вновь увидеть свою семью, или же не стать рабом более жестокого царя, нежели Гильгамеш, хотя куда более? Не смотря на свое совершенство, царь Урука в последнее время был ужасным правителем, что привел свой город в упадок. Абсолютизм, угнетение, насилие, поборы из-за его эгоизма. Город Урук был без сомнений самым великим и безопасным городом во всем мире, но из-за своего царя люди потеряли веру в завтрашний день. Военный поход царя опять урезал итак небольшой паек простых людей, что не добавляло им счастья. Мне же Гильгамеш поручил организовать снабжение. На замечание о моей пригодности он только покивал, избил и сказал учиться, ведь: "Пес царя не может быть тупой шавкой". Организовать снабжение — звучит красиво, но по факту я ходил и забирал у людей все мне нужное, оставляя самый минимум. Нужна еда — забираю у людей, урезая пайки. Нужно сто мечей? Иду к кузнецам и договариваюсь. Не успевают сделать? Ничего страшного, ночью тоже можно работать. За это меня прозвали "псом тирана" или просто "пес", что безмерно бесило. Гильгамеш итак обращается ко мне не иначе как пес, шавка или дворняга, и теперь меня и обычный люд так называет. Когда до него дошла молва о моем прозвище, то он долго смеялся над иронией и сказал: "Наконец-то люди познали каплю мудрости царя". Где мудрость? Непонятно. Зато пару людей, которые открыто назвали меня псом, были жестоко убиты мной. После не нашлось глупца, что в открытую скажет это прозвище. В рекордные две недели мы управились с подготовкой, и армия Урука двинулась на штурм. *** Он прошел быстро и кроваво. Царь вернулся в город с триумфом. Как бы он ни был плох, но сейчас, возможно, избавил свой город от куда более ужасной участи, нежели жизнь под его "правлением". Не было ни пышных празденств, ни великого "пира на весь мир", ни лепестков цветов, ни восторженных кличей и рукоплесканий толпы — ничего из этого. Ибо как бы люд ни старался, все равно они не смогут подняться в глазах своего правителя. Гильгамешу не было это нужно, он просто удалился в свои покои верховного жреца, дабы "эти шавки не мозолили глаза" — именно такие мысли сейчас крутились в его голове, что содержит в себе все знания и тайны мира сего. Царь удалился в свои покои, и лишь его золотая броня играла ослепительными бликами в свете полуденного солнца. Солдаты же принялись разгружать возы с добычей, ранеными и павшими, тех, кого смогли унести, потому что, как сказал бы король: "Пес, что отдал жизнь за своего хозяина, вполне заслуживает почестей". Как бы эти слова ни были оскорбительны для солдат и простого люда, никто не смел идти против Гильгамеша, поскольку сила того была непревзойденной и могла сравняться с целой армией, и воины знали это лучше всех. Они видели своего правителя на поле боя. Он был подобен сильнейшим чудовищам самого бога-дракона Тиамат и даже сильнее, кровожадность его на поле брани не знала предела, он мог даже разрубить напополам и своих воинов, тех, кто имел неосторожность оказаться рядом с королем. Еще рядом с царем всегда находился его верный пес. Вот кто рад кровавой бойне, так это он. Это беспощадное чудовище влетало в ряды врагов без всякой брони и оружия и убивало все, что движется, голыми руками. Мечи и копья не причиняли ему вреда, и чужая броня не выдерживала его натиска. Один удар — один труп. Что могут сделать люди против такой свирепой злобы? Ничего. *** Вечером того же дня Гильгамеш, медленно попивая вино из своего золотого кубка, скучающим взором своих кроваво-красных глаз вглядывался вдаль, отчаянно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, что сможет его заинтересовать помимо неимоверного количества погребальных костров, горевших еще со времени возвращения царя в город, и из-за которых в воздухе можно было уловить четкий запах горелой плоти. Рядом с ним стоял и я, его "верный пес" и тоже смотрел в даль, размышляя. Наконец мое любопытство пересилило возможное неудовольствие царя, и я спросил: — Зачем ты приказал мне организовать снабжение? Ведь были люди, которые смогли бы сделать все проще, быстрее и не так ущербно. — Пф! Я уже отвечал на твой вопрос, но коль память тебя подводит, напомню: "Пес царя не может быть тупой дворнягой", — опять он говорит непонятно. — Не понимаю. — Я бы удивился, если бы было по-другому. Но попробую объяснить так, чтобы даже ты понял. Что ты можешь? — почему Гильгамеш постоянно любит унижать всех и задавать непонятные вопросы? Права сильнейшего у него есть, но надоест ли ему это когда-нибудь? — Эмм... Что я могу? Ну, убивать, охотиться, стены строить, — вполне честно отвечаю я, не понимая к чему он ведет. — А какую пользу ты можешь принести мне и Уруку сейчас, когда стена достроена и войн не предвидится в ближайшее время? — Охотиться на зверей для безопасности Урука? — привел пример. — Стена нас защищает, и через месяц, может быть два, хищники мигрируют в поисках незащищенной человечины. Так что охота не подходит. — И что же ты хочешь этим сказать? — Гильгамеш, несмотря на все свои недостатки, обладал глубоким взглядом на все. — Завтра покажу. А теперь сгинь в свою конуру. *** Гильгамеш умеет заинтриговать. Из-за этой интриги мне плохо спалось, и с первыми лучами солнца я пошел к нему за ответами. Тронный зал ни капли не изменился, все также просторно и роскошно. На своем троне царь читает глиняную табличку, рядом с ним лежат две кучи. В первой их много, во второй всего семь. Судя по второй куче, царь здесь работает уже не первый час. Наученный горьким опытом, я стоял и ждал, пока он закончит. Ожидания были не долгими и спустя пять минут он положил табличку на вторую кучу. Его взгляд направился на меня, и он произнес: — Вижу, явился ты. Ну ладно, слова, сказанные царем, должны быть исполнены. Поэтому сейчас мы проведем тест, — и стал ждать моей реакции. Он всегда любил, когда его переспрашивают и просят его мудрости, вот сейчас происходило тоже самое. — Тест? — Да, тест. Хотя, скорее эксперимент, — Гильгамеш перевел взгляд на командира солдат, что сегодня его охраняют и приказал, — шавка, сейчас же приведи ко мне десятерых случайных людей из Зиккурата. Неважно, какого они пола, возраста или статуса. — Да, мой царь! — единственное, что мог сказать солдат. Я смотрел на Гильгамеша и не понимал, что он затеял. Царь уловил мой взгляд и все-таки опустился до пояснений: — Мне скучно и я решил избавиться от лишних людей в моем дворце. — В чем же причина? — А в том, что я презираю людей без смысла и этого достаточно. Через пять минут в тронный зал вошла странная компания. Здесь было десять человек: пять мужского пола и столько же женского, при этом все были в разной возрастной категории и положении. Гильгамеш встал и подошел к богато одетому мужчине среднего возраста. Он задал вопрос: — Ответь, чем ты занимаешься в моем царстве? — Мне дозволено заведывать вашими сокровищами, мой царь. Царь перевел взгляд на раба, дрожащего от страха. — А ты чем занимаешься, раб? — ..Я.. Я строитель, — и дальше продолжил дрожать. Он перевел взгляд на молодую деву. — А ты чем? — Я жрица богини Гулы, занимаюсь врачеванием нуждающихся. — Ты чем занимаешся? — Я...... Так Гильгамеш расспросил всех десятерых о их ремесле или работе. Царь вернулся на свой трон и начал думать. Спустя пять минут он... всех отпустил. Когда закрылась дверь за бедолагами, я спросил: — Ты же никого не казнил? — Да, потому что каждый из них имеет свое место в мире. — Значит повезло, что стражникам попались именно эти десятеро. — Ты как всегда не прав. Кого бы стража не привела, результат был бы тем же. У каждого моего подданного есть смысл, и каждая их жизнь имеет неоспоримую ценность. Труд единственного раба может быть той крупицей, что спасет жизни сотен людей. А жизни этой сотни могут отделять Урук от гибели. В моем царстве нет бесполезных профессий, бесполезного труда и в конце концов, нет бесполезно прожитых жизней. Рабы на стройке стены сделали невозможное и отдали за это жизни. О них не напишут историй, не будут петь песен и никто не вспомнит о них, но сделали они больше, чем другие цари Междуречья. — И ты их погнал на смерть. — Да, на рабов никто не будет тратить и так скудную еду, потому я отправил их в атаку. Они все равно сдохли бы от голода. Жизнь и смерть этих рабов имела смысл. Но от тебя, как от моей псины, сейчас пользы нету. Помнишь, кого я презираю больше всего? — Людей без смысла или пользы. — Так вот, ты сейчас бесполезен, мой глупый пес. Поэтому тебе месяц на освоение чтения, грамматики и счетоводства. Не справишься, значит не имеешь права быть моим псом. А теперь ступай, у меня много дел. *** Только когда дверь закрылась за мной, я переварил приказ царя. Ну вот как мне научиться всему этому без учителя?! Насколько я слышал, люди тратят по пять лет для сносного уровня, а мне все это нужно сделать за МЕСЯЦ! Так и шел я в гневе обратно в свою конуру, но у моих "покоев" ждала молодая, красивая девушка с каштановыми волосами и серыми глазами. Носила она стандартную поясную одежду зеленого цвета. Когда она меня увидела, то чуть поклонилась и сказала: — Мое имя Сидури и царь Гильгамеш послал меня обучить вас всеми необходимыми знаниями. Ну, все не так уж плохо. *** Царь в который раз наполнил свой кубок напитком. Он думал о своих дальнейших действиях и действиях богов. Боги создали Гильгамеша, чтобы он правил людьми и вел человечество к его будущему. Он родился с уже составленным мировоззрением, существуя независимо ни от кого, будучи ни богом, ни человеком полностью. Он приобрел черты обоих, так что его поле зрения даже боги не были в состоянии понять. Его подавляющая власть привела его к изоляции, но его сила удерживала его от отказа от своего царства или побега от миссии, возложенной на него. Через почитание богов и любви к человечеству он решил следовать по пути, ведущему и к свержению богов, и к ненависти к человечеству. Но время до открытого противостояния пока не пришло. Люди не готовы. Уже собирался принять свою привычную позу, подперев голову кулаком, который менялся с каждой новой порцией вина, но внезапно… Краем глаза он приметил вспышку, сверкнувшую в одном из лесов около города. Казалось бы, ничего особенного, но порыв ветра, всколыхнувший его тунику и золотые, как и его украшения, волосы, нес в себе четкие следы магии, причем божественного происхождения. Гильгамеш встрепенулся, бросил кубок в сторону и начал всматриваться в тот самый лес. Без сомнений, божественная магия. Царь позволил себе легкую ухмылку и уже в следующий миг, с золотой вспышкой, озарившей покои, на нем была "походная версия" его брони. Она представляла из себя по сути нижнюю часть его золотого доспеха: латная юбка и тяжелые поножи. Это открывало вид на его мускулистое тело, что было украшено алыми татуировками, сияющими потусторонним светом. Не думая больше ни секунды, он сорвался с места, оставляя после себя лишь пустующий трон и опрокинутый кубок. На скорости, которую не может развить ни один человек и даже полубог, Гильгамеш, полный предвкушения, бежал в сторону таинственной вспышки. Факелы ночного Урука, тускло освещавшие дома-коробки и узкие улочки, сами постройки, погребальные костры, а затем уже и могучие деревья и кустарники — все слилось в непрерывное размытое пятно на периферии зрения короля. Еще пара мгновений, и царь Урука оказался на освещенной светом полной луны поляне. Прямо перед ним, у самого края небольшого озерца, на котором играло лазурными бликами ночное светило, стояла человеческая фигура. Невысокий рост, ниспадающие до поясницы нежно-зеленые волосы. Глядя со спины, можно было бы подумать, что это молодая девушка, и лишь белая мантия и широкие штаны, скрывавшие фигуру, мешали сделать окончательный вывод. Король сделал пару шагов вперед, сложил руки на груди и привычным высокомерным тоном задал свой вопрос: — Кто ты? Человек развернулся к королю и явил свое лицо. Белоснежная, в тон накидке, кожа, правильные черты, можно сказать даже идеальные, словно его вылепил из глины непризнанный мастер, но больше всего внимание привлекали глаза, того же цвета, что и волосы. Взгляд был словно направлен в саму душу, но, тем не менее, в нем не было ни капли злого умысла, лишь... любопытство... Он сделал пару шагов навстречу королю, под тихий шелест травы, приминаемой босыми ногами, прикрыл глаза и кивнул в знак приветствия. — Здравствуй, Гильгамеш, моё имя Энкиду, — провозгласил он неестественно мягким голосом. — Ха, видимо, моя слава идет впереди меня, даже среди того отребья, что явно не является уроженцем этих земель, — Надменно произнес король, гордо вскинув голову, — Но я не спрашивал твоего имени, пес, — голос Гильгамеша звучал угрожающе с каждым следующим словом, — Кто. Ты. Такой?! — Я — Энкиду, — все таким же спокойным и мягким, как и ранее, голосом начал отвечать собеседник энси, — И я — творение богов, что было создано из глины и послано, чтобы приглядывать за тобой, царь Урука, — Гильгамеш изрядно нахмурился, но не прервал Энкиду, поскольку «оно» источало божественную ауру, подобную его собственной. А спорить с богами не решался даже он,— Ты стал слишком высокомерным и жестоким, в результате это привело к упадку некогда великого города Междуречья. И я позвал тебя, чтобы исправить это. Вроде бы, у людей это называется "воспитание". Энкиду задумчиво склонил голову, а вот Гильгамеш... Лицо царя сейчас было искажено гримасой гнева, от которого татуировки на его теле засияли настолько ярко, что осветили своим кроваво-красным светом чуть ли не весь лес, а в воздухе повисло такое напряжение, что, казалось, его можно резать ножом. — Ты! Кусок грязи! Собираешься! Воспитывать! МЕНЯ??!! КОРОЛЯ??!!! Я покажу тебе твое место, выродок! В руках Гильгамеша из золотого сияния появилось два коротких клинка, с которыми он сию же секунду ринулся на своего противника. Энкиду в ответ на выпад лишь играючи отпрыгнул в сторону, попутно вскидывая в сторону Гильгамеша свою тонкую, можно сказать даже девичью, руку. Еще не пролетев и пары метров, из широкого рукава белоснежной накидки выскочила цепь с клиновидным набалдашником и, молниеносно, словно ничего не весив, устремилась к королю и прочно опутала его правую, занесенную для колющего удара, руку. Взмах, и Гильгамеш, даже не коснувшись земли после своего рывка, под действием инерции и ускорения, приданного цепью, пролетел вперед с десяток метров, сшибая своим телом пару-тройку деревьев, коим не повезло оказаться на его пути. Шумно дыша от застлавшего взор гнева, король быстро встал на ноги и, не меняя позиции и не ожидая, пока поднятая пыль осядет, призвал золотой лук без тетивы. Но она и не была ему нужна. Гильгамеш вскинул лук, меж плечами которого сразу появилась тонкая нить золотого света, схватив которую, появилась уже наложенная стрела, что словно состояла из чистой энергии самого солнца. Мана начала концентрироваться в оружии, словно засасывая в него воздух, а затем, спустя пару мгновений, стрела со свистом устремилась в сторону Энкиду, по пути расщепляясь на десятки себе подобных. Энкиду в ответ лишь закрутил перед собой очередную цепь, в надежде отбиться, и это ему удалось. Частично. Одна стрела смогла проскочить и рассечь ему правую щеку, на которой, вместо кровоточащей раны, осталась лишь белоснежная, как и его кожа, борозда. Осев, пыль явила образ короля, который с неприкрытой ненавистью и презрением смотрел на своего соперника. — Похоже, — гневно усмехнулся Гильгамеш, — ты и взаправду жалкая кучка грязи, коли даже кровь боги побрезговали тебе дать! Энкиду лишь устало вздохнул и приготовился вновь отражать атаки своего противника, который, впрочем, не заставил себя долго ждать и уже заряжал свой золотой лук для нового залпа. Битва между Царем Урука и Орудием Богов возобновилась с новой силой.