Падшие на дно

Вьюга мощным морозным потоком взметает подол синего сарафана, толкает замерзающее тельце обратно, валит в липкий снег глубоких сугробов. Мороз облепил тело, пробирал под обожëнной кожей до самых костей, медленно перемалывал уставшие стопы, тонущие в снегу. Она уже не неслась, обезумев — едва переставляла ноги, проткнутые дымящимися штырями несколько раз. Идти больно, дышать больнее, видеть — без шансов. Леденеющие лëгкие, будто приобрëтшие ту же температуру, что и снег, с трудом вбирали морозный воздух, больше не выдувая тëплый пар. Он застревал иглами в носу, сочился кипящей кровью, капающей по пути из протоптанных следов. Глаза плакали уже не от страха, а от летящего навстречу холода. Осталось отыскать. Отыскать путь отсюда. Осталось всего лишь выжить. Волчий вой страшно прогремел сквозь чащу. Его силе уступила даже оглушительная вьюга, трусливо затихая. Снежинки бахромой липнули к каштановым волосам. Дрожащие пальцы заводили мëрзлые локоны за уши, подальше от карих глаз, из последних сил вцепившихся вдаль. Мутным взглядом она едва улавливала быстро увеличивающиеся серые пятна. Они надвигались стремительно. Так стремительно, что Белль лишь успела вытереть сухие глаза комком снега, как нашла вожака, блеснувшего бархатистым покровом снега на густой серебрянной шубе. Так стремительно, что только через пару секунд под кожу колючими ногами заползли насекомые, выгрызающие всё, что должно было чувствовать, выть от боли, содрогаться от ужаса. Хвост трубой, злобный оскал. Стая кружит вокруг обессиленной девушки, рычит многоголосье жадных шакалов, выпячивая жëсткие когти из мощных лап. Голодные вертикальные зрачки не упускают добычу так же, как леденящий душу страх не выпускает холодное тело. Он даëт ей силы сесть на колени, занести над макушкой только найденный тяжёлый кусок льда и пустить в голову последнюю мысль, прежде чем её сожрут. «Папа меня заждался…»

***

Оленье ухо дëрнулось, заслышав среди воя метели и кружащих снежинок, усыпавших звериную морду, рык волков. Чудовище машинально натянул маску, чей глупый, неаккуратно рубленый у основания, каменный оскал сейчас словно принял вид беспокойства и жалости. Опечаленные глазные дыры, колотые спереди для лучшего обзора, больше не казались жуткими. Казалось, что они вот-вот заполнятся слезами. Четыре сильные лапы несли по скользкому снегу так быстро, как только могли. Усталость и холод были нипочём. Их затмила тревога за новоиспечённую знакомую, что просто была не готова. Он бежит по мёрзлой земле; острые камни глубоко впиваются в онемевшие ноги. Поскальзывается на рыхлом снегу, отлетая к широкому стволу дерева. Голову прошибла такая адская боль, что в глазах резко потемнело. Звон в ушах тонкой металлической струной вонзился в висок, парой петель оборачивая тёплый мозг. Минуту Чудовище приходит в себя и лапами тянется к рогам. Кошачьи подушечки проводят по крученым резным отросткам, ощущают — последних трёх членений правой кости, болезненно отзывающейся на прикосновения, нет на месте. Через секунд десять помутневшим взором они находятся в снегу, колотые вдребезги. Голова шла кругом, но Зверь быстро оправился от боли, стоило заслышать вдалеке звонкий девичий крик. Он вскочил на лапы и стремглав помчался к источнику звука, вслед за которым нарастал рык из десятка голодных слюнявых пастей. Каждый лязг, скрип и звон противно тянулись через оленьи уши, гулким болезненным эхом ударяясь о черепушку. Он забрался на пригорок. Средь раздвинутых еловых ветвей рассмотрел знакомую крошечную фигуру. Свирепые звери размерами едва превосходили её. Один бросился мощными лапами на свою жертву, успевшую отбежать к дереву. Клыками вцепился в голубое платье, отрывая кусок и выплёвывая в снег. Рыдать было некогда, однако со слёзным хриплым стоном она вцепилась хрупкими ладонями в корявую ветку, безуспешно пытаясь отломать. Жесткая кора дерева лишь больно расцарапала нежную кожу до кровавых дыр. Несколько волков во главе с самым крупным из них начали ход. Они настигли жалкую жертву так же быстро, как колотилось Звериное сердце. В горле набух комок, а лапы дрожали не то от жуткой головной боли, не то от страха за девушку. Рваный девичий крик вывел из внезапного ступора. Сейчас её убьют. Разорвут на куски, потроша внутренности. Разорванное голубое платье унесёт бураном — от неё останутся лишь обглоданные кости и лежащее в клубке каштановых волос, испещрённое укусами и ссадинами, холодное личико. Страшный гнев вскипал в жилах, разгоняя кровь, разогревая кости. Так быстро, так свирепо Адам ещё никогда не двигался. От собственной жестокости человеческое нутро цепенело в ужасе — простой анализ ситуации был не по силам. Оно дало волю инстинктам и этого было достаточно, чтобы сорваться крепкому звериному телу. Он укрывал широкой спиной девушку, и близко не подпуская к ней ни одну изголодавшуюся шавку. Выпущенные когти не царапали — рвали первых охрабрившихся в лоскуты. Звери набрасывались метко и быстро. Так же быстро как и падали замертво тушки, раскиданные под холмом. — Чё встала?! Убегай! — рявкнул Чудовище, в тот же момент упав в снег. Мощные лапы крупного волка пригвоздили тело к земле. Зубы клацали в опасной близости от его морды. Еще несколько пришли товарищу на подмогу. Они раздирали его шкуру, рвали зубами лапы, вгрызались в грудину и отчаянно пытались достать до шеи. С болезненным рыком Зверь отпихнул одного волка прокушенной ногой, успел скинуть ещё двоих и перевернуться. Кровь скатывалась горошинами по сырой шерсти, окропляя снег пятнами. Усталость прошибла тело, угрожая повалить обратно на землю, но, тяжко хромая, Чудовище встал на задние, срывая маску. Оглушительный рык снёс былую отвагу стаи. Его подхватило эхо, разметав по всему лесу, в самые дальние уголки, чтобы каждый грызун дрожал от ужаса в своей норке. В ответ в чёрном небе раздался крик ворон. В шатких ногах больше не оставалось сил, от слабости клонило в сон. И оставшийся здесь вожак решил помочь, тихо подкрадываясь сзади. Голова шла кругом, а в ушах свербил звон. Он перебил собой завывающую пургу, лай стаи волков и даже собственный рык. Где-то отдалённо он чувствовал, как сильно колотится его сердце. Ещё человеческое, чувственное и ранимое, что разгоняло адреналин по жилам. Пульсация быстрыми ударами прошибала всё тело от когтей на порванных задних лапах до расколотого рога. Чудовище всё ещё стоял на ногах, желая защитить Белль. Он всё ещё дышал, в надежде обернуться и увидеть оставшуюся здесь девушку, несмотря на то, что приказал бежать. Даже если её нежное личико исказит ужас и недоверие, он бы не хотел расставаться с ней вот так. Из-за звона в ушах, усталости, а может, даже самоуверенности, он забыл об осторожности. Зверь совершенно не услышал девичий вополь, пытающийся предупредить затуманенный разум об опасности, что набросилась сзади, вонзая острые зубы. Тело пронзила боль разрывающихся сухожилий. По густой шерсти не струилась — лилась кровь, пропитав снег вокруг алым. Промах. До шеи не достал. Чудовище пал на землю, отчаянно пытаясь отпихнуть от себя волка, чья пасть с каждым движением всё сильнее стискивала зубы, словно капкан. Резь была адской, будто на клыки мясо наматывалось лоскутами. В глазах темнело, а голову ужасно ломило. Казалось, он больше не мог соображать. И перед окончанием экзекуции успел услышать громкий визг. Возможно, рассмотрев кровавую бойню, Белль успела обезуметь. Дать дёру, как приказал Чудовище, было немыслимо. Возможно, в ней проснулась благодарность, которая вытеснила из головы животный страх. Раздумывать было ни к чему — она уже ломает тяжёлую ветку и, превозмогая невыносимую тревогу, бежит к своему спасителю. После трёх мощных ударов по рёбрам волк наконец отцепился от чужой спины. Он харкал на снег кровью, шатался и из оставшихся сил кидался на девушку. Ещё взмах пришёлся в харю, ломая челюсть и вырубая зверюгу. Им больше ничего не угрожало, но, ради спокойствия, не помешает добить тушку до конца. Оглушительный свист в ушах мешался с истошными девичьими криками. Перед затуманенным взором невдалеке маячила размытая фигура, раз за разом заносила тяжёлую ветвь над бездыханным телом. Так медленно, плавно, будто и не бьёт вовсе… Но её голубой сарафан впитывал алый — мокрые пятна замерзали на ледяном ветру. Слабость валила размякшее тело на землю. Желание свернуться калачиком и сладко заснуть придавило голову, прямо на пушистый хвост. Мороз успокаивал боль от ранений, пробирался под густую влажную шерсть, от чего становилось еще прохладнее. Чудовище снова посмотрел на девичью фигуру. Она отбросила палку, двинулась в его сторону. Перед глазами проносились последние картинки, приближающие его к концу такой бессмысленной жизни. Пурга продолжала порывами нести крупные хлопья снега, что оседали на едва дрогнувших ресницах. Измождёнными легкими он выдыхал клубы белого пара, наблюдал за ними, пока среди них не очутилась физиономия девушки. Испуганные карие глаза метались то к кровоточащей ране, то обратно к его лицу. Её рассеченная бровь дрогнула в недоверии, а ладонь потрясла его предплечье, окроплённое кровяными подтеками. Чудовище наконец сфокусировал взгляд, чем вызвал дрожь у Белль. Пересилить страх давала единственная справедливая мысль: тяжело раненый вряд ли погонится. — Эй… Вставай. Он неотрывно смотрел на девушку. На лице читалось явное: «Добей». Однако красавица не была согласна с таким раскладом. — Я хочу помочь. Пойдём! — Хватка расцарапанных ладоней крепчала. Словно потеряв интерес, Чудовище отвернул голову к избитой туше неподалёку. Жестокая мучительная смерть от нежных рук красавицы. На этих же ладонях умрёт и он. Что может быть лучше? Веки тяжелели, как от веса монет. Небытие предлагало свои мягкие объятия в ожидании. — Пожалуйста… Вдохнув побольше морозного кислорода, со сдавленным стоном попытался сесть. Лапа рефлекторно потянулась к плечу, где боль колотилась учащённой пульсацией. Ещё один рывок — Зверь смог медленно подняться. Огромным ростом угрожающе возвышался над Белль, быстро отползающей подальше. Раненного с хромой поступью нельзя оставлять вот так. И, несмотря на тяжесть упавших на хрупкие плечи больших лап, они неспешно двинулись обратно в дом. Отдышка и слабость с каждым шагом всё сильнее сбивали с ног. На полпути Чудовище остановился и кивнул головой в противоположную нужной дороге сторону. Вместо тропы теснились высокие сосны, протягивая колючие ветви над головами. — Здесь будет тяжело пройти. Давай пойдем по тропе… — Нужно сюда, — отрезал Зверь, шагая в дебри. Ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Сквозь бесчисленные стволы деревьев близился пригорок с гигантским, пока не уловимым для глаз строением. Над макушками сосен проглядывались острые крыши, настолько высокие, что Белль приходилось задирать голову, дабы рассмотреть их. И, только раздвинув последние ветви, она ахнула, наконец увидев огромный дворец. — Нам сюда, — указал когтём Чудовище, отрывая от себя девичьи ладони. Хромым, но быстрым шагом он пробирался сквозь большой, занесённый снегом сад. Красавица едва поспевала за ним, пока не упала у ступенек. — Давай, расшиби коленки, нам же мало этого! Он свирепо всплеснул рукой и ударился целым плечом о гигантские двери, превосходящие Зверя размером раза в три. — Подожди! Нельзя же так врываться!.. — воскликнула она из последних сил, беспокоясь, что стража здешнего короля пинком под зад отправит их туда, откуда пришли. Был бы способ связаться с ними иначе, не прибегая к выламыванию огромных ворот — авось и запустят погреться. — Если хочешь закоченеть, тогда оставайся здесь! Чётко и понятно. Стучать зубами в пургу на улице не хотелось, поэтому Белль понурила голову, двинувшись ближе. На грубую силу они соизволили поддаться с четвертого раза, открывшись с грозным, вгоняющим сердце в пятки, скрежетом. Он растерянно огляделся, медленно ступая на холодный пол тёмного дворца. — Ты что-нибудь видишь? — прошептала Белль. Попытки рассмотреть сквозь кромешную ночную тьму были тщетными. Однако по гробовой тишине, сквозь которую страшным многоголосым эхом разнёсся стук захлопнувшейся гигантской двери, стало понятно что дворец пуст. Ни одной зажженной лампады или свечи, ни одного звука… — Пока не очень… — прохрипел Зверь. Его уродливый вид компенсировали чутьё хищника и острый слух, подаренные Колдуньей, но даже несмотря на названные черты, имеющие в охоте тяжёлый вес, глаза остались человеческими. А потому, каким бы огромным и страшным ни был Чудовище — во тьме он становился слепым котёнком, которому не повезло иметь круглые зрачки. Ступив вправо, Зверь зацепил лапой металлический корпус фонаря. Стоило ему опуститься на колени, как слабость с новой силой начала пробираться в тело. Он истошно закашлял, до нехватки воздуха в легких. Осев на пол, случайно прислонился к стене раненным плечом, сдавленно рыкнув от острой боли. Девушка вздрогнула от страха. Паника окатила с головы, спускалась к трясущимся коленям едва удерживающим вес девицы, не знающей, с какой стороны подойти к чудищу. Жар моментально прилил к телу наряду с мурашками. Он погибает. А значит, не сможет сожрать бедняжку. С другой стороны, лишившись его, девушка обречена на такой же исход, где остаётся надеяться на фантастическую удачу. Белль оторвала край сарафана, выискивая фонарь. Несколько ударов кремня о кресало, и ткань в фонаре мерцает пламенем, теперь озаряющим маленькое пространство вокруг. Огромный зверь, свирепо растерзавший крупных лесных волков, теперь лежал на ледяном полу смиренно. Силы постепенно покидали тело, лёгкие хрипло втягивали тяжёлый воздух. В ужасе Белль медленно потянула дрожащую руку, боясь остаться без неё. К её счастью, чудовище не сопротивляется. Потрескавшуюся ладонь обжёг настолько горячий лоб, что девушка в ужасе отшатнулась. У него началась лихорадка. И совсем скоро она усилится до такой степени, что не сможет помочь ни вымоченная в ледяной воде тряпка, ни ныряние в глубокие сугробы. День за днём Белль будет наблюдать очередной сонный бред, терпеливо ожидая пробуждения, которое так и не произойдёт. А под утро в холодном теле перестанет биться когда-то сильное звериное сердце. От болезненных воспоминаний щемило в груди. От этой лихорадки она не сумела спасти отца. Пока тянулись долгие мучительные часы, она считала минуты, когда он сможет придти в себя. «Ты поправишься,» — шептала дочь, потушив лампаду, но лишь тешила себя надеждами перед беспокойной ночью. Повторения этого кошмара не хотелось. Но как же вылечить порванное волчьими зубами и когтями тело?! Осознание пришло не сразу. Мысли возвращались в прошлое, вычёрпывали из закромов воспоминания недавних дней. Его маленькие морщинки у глаз от полной добра улыбки, тёплый любящий взгляд, серебрянные кудри, подпрыгивающие на лошадином скаку, пока он неспешно скрывался за чащобой леса. Холодного, заснеженного леса, полного голодных тварей, жаждущих урвать свой кусок, среди которых и было… чудовище. Отец не врал, а лишь пребывал в ужасе, когда остальные приняли это за сумасшествие. Его кошмарно оклеветали, просто сбагрив подальше в клетку, словно животное. И все это из-за случайной встречи с этим чудовищем… Белль в оцепенении наблюдала как тяжело вздымается мохнатая грудина. Дыхание всё учащалось в горячке, парализующей ломящие мышцы. Что, если он напал на отца? Пытался разорвать в клочья, прямо как лесные волки, выпотрошить внутренности и обглодать кости, однако не успел поймать… — Господь, смилуйся! — слёзная мольба обращена к высокому чёрному плафону. Ладони в истеричном порыве тянулись ввысь, скрещивая дрожащие пальцы. Разболевшуюся голову заточенным кинжалом хлестнула паника, дробя череп в такт сердцебиению. Время вокруг словно сбавило свой бег. Холод обжигал ноги, озябшие пальцы — от него не спасало пламя фонаря. Сердце пропускало удары, столь болезненные, тяжелые, от которых густела кровь. Оно что-то шептало так изнуренно. Так отчаянно. Тысячи знакомых отголосков из воспоминаний, мечты и желания, наставления и проклятия — разобрать не удавалось. Всё бесполезно. Ничто не имеет смысла, что бы она не сделала. Её всхлипы слышали молчаливые стены, величественные колонны и фрески на плафоне, косясь насмешливым прищуром. Эхо вторило болезненным стонам. Нет смысла ронять слёзы на порванную мантию. Папа не придёт. И обнимать ей останется лишь замерзающую пушистую грудь. Под гнётом давящей дилеммы раскисал мозг. И голос отца лился мягко. » — Твоя мама была… смелой. Бесстрашной, — вдумчиво перечислял он, после любопытного вопроса дочери. — Париж — столица статности и чопорности. И средь сумрачных аллей и таких же серых горожан она явилась необыкновением. Она казалась странной, словно не от мира сего — оттого манила, своей яркостью. Локоны пружинят, глаза смеются… — Отец грустно улыбнулся, незаметно смахивая выступившую слезу. — Она была любящей, дарила мне всю её любовь и заботу. Только я не смог уберечь её. Рассказы о матери были любопытны, питали тепло, не больше. Но дальнейшая речь отца больно ранила сердце. — Ты часто бываешь похожа на свою мать. Такая же смелая, упрямая, палец в рот не клади! — В ответ на это девушка обиженно фыркнула, а он захихикал. — Зато я точно знаю, что ты не пропадёшь без меня. Она мотала головой, сжимала ладонь отца, пытаясь заставить его перестать говорить о смерти. Мысль о том, что ей придётся жить без единственного родного человека вгоняла в тоску. А он лишь смеялся! — Когда-нибудь я умру. А тебе нужно будет жить дальше. Жить! Сиять! Так ярко, долго, по-своему необыкновенно, чтобы воспоминания о тебе жили и распространялись к другим умам!» Голос снова стих, осел на глубине сознания. По щекам покатились горячие слёзы, когда она услышала слабый пульс звериного сердца. — Я постараюсь.

***

Огромное чудовище, что весит чуть меньше полтонны, зубами рвёт, а когтями мечет, лечить опасно, но риск оправдан. Ей ни за что не выжить в тайге одной. Дороги домой нет. Осталось поставить на ноги машину для убийств и маневрировать, стоя на лезвии, с едва теплящейся надеждой на то, что человеческое мясо ему чуждо. Страх переполнял моментально, стоило пушистому хвосту вильнуть в сторону, или дрогнуть когтистой руке. Пробуждение далось тяжело. В сонном бреду он вжимался в драную мантию, стонал от боли, ворочался. Ужасу девушки не было предела, когда в лихорадочном сне он начал рычать. Так не рычит даже самый крупный волк, но невиданный земным простором опаснейший хищник, так долго подавлявший свои инстинкты. Этот зловещий, отзывающийся колючей оторопью звук, сменялся глубоким утробным урчанием. Белль подкинула дров в камин, кутаясь в найденные пыльные одеяла, и оцепенела, заметив, как вздрогнувший зверь открыл глаза. Мрачные мысли о скорой кончине путались с надеждами на хороший исход. Но веки вскоре снова с тяжестью опустились. Мучительно медленный ход времени повторялся из раза в раз, когда чудовище безуспешно пытался проснуться. После первой попытки Белль облегчённо выдохнула. После второй ладони перестали трястись. К третьей ей самой захотелось спать. Под огненным светом она наконец-то смогла детально разглядеть жуткие черты лица, с которыми ей предстоит ещё долго мириться в своём сознании. Кривая, колотая у глазниц маска лошади, оказывается, скрывала вытянутую морду, словно слепленную из черт разных зверей. Короткая бурая шерсть покрывала крутой лоб, острые скулы; шерсть подлиннее обрамляла подбородок подобием бороды. Кадык спрятан пышным меховым воротником, сейчас намокшим от крови. Под густыми бровями глубоко посажены спящие глаза, а ниже широкий кожаный нос, напоминающий кошачий. В гуще длинных бурых волос торчал сломанный кручёный рог, окропивший свежую повязку алыми каплями. Ещё днём он был цел. Над нижней губой торчали два больших змеиных клыка. Страшно подумать какими видами зубов заполнена остальная пасть. Пересчитывать их хотелось ещё меньше… Пробуждение далось тяжело. Но он сумел очнуться. К тлеющим углям упало полено, медленно поглощаемое языками пламени. Её узкий тёмный на фоне огня силуэт, укрытый полотном был повернут спиной. Ему хотелось протереть глаза, укусить себя от души, проверяя, не продолжается ли кошмарный сон, но острая боль пригвоздила к полу параличом. Всё, на что хватало сил — тянуться к силуэту больной рукой. Сладкая явь дотронуться не дала, испуганно обернувшись. — Жив… Жив!.. Голос её был измучен, нежное лицо тронула кривая истерическая ухмылка. Её отчаянный спаситель и хищник-людоед наконец очнулся. Пока слишком рано говорить, когда стоит сгрести в охапку одеяло, хлеб, верёвку с мылом, чтобы бежать восвояси. Но раны зверя уж точно затянутся быстрее, чем на собаке. А у него даже не осталось сил говорить. Зрачки плавали по глазницам, в попытке выловить туманные очертания, но единственное, что они сумели поймать — лишь чудовищная мигрень.