Падшие на дно

Холод пробрался и в её душу. Ядовитой стрелой вонзился в сердце, распространяя по худому телу отраву, медленно разъедающую каждую клеточку нежной кожи, обгладывая хрупкие кости. И пусть она вовсе не слывёт слабой трусихой, пусть характер своенравен и напорист, вся храбрость и живость её духа вот-вот расколется, подобно камню под могучим давлением. Её имя Белль. Прекрасна, как бутон алой розы, что ещё не раскрылся, однако манил своим очарованием. Большие карие глаза смотрели с добротой, буквально источали тепло и заботу. По плечам струились шелковистые каштановые локоны, куда заползла дряхлая рука, покрытая старческими пятнами и выпирающими синюшными венами. Юная девушка мягко взяла её в свои ладони, из последних сил сдерживая поток накопившихся эмоций, чтобы не разрыдаться перед отцом, что увядал на глазах. Её любовь принадлежала только ему, милому папеньке, который посвятил свою жизнь заботе о малышке, её счастью. Он навсегда останется для неё примером упорства, родительской любви. Последняя поездка на ярмарку обернулась для пожилого мужчины кошмаром, однако Белль не знала, что на самом деле таилось в недрах леса. Никто не знал. А потому для жителей маленького городка было негаданным событием, когда поздним вечером в шумную таверну, откуда к соседним улицам разливался громкий хохот, песни пьяных голосов, твёрдый стук массивных каблуков под ритм ловкого французского мотива на аккордеоне, ввалился взвинченный Морис, падая от усталости. Приведённый в чувства, сбивчиво вопил дрожащим голосом о проклятой тропе в лесу, покрытом льдами, о зловещести того места и о огромном страшном чудовище, что достигал семи, а то и десяти футов. Ответом послужил гадкий смех, разорвавшийся бомбой по всей таверне. А зачинщик веселья, скидывая с широких плеч завязанные в тугой хвост чёрные, как смоль, локоны, хитро улыбнулся, наблюдая за спектаклем из-за угла, словно настоящий дьявол. Белль клала вымоченную в ледяной воде тряпку на горячий лоб отца, с тоской наблюдала очередной сонный бред. Вспоминала привёдших измученного отца домой соседей, их словам о том, как полоумный повстречал зверя. После задумчиво добавили, что прибежал в городок на своих двоих, посеяв где-то в лесу ценную повозку и любимого коня Филлипа. Девушка никогда не верила в подобные сказки о чудовищах, а потому, высказав недовольство соседям о том, что их шутки зашли слишком далеко, отвела отца в спальню, яростно захлопнув перед ними дверь. Но сейчас она нервно переминала в пальцах подол белоснежного фартука, снова слыша, как папа вопил во сне о чудище, ворочался, мотал головой, мямля просьбы о помощи. Лихорадка круглосуточно била изможденное тело, нещадно шпаря жаром, от которого было тяжело дышать, тут же царапала кожу сотнями игл колючего холода. Страх сковывал не только его беспокойный сон, но и Белль, осознающей, к чему это может привести. Ведь, как всем известно, в доме для умалишённых долго не живут…

***

Белль выбегает из дома тёмной ночью, вслед за соседями, уводящими её отца. Она тянет к нему руки, бесстрашно толкает огромных мужчин, кричит угрозы столпившимся у её дворика людям. В свету факелов показалась деревянная повозка, заколоченная под кабинку с маленьким окошком, огражденным решёткой — подобно клетке, куда сажают животных. Сердце Белль замерло, тяжким грузом придавливая грудь, а затем снова заметалось в панике. Она прекрасно понимала, что происходит. — Мой отец не сумасшедший! Вы не имеете права!.. — воскликнула девушка, к которой вальяжно приблизился брюнет, скрывая победную улыбку за серьёзностью. — Гастон, скажи им! — Я сочувствую твоему отцу, Белль. — Ты же знаешь, что он не псих! Момент истины, в который парень не смог скрыть с лица радость и нетерпение. Он предвкушал возможное будущее, ожидал того сладостного чувства победы. Очередной трофей в его копилку достижений в виде самой красивой девицы в их городке… — Это недоразумение можно разрешить, если ты выполнишь одно условие. — Взгляд карих глаз, полных надежды обратился к синим, что в этот момент источали всё его внутреннее желание. — Выходи за меня. Словно ошпаренная, она отпрянула от парня. Готовая уже твёрдо отказаться, глянула в сторону отца. Слабый и болезненный, он еле держался на ногах, повесив голову. Седые пряди спадали на горячий лоб, прикрытые глаза, вымученно смотрящие прямо на дочку в ожидании. Тяжкий вздох. Она кротко кивнула головой. Гастон ухмыльнулся, обнажая зубы, приобнял узкие девичьи плечи, уводя подальше от этого места и даже не давая попрощаться с отцом.

***

Песни и пляски на улице, не прекращающиеся до поздней ночи, приглушила тишина дома за закрытой дверью. Она ворвалась в комнату, спотыкаясь о полы пышного белого платья, бросилась на кровать, срывая с волос фату. Тело, уставшее терпеть, сотрясали рыдания. Тихие, жалкие, словно напуганные от возможности показаться другим. Она никогда не плакала на людях. Никогда не показывала кому-либо своей слабости. Но момент отчаянья почти постиг её разум. В такие тяжкие времена она всегда вспоминала образ отца. Её доброго папеньки, сидящего на старом скрипучем стуле, грозившимся вскоре развалиться, который мужчина никак не мог починить. Даже с настоянием дочурки, вечно забывал. Он запомнился ей трудящимся над новым искусным изделием, такой сосредоточенный и терпеливый, всем своим видом источая упорство. Очки сползли на нос, седые пряди небрежно спадали на лицо, закрывая обзор, но увлечённый мастер не отвлекался. Такой он казался раньше. Такой образ растворился под её глазами, представляя совершенно иной — лежащий в постели и иногда приходящий в сознание. Уставший, измученный и обречённый… Белль замерла. Слёзы больше не лились. В груди всё сжалось, как это было пару дней назад. Когда Гастон крепко удерживал девушку, не давая возможности убежать, спрятаться. Когда она обернулась, смотря на отца и чувствуя как к горлу подступает огромный ком. В его глазах почти не читалось эмоций. Лишь усталость, отчуждение. Опустошенность. И тень вины. Мысли о произошедшем сбил грохот распахнутой двери. Белль вздрогнула, выглянула к источнику шума. В дом ввалился Гастон, ухмыльнулся, перехватывая поудобнее бутыль со спиртным. Всегда сильные ноги, облачённые в его «парадные» белоснежные брюки, сейчас еле-еле держали вес нетрезвой туши, неряшливо роняли громоздкий каблук сапогов на деревянный пол с громким стуком, что пугал вздрагивающую девушку. Даже сквозь туман в голове он знал, чего хотел, чего так долго жаждал. Гастон нашёл её, прекрасную молодую розу, которая ещё не раскрыла свои бархатные лепестки, но уже обнажила острые шипы, не подпуская никого. Так долго пробирался к ней, так часто укалывался, больше не намереваясь терпеть и унижаться. Гораздо проще срезать шипы, наконец сорвать прекрасную розу, а с ней и уважение, почёт. Она — очередной трофей в его копилку, прелестная безделушка, украшающая его лицо перед общественностью… — Ну иди сюда. — Даже сквозь затуманенный разум его голос источал самодовольство и надменность, играюче подзывал к себе. Ожидая ощутить в загребущих объятиях её туго затянутую жёстким корсетом талию, он выставил дрогнувшие руки перед собой. — Мне хочется побыть одной, — воскликнула девушка, бросая взгляд на ненавистного ей человека. Она снова скована. Только теперь не просто масштабами маленькой деревушки и невозможностью выйти в свет, повидать красоты огромного мира. Теперь она связана мерзкими семейными обязанностями, лживой любовью и преданностью к человеку, которого обязана называть супругом… — Не глупи. — Брюнет подошёл ближе, обнимая невесту сзади. Тонкие разгорячённые губы, коснувшись нежной шеи, скривились в веселой ухмылке. Голубые глаза бесстыдно плавали по её телу, радовались тому, что видели. Каштановые локоны выбивались из туго заплетённой причёски, узкие плечи сжались, а его взгляд был намертво прикован к оголённым ключицам, маленькому округлому бюсту, спрятанному под белой тканью. — Теперь мы обручены… — Он противно выдохнул, потянулся руками к её плечам, которые схватили тонкие пальцы, удерживая дистанцию. — И тебе должно быть известно, что делают молодожёны в первую брачную ночь… Отпрянувшая Белль увернулась от поцелуя, но не смогла более удерживать разъярённого Гастона. Бутылка была с звонким гневом разбита о стену, свадебное платье — прелестный символ радостного торжества — оборванными лоскутами покоился у кровати, на которой розу растерзали. Ещё не распустившийся цветок, уже пострадавший от жестокости. Уже изуродован и пуст… Она никогда не мечтала о счастливой супружеской жизни, большой любви… Её мысли путались в беспорядке многочисленных грез о путешествиях, таких ярких и быстрых, словно художник взмахом пушистой кисти разбрызгал по эскизу акварель. И если раньше любовь и семья были просто вещами, которые девушка всегда откладывала на второй план, теперь эти слова не ассоциировались у неё хоть с чем-то хорошим. Превозмогая резь в животе, сравнимую с воткнутым ржавым гвоздём, Белль слезла с белых простыней, окропленных бордовыми пятнами, натянула своё голубое платье. Она смотрела на супруга, громко и беззаботно храпящего в постели. По телу вновь накатила волна нетерпимости, ненависти к этому человеку, посмевшему осквернить её тело, морально уничтожить, опозорить на весь остаток жизни.

***

От холода не спасала даже накидка, которую подхватывал завывающий осенний ветер, отчаянно пытающийся сорвать её с плеч хрупкой девушки. Изнывающее от усталости и боли тело дрожало, как осиновый лист. Ноги, неряшливо шатаясь, изо всех сил тащили бедняжку к своему дому. Но, несмотря на все, голову переполняла радость. Настоящее счастье от предстоящей, возможно последней встрече с отцом… Только, ступив на хлипкий порог изнемогающими от боли и истощения ногами, она замерла, не обнаружив блёкло мерцающего света в окошке. Её встретила не привычная дубовая дверь — та, словно клятая, с жалобным скрипом глухо ударялась под порывом завывающего ветра о стену — лишь возвышающийся пустой проём, источающий тьму и холод опустевшего дома. Ножка аккуратно ступила внутрь. Дрожащий голос мягко коснулся молчаливых стен. — Пап? Второй шаг стал более смелым. За ним спешные четыре, прямо в комнату отца. В смятой постели, что помнила последние муки, никого не оказалось. — Папа! Где ты?! — Резкий порыв её тела в сторону выхода — и она несётся по улице к соседским домам. Мощный ветер откидывал слабое продрогшее тело назад, но её сильный дух ему не сломить. У дна разума ещё теплилась надежда на хороший исход. Никакой холод не был страшен, пока она знает, что с её милым папой всё хорошо. Даже если ей суждено надеть платок и пресмыкаться перед Гастоном с младенцем на руках. Она замирает напротив очередной двери, настойчиво стучит холодными костяшками по деревянной поверхности, испещрённой торчащими занозами. Дожидаться, пока уставший после вечернего торжества, сонный и, обычно, злой в нетрезвом виде сосед выйдет на порог, было нехорошей затеей. Но ещё хуже — пребывать в неизвестности. С той стороны звонко щёлкнул замок, дверь скрипнула, толкнулась внутрь. На улицу высунулась недовольная физия белокурой девицы, дочери хозяина дома. Белль тихо выдохнула: она, верно, попала в список злейших врагов этой дамы с того момента, как смиренно шла к алтарю. Хвала Господу — ещё двух бестий единого Цербера, изливающего из пасти ядовитой смесью, она не увидела. — Что надо? — пискнул голосок, на что Белль нахмурила брови. — Мне нужно знать, где мой отец. — Сердце толкнулось, измываясь в бешеном ритме. А барышня заинтересованно ползала глазами по её силуэту, размышляя, какую гадость сказать. Ожидание в голове Белль затянулось будто в бесконечный поток, но спустя несколько секунд, соседка насмешливо ухмыльнулась. — А что, твой муженёк тебе не сказал? Или вы были слишком… «заняты»? — Злая ирония и гнев скользнули в её тоне, процедив последнее слово до того язвительно, что у шатенки сжались кулаки в нетерпении. — Говори, где он! — Не кричи! А то разбудишь половину деревни! И заодно Гастона, который очень обрадуется новости, что его жёнушка ночью по чужим домам бродит. — Лисья улыбка исказила её лицо. Она скрестила руки, выжидающе посмотрела на бывшую соперницу, но вскоре продолжила. — Дома был твой псих. Денёк бился в лихорадке. Но не лелей надежду на авось. Ведь, как мы знаем, умалишённые долго не живут… В груди что-то оборвалось. По голове словно ударили, уши накрыло звоном до того оглушительным, что не было слышно ни дальнейших речей соседской девицы, ни собственных шагов, ни криков пробудившихся соседей, пытающихся остановить обезумевшую девушку, что, не оглядываясь, бежала прочь. Взор застилало пеленой от горячих слёз. Гудящую боль в животе и ногах словно унёс морозный холод, что перестал волновать беглянку. Она неслась так долго, как только могла, видя перед собой лишь образы то болеющего отца, то соседей, заливающихся в громком насмешливом хохоте, то Гастона, которого она успела возненавидеть всем сердцем. Он угрожающе нависал над головой, засев в её мыслях, словно инородная помеха, мешающая думать. Сознание вернулось в голову, когда ветер стих, изо рта выдувались клубы пара, а под ногами захрустел… снег? Она судорожно оглянулась, обнаружив вокруг заснеженный лес. Густой морозный воздух застревал в изможденных лёгких. В горле зачесалось, подкатила тошнота, и Белль зашлась в истошном кашле. В груди нещадно резануло. Девушка обессиленно упала на снег, чувствуя, как разболевшиеся конечности начали неметь…