Отражение

«Сердце посажено, печень нахуй послана

За головой стараюсь ухаживать, но по ходу поздно»

© Гуф

2 мая 1999. Великобритания, Лондон, Больница Св. Мунго. 09:15.       — Итак, спасибо, что пришли, — приветствовал уставший от жизненных тягот женский голос. — Уже пятая неделя вашего пребывания под опекой лечебницы, но Вы по-прежнему настойчиво избегаете общения. Может быть, мы сможем работать в письменной форме? — целительница наконец оторвалась от документов и направила свой проницательный взгляд поверх очков прямо на рыжеволосого.       — Нет, спасибо, это лишнее, — после долгой паузы раздался голос парня. Молодой человек сидел на диване, ощущая легкий запах его старой и местами потертой кожи. В кабинете царила мертвая тишина, прерываемая лишь ритмичным тиканьем старинных часов на стене, напоминающим о необратимом ходе времени. От пола до потолка протягивались массивные деревянные полки, уставленные толстыми книгами по психологии и психиатрии, как из магловского, так и из волшебного мира. В углу кабинета стоял простой деревянный буфет, размеры которого явно не соответствовали комнатным. На его витринах, скрытых за бледно-голубыми стеклами, были аккуратно расставлены лекарства: коробки с таблетками, стеклянные баночки и пробирки. Посреди этого невзрачного, сумбурно наполненного всякой всячиной, помещения, за потертым деревянным столом сидела целительница — Одри Флетчер. По крайней мере, так она представилась юноше больше месяца назад. Ее блондинистые волосы были аккуратно собраны на затылке, а на носу сверкали вытянутые очки с серебряной оправой, придающие ее лицу еще больше строгости. В желтом халате целительницы четкие черты женской внешности казались весьма комичными, и Флетчер, осознавая это, оставляла свою мантию аккуратно сложенной на стуле, покуда находилась в своем кабинете.       — Ну что ж, я рада, что Вы решили пойти на диалог, — почти незаметно улыбнулась целительница. Достав из ящика стола темно-серый блокнот, женщина внимательно посмотрела на рыжего волшебника. — Давайте начнем издалека. Джордж Уизли, верно? — уточнила мисс Флетчер и, получив утвердительный ответ в виде кивка, записала что-то на странице раскрытой тетради. — Как Ваше настроение, мистер Уизли? — начала женщина в попытках стать неким другом для парня.       — Я не нуждаюсь в консультации, оставьте это маглам. Дайте мне какое-то снадобье или заколдуйте, и я пойду отсюда, — Джордж поднял градус эмоций.       — Терпения, сэр. Ни снадобья, ни заклинания, ни что-либо еще не излечат Вас, пока Вы не захотите этого сами, и я здесь, чтобы помочь, — спокойно разъяснила целительница, привыкшая к подобным реакциям. Будучи маглорожденной, Одри считала волшебников глупцами, что не умеют жить, привыкшими решать все проблемы палочкой. Ей казалось это примитивным. И не в состоянии смирится с подобной расстановкой вещей, она неоднократно отрекалась от всего магического, пытаясь жить обычной жизнью. После Хогвартса, тогда еще юная девушка, поступила в Королевский колледж, но даже получив магловский диплом, ей не удалось жить как все, и пришлось вернуться к своей сущности.              — Тогда давайте без этих сюсюканий, — выпалил Уизли, скрестив руки на груди. Женщина, недоверчиво взглянув на него, снова потянулась к ящику стола и, достав еще один блокнот, но уже потоньше и поновее, положила его на стол. Аккуратно протолкнув его на другой край, где сидел Джордж, она со всей твердостью взгляда, посмотрела на него и, сложив кисти рук в замочек, начала:       — Теперь это ваш блокнот. Используйте его как личный дневник. Пишите все свои мысли, описывайте состояния, и обязательно, — мисс Флетчер выдержала паузу, делая акцент, — пишите обо всем, что случилось с вами за прошлый год. Чем откровенней вы это сделаете, тем быстрее наладится ваше состояние. Это будет непросто, так что не спешите, но диалог с самим собой поможет вам лучше всего. Через неделю мы встретимся здесь, чтобы вы смогли озвучить все записанное, и мы вместе обсудили это, в поисках решения.       — То есть, я здесь еще минимум на неделю? — парень с вопросом поднял вверх правую бровь.       — Да, все верно, — женщина снова уткнулась в свои бумаги.        Джордж еще несколько секунд вопросительно смотрел на целительницу, покуда в нем накипала ярость. Скривив от злости рот, Уизли вскочил с места, отталкивая в сторону маленький журнальный столик, и бросился прочь из кабинета, хлопнув дверью с такой силой, что висящие над ней часы остановили свой стук.              — Блокнот, мистер… — не успев закончить, мисс Флетчер подпрыгнула на месте от звона захлопнувшейся двери. Женщина, приподняв брови, пальцем придвинула очки на место, и взяв в руки палочку, взмахнула ей, направляя на часы, чтобы возобновить их работу.       

***

Спустившись в пустую столовую, Джордж сел за самый дальний стол и уставился в одну точку на его белой глянцевой поверхности, нервно перебирая и прижимая пальцы к ладони до характерного щелчка суставов. Сознание Джорджа разрывали мысли, которые, словно острые когти злобы и агонии, цеплялись за кости его прежнего "Я".        «Почему я должен быть здесь, будто безумный преступник, заключенный в гребанном Азкабане?»        «За что они со мной так обошлись?»        «Это моя вина!»        «Я не такой, правда же?»        «Все это так несправедливо!»        «Почему именно я?» Одна за другой эти мысли все сильнее искажали его разум, словно хищный зверь, хватая за горло и заставляя тело ломаться в судорогах. Джордж пытался дышать, но воздуха становилось все меньше и меньше, будто собственные легкие отказывались ему служить. В груди скапливалось давление, казалось, что оно способно раскрошить ребра в муку. Его руки дрожали, и он не мог сдержать их, впрочем, как и бьющуюся о ножку стула правую ногу. Пальцы судорожно сжимались в кулаки, а ногти впивались в кожу, оставляя изогнутые кровавые полосы. Слезы сочились из глаз, неуправляемые и жгучие, словно расплавленное стекло, разъедающее его кожу и душу. Он был своим собственным пленником, запертым в камере безвыходности. Его крики замирали в горле, не находя выхода сквозь ком подходящей тошноты. Весь мир сжимался вокруг него, становясь мрачной тюрьмой, из которой не было спасения. Вцепившись пальцами в голову, волшебник пытался вырвать клоки рыжих волос, но вспомнив, почему он здесь, медленно облокотился на столешницу, упираясь лбом в предплечья сложенных рук, стараясь спрятаться от всеобщего взора. Какая это была по счету паническая атака за последний год? Ответа он не знал. Может сотая, а может и тысячная. Даже записывая в дневник, и зачеркивая пятой чертой четыре предыдущих, он бы все равно сбился со счета собственных терзаний.       — Эй, рыжий, как ты дурь сюда протащил? — громкий женский голос был совсем рядом. Достаточно близко, чтобы отвлечь парня от мысленной гнили. Скрежет металлических ножек стула по кафельному полу прошелся по ушам Джорджа, словно острым лезвием, заставляя поморщить вспотевшее лицо.       — Ты меня слышишь? — снова тот же голос. Теперь его носительница явно сидела напротив, запустив холодные пальцы во взмокшие волосы Уизли. Опять скрежет. Такой же мерзкий и болезненный. Джорджу, и так измученному писком в ушах из-за поднявшегося давления, от него хотелось свернуться клубком и выть, словно избитый озлобленными детьми щенок, доживающий свои последние часы, где-то посреди нищего гетто. Злость росла, но незнакомка решила поддать жару. Она сжала рыжие пряди, и потянула вверх, поднимая голову волшебника. Яркий белый свет столовой ударил по глазам, и парень мгновенно прищурился еще сильнее, стараясь избавится от жжения.       — Ты что, придурок, глухой? — добившись своего, мучительница с очередным вопросом снова села напротив, ожидая хоть кого-то ответа. Джордж, преодолевая неприятное ощущение, открыл глаза. Перед его небесно-голубым взором предстала та самая приставучая женщина. Вернее не женщина. Хоть голос и был с хрипотцой, но перед ним сидела молодая девушка. На первый взгляд лет двадцать. Она положила голову на стоящие на столе тонкие руки, что были словно кости, обтянутые бледной кожей, и медленно перебирала длинными пальцами по впавшим щекам, на которых появились ямочки от вытянутой в тонкую дугу улыбки. Черное каре едва доставало своими слегка завитыми локонами до плеч, а редкая челка остановилась на середине лба. Как только глаза привыкли, Уизли открылись следующие, менее контрастные черты ее внешности. Смотрел на нее он неохотно, с неким отвращением, пока она, в свою очередь, внимала каждый сантиметр его лица, даже не моргая своими до жути округлившимися карими глазами. Она выглядела воистину безумной. Впрочем, как и полагается любому человеку, находившемуся в подобном месте. Любому, но не Джорджу. Чем дольше незнакомка всматривалась в лицо Джорджа, тем более заинтересован был ее взгляд. Она наклонила голову, почти что положив ее на свое плечо. Цельная линия ее улыбки разорвалась пополам, обнажая зубы. На удивление с зубами было все в порядке — идеально белые и ровные, даже запаха изо рта не чувствовалось. Девушка хихикнула, засовывая пальцы в застегнутый на маленькую прозрачную пуговицу карман серой рубашки. Указательный и средний некоторое время безуспешно бродили внутри в попытках ухватиться за что-то, пока брюнетка была полностью сосредоточена на лице Уизли. Она пожирала широко раскрытыми зеницами каждый дюйм его тела и совершенно не моргала. Леденящая волна не пойми чего прошлась по потному телу парня, заставляя проглотить ком рвоты, стоящий в горле уже как минут сорок. Наконец, она выложила на стол зажатый двумя пальцами овальный сверток, длиной с самую обычную пластмассовую зажигалку, которые так любили маглы. Она перевела свой интерес на него, напоследок, словно в замедленной съемке, хлопнув ресницами. Тонкие пальцы принялись разворачивать бумагу, открывая все новые и новые вырезки из «Ежедневного пророка». Буквы скакали по бумаге, а лица на фотографиях кричали навзрыд. Джордж их знал. Он уже видел все эти статьи и колдографии. Это были отрывки старых выпусков всеми любимой газеты. Точной даты волшебник не знал, но предположительно это были первые месяцы после войны. Уизли отвел взгляд от черных строчек в стол. Тошнота снова вздымалась вверх по глотке в поисках выхода, а мандраж растекался от сердца к конечностям, возобновляя недавно прекратившиеся судороги. Ну вот снова. Одна только мысль, одно воспоминание извращали его тело и разум в боли адского пекла. Джордж с силой зажмурил глаза, стараясь вдавить веками их глубже в черепную коробку. Дыхание превратилось в тяжелое сопение, а руки вцепились в сидение стула. Еще немного, и тремор превратит его в подобие волчка, его любимой игрушкой детства, что так ярко всплывала перед глазами. Холодные пальцы. Они трижды постучали по плечу Джорджа, разносясь током по всей коже. И снова эта пугающая пациентка вернула его в реальность.       — Это ты? — Джордж поднял взгляд на источник звука. Брюнетка резким движением протянула по столу вырезку «Пророка». На смятой странице Джордж разглядел себя. Вернее свою точную копию — Фреда. Надпись под фото «Погибший герой Второй Магической войны — Фредерик Уизли» эхом раздалась в каждом нейронном соединение изрядно размякшего серого вещества.       — Я Джордж… А это мой брат. И он умер, если ты читать не умеешь, — волшебник ткнул пальцем в строчку на клочке бумаги.       — Конечно умею, поэтому и спрашиваю. Вдруг воскрес, — хихикнула девушка.       — Он не Волан-де-Морт.       — Ты думаешь, что только ему это подвластно? — заприметив твердый взгляд Джорджа, она громко засмеялась. — Глупец! Он просто везучий! Или ты думаешь, он сам нашел как эти, как их там, крестражи делать? — Уизли молчал. — Уж поверь, этот лысый не первый и не последний, кому дано было воскреснуть… Нужно просто помочь процессу…       — Я не хочу об этом слышать, — отрезал рыжеволосый. Ему было неинтересно. Единственное, что его утешало весь этот мучительно долгий год — виновники мертвы! Его не волновало, как, кто, что и зачем. Легче от этой информации не было. Шум колокольчика, схожий на звонок из магловской школы, где единожды побывали Фред и Джордж, во время своего очередного дебоша, заставил Уизли подняться с места и направится к повару. Парень встал в неспешно движущуюся очередь, таща за собой синий пластмассовый поднос по металлическим рейкам, вдоль стеклянных витрин, принимая свою порцию завтрака. Больничная еда выглядела бледной и безвкусной, словно отражение его собственного настроения. Он механически брал на поднос по одной ложке каши, небольшому кусочку хлеба и стакану воды. Желудок сжимался от отвращения, но он знал, что должен есть, чтобы жить. Хотя жить — это последнее, чего сейчас хотелось.       — Ну и ладно. Как хочешь, — грустно ответила незнакомка, вклинившаяся в очередь за Джорджем, но тут же опомнилась, и воспряла духом. — Ну, а что тогда еще живой герой войны делает в психушке? Да еще и под кайфом? — наседала она. Рыжий волшебник молчал. Ему не хотелось говорить о себе, о брате, о том, почему он здесь. Особенно с ней. Не издав ни звука, он вернулся за занятый ранее столик. Ощущение стыда и унижения охватывало его, но он с силой сжимал зубы, не позволяя этим чувствам взять верх. Незнакомка не прекращала своего настырного допроса. Ее слова проникали в его уши, но он не желал открывать свою душу перед ней. Уизли молча переносил насмешливые комментарии, ощущая, как они, будто затычки, закрывают потоки его сознания. Терпению пришел конец. Джордж с силой отшвырнул поднос, переворачивая его содержимое в тарелку сидящей напротив брюнетки. Звон разбивающейся посуды разорвал в клочья монотонный шум завтрака. На мгновение все вокруг замерли, обратив свои полные любопытства взгляды к Джорджу, чье лицо было искажено гневом и болезненной яростью. Он чувствовал, как горячая злоба вспыхнула внутри него, охватывая каждую клеточку, и не мог больше сдерживаться. Все эмоции, что так усердно прятались внутри, с боем вырвались наружу. В тот миг, когда еда разлетелась по столу, Джордж бросился прочь со столовой, словно убегая от собственных мыслей и чувств. Горячие слезы наворачивались на его глаза, но он не обращал на них внимания. Он просто бежал, несмотря на растущую боль в ногах, что, словно гвоздями, приковывала к полу, преграждая путь. Гнев в очередной раз охватил его полностью, заставляя сердце стучать с бешеной скоростью. Он чувствовал себя заточенным в этой больнице, лишенным свободы и надежды. Все, что было раньше, все его достижения и битвы казались теперь ничтожными. Сейчас он просто «герой войны в психушке». Джордж бежал по коридорам больницы, проносясь мимо мрачных кабинетов и равнодушных лиц персонала. Внутри него гремела грозовая буря, где молнии скорби били в самое сердце. Он не мог остановиться, не мог успокоиться. Единственное, что он мог сделать — это снова отстраниться от всего и всех, чтобы найти хоть немного покоя. Вот. Та самая дверь, за которой его палата. Захлопнув ее за собой, Уизли опустился на колени, опираясь о холодную стену. Его грудь вздымалась и падала, пока он пытался вернуть дыханию прежний ритм. В его глазах отражались не только гнев, но и горечь, огромная тоска и боль, которые так сильно овладели им. Джордж опустил голову между колен и сжал кулаки, ощущая, как кожа на его костяшках напрягается. Его внутренний мир был разорван на части уже как год, и он не знал, как собрать все обратно. Ему не нужна ни помощь, ни понимание, ни поддержка. Ему нужен Фред. Ему нужен он сам. В тишине пустой палаты Джордж оставался один на один со своими эмоциями. Его сердце все еще сильно билось, но постепенно гнев начал уступать место истощению и грусти. Заставив себя встать с холодной бетонной плиты пола, Уизли прошелся по палате вдоль металлических коек, что, к его удивлению, еще были пусты. Уже подойдя к своей, он заметил на прикроватной тумбочке среди пакетов, рвущихся от всевозможных фруктов, что так заботливо оставляла Джинни каждую неделю, нечто новое. Серый блокнот целительницы, поверх которого был прикреплен стикер. На бледно-желтой бумажке, размашистыми буквами была выведена надпись «Сделай это ради него». Сегодняшний день отчаянно пытался добить Джорджа. Он держал записку в руках, пока каждая мышца, каждый мускул дергался в агонии чувств. Казалось, что Джордж испепелит этот клочок бумаги одним лишь взглядом. Но он смял его в кулак и с силой принялся скидывать все с тумбы. Апельсины медленно покатились к ногам. Он ощутил горечь во рту, смешанную с терпким запахом цитрусов. Парень сел на кровать, вдыхая атмосферу опустошения. Подняв блокнот дрожащими руками, он раскрыл его и скользнул пальцами по страницам, словно прикасаясь к самым глубинным отдела своей сущности. Его разум был полон беспорядочных мыслей, эмоций и мгновений, проведенных с Фредом. Память о брате была живой и пронзительной, будто окутывала его естество тонкой паутиной ностальгии. Всплывало то, что он так отчаянно пытался задушить внутри себя. Воспоминания. Смех Фреда, такой звонкий и пронзительный, преисполненный оптимизма и жизни звенел в его ушах, сродни параноидальным голосам, заставляя заново увидеть те самые голубые глаза в прищуре хитрой ухмылки, свидетельствовавшей об очередном безумном плане. Каждое воспоминание срывало кусочек сердца Джорджа, оставляя глубокую рану, которая не заживет, наверное, никогда. Сегодня был один из самых болезненных дней для Джорджа. Годовщина смерти Фреда напоминала ему о том, что он больше не сможет услышать его голос, не сможет разделить радости и печали с ним. Он ощущал горечь безутешной потери, мрачную дыру, которая углублялась в его душе с каждым прожитым днем. Но среди этой тьмы, блокнот целительницы взывал к нему. Его пустые страницы словно говорили, призывая рассказать историю, что он так трепетно хранил в своем сердце. Джордж вздохнул, собрав последние капли силы и решимости. Он решил прислушаться к совету целительницы и начать писать.