Что делать дальше

Не сказать, что остров стал лучше или хуже после смерти Большой Мамочки, но чей то мир точно перевернулся. Все дети вздохнули с облегчением, ведь им не нужно было больше пахать за троих и нервничать от убийственного взгляда главы Шарлотты. Конечно, они скорбили по ней. Была ли Линлин хорошей матерью? Не сказать. Хотя даже первые сыновья помнят, как мама вечером читала им сказку на ночь и укрывала, чтобы те не распинывались. Обеспечить и воспитать своих детей она смогла, пусть и в строгости. Время лечило, а грусть сменилась растерянностью и вставшим в горле вопросом — "что делать дальше?" Никто не знал. Но все следовали за не менее растерянным в глубине души старшим братом — Катакури. Он вёл себя естественным образом, ведь был склонен к управлению и поддержанию порядка, не дав развалиться династии хотя бы за первые недели. Уже хорошо. Трудно сказать, что может беспокоить такого серьёзного человека как Катакури. Но его что то терзало. Или хотя бы слегка волновало. Перед ним открылась такая свобода. Он впервые за столько лет был предоставлен сам себе, все же ощущая покалывание душевого неспокойствия.

***

Прошёл месяц. Это ощущение не пропадало и даже близко не отступало. Но время шло, а привычки не менялись: Катакури сидит на излюбленном месте в зазеркалье с любимым членом семьи — Брюле — и без лишних хлопот поедает сладости, в особенности налегая на пончики.       — Братец, у тебя не было мысли взять отпуск или поставить кого то на своё место хотя бы на пару дней? Ты.., — девушка протянула, словно раздумывала, как бы помягче сказать. Глаза Катакури подозрительно сузились, пока он вытирал губы тыльной стороной ладони от пудры и глазури. Шарф лежал где то на полу, забытый и ненужный.       — Думаешь, не справляюсь с властью? — больно уж саркастично ответил тот, будто растерял прежнюю строгость.       — Не в этом дело, — Брюле убрала челку за ухо легким движением руки, глядя в одно из миллиона зеркал, — мир такой огромный, а ты сразу же принялся заправлять целой страной. Катакури хмыкнул от волны веселья, приподняв брови, а прежняя суровость осталась где то за зеркалами, в замке.       — Если не я, то кто? Перосперо что-ли? — для него было страшно-забавно представить кого то трусливого, вроде старшего брата, на месте принца Тоттленда.       — Сейчас же все наладилось и в стране штиль. Ты мог бы отправиться куда то и.., — вновь начала Брюле пытаться сказать что то, но выходило так себе.       — В том то и дело, что тут никто не живет для себя. Это груз ответственности нашей семьи. Тебе ли не знать, — его слова звучали уже менее весело, будто он сам понимал, что не может выпутаться из этого своего "призвания".       — С новообретённым титулом ты стал, что-ли... Более неуверенным. Тебя что то тревожит, помимо обязанностей? — не выдержав, уже напрямую спрашивала Брюле, — это заметно. — тише и с ноткой беспокойной мольбы прозвучал её голос. Мужчина покосился на Брюле, будто молча искал ответ. Редкое молчание, когда Катакури действительно раздумывал над ответом, что обычно делал на автомате. Он отложил свои драгоценные сладости, уперев локти в колени, сложив руки в надеждный замок. Катакури разглядывал раскинувшиеся перед ним поле узорчатых квадратиков и зеркал нечитаемым взглядом.       — Пойми меня правильно, — рокочущим, наполненным волнением и досадой, шепотом сказал он, потирая большие пальцы друг о друга, скрывая волнение, — я уже давно.. — тот повернулся к ней лицом, а слова понизились на актаву, — ...влюблен. Его голос надломился а конце, что он быстро скрыл за коротким кашлем, а погодя отвернулся, дабы скрыть глаза. Или же румянец на щеках. Во всем зазеркалье раскинулась тишина, ведь оба перестали дышать, и лишь игривое мерцание пресловутого стекла украшало такой тяжёлый момент.       — Так..., — неловко начала Брюле, дабы разбавить нарастающие вопросы и напряжение в его и своей голове, — ...давно, это когда? Естественно, девушку удивило, нет, даже поразило это. И у неё на очереди были тысячи вопросов о возлюбленной дорогого братца, что та с трудом сдерживала. Найдя в себе силы, тот вдохнул и мельком глянул на Брюле, дабы оценить масштаб трагедии, которую он тут устроил.       — Месяца четыре, наверное. Я что, считал? — фыркнул Катакури, обнажая клыки из под губ, но не от злости, а скорее от смущения, что никто никогда не видел на лице бывшего генерала. Изумленная Брюле воодушевилась и лукавая ухмылка расползлись по её лицу.       — Ну и что ты молчишь? Я ж знаю, что ты хочешь рассказать. Не буду же я все из тебя вытягивать? — подбивала сестрица задорным, но понимающим, почти заботливым тоном. А Катакури бы в жизни никому такого не рассказал, а если бы и рассказал, то сразу бы убил на месте. Но тот всю жизнь был с Брюле как с настоящей родственной душой. Он мог довериться ей и сказать о том, что терзает его душевные струны.       — Не знаю, это просто пришло со временем и.. Я стал чаще думать об этом.. Меня это волнует. — немного резко и эмоционально трактовал тот, подчёркивая слова движением беспокойных рук, будто действительно говорил от души, — и вспоминая первую встречу это было.. Что то новое, к чему даже не притрагивался... Он говорил потоком бесконечных фраз, что лежали в самом дальнем ящике закоулков его разума. Говорил отнюдь неумело и своеобразно, от чего мысли искажались в какой то поток сознания, что выпустили на волю, не фильтруя и не стесняясь подробностей. Открыв душу нараспашку, тот почувствовал себя вновь живым, вновь любимым и близким человеком, которого внимательно слушали и за которого переживали. Это длилось не больше четверти часа, но для обоих время застыло, как и мерцание зеркал, что отвлекало от душевного момента. Брюле была поражена, что её брат хранил в себе такие мысли и эмоции, которые порой она не понимала даже сама. Но ей было приятно знать, что он влюбился не только в прекрасное создание, которое описывал, но и в жизнь. Приятное молчание вновь воцарило в зазеркалье, а мерцание стеклышек уже вносили свой приятный депозит в укромном мире. Чай давно остыл, а пончики, что лежали на тарелке, немного обветрились, но их вкус никуда не исчез. Катакури потянулся к одному из кусочков, с наслаждением пронзая тесто открыми клыками, будто заедая все то, что он сейчас выплеснул наружу. Брюле думала. Думала очень много, даже непривычно для неё. И лишь один вопрос сидел в её голове — кто счастливая обладательница таких чувственных описаний её дорогого брата?       — Братец, ты так и не сказал, как её зовут, — уже спокойно, с ноткой неуверенности спрашивала Брюле, скрывая неподдельный интерес. Катакури почти вздрогнул от удивления, замерев с полным ртом сладкого теста и глазури. Прожевавшись, тот уставился на сестру, будто видел её в первый раз в жизни. Глаза сверкнули красным, словно тот хотел прочитать её мысли, но бестолку.       — Её? — с противоположным интересом последовал вопрос на вопрос. Брюле же подняла бровь, отражая его выражение лица. Она хотела было повторить вопрос, как Катакури перебил девушку.       — В каком смысле она? Я, разве, не сказал? — чуть грубее уточнил мужчина, чувствуя как новая волна стыда, такого редкого чувства для него, захлестывает щеки. Но на сей раз он не отвернулся. Глаза девушки распахнулись в осознании и она издала протяжное тихое мычание, вроде понимания и удивления. Осознание. Сделав короткий глоток чая, та лишь пожала плечами, будто её это и не волновало, хотя в который раз удивило.       — Зовут то его как? — постаралась прозвучать небрежно и по доброму Брюле, но её выдавало выражение собственного лица, что говорило о... многом. Катакури окинул её взглядом, молча отмечая весь спектр эмоций. Понимая, что сейчас эмоций на её лице станет больше, тот морально подготовился внутри себя быть напрочь убитым.       — Мугивара. — Глядя прямо ей в глаза тот отрезал и не оставлял сомнений в том, был ли это сарказм или шутка. Поджав губы в тонкую линию, он провёл рукой по колючим волосам, будто сам понимал, какой бред несет. В жизни бывший генерал не испытывал такого волнения, ведь не влюблялся и не привязывался, от чего его эмоции были похожи на детские. Такие новые и невинные для него.       — Что?! — почти моментально выдохнула Брюле, а её руки дрогнули, чуть не выронив кружку. Катакури был готов к любой реакции, включая и эту, ведь успел заглянуть на пару секунд вперед.       — Это бред, да, знаю. Просто.. Нужно было сказать. Теперь ты знаешь, — тот вновь встрепенул волосы, опустив голову, говоря монотонным и скучающим голосом, будто задавил внутри себя все то, что так старался показать наружу. И он также знал, что сейчас о нем думает сестра. Как, по идее, можно что то чувствовать к тому, кто разгромил твой родной дом? Отправил в нокаут сотни, а то и тысячи солдат, включая родных? Из за кого по сути появились проблемы мирового масштаба и кого ненавидит вся семья и весь остров? Вот и он не знал. Но Катакури и не подозревал, что Брюле знала. За теми обрывками фраз, которые брат успел наговорить в потоке сознания, девушке все стало ясно. Она видела эти детские эмоции, искрение слова и волнение в суровом взрослом мужчине. Это не взялось из воздуха. Для Брюле Мугивара был врагом номер один. Конечно. Перевернул весь Тоттленд с ног на голову меньше чем за сутки. Естественно. Разбил честь дорогого братца в пыль. Безусловно. Причин для ненависти миллион и маленькая тележка. Пусть девушка никогда не скажет этого в слух, но ей хочется тянуться к резиновому мальчишке. Именно после этих событий она разглядела в Катакури новый огонь, который зажёг Мугивара. Ещё никто за прошедшие сорок восемь лет не смог так чрезчур изрядно повлиять на её брата. Она уважала Луффи. Она благодарила его.       — И все же тебе нужно взять отпуск. Побывай где нибудь, — с теплой улыбкой обращалась Брюле, глядя на вновь закрытого для всех Катакури, будто знала как растопить лед, — Найди резинового сорванца. Он вроде тоже не против твоей компании, — довольно добавила она, переводя взгляд в бесконечное пространство тихого мира. С её стороны Катакури никак не отреагировал на эти слова, но стоило ему поднять голову от рук, так его глаза засияли в молчаливом удивлении. Можно было сказать, что это пара непролитых слез, но это же Катакури. Он не плачет. Возникло ощущение что слова Брюле эхом отдавались в его пустой голове и в идеальном зазеркалье. Такого не предвидит даже лучший владелец Воли наблюдения. Взяв остатки рассудка и застрявших слов в горле, Катакури поднял взгляд и наблюдал чудную картину безмятежности перед собой — Брюле не осуждала. Напротив — стала опорой. Бывший конфетный генерал с облегчением томно вздохнул, создавая в своей голове тысячу новых вопросов, которые он обязательно решит завтра. Или через недельку. Беспорядочным движением его пальцы вновь оказались на затылке, ероша непослушные пряди.       — Пригляди тут за всеми. Перосперо все равно облажается, — расслабленно откинувшись назад, сказал тот, а после закинул одну ногу на другую, разглядывая точно такие же потолки, как и стены. Брюле растворилась в улыбке, ощутив приятный румянец на щеках от того, что Катакури доверяет ей в который бесчисленный раз. Еле заметно кивнув, та посмотрела на пустые тарелки и чайничек, что уже не веял теплом и ароматом пряной заварки. Катакури неспешно поднял с полу шарф, привычно окутал им шею и направился на выход — в одно из огромных зеркал в замке.       — Только в их команду не переводись, а то без тебя тут все по швам трещать начнет, — окликнула в след Брюле, оставшаяся там, осмыслить ещё пару вопросов наедине. Шарф вновь скрыл его ухмылку на лице, а приятный лязг металла от его ботинок эхом разносился по зазеркалью, заявляя о завершении одного из самых тяжелых диалогов в его жизни.