Потерянная тропа

      Береговой песок тянулся по правую руку. В воде сверкали остатки слёз глубин. Довольно часто мелькали зелёные всполохи, омываемые волнами. Учёная узнала в них светящиеся раковины миронов, которые просыпались вместе со вторым, ночным, появлением лун на небе. Возле замка раковины не встречались, поэтому очень хотелось остановиться, чтобы внимательно изучить их. В книжке с океанскими обитателями описание миронов заинтриговало её больше других. Говорилось, что мягкие блеклые тельца носят на своих спинах прозрачные раковины, в которых скрывались миниатюрные леса, наполненные собственным светом. Но времени на остановку у Мари не было. Рассветало.       Она успела уйти достаточно далеко. Замок скрылся из вида между холмами и склонами до того, как небо начало окрашиваться сначала в тёмно-синий, а затем и в серый. Вскоре Гротэр свернула в противоположную от океана сторону, как когда-то ей посоветовала Ольга.       Ей было тяжело. Тело сковывала слабость, а в животе сворачивался тугой комок. Марианн не ощущала той свободы, за которой так гналась. Её будто окутала тугая, постоянно тянущаяся назад верёвка. В голове вспыхивали образы детей, которых она предпочла бросить. Хотелось остановиться, вернуться и всё изменить. Принять другое решение. И тяжесть бьющегося о ноги рюкзака всё росла, когда Мари в очередной раз прокручивала возможные варианты и понимала, — нет, от неё сейчас толка никакого не будет. Она не сможет спасти или помочь. Даже себя Мари едва ли защитит. Но как бы не были верны доводы, как бы она не юлила, пытаясь обрубить нить, заставлявшую её оборачиваться, у неё не выходило.       К обеду, топая по влажной и чавкающей земле, на которой редкими кустиками проклёвывались сорные травы, она настолько выбилась из сил, что рюкзак за спиной едва не притянул её к земле. К счастью рядом, словно маленький грибок, проклюнувшийся на ландшафте полей, возник первый подлесок. И Гротэр остановилась на привал.       Земля в лесу была такой же голой и сырой. Только под деревьями лежали пожухлые лиственные ковры, почти полностью перегнившие и пахнущие сыростью. Если бы Мари не изучала книги, она бы с уверенностью сказала, что здесь только недавно сошёл снег и совсем скоро зазеленеет травка. Шли последние месяцы зимы и единственным ярким пятном за время пути оказались скудные листья деревьев. И это удивляло. На островах, насколько она понимала, температура не опускалась ниже пяти градусов. Земля была пропитана влагой и даже на вид казалась достаточно плодородной, не замёрзшей, но то, что здесь не росло никаких продовольственных растений, лишь редкие желтоватые и дряхлые пучки трав, казалось расточительством. Возможно, из-за большой влажности сажать что-либо было бессмысленным? Неужели сгнивало? Учитывая, что до сезона дождей осталось чуть больше одной смены богов и влажность воздуха повышалась, это казалось логичным.       Да уж, сюда бы агрономов да биологов нормальных, — провести полноценные анализы… К примеру, Лили быстро разобралась бы что к чему и даже предложила бы модифицировать культуры подходящего для такого типа земли. Но её здесь не было. И как бы Мари не забавляли фантазии того, как увязая, каблучками в земле, Лили с пробирками и стеклами пробиралась бы от одного облезлого кустика к другому, — это лишь сильнее вспучивало внутреннее болото.       Гротэр с трудом нашла тонкое, поваленное дерево, на которое смогла сесть и вытянуть ноги, поставив свою поклажу рядом. Не было слышно ни звука. Ни птиц, ни стрекота жуков или кузнечиков. А ещё стих рокот океана, оглушив её тишиной. Марианн понятия не имела насколько, оказывается, громким был водный массив и как привыкла она к его вечному ворчанию, шуму, переливам, будто к дыханию родной матери.       А сейчас у учёной не было ничего. Только дорога, к которой она так отчаянно рвалась. И никого, с кем можно было бы разделить впечатления.       Мари прикрыла глаза, представляя рядом Лию и Дария в походных костюмах. Вот они, нагруженные и вспотевшие, громко причитают, что нужно было пойти вдоль океана и пособирать миронов по пути. А ещё веснушчатую, скромную, но такую любопытную Бель в штанах, которая бы периодически щупала штанины и взмахивала ногами, выражая свой восторг. Служанка бы упорно перетягивала лямки рюкзака, в попытке найти самый удобный баланс, — так, чтобы не натирало и не било по бёдрам. Дети бы относились к друг другу настороженно, но вскоре нашли общий язык. И именно они первыми заметили бы подлесок. И Бель, и воспитанники пощупали бы каждое дерево и пожухлый листик, практически пробуя их на зуб, ведь таких они точно никогда не видели. А дальше они вчетвером дошли бы до деревни, добрались и до города. Вместе нашли, как пробраться на один из нужных им кораблей и через какое-то время уже далеко-далеко убрались от островов…       По сердцу полоснуло чем-то острым.       Учёная вздохнула. На самом деле она не привязывалась к детям так сильно, чтобы чувствовать боль, но на фоне пустоты даже искры становятся ярче звёзд.       Одиночество было чем-то естественным для неё и в прошлой жизни. Сначала Гротэр потеряла родителей, затем несколько раз сменила опекунов. Она научилась жить самостоятельно, научилась брать ответственность за себя в первую очередь, хотя это было едва ли не самым сложным достижением в её жизни. Ведь по началу она рвалась защищать других так рьяно, так отчаянно, что в какой-то момент, получив тычок от того, кого защищала, неожиданно поняла, с чего вдруг ведет себя как рыцарь, которым никогда не была. «Спасите меня» — вот какая мысль была заложена в каждом её поступке. Поэтому она рвалась навстречу людям, протягивая на ладошках камни и лихорадочно вглядывалась в ответ, — протянут ли такие же.       Не протягивали.       Сейчас-то Мари понимала, что возможно выбирала не тех людей. Например, кто в здравом уме будет таскать нищему еду из дома опекунов, в котором только-только поселился? Кто будет защищать изгоя класса, имея протез вместо ноги? Кто будет покрывать и оправдывать вора, стараясь его понять? Или отдавать последние деньги мальчишке, чья жалостливая история была сплетена из ломких, надтреснувших фактов, поверить которым мог только дурак? Мари никогда не разбиралась в людях. Себя тем более не понимала. И, можно сказать, ей повезло наткнуться на ответ, кому в действительности нужна была помощь.       Спасать себя оказалось гораздо сложнее, особенно когда настигло понимание, что от одиночества не поможет сбежать ничто. Поэтому она подружилась с ним. Научилась использовать его как инструмент. Справлялась с помощью него в те моменты, когда другие сдавались или оправдывались нехваткой времени. И даже наслаждаться им.       А потом пришли люди, которые чуть разукрасили жизнь. Не спасли, но подарили немного специй.       Марианн поморщилась, думая о том, что забыла какого это — наслаждаешься тишиной. Что впустила очень глубоко внутрь себя шумный океан и замок, наполненный тенями и движением. Прогнулась под обязанности, вживила в душу маленькие ниточки привязанности и как итог — ей хотелось либо разреветься, либо вернуться и попытаться провернуть жизнь по-другому.       Схватив кинжал, Мари стала распутывать веревки и ткань. Если уж нить не обрубить, то можно сделать то, чем она занималась всегда. Потерпеть. Год. Может два. Дойти до деревни, о которой говорила Ольга, добраться до столицы. Закрепиться и узнать, что и как. Поискать корабль. Придумать более достоверный план и уже затем, если внутри всё ещё будет звенеть эта струна, тянущая её назад, вернуться и забрать мелюзгу из замка.       Она достала из рюкзака свёрток с припасами. Надрезала кусочек мяса, взяла сухарик и запила бутерброд наколдованной водой из фляги.       К моменту, когда учёная была готова продолжить путь, внутренний занавес опустился на разыгравшийся театр. Стало чуть легче. И всё же, прежде чем продолжить путь, она оглянулась в сторону океана, которого уже было ни видно, ни слышно.              

***

Глория.

      Глории не стоило срываться на родителей. Она просто устала или раздражение накопилось, но в последнее время становилось всё труднее сдерживаться. Возможно, причиной тому была лёгкая настороженность и напряжённость взрослых, когда дело касалось Гло. Или в их ласковом отношении к тихой и спокойной Пуаль. Всё-таки контраст выходил разительный.       В чём бы ни была причина, механик как никто другой понимала — дело не в эльфах-родителях, а в ней самой. Но, как и когда-то в прошлом, она срывалась на крик раньше, чем понимала это. И, чтобы не видеть страха взрослых, не мутить собственные воспоминания, в которых Глории доставалась за вспыльчивый характер, она схватила пальто, сунула ноги в ботинки и быстро выскочила на улицу, в морозный, прорезаемый крупными снежинками, воздух.       Снег… С ним у Глории было больше хороших ассоциаций, чем с семьей.       Воспоминания были лёгкими, пушистыми и тёплыми, словно пар от кружки.       Один скол на самой маленькой шестерёнке может не повлиять на работу механизма, а может полностью вывести его из строя. Её собственные сколы не причиняли дискомфорта, но иногда саднили, щипали и требовали отвлечься, заняться чем-нибудь увлекательным и до ужаса интересным. Глория не хотела рассматривать трещинки в упор, что в прошлой жизни, что в этой. Раньше она закапывалась в механику, разламывая устаревшие, скучные модели самых разных вещей, и собирала из них нечто новое. Создавала всё подряд: от маленьких часов, до живых металлических фей, параллельно выполняя задания для ассоциации и тратя оставшееся время лишь на сон. Плотное расписание. Любимое дело. Реки какао с пенкой.       А вот в этом мире в радиусе большем, чем пропащие равнины, не было ничего любопытного. Зато времени оказалось непозволительно много. У эльфом, зверь их задери, Магов чтоб-их Растений, даже про какао ничего не слышали.       Её окружали сплошные ограничения.       Эльфы владели лишь некоторыми направлениями магии. И все они вплотную были связаны с жизнью. Большинство управляли растениями или исцеляли. Некоторым доставалось древесное мастерство, более сложное, грубое, но всё ещё живое. Уникумами становились маги земли и света. Но никогда среди ушастых-чтоб-их-кроликов не рождалось воздушников, огненных магов, водных и прочих-прочих дроблений стихий. И как становиться механиком с такими задатками?       По началу Глорию это не особо-то напрягло. Ну подумаешь — магия не подходит. В прошлой жизни у неё дара вообще не было. Но как бы не так.       Выбирать профессию или дело всей жизни, не имея в рукаве даже слабого магического потенциала нужного направления, считалось бессмысленной тратой времени. Потому что результатов добиться в разы сложнее. Потому что как не изворачивайся и какое мастерство не нарабатывай, — человек без дара всегда будет проигрывать магически одарённому сопернику. Да и редко случалось так, что существо одарённое не чувствовало сродства со своим даром и мечтало заниматься чем-то другим.       Именно поэтому во всей деревне эльфом и на сотни тысяч таир вокруг не найти было ни одного кузница, механика, артефактора — подобные вещи закупались у сект и кланов в обмен на доступ к разным частям сумеречного леса. То есть те интересные вещи, которые были бы чуть сложнее лифта в оранжереи старейшины, либо прятали старшие и в руки детям не давали, либо не попадали в лес вообще.       Как вам такое, а? Мало того, что её на выбранной стезе, — весьма интересной стезе! — будут считать мастером второго сорта, так ещё и учиться совершенно, абсолютно не с чего!       Поэтому в её руках ещё не побывало ни одной вещи сложнее пресловутых часов, висящих у них над кухонной стойкой. Да и те были больше для красоты и требовали модернизации, но как ей это сделать, если даже инструментов оказалось не достать?! И какая речь может идти о шестерёнках, пружинках, гайках, каркасах, брусках и прочей важной металлической мелочи…       Глория поплотнее запахнула куртку и натянула капюшон на покрасневшие уши. Снег запутался в её растрёпанной челке. В мягких отсветах из чужих деревянных домов, находящихся на разной высоте, он казался гораздо более магическим, чем сверкавшие между снежинками тонкие серебряные ниточки. Эти маленькие полоски на её попытку дотронуться до них никак не реагировали.       Лёд. Не её врождённая стихия.       Зато стихия того, кто разрушил их прошлую жизнь. Профессор Марианн ненавидела холод. Рован относился к нему равнодушно. Пуаль недолюбливала зиму и всё что с ней связано.       И всё же Глории нравился снег.       Она обернулась, разглядывая цепочку своих следов, змеящихся кривыми линиями — Гло не поднимала ноги, а шаркала ими, — и в душе лёгкими хрустальными гранями затрепетало прошлое.       В их мире снег был редкостью. Превратившаяся в бесконечную пустыню планета питался искусственными магическими дождями и, как отголосок забытых сказок, слишком редко видела это природное явление. И всё-таки Гло помнила снег. Такой же крупный, — она высунула язык и с трудом поймала кристаллик языком, — и сладкий. Видела ли она его два раза? Или три, один из которых касался болезненного воспоминания собственной смерти? В голове всплывал лишь один снежный день.       Она жила в убежище изгнанников почти год. Её комнатой практически стал забитый разными деталями гараж, в который не проникал свет, а связью с миром были Рован и тихий старичок в очках, имени которого она не помнила.       Снег…       Он как яркий осколок стекла блеснул в куче хлама, в которую превратилась её жизнь. Заставил зажмуриться. Сместиться. Открыть глаза и понять — краски и цвета никуда не делись, просто тень её мыслей скрыла их. Она не помнила, почему вышла из своего убежища. Всё пространство её памяти занял слепящий, бесконечно-белый ковёр. Гло тогда долго пялилась на ровную снежную поверхность, на которую ещё никто не наступал. А затем шагнула вперёд и примяла мягкую перину. Она была первой, кто стал бегать по снегу в лёгкой обуви не предназначенной для этого. Кто стал щупать и сжимать снег до покрасневших кистей и пальцев, до болезненного покалывания. И зашла она последней, — лишь после того, как нос заложило, а в ухе стало стрелять.       Бледное лицо с тёмными пятнами умирающих веснушек покрылось яркими следами мороза. Глория отогревалась какао и клетчатым пледом, сидя на недоделанном и позабытом ей флайвере малой модели и болтала с Рованом. И смеялась… Смеялась едва ли не впервые за тот год.       «Малявка?» — Рован использовал связь ещё до того, как Глория выбралась на его полянку. Девочка не ответила. Она подошла к зданию, скрученному из крупных веток деревьев для её друга. Окон у этого импровизированного хаоса не было, зато имелись большие ворота и маленькая калитка в них. Эльфийка тихо отварила её, глядя как вспыхиваю снежинки от света из домика и как волной сдвигается навалившийся сугроб.       В последний раз оглянувшись, Глория вошла.       «Ты чего на ночь глядя завалилась? Твоих родных инфаркт хватит», — чешуйчатая голова встретила её прямо у входа, а затем чуть подвинулась, пропуская внутрь. Домик Рована был огромным, но из мебели ему достались лишь глиняная печь, в которую он мог дуть сам при желании или которую топили заглядывающие к нему эльфы. И каменная скамеечка возле печи. В остальном — голые жгуты стволов вместо стен и потолка, несколько стеклянных банок, вживлённых в дерево, забитых-свет камнями, и кучи прелой, влажной листвы на полу. Вот он, — предел мечтаний для человека, переродившегося драконом.       Гло сняла пальто и стряхнула с него снег.       «Родных хватит инфаркт если я и дальше буду рядом с ними крутиться.»       «Поссорились?»       «Нет, Рован… Я просто устала, — Глория зажмурилась. — Иногда я очень жалею, что согласилась переродиться. Кажется, что семья: родители, дяди и тёти, деды и бабки, — не для меня.»       Дракон замолчал, практически не шевелясь и из его ноздрей повалил дымок. Если бы дым в воздухе извернулся и нарисовал вопросительный знак, эльфийку бы это не удивило. Она подошла к печке, вытащила из-под скамейки парочку полешек и, сунув их в печь, уселась на скамью.       Рован помялся, развернулся и, устроившись поудобнее, прицельно дунул в печь, выпустив столб дыма, нашпигованный кучкой искр.       Её друг активно учился пускать огонь, но получалось у него в одном из десяти случаев.       «Не подумай, что мне не нравится эта жизнь или что-то такое. Я счастлива, что у меня есть Пуаль. И что с тобой мы встретились. Но мне банально не хватает отвёртки, паяльника и огромного подвала с железками. И спокойствия. Ты же знаешь… агрессия накапливается… проще, когда меня ничего не провоцирует — тогда хоть могу себя контролировать.»       «Ооо. Понимаю. Мне позарез не хватает нормальных рук и ног, — дракон выразительно привстал на задние лапы, показывая мощные когти на вытянутых, но толстых пальцах. — Но я не унываю. Мы тут долгожителями стали. В будущем я обязательно получу назад нормальное тело. А ты выучишь целительство, чтобы оставаться молодой вечно, и будешь эту вечность ковыряться во всех железках, до которых доберутся твои руки. Думаю, уже через два века на этот мир обрушится технологическая революция, в которой будешь виновата ты. Параллельно где-то на другом конце света Профессор выучит тонну магии, а затем возьмется истреблять всех мало-мальски похожих на Зверя тварей. Через три века, где-то на середине ваших грандиозных свершений, вы встретитесь с Гротэр, и либо разрушите мир до основания, либо полностью его измените.»       Глория рассмеялась и плюхнулась спиной на твёрдую скамейку, прижимаясь к тёплому боку глиняной печи, в которой только-только зародился огонь.       «Думаешь я слишком тороплюсь с этой темой сумеречного леса? Учитывая те сотни лет, о которых ты говоришь. Мне и Пуаль ведь только-только шесть исполнилось. Да и тебе тоже.»       «А почему ты спешишь?» — вопросом на вопрос ответил Рован и приземлил свою голову прямо на пол возле неё. Их глаза оказались на одном уровне.       «Пуаль хочет себе фамильяра. Мне нужно проветрится, сбросить накопившееся. Да и я начала уставать от всей этой темы «выучи много всего неинтересного сразу». А тебе нужны ядра тварей и зверей, чтобы поскорее получить назад руки и ноги.»       «А тебе нужны люди или гворты. Желательно талантливые и такие же вездесущие, как ты.»       «Да.»       «Тогда почему ты всё ещё не поговорила с Рахитой?»       Почему? У неё не было ответа на этот вопрос. Старейшина эльфов восхищала и вызывала страх одновременно. Её глаза редко когда выражали что-то помимо прожитых тысячелетий и именно благодаря ей Гло верила в рассказы о масштабах местных жизней. Но верить и понимать — разные вещи.       Глория никак не могла осознать до конца, что теперь её срок — не один век, половина из которого будет проходить в борьбе за здоровье, а долгие тысячи лет. Тысячи. Не дней. Лет.       Как и сложно было оценить размеры таиров, даже за одним из которых скрывался десяток тысяч километров. Их старый мир был всего из трёх таких таиров в меридиане, а тут их брали десятками, сотнями, тысячами… Видимо, если у этого мира был создатель, он либо был великаном, либо любил мыслить масштабно. О-очень масштабно. До тошноты. До головокружения. До бредового состояния.       Одно не вызывало вопросов — в их деревне эльфов, центральной из всех поселений, проживало едва ли больше десятка тысяч ушастых. Но когда Рахита рассказывала о империях, людях и их городах, опять звучали такие цифры, что становилось страшно.       Дело было не только в огромных линиях измерения всех пространств этой вселенной, не в масштабах силы одной конкретной старейшины, но и в той тусклой пустоте, что в глазах и голосе Рахиты была полноправным хозяином. Гло видела в ней отголоски жизни, но они гасли и тонули, уносимые потоком.       Рахиту не хотелось оставлять сильнее, чем собственных родителей, потому что Гло интуитивно понимала, — эти маленькие искорки проявляются в древнейшей из-за неё. Временами механик даже допускала мысль, что старейшина знает о том, что Глория — душа из другого мира.       Рахита. Живая. Сильнейший маг белых, исцеляющих частей реки мира. Она была хуже, чем мёртвой.       И поэтому от неё хотелось уйти.       Глория всё ещё стояла на перепутье и именно это смятение она показала по линии связи Ровану.       Друг вздохнул.       «Тогда подожди, пока одно из желаний не станет сильнее. И… поговори всё-таки с наставницей о магии и твоём кровном ограничении в ней. Кому, как ни ей знать что-то, что могло бы тебе помочь.»       

***

Клер.

      Периодически в отдалении извивались столбики дыма — они были индикатором для обитаемой местности. Такие маячки Марианн обходила по широкой дуге. Бесконечные поля, полупустые, практически без растений, на которых она пару раз видела стада дикой ящероподобной скотины без пастухов, сменились подлесками спустя две декады пути. Запасы еды подходили к концу, а то, что в её маленьком потайном мешочке на поясе медленно гасли слёзы, вызывало панику и желание бросить всё, сдаться в плен, лишь бы не разбираться со всем этим самой.       Но она вдыхала. Приглушала страхи и топтала тревогу лишними склянками пути по темноте.       С появлением деревьев появились и звуки, отличные от тонкого завывания ветра. Мари испугалась, услышав первое шуршание под гнилыми, пахнущими яркой осенью, листьями. Запасы пропитания на тот момент ещё имелись, но какое-никакое решение будущих проблем обрадовало. В лесу проще было бы собрать дрова, а уж попытаться поймать пару мышек, тем более с магией в кармане, не казалось трудной миссией.       А затем она впервые наткнулась на мандаринники — зелёные пятна среди облезлых тёмных стволов. Тонкие, высокие пальмы, в листьях которых яркими шариками висели оранжевые фрукты, Мари бы не спутала ни с чем. Она запустила несколько комочков воды в один из фруктов. Шар зашатался, раскачиваясь, а затем упал прямо к ней в руки.       Огромный, не поместившийся в ладошках, наполненный редкой мякотью и кучей кисло-сладкого сока, он стал первой радостью за время пути. Теперь её траектория была похожа на виляние подбитой собаки — Мари шагала от одного дерева мандаринника к другому, периодически сбивая фрукты и наедаясь ими до отвала, до тех пор, пока её не начало подташнивать. Гротэр даже спать стала только под мандаринниками, хотя раньше могла лечь и в открытом поле, если не находила подходящий подлесок к моменту, когда слипались глаза.       И в этот раз Мари тоже подумывала о привале, когда ей на голову свалился один из мячей, неожиданно обзаведшийся острыми коготками, которые жёстко впились в собранные в косу волосы.       

***

Бог второго шанса.

      Аура девочки была похожа на расползшуюся по швам тряпку, кое-где вообще осталась только пара ниточек, одна из которых — его собственное заклинание. То, что кто-то мог жить при таком состоянии резерва, было сродни чуду. И эта настырная ведьма умудрялась ещё так активно бежать ему навстречу! Едва ли не с той же скоростью, с которой перемещался он сам. За последние декады связь с перерождённой фейри вытянула из него энергии больше, чем все его магические сделки вместе взятые.       Когда она только сдвинулась с той точки, где прожила шесть циклов, он сначала не поверил, а затем испугался. Но фейри двигалась строго ему навстречу, и бог расслабился. А когда увидел её белую макушку и тощую фигурку, которая тащила на себе рюкзак едва ли не с себя ростом, он даже прослезился. Живая. Встретились.       А затем он увидел маленькие водные источники на её поясе. И мерзкий чёрно-алый духовный клинок рядом, явно не для неё выкованный. По тёмным оттенкам в рунах чувствовалось, что лезвие впитало смерть прошлого хозяина. И сейчас клинок жадно присосался к жёлтой, оставленной им для поддержания памяти девчонки, нити, медленно допивая остатки детской ауры, будто обожравшийся древун.       Вот же…       Он чуть не позеленел от возмущения, когда понял, куда делось столько его магии, и с диким криком слетел на дурную белобрысую макушку. Честно, только ради того, чтобы поискать мозги в этом пустом черепе.       Учёная, дрызг.       Бестолочь.       

***

Клер.

      Пиратов, как и людей, Мари ни разу не встретила. Погоня тоже отсутствовала. Звери, которые встречались, были мелкими и сбегали, только завидев её. Поэтому то, что свалилось на макушку и стало с верещанием драть волосы, оказалось полнейшей неожиданностью.       Гротэр завалилась назад, упав на рюкзак, и вцепилась в существо руками, пытаясь его отодрать. Сумка сковывала движения, кинжал на поясе плотно связан, а доставать из мешочка камни и колдовать тем более не было времени, — уж очень больно ей впивались в кожу головы. Потому она действовала по-простому, — попыталась отцепить чужие лапки от волос.       Сражаться за скальп, лёжа на спине, оказалось очень неудобно. Несколько раз маленькие коготки прошлись по рукам, оставляя яркие полосы царапин, которые тут же начали гореть и щипать. Мари это взбесило настолько, что закричав, она дёрнула-таки зверя, не жалея волос, и у неё наконец-то вышло. Отшвырнув зверька как можно дальше, она вытянула руки из лямок сумки и встала. Выдернув кинжал из-за пояса, кое-как сняла с него импровизированные ножны. Перехватив нож, как учил Ларс, она замерла в одной из стоек.       — Вали отсюда, пока кишки не выпустила и не поджарила! — рявкнула Мари, чувствуя, как растрепавшиеся волосы неудобно спадают на лицо. Зверёк замер, поднявшись на задние лапки и прижав короткие передние к груди. Он казался мандаринкой, свалившейся на землю — настолько ярко-морковного окраса был. Широкие и длинные уши частично лежали на земле вот в такой его стойке. Маленькая мордочка кривилась и легко скалилась. Вокруг носа чернела обрамляющая полоска, а из лба пробивались две антенки-усика. Зверёк щурил янтарные глазки, похожие на бусины.       «Эльник. Безобидное животное, питающееся грибами, семенами, орехами и иногда использующее уши для полётов. Ага, безобидное, как же», — вспомнилась цитата из книги. Мари раздражённо сузила глаза. Ей теперь вообще всей изученной информации не доверять? Срочно нужен нормальный источник рассказов, а то нажрёшься вот так мандаринок и умрёшь от отравления. Или от вытащенного из черепа мозга вот таким вот безобидным поедателем зёрнышек. Расколупает голову, как грецкий орех, и пиши-пропало.       Зверёк рассматривал её точно так же, как и она его. Затем тряхнул ушами и громко фыркнул, перестав скалится. Взгляд стал спокойным, почти добрым. И Мари показалось, что она немного сошла с ума.       — Чего ржёшь?! Я действительно пущу тебя на экспериментальный материал, если не оставишь меня в покое! — и для пущего вида Марианн погрозила ему рукой, в которой был зажат кинжал. Эльник снова тряхнул ушами, а затем весь затрясся и упал на землю. Учёная испугалась, посмотрев на свои царапины и покрылась мурашками. Бешеный? Неужели здесь есть болезнь, похожая на ту, что разносилась животными в её прошлом мире?       Где, зверь, найти стационар? И можно ли сделать что-то с ранками самостоятельно, чтобы увеличить шансы на выживание?       Её отвлекла череда сдавленный фырканий, и она в шоке уставилась на рыжего надоеду.       Нет, она точно сошла с ума.       — Ты надо мной сейчас смеёшься? Серьёзно?! — Мари осмотрелась, в поисках того, что можно было бы швырнуть в зверька, чтобы спугнуть его, а затем решила не заморачиваться и достала накопитель из сумки на поясе. Эльник замер, наблюдая за её движениями, а она усмехнулась зло и весело. — Предупреждение! Водный отпугиватель через: три, два, один…       Мари быстро представила шар над головой у зверька и отпустила контроль. Поток жидкости ухнул на приподнявшего антенки эльника и раздался бульк с громким возмущённым писком.       — Ты первый начал! — рявкнула девочка, когда увидела, как тот стряхнул влагу с тела и закинул тяжёлые уши за спину, а его странные усики прилипли к щекам. Зверек весь напрягся, яростно сверкая глазами и готовясь к прыжку.       Они замерли друг напротив друга. Настороженные, потрёпанные, злые. Мари представила, как это выглядит со стороны: травоядный зверёк с очень милой внешностью, вымокший и слипшийся, и растрёпанная девочка, пыльная, похожая на грабителя. Так и тянет сочинить балладу о злобном голодном ребёнке, нападающем на всех ради мяса. Губы сами расползлись в улыбке и она, не сдержавшись, рассмеялась. Как же глупо думать, что кто-то дикий, из леса, вдруг начнёт понимать её. И как же по-детски угрожать кому-то, кто даже теоретически на человеческом говорить не в состоянии.       Зверёк ещё больше набычился, а учёная замахала руками.       — Не надо, не нападай, я тебе сухарь дам, — она сказала это больше от того, что за пару декад пути устала идти в тишине. Думала, что её движения отгонят рыжего прочь, но он не ушёл.       И не напал. Всё так же оставался на месте, замерев и прижав к себе мокрые уши.       Пока Мари прятала кинжал и доставала из сумки сухарь, он спокойно, пусть и обиженно, сидел там, куда она его отшвырнула.       «Похоже, у него где-то рядом гнездо, поэтому он так набросился», — Мари протянула кусочек хлеба на вытянутой ладони, боясь подходить близко, а эльник возмущённо приподнял тяжёлые уши и вновь опустил их.       — Ладно. Но только чур за волосы не таскать! — она осторожно подошла ближе и сунула сухарь в маленькие лапки с острыми коготками.       — Ты ведь меня понимаешь? — сев чуть в стороне, Гротэр наблюдала за тем, как он яростно хрустит зачерствевшим хлебом. Предположение было диким, но чем магия не шутит. Эльник покосился на неё янтарным глазом и отвернулся. — Ага… Прости, если чем-то тебя разозлила. И прости за то, что облила водой. Если позволишь, — я могу чуть просушить твои уши тканью, а потом сразу же уйду.       Зверёк снова фыркнул, повернулся к ней спиной и широко распахнул уши, позволив им полностью распластаться по спине и земле. Действительно ведь понимает… Мари хихикнула и подскочив к рюкзаку, вытащила сменную тунику, которой тут же попыталась просушить широкие уши. Она больше щупала слипшуюся шёрстку и горячую кожу, чем вытирала воду, но эльник не дёргался и Мари едва удержалась от желания схватить зверька на руки.       Нет, ну а что? Мягкое, пушистое, живое и тёплое. И понимающее, между прочим!       Вытерев, как смогла, Мари накинула тунику на рюкзак, чтобы не класть сырую вещь внутрь. Сам рюкзак вернула на плечи. А затем замялась.       Да, зверек реагировал на её слова. Да, у него живая мимика. Но он первым напал, видимо. защищая что-то важное. Вряд ли он захочет пойти с ней, оставив гнездо.       — Ну… Я ухожу. Прости ещё раз.       Она обошла эльника по кругу и зашагала дальше.       Никогда в жизни Мари не заводила домашних животных. И тем более не думала приручать кого-то дикого. А сейчас почему-то очень захотела это сделать.       

***

      Во время пути учёная спала урывками и ложилась только тогда, когда желание упасть становилось сильнее настороженности. Иногда делала это днём, если тело уставало. Иногда засыпала в самые тёмные ночные минуты, чутко реагируя на каждый шорох. Но пока шла по полям, темнота, освещённая лунами, не особо её смущала. Гротэр предпочитала идти, пока идётся. Но вскоре поля сменились подлесками, а затем и вовсе пропали. И чем гуще восставали деревья вокруг, тем сложнее было передвигаться ночью, поскольку света не хватало.       Вскоре Мари почувствовала, что градус опасности накалился. Листья плотнее сомкнулись над головой. Путь был устлан кустами, неровностями, сухой травой в её рост и корнями. Под ногами то и дело проскакивали мелкие, едва больше её мизинца, лысые мыши. Мари вспомнила их название — норки. Они жили в густых лесах и прорывали себе кучу нор под землёй. Пару раз Гротэр наступила на такие жилища, обвалив хрупкий потолок и явно раздавив местного обитателя… По телу прошёлся озноб, а сапоги захотелось вытереть о траву.       С появлением растений и признаков жизни стало понятно, что хищников тут немало. Взрытые куски земли, отметины от когтей на деревьях, белые кости, рассыпающиеся от растворения. Косвенных следов ей хватало с головой. И пока хищники не нападали из кустов, можно было идти без паники и излишней тревоги.       Только вот следы бывают разными.       Сначала Мари обнаружила огромные вмятины на земле, проступающие с очевидной последовательностью, которые она приняла за небольшие овраги, но уж больно плотно в них были спрессованы травы и кусты. Да и на норы в таких углублениях она не наткнулась. Затем Марианн встретила пару разломанных пополам деревьев, толщиной в три её обхвата. Плохой из неё следопыт — о местной природе знаний было гораздо меньше, чем нужно. Но после такой картины Мари смогла сложить два и два.       Древун — самый большой из местных смертоносных обитателей, который возникал только вблизи болот. Он был не совсем живым. По сути — это огромное мутировавшее дерево с длинными сучьями, чутко реагирующее на звуки или движения. Он ловил жертв ветвями и ими же впитывал чужую кровь и ману. Подробностей о том, как такие возникали, у Марианн не было, но что она понимала чётко, — против такой деревяшки шансов нет. Если от ворлока можно было попытаться залезть на дерево и влить ему в глотку кучу воды, то от древуна водой не отбиться, на высоте не спрятаться. Можно было бы его поджечь, но не теми искрами, которыми она располагала.       Расклад был не самым оптимистичным. Идти быстро и шуметь нельзя, — Мари не знала насколько далеко ушёл мутант и какие у него планы. Жадный до крови и магии, он мог быть где угодно. Ночью идти не выйдет, да и костёр разводить нельзя — слишком уж приметно.       Учёная долго думала продолжать ли перебираться из оврага в овраг или свернуть и пойти под углом, чтобы уменьшить шансы впериться в спину мутанту. С одной стороны, — раз трава ещё не выпрямилась, значит древун прошёл тут не так давно. Есть шансы его нагнать и сдохнуть. Но с другой, — вряд ли она встретит по этому маршруту хищников в ближайшее время, потому что от всех, кто был крупнее норки, наверняка ничего не осталось.       Древун был не единственной опасностью в лесу вблизи болот.       В итоге Мари решила продвигаться по оврагам. Медленно, как можно тише. Внимательно вглядываясь и прислушиваясь к окружающей обстановке. К вечеру древуна она не нагнала. Когда начало темнеть, учёная остановилась и чуть ушла в сторону, заприметив дерево мандаринника.       А ночью она проснулась от тяжести на голове и жутко испугалась, когда почувствовала лёгкое царапанье когтей и жар чужой плоти. Она вскочила, схватилась за слезу глубин, то ли в надежде утопить раскрывшуюся над ней глотку, то ли пытаясь осветить пространство, и увидела сонный, осуждающий взгляд янтарных глаз.       Эльник. Тот самый, с антеннами, пушистыми ушами и черной полоской, обрамляющей нос. Понял ли он её желание обзавестись спутником? Или у него были свои мотивы? Может понравился сухарик или он решил свить гнездо в её волосах?       К сожалению зверёк явно не умел говорить, хотя один вопрос Мари ему всё-таки задала:       — Зачем ты пошёл за мной?       Марианн подумала, что в свете слезы ей померещилось, но пару раз моргнув, до сонного мозга всё-таки дошло. Этот… Этот рыжий, что б его зверь заколдовал, закатил свои янтарные глаза-бусинки! Ещё и нос чуть сморщил.       — Ты вообще понимаешь, что для подобной мимики твоя мордочка не предназначена?       Эльник фыркнул, а затем чуть сдвинулся, повернувшись к ней пушистой спиной и укрылся собственными ушами.       — Вот же… И где тебя только такого сделали… — шепнула девочка, укладываясь назад и тут же получила широким ухом по лицу. — Эй!       Если бы зверёк умел говорить, то он явно бы её проигнорировал.       Лёгкое эхо её голоса скользнуло по плотным теням леса. Мари притихла, вслушиваясь, но ничего, кроме шороха и возни норок где-то в десятке метров от себя, не услышала. Звёзд в этом мире не было, а одна из лун кое-как освещала листья чуть левее неё. Темно. Вдали от океана с его ослепительными приливами и от замка с кучами факелов, ночь казалась гораздо плотнее и тяжелее. И впервые за декады одиночества её не пугал этот мрак.       — А это твоё движение ухом к чему было? «Заткнись и спи» или «где сделали, таких уже не…» Ай! Видимо, первое, — Мари сдавленно хмыкнула и плотнее закуталась в свою куртку. От тела вредного зверька шло приятное тепло.       

***

      Ранним утром, когда всё вокруг только-только начало избавляться от покрывала теней, на её щёку приземлилась чужая маленькая лапка. Мари отреагировала не сразу и смогла разлепить глаза, только когда в кожу впились коготки.       — Чего тебе? — практически не разжимая губ пробурчала Мари и тут же сладко зевнула. Эльник продолжил настойчиво тыкать ей в щёку и успокоился только после того, как Мари приподнялась. Зверёк отодвинулся, изогнул уши и резко замахал ими, поднимаясь в воздух. Он быстро подлетел вверх, к веткам мандаринника и смутной тенью скользнул между листов.       — Это ты меня так предупредил о том, что уходишь? — вглядываясь в сумерки, спросила Мари. В ответ раздался писк и вниз слетела пара круглых фруктов, с силой врезавшись в землю. Один из них чуть треснул. Учёная окончательно села, подобрала оранжевые кругляши и выжидающе замерла. Но эльник не спустился и больше не издал ни звука.       Мари не стала вновь укладываться. Она спокойно перекусила фруктами, пересобрала косу, — волосы стали совсем жёсткими из-за долгого отсутствия мытья, — и умылась. Если тело ещё как-то терпимо было ополаскивать прохладной водой из слёз, то сырая голова в такую погоду для неё добром не закончится. Ночью температура опускалась до шести-пяти градусов, а днём держалась лишь едва теплее.       Она поднялась, собираясь продолжить путь.       Света было достаточно, чтобы не запинаться о корни и видеть ближайшие деревья вокруг.       Девочка вернулась к следам древуна и продолжила идти по ним, беспокоясь, что всё-таки наткнётся на него в скором времени. Но уже к обеду следы резко свернули вправо и Мари расслабилась, перестав вглядываться вдаль.       Она села на землю, достала сухарь и отрезала кусочек мяса. Перекусив, привычно стала наполнять флягу водой, представляя, как в горлышко тоненькой струйкой проникает жидкость и та, появляясь прямо из воздуха, слегка засеребрилась под дневным светом. Мари почти закончила, когда над головой зашуршали листья и рядом с её сумкой с грохотом упал эльник, возмущённо встопорщив усики и наблюдая за ней круглыми глазами. Он мявкнул, тряхнул головой, а затем подошёл ближе и с интересом уставился на бумажку, к которой Мари прижимала слезу.       — Что? Я же тебя точно таким же способом водой окатила, — девочка чуть отвлеклась, и фантазия оборвалась. Последние капли воды промазали мимо горлышка. Мари вновь сосредоточилась, наполняя флягу до краёв, и не заметила, как зверёк подошёл ещё ближе, чуть ли не носом уткнувшись в её руку со слезой.       Мари отодвинула накопитель и собралась подобрать бумажку, но лапа эльника, прижавшая листок в углу, помешала ей.       — Эй. Тебе так интересно что ли?       Он махнул ушами и ещё ниже склонился над руной. Мари хмыкнула:       — Ну… если тебя это заинтриговало, могу рассказать, где я нашла этот символ.       Эльник отвлёкся, медленно приподнялся на задних лапах, отпуская листочек и чуть развернул уши в её сторону.       — Я нашла его в слезе глубин, когда поднесла к окну…       Марианн не планировала рассказывать в подробностях, лишь в общих чертах. Но как-то так вышло, — то ли из-за заинтересованного взгляда эльника, то ли из-за долгого пути в одиночестве, — что краткий рассказ разбавился пояснениями, а затем перескочил на трудности и долгие поиски. И в итоге Мари выложила чуть ли не всё, что успела узнать о магии сама.       Проговорила она до самого вечера и ночевать решила там же.       А эльник вновь устроился спать возле её головы.       

***

      Зверёк всё же увязался за ней. По началу днём он шёл где-то вдалеке так, чтобы Мари его не замечала, но к вечеру при остановке на ночлег он всегда оказывался рядом. Позже эльник будто перестал её опасаться, — стал идти рядом и девочка видела мелькающую то сбоку, то наверху в ветвях, рыжую шкурку. А однажды он вообще смачно упал прямо на её рюкзак. Подержался за него когтями, потом расслабился, покрутился и… Устроившись поудобнее, уснул.       Иногда шёл рядом, иногда ехал на сумке, иногда его не было видно вовсе, но каждую ночь Мари просыпалась от того, что её голову согревала махровая подушка. Она не боялась рыжика не смотря на их бурное первое знакомство и такая компания чуть скрасила тяжёлую дорогу с бесконечной ходьбой. Единственное — живая реакция и то, что зверь понимал каждое её слово, наводило на соответствующие размышления, но постепенно Мари перестала придавать этому значение.       Эльник любил приносить ей орехи или ягоды. По чуть-чуть, но при однообразном рационе такие подарки радовали сильнее его довольных и хитрых рожиц. А ещё… Кажется, малыш старался её оберегать. Как-то, ближе к вечеру, он слетел с дерева прямо перед ней и настороженно замер, вглядываясь вперед, а затем, серьёзно взглянув на неё, свернул влево. Мари, подумав, тоже присмотрелась, но ничего не заметила. И всё же пошла вслед за эльником. А он всю дорогу прыгал по земле впереди, вслушиваясь и вглядываясь, а также наблюдая, чтобы девочка не отставала. Шли они до тех пор, пока окончательно не стемнело. Только после этого зверёк остановился.       А ночью, когда она проснулась от странных звуков, — смесь возни, писков и хлюпов, — эльник предупреждающе сжал её волосы, больно потянув их на себя.       Она не закричала и не шевельнулась и, видимо, только это спасало им обоим жизнь. Утром, встав с тёмно-сиреневыми проблесками неба, Мари первым делом осмотрела место, — всего несколько десятком метров от них, — где и происходило нечто, что вызвало у её спутника столько опасений. Она нашла кучу поваленных деревьев, взрытую землю и пятна крови. Был ли это древун, — хотя его следов Мари не наблюдала, — или кто ещё из местной фауны, она не знала и узнавать, если честно, не особо горела желанием.       Временами, возможно, чтобы развлечь эльника, а может, чтобы успокоить мысли в голове, она рассказала зверьку о том, как жила в замке. О Дэйве, Бель, воспитанниках, ошейниках, о том, как училась уборке и что читала. И по десятку раз, снова и снова, — о магии. И шла.       Постепенно лесная местность стала пропитываться близостью болота — земля с чавканьем собиралась на сапогах, трава стала значительно ниже, показались первые лужи, покрытые илом, и в воздухе повис тяжёлый металлический запах с нотками серы и гнилой сырости. Идти становилось всё труднее, поскольку почва теряла устойчивость и податливо прогибалась под её обувью.       Перерывы приходилось делать всё чаще, а сухие участки для ночлежки встречались реже.       Однажды на привале зверёк ткнул лапками в рукоять кинжала, долго его разглядывая, а затем приподнял и опустил уши, убедившись, что Мари на него смотрит.       — Мне кажется им убили мою мать. Я нашла его в тайнике графа, — вытащив кинжал из-за пояса, она развязала ткань, и зверёк вдруг отскочил, чуть зашипев. — Ты тоже что-то чувствуешь?       Эльник приподнял уши и взмахнул ими, будто пытаясь взлететь.       — И что ты делаешь? Или ты так вопросы задаёшь?       Он вновь приподнял уши и надул щёки, от чего Мари хихикнула.       — Я не знаю, почему взяла его с собой, — она повернула лезвие так, чтобы поймать им вечерний свет. Оно легонько засеребрилось узорами, в остальном будто бы впитывая отблески сиреневого неба. Нити завёрнутых символов ярко сверкали, в какую бы сторону Мари его не повернула. — Это было единственное оружие, которое я смогла утащить из замка незамеченным. Да и… Он будто бы тёплый.       Эльник подскочил и шлёпнул её по руке. Мари чуть опустила кинжал и внимательно присмотрелась к зверьку, но прочитать по его мимике или жестам, что он пытался транслировать, не смогла.       — Временами я тебя совсем не понимаю.       Зверек набычился. Мари, вновь обернув кинжал и, спрятав его за пояс, хмыкнула. Весь вид эльника так и говорил «ты вообще ничего не понимаешь».       — Ну сейчас же поняла.

***

      Она шла уже четвёртую декаду и запасы еды в сумке полностью закончились. Всё, чем теперь она могла питаться — это огромные оранжевые фрукты, от которых в последнее время её уже подташнивало. Таскать ягоды и орехи эльник перестал. Он теперь не отходил от неё ни на шаг, постоянно во что-то вслушиваясь и периодически меняя направление. В какой-то момент, Мари даже решила начать по чуть-чуть охотиться и очень скоро ей попалась неосторожная норка, которая почему-то не испугалась влажной земли и была перепачкана так, что с неё комья грязи отваливались, как с сапогов Мари. Учёная быстро поймала её в шар магии, и вода тут же стала мутной, но стоило лысой пигалице испустить последний воздух и её сердцу замолкнуть, как она на глазах стала осыпаться и растворяться, не смущаясь того водного шара. Выглядело так, будто кто-то очень грубо удалял код из программы начиная с совершенно разных точек. Причем во что превращались исчезающие кусочки тела Мари не видела.       — Так вот оно какое, «растворение»… — тихо озвучила Гротэр и погладила сидящего на сумке эльника, который вытянул голову над её плечом. — Оно всегда так?       На её вопрос зверёк лишь вздохнул.       С планами питаться пойманной добычей пришлось распрощаться. Уж не в её силах было лезть на ворлоков или ещё кого, чьё мясо не исчезнет в течении нескольких склянок. Скорее при таких потугах её сожрут быстрее.       Вскоре эльник за её спиной стал всё больше дергаться и елозить, нервничая. В какой-то момент он и вовсе попросился к ней на руки, замерев на них, словно маленькая струна и дёргая ушами в разные стороны. Мари и сама, даже не видя реки мира, поняла, насколько тяжёлой, тихой и мрачной стала атмосфера. Был разгар дня, но ощущение стало такое, будто бы они вновь оказались возле неизвестных хищников, в ночных тенях разрывающих друг друга. И вскоре учёная прекратила идти.       — Хватит дёргаться. Лучше подскажи, где безопаснее.       И он показал. Спрыгнул на торфяную почву, привстал на задние лапки, оглядываясь по сторонам и принюхиваясь, а затем медленно двинулся вправо, старательно обходя деревья стороной. И Марианн поняла почему. Лианы, на которые она не особо то обращала внимание, но после слишком уж испуганного вида спутника, волей-неволей присмотрелась, — оказались ветками деревьев, из которых вытянули твёрдость. И они легко подрагивали, будто бы желая подняться и впиться в того, кто неосторожно их заденет. Их было не много. У каких-то деревьев больше, — и там они дергались и извивались, будто бы змеи, случайно свесившие свои хвосты, у каких-то их вообще не было.       Догадка к Мари пришла почти сразу и нервничать она стала едва ли не больше эльника. Неужели учёная случайно забрела в «ясельник» древунов? В книгах о таком не было ни слова, но интуиция подсказывала, что она права.       Вскоре лиан стало меньше и атмосфера вновь полегчала. Зашуршали листья. А затем деревья поредели, и они оказались прямо посреди проторенной, и весьма объезженной дороги. Обе колеи были чуть сыроватыми, но плотными и практически без кочек.       — Так, всезнайка, и в какой стороне теперь деревня зверолюдей? — зверёк обернулся и вдруг бросился прочь, но не успела Мари что-либо узнать, как мир схлопнулся.       

***

      Знала она, что нельзя приближаться к дорогам, что стоит держаться подальше от любых признаков жизни, ведь столько сказок было прочитано, услышано россказней, и всё равно нарвалась. Голова раскалывалась, тело занемело —Мари лежала на чем-то твёрдом и временами её подкидывало на месте. Совсем близко раздавались глухие, неразборчивые разговоры, а она даже оценить время суток не могла — связаны и руки, и ноги, и глаза повязкой накрыли, уроды. Девочка не знала, получила ли сотрясение после удара, и не могла оценить своего состояния, поскольку лёгкую тошноту считала чем-то нормальным в последние дни.       Марианн заерзала, пытаясь сбить повязку ниже и увидеть хоть что-то, но та лежала плотно.       Как обычно осуществлялись побеги из такого положения? Ох зря она в своё время игнорировала популярные серии фильмов про дерзких исследователей руин, которые в каких только передрягах не оказывались. Что можно попробовать? Перепилить веревку о какой-нибудь острый выступ? Бред. Всё, что смогла придумать учёная, было возможно только благодаря урокам Ларса, который хоть какую-то гибкость в ней развить умудрился. Она прижала ноги плотно-плотно к груди и медленно, чувствуя, как скрипят связанные запястья и суставы плеч, как натягиваются мышцы и изгибается до хруста позвоночник, вывела руки вперед тела, протянув их поверх прижатых к груди ног. Затем, нащупав руками узел на затылке, потратила некоторое время, чтобы его развязать.       И тут же едва не чертыхнулась. Повозка, в которой её везли, была не крытой. Узкие деревянные бортики точно не скрыли бы её от людей, идущих чуть впереди ящеров, тащивших телегу, если бы она вдруг села или реши они обернуться. Мари перекатилась ближе к крайнему борту, чтобы точно не попасться на глаза и оглядела замысловатый узел, в который были свернуты веревки на запястьях. Она потеребила его пальцами, насколько позволяли запястья, а затем вцепилась в узел зубами, пытаясь его развязать.       Судя по тому, что Гротэр успела заметить, похитивших её людей было трое. Именно от них исходил тот бубнёж, который, как поняла, был вовсе не на имперском или островном языке, поэтому она и не могла различить ни слова.       А ещё на дне телеги, помимо неё самой, вповалку, словно криво скиданные брёвна, лежали несколько связанных по рукам и ногам детей.       Работорговцы. Или пираты. Одно другого было не лучше. Знала она местную любовь продавать всех, кто не может двинуть тебе по башке дубинкой в ответ. Глазом моргнуть не успеешь, как вновь окажешься в замке графа, только на этот раз с клеймом раба и магической печатью. Если после такого её вообще в живых оставят. Вскоре узел поддался и она, яростно дергая руками, быстро стряхнула с них веревки. Вновь поджав ноги к груди, девочка распутала узлы и на них, а затем сунула руку к поясу. Кинжал сняли. Как и куртку, и мешочек с камнями, и сумку. Кажется, Марианн даже видела рюкзак на ящере, когда откатывалась в сторону.       Совсем без оружия. Да ещё и шея ужасно чешется. Мари попыталась ослабить зуд и, наткнувшись на метал, обмерла. Дыхание перехватило.       Ну всё, конечная. Кажется, этот мир окончательно довёл её до ручки.       Что она вообще здесь делает? От кого и зачем бежит, чего пытается добиться? Зачем всё это если от одного маленького промаха на учёную тут же готовы нацепить ошейник? Какой же бесполезный, надоедливый и глупый мир её окружал.       Девочка сама не заметила, как стала дышать медленно и глубоко, силой прогоняя возникшую нехватку воздуха.       Позволить кому-то продать её? Когда Мари только-только почувствовала, что может добиться хоть чего-то из того, о чем мечтала? Ещё чего.       Сейчас в её руках две верёвки и одна повязка. Рядом лежат ещё три лишние пары рук, и они же дополнительный риск. Повозка двигалась медленно и открыта со всех сторон, просто выпасть за борт и бежать не вариант, — ей нужны ключи от ошейника. Судя по цвету неба — до заката и возможного привала, если работорговцы его сделают ночью, у неё есть пара склянок. Какое же глупое положение… На будущее стоит создать пару скрытых кармашков и распихать по ним накопители и заточки. Хочешь жить, умей магичить, да? Или как местные говорят? Хочешь жить свободно, умей вспороть чужую глотку, покусившуюся на твою шею. Нда…       Трое крупных мужиков. И маленькая, но шустрая Мари. И ни единой мысли бежать. По крайней мере без вещей, камней и ключа от железяки, придушившей её шею.       Она глянула в узкую щель между досок, обдумывая что предпринять и разглядывая работорговцев настолько, насколько вообще позволял такой обзор.       Все трое мужчин шли пешком. В потрёпанных, тёмных одеждах: туниках и штанах. Один шёл чуть впереди и казался меньше двух других. У одного на поясе висел меч, а его лицо наполовину тонуло в пышной растительности. Ещё один, самый здоровый из всех, имел круглые пушистые наросты на голове, — уши что ли? — и держал в руке дубинку. Этой деревяшкой её по голове оприходовали? Она коснулась шишки на макушке и почувствовала деревянные, слипшиеся пряди.       Вот же… Мрази.       Два ящера, тащившие повозку, были в равной мере нагружены ещё и сумками, и потому шли медленно. На одном из них, как она и приметила, действительно был закреплён её рюкзак. Он был плотно привязан и прихвачен креплениями.       Зверь.       В сумке не было ничего такого уж ценного, не считая слёз. Лишь куча мелочей, но без этих вещей в лесу придётся совсем туго. А без кинжала и накопителей соваться к огромным лианам или ворлокам вообще самоубийство. Мари разочарованно опустилась на спину, плотно прижавшись к бортику. Обширное небо, не скрытое листвой или стенами, было сероватым и безжизненным.       «Близится декада дождей», — и, хотя Марианн ещё ни разу не видела тумана — предвестника как прилива, так и затяжной грозы, — за все декады пути девочка поняла, что зима подходит к концу. Накроют ли землю склизкие тучи и тут? Будет ли холодно и будут ли идти мелкие, моросящие дожди?       Совсем рядом раздался шорох и Мари приподнялась. И чуть не подпрыгнула, увидев янтарные глаза эльника. Он сидел возле её ног, очень близко к борту, так что сомнений, откуда он взялся, не возникло.       Рыжий чуть приподнял уши в знакомом жесте вопроса и Мари, сама того не ожидая, повернулась к детям, лежащим на полу возле неё. Эльник тоже посмотрел на них, а затем поскреб мордочку передней лапой.       «Как будто я волнуюсь о них. Ещё чего», — Марианн ткнула рукой в свой пустой пояс, а затем показала на пиратов, пытаясь обозначить, в чём действительно причина её бездействия.       «Я без оружия и вещей», — отчаянно жестикулировала она и расслабилась только тогда, когда подумала, что её поняли.       Но тут эльник резко вскочил на борт и исчез. Мари рвано выдохнула, вновь прильнув к щели и, затаив дыхание, наблюдала, как зверек, — неказистый, непропорциональный в своём телосложении, шустро подпрыгнул и вцепился в сумку, а затем, извиваясь, скрылся внутри. И его не заметили! Даже на лёгкий шорох люди, идущие чуть впереди, не обернулись. Одно время Мари сильно сомневалась в возможности эльника передвигаться с такими-то ушами, но увидев скорость, с которой тот исчез в недрах сумки, она поняла, почему совершенно не замечала его временами. Гротэр испугалась, что его копошение внутри тканевого рюкзака заметят, и что их двоих в итоге поймаю, но не прошло и пары ринок, как зверёк вынырнул назад, резко спрыгнув с сумки, и скрылся вне её обзора, а ещё через пару элек он вновь сидел рядом, зажимая одной лапой слезу глубин.       — Спасибо, — одними губами произнесла Мари и осторожно забрала у зверька накопитель. Тот был полупустой, не такой яркий, какими были слёзы в тот момент, когда она их собирала, но даже этого хватило бы на пару десятков крупных шаров.       Мари куснула себя за палец и протянула его эльнику. У неё самой сил бы не хватило прокусить его до крови, зато у спутника достаточно острые клычки. Тот, не раздумывая, цапнул её за подушечку и Мари поморщилась. Затем проступившей кровью, прямо на деревянном дне телеги начертила руну воды и помахала над ней ладошкой, чтобы кровь немного подсохла и не смазалась от прикосновения камня. И только после этого прижала к знаку накопитель, представив, как вокруг головы работорговца с бородой и опасной железкой на поясе, появляется водяной шар. Если кого и устранять первым, так это самого вооружённого. Магия проявилась даже быстрее и лучше, чем раньше, но поддерживать образ в голове было очень тяжело.       — Эй, что это? — оставшиеся работорговцы схватились за дубинки, как оказалось они были в наличии у обоих, просто третий, самый низкий, держал её в одной из сумок, которые тащила ящерица. Они с опаской наблюдали, как борода мужика медленно вспенивается внутри шара. Мари же лишь плотнее прижалась к бортику телеги, молясь богу второго шанса, что б ему неповадно было людей в рабстве перерождать. Человек, чью голову она заковала в водяной шар, выпустил столбик пузырьков и, сунув в шар руки, попытался удержать воздух, но у него ничего не вышло. Мари пришлось постараться, чтобы не дать воде хлынуть в чужое горло. И не дать шару потерять форму и плотность от чужого вмешательства. От усилий у неё поплыли пятна перед глазами и вновь разболелась макушка, на которую пришёлся удар. Но она не зря долгими склянками практиковалась на вёдрах, фляге и в других мелочах, — потому вскоре мечник рухнул, потеряв сознание и Мари тут же отпустила шар с водой. Убивать, даже при таких обстоятельствах, она никого не хотела.       Вдохнув и выдохнув, оценила двух оставшихся работорговцев и решила, что следующим будет тот, что бросился проверять жив ли мечник или нет. Им оказался человек, на чьей голове возвышались полукруглые звериные уши. Слишком уж близко он был к мечу. Если от дубинки она со своими тренировками ещё могла бы увернуться, то лишний раз иметь с металлом хоть какие-то дела не хотелось. Вновь прижав накопитель к метке, она представила новый шар вокруг головы сидящего на корточках работорговца.       — Древун! Отойди от него! — бросившийся к товарищу и выпустив дубинку из руки, самый молодой из них, — вот почему по комплекции он был меньше, — попытался отдернуть товарища в сторону, но это не помогло, так как Мари уже крепко зафиксировала образ в голове и не позволила движению сместить водяной шар. Жёстким, непривычным было помещать что-то внутрь водной магии, и она чувствовала, как от напряжения сводит виски. Было тяжелее, чем удерживать магию в воздухе над ведром определенное количество времени или наращивать шар особо огромных размеров. Будто бы разумом она пыталась передвинуть гору. Физического веса не было, но голову защемило.       Мари сжала зубы и лишь сильнее придавила накопитель к полу. Работорговец, которого она пыталась обезвредить, не добавлял лёгкости её работе. Он вертелся, извивался, тёрся головой о землю, пытаясь скинуть с себя заклинание и шар гнулся, прогибался, стремясь впитаться во влажную, плотную почву, но Марианн упорно держала его до тех пор, пока пузырьки не выплыли сквозь волнующуюся поверхность и человек не затих, замерев. Заклинание тут же ухнуло вниз, как и стукнулась головой об пол Мари.       Она никогда не жаловалась на плохое зрение в новом мире, но сейчас будто бы нацепила очки не по размеру. Ей пришлось зажмуриться, а затем, с трудом, она всё-таки смогла приподняться. Рядом с ней обеспокоенным пятном вился эльник, но ей было не до зверька. Последний работорговец настороженно вертелся на месте и Мари не сомневалась, что стоит им издать хоть один лишний звук, — пиши пропало. Сейчас она не в том состоянии, чтобы пытаться бежать, и это было удивительно. Ещё никогда магия так не выматывала. Гротэр сощурилась и на голом упорстве прижала накопитель к руне вновь. Обзор поплыл ещё сильнее, но ей не нужно было четко видеть, чтобы правильно представить водный шар. Казалось, что она подрисовывает видение в воображении, чёткое, ясное, на размытую фотографию.       Шар вышел совсем маленький и ей стоило огромных усилий погнать его за человеком, когда тот, забыв о дубинке, бросился прочь по дороге. До последнего, насколько хватило дальности, она гнала маленькие клубочки воды за мужчиной и даже когда заклинание лопнуло, следила за ним, пока тот не скрылся вдали.       Шмыгнув носом, девочка растянулась на полу. Протянув руку к лицу, Мари утёрла влагу и с удивлением заметила на пальцах красное. Так плохо она себя не чувствовала даже когда пыталась накастовать пять средних шаров за раз.       Улёгшись чуть удобнее, закрыла глаза и замерла. Ей бы встать, развязать детей и проверить кто в сознании. Распотрошить сумки работорговцев и смыться, пока те, что лежали на земле, не очнулись, или сбежавший не вернулся. Но сил не осталось.       На живот вскарабкалась существенная, но такая привычная тяжесть и Мари, подняв чистую руку, почесала оранжевую макушку.       — Дай мне пару ринок, — тихо пробормотала она, не разжимая век. Зверёк перебрался выше. Шершавый язык прошёлся у нее под носом. — Эй! Не надо, я сама умоюсь! Ну же, прекрати!       Это было щекотно и неприятно, поэтому девочка спихнула с себя зверька и села. Перед глазами всё плыло, но видела она чуть чётче, чем во время последнего заклинания. Слеза, которая так и лежала на печати, совсем погасла.       — Что там с нашими собратьями по несчастью? Они хоть живые? — Мари подползла к ближайшему ребёнку и задержала ладонь над чужим носом. Легкий ветерок подсказал, что да, этот именно экземплярчик жив. И у него на шее тоже красовался огромный, практически амбарной работы ошейник.       — Малыш, можешь поискать ключи, пожалуйста? Очень надеюсь, что они были у кого-то из тех, кого я приласкала, а не у сбежавшего труса.       Мари же встала и, убедившись, что её не шатает, аккуратно слезла с телеги, направившись к рюкзаку. Как и надеялась: кинжал и выпотрошенный мешочек с накопителями, оказались внутри. Хорошо, что эти упыри ничего себе не присвоили, а то не хотелось бы рыться во всех сумках в поисках своего имущества.       С кинжалом, к которому она попривыкла, Марианн вновь вернулась в телегу и стала обрезать веревки с детей и снимать повязки. Все трое были без сознания. Темноволосый мальчишка и две рыжие девчонки. К моменту, когда эльник принес ключи, её зрение более-менее пришло в норму. Сняв с себя ошейник, она принялась за металл на шеях у собратьев по несчастью и застыла, только сейчас заметив одну маленькую деталь. У детей были такие же пушистые наросты, как и у одного из тех работорговцев. Человеческих ушей не наблюдалось, только такие, звериные, похожие на острые треугольнички. У двух разного оттенка рыжего девочек крохотные, но очень пушистые и с маленькими кисточками, как у огнёвок, а у мальчика почти без шерсти, как у ворлока.       — У меня галлюцинации? Впервые такие вижу, — потянувшись к режущему глаз пропорциями ушку, Мари сжала на нём пальцы и встретилась с сонным, озадаченным взглядом, а затем схлопотала по рёбрам так, как никогда в жизни не получала даже от Ларса. Из лёгких вылетел весь воздух, грудь сперло, и она не могла шелохнуться от боли. Внутри горело. От слёз обзор вновь размылся.       — Рахерт энтрор!!! («Убери руки». Прим. — здесь и далее перевод с языка ликров.) — их раскидало по разным частям телеги и Мари сжалась в клубок, пытаясь унять боль. Не хотелось больше ничего, — ни шевелится, ни колдовать, лишь бы перестало так жечь лёгкие при каждом маленьком глотке воздуха. — Рена-ро? (Кто ты?)       Она сморгнула слёзы и приподнялась. К зверю спасать кого-либо. К зверю подходить вообще к кому-либо. Бесполезно просить помощи и пытаться помочь. Если даже в её прошлой жизни такое не особо было провернуть, то в этом диком мире, с их моралями и принципами, было просто опасно для жизни заниматься альтруизмом. И для рёбер. В чём она, собственно, убедилась.       Когда её ударили, Мари разжала ладонь и кинжал со стуком упал на деревянный пол. И хорошо, не хватало в довесок на собственное лезвие напороться. Гротэр медленно поднялась и двинулась к кинжалу. Хватит. И так слишком много времени потеряла, пока все эти веревки перепиливала и ошейники снимала.       — Энрри-рер, (Не подходи) — подобрав кинжал, и, прижимая одну руку к болящей груди, Мари боком подошла к борту телеги и спрыгнула вниз. Рядом тут же приземлился эльник и вопросительно приподнял уши.       — Нормально, — сухо буркнула она и двинулась в сторону рюкзака. Около ящеров царил хаос — все сумки были выпотрошены. Кое-где валялись раскиданные тряпки. — Я смотрю, ты все облазил? Спасибо.       Мари резанула веревки, которыми её рюкзак крепился к ящеру и чуть не ухнула, когда тот потянул её к земле. Магию на выгорание, — он не был таким тяжёлым всего десяток ринок назад. Заглянув внутрь, Мари с удивлением посмотрела на распушившегося от гордости зверька, чьи ушки едва заметно трепетали. Вдруг боль и обида почти полностью отступили, и она хихикнула.       — Ну спасибо. Этого теперь до самой столицы хватит. Правда, как я всё это поволоку… Или, точнее, как ты всё это туда упихал… — внутри, сверху на её вещах, валялось несколько увесистых мешочков, по очертаниям которых Мари сразу догадалась, что в двух из них монеты, причём весьма тяжёлые, а в другом, судя по острому запаху копченостей и раствора для мяса, — продовольственный запас.       Зверек, довольный, вскарабкался к ней на руки. Мари погладила шёрстку и посадила его на плечо. Вытащив мешочек с накопителями и свою куртку, она вернула кинжал и слёзы на место. Завязав горло рюкзака, Мари прикрыла его курткой и с трудом закинула к себе на плечи, — эльник на мгновение подлетел, задев её крылом, но зато дал спокойно взвалить ношу. Да уж, с таким весом привалы придётся делать чуть ли не каждые пять ринок.       Когда Мари уходила, она даже не обернулась вслед кричащему и рычащему ей что-то мальцу.       

***

      С дороги они свернули спустя пару склянок. Не горела Мари желанием вновь словить макушкой чью-либо дубинку.       На первом же привале учёная распихала по карманам, поясу и сапогам, как только могла, более яркие слёзы и бумажки с рунами.       — Спасибо ещё раз. Если бы не ты, мне было бы гораздо сложнее справиться, — тихо проговорила Мари. Эльник с одобрением наблюдал за затаривающейся, как норка, девочкой. — Знаешь, думаю стоит придумать тебе имя. Малыш, конечно, хорошее прозвище, но у друга должно быть что-то посущественнее.       Она похлопала себя по тайникам, проверяя, прощупываются ли они. За поясом небольшая выпуклость была, а вот в голенище сапога вообще ничего. Встав и попрыгав, девочка проверила будут ли натирать слезы. Тест на дискомфорт прошли все тайнички. Повертевшись и представив пару опасных ситуаций, Мари сместила бумажки с рунами так, чтобы в случае чего ей было достаточно коснуться накопителя, чтобы тут же возник шар. Один она даже наколдовала для проверки, хотя после этого зрение вновь стало размытым.       После всех приготовлений Гротэр вновь взвалила на себя сумку.       — Пошли. Надо наверстать всё то расстояние, которое мы проехали.       На самом деле сориентироваться по деревьям и дороге Марианн не смогла, — лишь примерно понимала, где они находятся. Поэтому попросила зверька вести её, да так, чтобы двигаться параллельно колее, но не рядом с ней. Эльник согласно мотнул головой, заставив уши всколыхнуться, и шустро поскакал вперёд.       Хотелось бы ей идти так же быстро, но сумка была слишком тяжёлой для этого. Да и досталось Мари прилично. Грудь саднила, голова трещала и, что пугало гораздо сильнее, временами зрение вновь становилось мутным. От беспокойства учёная останавливалась каждый раз ровно на столько, сколько требовалось глазам на восстановление.       «Я что-то делаю не так», — это была самая очевидная мысль, пришедшая ей в голову. В прошлой жизни магия на здоровье никак не влияла, а тут, с их «резервами» и «пропусканием магии через себя», неизвестно нормальна ли такая реакция организма или нет. Может она навредила себе подобными экспериментами.       Как бы Мари не любила магию, проснуться однажды слепой совершенно не хотела.       На ночлег пришлось остановиться засветло, поскольку тело совсем перестало слушаться. Мари откровенно шатало из в стороны в сторону уже к третьей склянке пути и когда перед глазами мелькнула очередной мандаринник, она остановилась и скинула рюкзак на землю.       — Всё. Привал…       И сама упала рядышком.       Эльник насуплено пофыркал возле её шеи. А затем, когда Мари сказала, что с ней всё в порядке, просто нужно отдохнуть, развернулся и рыжей искрой скрылся среди деревьев.       Желания двигаться не осталось. Кажется, всю решимость бороться за свободу и штурмовать стены на своём пути учёная расплескала ещё там, в телеге, вместе с высохшим накопителем и впитавшимися в землю водными шарами.       Над головой тихо шелестели широкие, светло-зелёные листья, укрывающие от неё постепенно темнеющее небо. Звук убаюкивал, в чём-то напоминая, если сильно исказить, конечно, океан. Нужно ли бежать или гнаться за чем-то? Почему нельзя остаться здесь, на мягкой, влажной земле и просто уснуть? Да так, чтобы утром не пришлось больше идти. Чтобы никто не наступал на пятки и не разрывал землю в нескольких метрах от выбранного ею дерева.       Она прикрыла веки и, кажется, даже задремала. Но затем в её лицо грубо ткнули чем-то пряным и колючим. Мари распахнула слезящиеся глаза и вскинула руку, чтобы прогнать разыгравшегося эльника.       И вдохнула горьковатый, резкий запах, в котором чётко угадывалась нотка мяты.       — Искрянка? — Мари медленно приподнялась и с удивлением оглядела рассыпавшиеся по её ногам и земле тонкие, темно-зелёные стебельки с острыми, словно иголочки, листиками. — Ты где это откопал?       Учёная помнила запах напитка, которым её отпаивали в дни, когда она после очередного подвига чувствовала себя плохо, но ещё никогда Мари не видела его вот в такой, обычно-травянистой форме.       Эльник быстро-быстро замахал ушами, запрыгнул к ней на колени и снова пихнул в лицо пучок травы.       Мари откинулась на спину и стебельки сильнее разлетелись вокруг, на этот раз больше по груди и шее. Новую попытку запихать ей в рот траву учёная пресекла, самостоятельно зажевав один из стебельков. На вкус он был ещё более горьким, чем настойка. Никакого сладкого привкуса или ощущения газировки, — лишь трава, которая с какого-то перепугу причислила себя к семейству ментоловых. Марианн захотелось выплюнуть эту гадость и тут же промыть рот, но малыш, который всё ещё сидел у неё на животе и внимательно за ней наблюдал, стал причиной, по которой она медленно, через силу, съела кустиков пятнадцать этой погани. Когда ей надоело строить из себя травоядного эльника, она слегка дёрнула за ухо пушистого друга, заставляя того слезть с неё, и медленно села.       — Ну всё, в меня больше ни листика не залезет без угрозы всё это назад выблевать.       Эльник вновь пофырчал, а затем юркнул прочь. И Мари с раздражением поняла, что даже местные безобидные зверушки знают о магии больше, чем она.       Почему он притащил ей именно искрянку? С чего вдруг взял, что травка, из которой делают восстанавливающую ману настойку, ей пригодится? Признаков магического истощения, в той форме, в которой оно у неё обычно проявлялось, Мари в себе не ощущала, но то, с каким упрямством её кормили, словно полевую норку, заставило задуматься. Вот бы научиться понимать звериный язык и всё-всё с этого проказника вытащить.       Девочка поднялась и, оглядевшись, начала медленно обустраивать маленький лагерь. Она редко занималась подобным, буквально живя на ходу, но сейчас, прощупав свернувшуюся кровь на затылке, поняла, что ей нужен нормальный отдых. И хоть какое-то, но лечение. И тёплая вода.       Мари расстелила под деревом куртку, а затем, пока не совсем стемнело, подожгла с помощью огнива, далеко не с первой попытки, что уж там, горстку прелых листьев. Разводить огромный костёр Гротэр не собиралась, ей нужен был небольшой огонь, чтобы вскипятить один шарик, — промывать рану на голове холодной водой она бы в жизни не рискнула. Как и оставить волосы хоть без какой-то, но сушки.       Шарик, который она призвала, был крохотным, чуть больше её кулака, но даже от такого колдовства зрение вновь затуманилось. Долго подогревать воду Мари не смогла, и когда почувствовала, что магия вот-вот сорвётся, она из последних сил направила воду, меняя её размер, во флягу.       Немного, но этого достаточно.       Девочка нарезала тряпки, захваченные специально из замка, на тонкие полоски и одну из них смочила, чтобы тщательно протереть затылок. Стараясь сильно не выжимать воду, чтобы та не скатывалась по шее розовыми разводами, долго и бережно соскребала с волос сгустки. Забинтовывать затылок с такой-то мелкой царапиной, — всё-таки там больше шишка выскочила, чем крови натекло, — по идее было глупым, но Мари всё же наложила повязку из-за опасения, что в ранку попадёт мусор и та загноится или воспалится.       Заодно и волосы переплела.       Эльник вернулся на моменте, когда полностью стемнело, а от костерка остались лишь дотлевающие искорки. Мари разложила на покрывале несколько слез и как раз осматривала огромный синяк на правой части груди. Прощупывать его было больно, и не сказать, чтобы она сильно уж разбиралась в сломанных рёбрах, но вроде как те были целы, хотя ярко пылающий ушиб вызывал сомнения.       Эльник, словно маленькая собачка, сжимал в зубах листочек-сумку. Он скинул её на покрывало возле слезы и пристально уставился на ушиб.       — Вроде ничего не сломано, но всё равно больно, — пожаловалась учёная. А затем потянулась к листу, который всё ещё прятал внутри то, что притащил эльник. Зверёк не отреагировал на посягательство, зато Мари удивилась, когда обнаружила маленькие красные ягодки внутри. Несколько горстей. Кругленькие, они походили на бисеринки крови, которые с помощью заклинания заставили застыть в такой форме.       — Это мне? Они съедобные?       Эльник моргнул, а затем отвернулся и картинно подцепил, пусть и не с первой попытки, пару ягод своей лапкой и сунул их в рот.       Мари же проглотила вместо угощения вопрос о том, как он их собирал. Ягоды не были связаны веточками или листьями, каждая лежала отдельно. А с лапками зверька, с его коготками, не слишком длинными, но довольно цепкими, собирать такое, тем более так аккуратно, было бы сложно.       — Спасибо.       Она сунула маленькие плоды себе в рот, пытаясь вместе с ними проглотить неожиданную помеху в горле. На язык брызнул ядрёно-кислый сок, рот почти сразу же немного занемел и Марианн заподозрила, что у ягод присутствует обезболивающее свойство. Отвратительный, слишком насыщенный вкус, но почему-то он показался Мари самым приятным, что ей доводилось пробовать в этом мире.       

***

      Ближе к рассвету за ней явились тени. Глухие, грубые, холодные, издающие жуткие полу-урчащие, полу-рычащие звуки. Её преследовал шелест. И, кажется, сама смерть явилась в первозданном, звероподобном, вымораживающем облике.       — Шоловек!       Мари подскочила, когда поняла, что рычание и шипение раздается не где-то в мире грёз, а здесь, возле её уха.       Эльник стоял у её ног, распушившись, словно сторожевой ворлок, и порыкивал, а шелест…       — Шоловек! — мальчишка держался на расстоянии в несколько шагов от её лагеря, не решаясь подходить ближе, а когда увидел, как она разлепила глаза, радостно осклабился и что-то прорычал.       Мари замерла. Тело сжалось, словно пружина, а эльник, будто почувствовав напряжение девочки, вдруг сорвался вперёд и направил свои коготки прямо в глаза отвлёкшегося на кого-то позади себя пацана. Учёная не отставала: только уловив движение, она тут же вскочила, проигнорировав тупую боль от синяка, и дёрнула кинжал из-за пояса, быстро стягивая с него ткань. А затем схватилась за слезу под ремнём, прижав её к бумажке, закреплённой там же.       Она не сводила взгляда с эльника, который яростно полоснул полу-зверя по лицу в опасной близости от его глаз. Юркий зверёк резко сменил траекторию и отскочил, прямо в сантиметрах от мелькнувших рядом с его шеей когтей.       У мальчишки они были длиннее, крепче и острее, чем у рыжика, от чего у Марианн холодным узлом скрутило желудок и яростью обожгло грудь. Шары стали появляться непроизвольно. Маленькие, крупные. Она не контролировала их размер, не думала толком, что представляет. Брови её сошлись на переносице и за миг до того, как эльник вновь оранжевой молнией налетел на мальца, она яростно, со всем горевшим в ней огнём, швырнула шары по рукам и ногам что-то рычавшего полу-зверя. Времени окутывать его голову водой не было. И поэтому она просто била так, словно пулями, чтобы отвлечь, не дать снова взмахнуть рукой.       Эльник успел яростно вгрызться в чужое ухо, прежде чем отскочил от уже менее быстрых когтей назад. Рёв пацана был яростнее того рычания, которое разбудило Мари, и она, сама того не понимая, занесла руку с кинжалом назад, готовясь швырнуть его в чужую, озверевшую рожу, но мальчишка вдруг наклонился, согнулся под весом подломившихся ног, и Мари, моргнув, только сейчас поняла, что он был не один.       Руку мальчика заломила девочка-получеловек, одна из тех рыжих с кисточками на ушах, и словно нашкодившего кота оттащила за неё же мальчишку в сторону, не давая вырваться. Чуть в стороне, за одной из пальм, пряталась другая девчоночья мордашка, и Мари сильнее притиснула слезу за поясом к печати.       Против троих у неё нет шансом. Она то и с мальчишкой бы едва справилась, а с ними всеми… Вот так, в открытую, у неё вряд ли бы получилось провернуть трюк с удушьем. Такой прием хорош из засады, но не более.       — Рейхан-ни-ир! (Она же ведьма!) — рявкнула девчонка, оттаскивавшая своего друга от Мари. А дальнейшая её тирада слилась для Гротэр в сплошные рычащие и гортанные звуки, разобрать которые она в жизни бы не смогла.       Руку с кинжалом учёная не опустила. И эльник, внимательно прислушивавшийся ко всему, что озвучивали дети, тоже не расслаблялся. Они замерли, словно загнанные в угол волчата, готовые порвать любого, кто посмеет к ним прикоснуться и бешенство сквозило в каждом лёгком, едва уловимо вдохе, в каждой сведённой от напряжения мышце.       Мари медленно, насколько хватало сил, представила вокруг себя с десяток маленьких шариков, едва больше тех ягод, что принёс ей эльник. Не лучшая ситуация для опытов. Она ещё не проверяла насколько эффективны были мелкие снаряды, и какая у них была максимальная скорость. Но даже от тех усилий, которые она приложила совсем недавно, её зрение едва уловимо поплыло, а остаться беззащитной, когда тебе собрались вспороть глотку, как-то не очень хотелось.       Дети ругались. Громче и больше всех шипела девчонка, умудрившаяся утащить от них покусанного эльником мальца. Она была явно старше других полу-зверят. Её рыжие, медно-красные, слегка тусклые волосы были собраны в косу, но больше всего внимания привлекал бившийся из стороны в сторону такого же цвета хвост.       — Ин, (Вода) — вдруг произнесла девочка, прятавшаяся за деревом, и это слово выбилось из общего потока криков. Возможно оттого, что произнесено оно было таким мягким, тихим, убаюкивающим, но в то же время непередаваемо звонким голосом, похожим на упавшую в ровную, хрустальную гладь, каплю. А может в контрасте ругани её спокойствие лишь сильнее напугало учёную.       — Кэррия. Ин, (Кэррия. Вода.) — старшая замерла, прекратив орать на мальчишку и резко обернулась к Мари. Их глаза встретились. И у Гротэр мурашки пробежались по коже.       Радужки старшей были такого же красного оттенка, как и её собственные, только гораздо, гораздо темнее.       Кровь скользнула по крови.       И Мари впервые разомкнула плотно сжатые губы:       — Уходите.       Поняли ли её дети? Скорее всего нет. Возможно хватило её тона и интонации, но они, помявшись, неохотно скрылись среди деревьев, а Мари быстро собрала свой лагерь и, всё время сдерживая нервное желание оглядеться, зашагала прочь.       Грудь побаливала, пусть и не так сильно, как вчера. Видимо ягоды помогли. И Мари полностью сосредоточилась на том, чтобы шагать как можно быстрее, не смотря на тяжесть. Настороженности и нервозности эльника хватило на них двоих. И это беспокойство зеркалом отражалось на ней. Зверёк всё время замирал и прислушивался, оглядывался, принюхивался, и в какой-то момент, не выдержав, вскарабкался на деревья, и стал передвигаться по ним, явно облегчив себе работу надзирателя. Мари же всё упорнее стискивала лямки сумки и твёрже вбивала подошву ботинок в торфяную землю.       А затем, ближе к обеду, эльник вдруг сорвался вниз и яростно запищал куда-то влево, в противоположную от дороги сторону. Мари дёрнулась, скидывая сумку и выхватывая так и не завёрнутый назад в ткань кинжал, а затем и вовсе прижала руку к слезе.       — Рейхан-аль-ир? (Это она — ведьма?) — расслышала приглушённые расстоянием слова и Мари поняла, что добегалась. Голос не принадлежал никому из троицы и, если дети успели притащить подкрепление, неприятностей ей было не избежать.       Мари чуть сжала губы, а затем шепнула:       — Беги, — зверёк вновь зарычал, точно так же как утром. — Малыш, если нас обоих схватят, выбраться из этой передряги будет гораздо сложнее.       Но эльник не сдвинулся ни на шаг, щерясь и всё дальше за спину отодвигая уши. Он старался из-за всех сил, но сейчас, как никогда Мари понимала, — он не хищник. Странный, немного задиристый и очень умный зверёк, но не тот, чьи коготки способны порвать горло, а зубы прокусить кость. Перед глазами всё ещё стояла картинка мелькнувших прямо у его горла когтей.       — Нельзя, чтобы тебя поймали.       «Нельзя, чтобы ты был рядом со мной,» — она — человек. Слабая, почти беспомощная, бесхозная девочка. Та, на кого будут охотиться почти все жители этих островов. И самое лучшее что случиться с её спутником — это чучело, выставленное у чьего-нибудь камина, которое в будущем она будет отчищать от пыли. В лесу, где он привык и умел отличать любые опасности, у него было гораздо больше шансов выжить.       — Пожалуйста.       И эльник дрогнул. Медленно, явно неохотно он опустил уши и внимательно на неё посмотрел, а затем бросился прочь, к ней за спину. Гротэр выдохнула, чувствуя, как медленно из желудка уходит противный лёд, а затем более уверенно сжала кинжал.       Без боя она не дастся.       — Так-так-так, — кусты прямо перед ней шелохнулись и Мари вздрогнула, понимая, насколько близко от неё находились люди. — И кто тут у нас?       В женщине, которая замерла перед ней, не было ничего полу-звериного.       Скорее Мари впервые увидела самого настоящего пирата.