Знакомый дьявол лучше незнакомого

Q: Есть ли у тебя какие-то комплексы из-за того, что ты не чистокровный дьявол? _____________ Если Рафаил что-то и ненавидел в себе, то это был факт того, что он не мог назвать себя чистокровным дьяволом. Нет, разумеется, он никогда не рассказывал об этом нюансе тем, с кем заключал сделки. Признание в собственной неполноценности отнюдь не добавило бы в его речи убедительности и не склонило бы смертных на его сторону. Скорее наоборот — поставило бы под сомнения все те красивые слова и обещания, которыми он старался привлечь их внимание. Если про могущество дьяволов знали все, в том числе и самые необразованные простолюдины, то о камбионах они могли даже не слышать — и потому не верить в то, что они способны справиться со всеми их проблемами. Да и какая по сути разница? Мало кому есть дело, до того, кто именно будет владеть его душой. По крайней мере, на этапе заключения сделки — тогда смертные обычно беспокоятся лишь о своих желаниях, а не о том, как за них придётся платить. Мысль о расплате настигает их гораздо позже, когда изменить уже ничего нельзя. Своей матери Рафаил не знал. Смертная погибла, породив его на свет, и он считал, что это лучшее, что она смогла сделать в своей никчёмной жизни. Человеческая сторона его существа никогда не привлекала Рафаила, напротив — он всеми способами пытался от неё отречься, ведь с самого детства постоянно убеждался в том, насколько смертные слабы. А он быть слабым не собирался, его удел — сила и власть. Для начала — хотя бы на одном из кругов Ада. Хотя его репутация среди дьяволов оставляла желать лучшего. Все они прекрасно знали, кто его отец, и это вызывало не страх и повиновение, о которых Рафаил мечтал, а скорее снисходительные улыбки. Никто из дьяволов не мог забыть о том, что он лишь наполовину такой же, как они. Рафаил ненавидел их так же сильно, как и завидовал чистоте их крови. Он не знал, почему так не повезло именно ему, и это неимоверно злило. Зато скрывать своё истинное происхождение от смертных было несложно: мало кто из них замечал разницу между камбионом и чистокровным дьяволом, если не говорить об этом в лицо. Тем более, что и Рафаил за столько лет стал гораздо могущественнее, чем большинство других камбионов. Мало кто из них мог похвастаться огромным особняком, сотнями слуг и обширной коллекцией душ, но Рафаилу всегда казалось, что он добился лишь малой толики того, на что способен. Перед ним постоянно маячила призрачная фигура Мефистофеля, и каждый раз, вспоминая об отце, Рафаил трудился усерднее. Старался прыгнуть выше головы, чтобы привлечь его внимание и доказать другим дьяволам, что он ничуть не хуже их, и уж точно не какой-то жалкий получеловек, с мнением которого не стоит даже считаться. Иногда у него даже получалось. Иногда — над ним лишь смеялись. Однако Рафаил не останавливался, что бы ни произошло. Больше всего на свете он боялся остаться тем, кто он есть сейчас. Сильнейшим из камбионов, но слабейшим из дьяволов.