Вернуть нельзя забыть

      Он открыл глаза.       Вокруг - знакомое все. Часовня, его (их), ставшей ему (им) родной, часовня, в которой он знал каждую тихо поскрипывающую половицу, знал, как скамьи расположены, где кафедра, какая утром освещалась солнцем до боли на запястьях, на щеках. На кафедре - совсем небольшой - книжка, с узором из рун на каждой странице, с рассказом о Клюкве дорогой, с украшенной обложкой - сами ее делали, вдвоем, осторожно. Еще и пальцы искололи все, пока сшивали страницы книги будущей, смеялись с этого.       Чуть пройти в сторону - спуск в подвал. Волшебный, несомненно, подвал. Еще в самом начале маг пространства их посетил, помог. Теперь там места много, можно было бы сказать, что места с целый замок. Им думалось - зачем столько. А потом спасающиеся там прятались. А в их личной комнате книги начали скапливаться. С записью истории, рас, с выдуманными ими шутками-рассказами. Учебник даже по рунам - рунам особым, какие в чужие руки попадать не должны, про значение и тайну которых знать должна лишь одна раса. Потому учебник скоро в пространственном хранилище оказался.       На улице - кустики клюквы, голем едва заметный, который собирал все это. Клюква волшебная, круглый год готовая расти. Клюква хорошая. Кровь немного заменяла.       На нем - неожиданно - одеяния для леса. Точно, он же...       – Диамкей! Диамкей! Диамкей!       На улице голос души его. Вампир вздрогнул, к двери часовни поспешил, замер в дверном проёме. Дальше ему дорога закрыта. Где-то зонт оставлен, а на улице полдень. И солнце от чего-то ярко-ярко светило, как летом бывало, даже нет, ярче, намного ярче.       – Душа моя, – тихо прошептал вампир, руку на сердце положив.       Его душа никак не изменился. Всё также прекрасен, мил, влюбляться в него вампир готов по-новому хоть каждую секунду. Его душа - его, его. Его душа с улыбкой мягкой, нежной, с почему-то беспокойством в глазах.       – Диамкей!       Но душа его не видела. Душа его прошла вперед, сквозь него в часовню зашла, все кричала, его звала. Везде обошла - вампир только и мог что за ней следовать, тихо звать ее, за одеяния стараться ухватить, видя, что руки сквозь них проходят. Он под лучи солнца встал - и тем на него все равно было. А у его души плечи опускались, взгляд тускнел и все за плечи себя обнимал. Его душа обнимала себя так тогда, когда холод внезапно наступал, а теплая мантия еще в кармане пряталась.       – Оставил... – тихо произнесла его душа, на скамью опустившись, сгорбившись. Диамкей присел на пол рядом, вновь замечая, что сквозь его душу руки прошли, улыбку грустную, натянутую заметил, увидел, как чужие глаза совсем тусклыми сделались, – оставил... Вот они, вампирские слова - пустые обещания. Ушёл уж верно двести лет как. А я поверил... А клятвы все эти глупостью оказались...       – Нет, душа моя, нет! Посмотри - вокруг всё!...       Всё вокруг отчего-то стало серым, разбитым, сломанным временем. Его душа оказалась среди развалин заместо часовни. Его душа оказалась в одиночестве, сидела вовсе не на скамье, а на траве. И кустов клюквы не было. Ничего не было. Его душа травы едва касалась, ладонью по ней проводила осторожно. Всхлипнула - точно плакать собралась его душа, себя крепко-крепко обнимая, к земле почти лбом прикасаясь, потому что впервые так сгорбилась.       – Соврал во всем вампир, – его душа произнесла это тихо, с такой горечью, что у Диамкея все внутри сжалось, кажется, даже умерло. А потом вдруг его душа голову подняла, неожиданно на него посмотрела с ненавистью, какую впервые в глазах увидеть мог вампир, – соврал! Обманул! Твои клятвы оказались!...       – Диамкей!       Щеку что-то обожгло. И крик этот чей-то знакомым оказался.       Он открыл глаза.