Кафедра секс-магии

      В камине красно-жёлтые языки огня облизывали сухие поленья. Мягкий, тёплый свет играл на стенах и задумчивом лице эромага. Терновник лежал на мягкой шкуре, уставившись в записную книжку в твёрдом кожаном переплёте. Его аккуратным почерком были выведены ближайшие планы расписания занятий и темы статей, которые он планировал опубликовать. Рядом лежала стопка эссе учеников на тему, предложенную Терном: какие сексуальные ритуалы их интересовали и почему. Лучшие эссе эромаг собирался отобрать и подготовить по ним развёрнутые практические занятия.       Однако в мыслях Терн был далёк от преподавательской стези. После Сияния время стремительно летело вперёд, подкинув целый ворох обязанностей и проблем. Он сам не заметил, как зима подходила к концу. Близилась весна, а вместе с ней и запланированное посещение Леса. Терновник не переживал по поводу знакомства супруга с родителями; самый пик кризиса прошёл.       Конечно, он получил целую стопку писем от взволнованных Полыни и Шалфея, которые хотели убедиться, что их сын знал, на что шёл. Они не слишком переживали, когда Терн отправился работать в Вольный институт. Терновник любил путешествовать в свободное от пчеловодства время и нередко покидал Лес на длительное время. Для родителей не были тайной широкие взгляды Терна на личную жизнь и его серьёзное занятие эромагией. Поэтому для них было особенно странно услышать о том, что сын решился заключить магический брак с человеческим магом. Тем более в свете того, что Владыка вынудил Терновника в спешке присоединиться к преподавателям для исполнения условий международного договора.       Однако заверений Терна и краткого разговора по амулету связи, который предоставили Шалфею и Полыни по их требованию в гильдии магов, хватило, чтобы успокоить их. Но только при клятвенном заверении, что Терновник обязательно представит супруга родителям.       Эльфы относятся к своим детям как к самому драгоценному сокровищу. Дети Перворождённых росли значительно медленнее, чем человеческие, потому что были долгожителями. Шалфей и Полынь в детстве очень сильно опекали Терновника из-за его синестезии — даже больше, чем следовало. Поэтому Терн быстро отдалился от них и предпочитал держать дистанцию, не позволяя им влиять на свою взрослую жизнь. Конечно, это не значит, что Терновник не любил свою семью. Наоборот, он всегда был глубоко погружён в семейное дело — пчеловодство — и всегда вместе с Шалфеем им занимался. Стабильно раз в месяц он отсылал родителям подробные письма о себе и каждой опубликованной работе. Естественно, без упоминания подробностей, которыми не мог поделиться. Несмотря на ругань Полыни, он отсылал в Лес часть своего заработка, диковинные вещи и подарки из мира людей.       Переживал эромаг за родителей, особенно после событий с его неудавшимся убийством. Амариллис, естественно, не забыл о своём унижении. А открывшиеся возможности синестета по махинациям с эльфийскими пчёлами и обходу некоторых заклинаний заставили Владыку опасаться его. А брак с Маахесом забил последний гвоздь в гроб и так хрупкого понимания между ними. Амариллис подозревал, что Терновник сторговался с демонами и Маахесом в обмен на личную выгоду. И это были не просто домыслы Терна.       В письмах Шалфей кратко упоминал, что на гильдию пчеловодов начались непонятные нападки. По слухам, маги искали по всему Лесу чуть ли не каждый улей эльфийских пчёл. Все «домашние» пасеки, естественно, пересчитали и документировали. Особенно пасеки Шалфея и те, что Терновник оставил на попечение отца. Всё это оправдывалось соображениями безопасности, так как в последнее время эльфийских пчёл стало слишком много. Но это ещё не всё: в узких кругах ходили слухи из неких достоверных источников, что гильдию пчеловодов хотят обложить двойными, а то и тройными налогами — как будто тех, что они исправно платили веками, было мало.       Услышав эти новости, Терновник успел тысячу раз проклясть собственную импульсивность и беспечность в связи с выходкой и демонстрацией способности управлять пчёлами. Такой ход от Владыки был ожидаем. Он никогда не недооценивал открывшуюся перед ним угрозу. Эти действия словно бы говорили Терну: если он посмеет предпринять что-то против Леса, у Амариллиса будут рычаги давления на него. Сам Терновник мог сбежать с Маахесом куда угодно, но Шалфей и Полынь всё ещё были подданными Леса. И тут Терн был бессилен.       «Ваш Владыка не посмеет ничего им сделать», — раздался в голове успокаивающий голос Хеассара, который ярко чувствовал отчаяние и страх Терновника. Эромаг вскинулся и хотел ответить что-то циничное, но демон омыл его ласковой волной своего нерушимого спокойствия и молчаливого обещания, которому Терн тут же поверил. И хотя физически ни Маахес, ни Хеассар не были рядом, эромаг ощущал их присутствие; оно дарило надежду и заставляло чувствовать себя в безопасности.       В конце концов, несмотря на широкие связи и путешествия, Терновник оставался скромным ремесленником, а не аристократом или знаменитым магом. В политике и интригах Терн разбирался крайне посредственно. Как честный подданный, он неукоснительно исполнял приказ Владыки: отправиться в Вольный Институт, помогать демонологу и его демонам, храня молчание. Он отдал Лесу всё, что мог. И что получил в ответ? Обиду, ярость и жгучее чувство несправедливости.       Сияние стало их судьбой, даром, который они не выбирали. Что было бы без него — знают только боги. Однако Терновник признавался себе, что не пожелал бы расстаться с этой связью, даже если бы имел такую возможность.       И он доверился своему супругу. Высший демон, в отличие от Терна, был в политике как рыба в воде. Эромаг на собственной шкуре ощутил всё мастерство манипуляций и тонкость интриг. Конечно, Хеассару по силам тягаться с Амариллисом в манипуляциях; возможно, он был даже более прожжённым интриганом. Демоны были вынуждены действовать из тени, чтобы их присутствие и планы не были обнаружены. О договорённостях между двумя расами знал очень узкий круг лиц, и все находились под клятвами о неразглашении. Правда, Терн знал, как можно обмануть эти клятвы, но это уже другой вопрос.       «Амариллис не единственный, кто имеет компромат на другую сторону», — как-то туманно выразился, но при этом грозно улыбнулся в сознании Терновника Хеассар.       Эльфийский принц, который, судя по оговоркам демонов, неплохо проводит время в княжеском гареме. Более того, демонический Владыка, кажется, сильно им увлечён и ничем не обделён. Это самый настоящий дипломатический брак, если это можно так назвать.       Но интуиция подсказала Терну, что не только это демон собирался использовать против Амариллиса. От Хеассара распространялось чувство удовлетворения и гордости: его собственный эльф был очень умен. Но, естественно, демон не собирался раскрывать все свои карты.       «Лес хочет заполучить тебя обратно, Терн», — мягко уверил Хеассар, зная о противоречивых отношениях эромага с сородичами и его критическую оценку собственной значимости как фигуры на их политической арене. Ощущая недоверие, демон фыркнул: — «Ты всё ещё их единственная ищейка. Даже получив обещание от Амариллиса, что ищейка Леса будет помогать нам, я не приобретал на тебя прав».       «Конечно, нет, ты просто хотел привязать меня к себе через постель и свою эромагию», — согласно закивал Терновник в своей привычной ироничной манере, заметно повеселев.       «Не без этого», — не стал отнекиваться Хеассар, — «Но ты бы не устоял, и я бы добился тебя рано или поздно. А по поводу доводов в мою пользу, вспомни разговор с Амариллисом».       Тихо кашлянув в кулак, Терн с трудом подавил сладкое тянущее ощущение внизу живота при воспоминании о том инциденте в кабинете Маахеса. Если бы его человек так сильно не был занят в последнее время в столице по делам гильдии, организаторским вопросам по Вольному Институту и какими-то обсуждениями с представителями Ордена Врат, он бы непременно прокомментировал эту реплику своего Истока. Когда Маахес выставил из кабинета всех, включая иллюзию Терновника, который на этот раз действительно спрятался под невидимостью, между ректором и Венценосным состоялся сложный разговор, в котором Амариллис пытался выторговать у Маахеса цену незаключения брака с эромагом. Дуб, к слову, оказался недостаточно осведомлён или внимателен: у Терновника и Маахеса брачные комплекты уже были активированы. И вряд ли Владыке действительно было дело до личной жизни эромага — чисто политический интерес, кто бы мог подумать.       «Аргумент засчитан», — нехотя признал своё поражение Терновник, и вдруг ему захотелось спросить. Уж слишком долго он переживал по поводу родителей: — «А как демоны подходят к понятию семьи? Отношения между супругами, детьми и родителями?»       «Всё зависит от конкретного вида. У Плети и Даги», — Терновник вспомнил, что первый — демон-змей, а второй — жаба, — «детёныши рождаются полностью приспособленными к жизни. Их виды не заводят семьи, только встречаются для заведения потомства. У Высших демонов, к которым принадлежит Скерр, принято заводить партнёра и воспитывать ребёнка, пока он не сможет самостоятельно охотиться и защищать себя; однако он будет находиться в подчинении родителя или старшего в роду. У Шурраши очень тесные семейные связи; её народ живёт большими дружными семьями, где ребёнок не знает, кто его родитель; он воспитывается всеми членами семьи сразу».       «А твоя семья?» — вырвалось у Терна, и он поспешил мягко заверить: «Я буду рад услышать даже что-то незначительное. Всё, что ты сам готов был бы рассказать. Мы никуда не торопимся».       Он поторопился объясниться с Хеассаром, чтобы избежать недопонимания. Терпение было лучшим вариантом в отношениях со скрытным демоном. Для него это была не просто необходимость, а черта характера, выросшая из многолетней привычки, обеспечивающей выживание. Он явно не был любителем делиться сокровенным. Даже с партнёром по Сиянию.       «Мой отец — не просто Высший демон, он Князь», — на удивление, Хеассар всё-таки заговорил: «У него множество детей. Слабых уничтожали, сильных воспитывали как инструменты власти; родственные связи не играли роли. Те, кто не выдерживал, быстро исчезали. Но я наполовину инкуб. Материнское племя чтило традицию заботы о потомстве, даже после достижения самостоятельности. В этом, пожалуй, демоны Любви удивительно похожи на людей. Мать заботилась обо мне, пока могла…».       «У тебя есть дети?» — вдруг подозрительно уточнил Терновник, по весёлой усмешке демона понимая, что запоздал с этим вопросом.       «Нет. А тебе бы в будущем хотелось их завести?» — голос Хеассара понизился до сладкого шёпота. Эромаг уже собирался разразиться гневной тирадой о том, что никто из них не будет заводить потомство в стороне, но демон опередил его: «В моём измерении есть способы иметь детей, когда оба партнёра — мужчины».       «Ого», — искренне изумился Терновник. Эльфы были признанными лидерами в лечебном деле, но даже с их уровнем магии было невозможно вырастить ребёнка вне утробы матери. Не то чтобы эромаг всерьёз был готов задуматься о подобном, но он не исключал, что через тысячу лет может загореться идеей стать счастливым отцом.       Они ещё вскользь обсудили этот вопрос. Хеассар удостоверился, что Терн повеселел и больше не был расстроен, и оставил эромага наедине со своими мыслями. Правда, демон сделал себе пометку вернуться к вопросу детей через тысячелетие.       А когда Терн удостоверился, что наконец-то остался один в своих мыслях (он ценил заботу Хеассара и Маахеса, но их привычка подслушивать раздражала. Правда, возмущаться по этому поводу было бесполезно; Терновник и сам страдал подобным), он собрался, стараясь контролировать свои эмоции, и представил себе свою полянку в Лесу. Как объяснил Маахес, это позволяет уйти в себя, закрываясь от них по связи.       Вихрь внезапных событий изрядно остудил желание Терновника пытаться что-то раскопать про планы демонов, а также тайны, окутывающие его супруга. Но это не значит, что исчезла потребность знать, что с ним происходит сейчас и на какое будущее можно рассчитывать. Ничто не мешало эромагу сопоставлять уже известную ему информацию.       За прошедшие месяцы Терновник часто ходил с группой демонов, помогая им с поиском и наблюдением за аномалиями. И чем больше они исследовали, тем сильнее крепла уверенность эромага в некоторых своих умозаключениях. Однако делиться своими измышлениями с супругом Терн не спешил, пока сам не удостоверится в них.       Даже если анализировать карту аномалий у демонов в пещерах: разрывы в Барьере появлялись в большинстве своём в местности, где некогда проходили войны. Но не простые, а с непременным участием магов. И магов не простых. По всему центральному континенту гремели войны; вспомнить хотя бы орско-эльфийскую войну, выигранную эльфами несколько веков назад.       Вот только аномалии появлялись лишь там, где в боях принимали участие боевики королевства Азерал. Это то самое человеческое государство, в котором проходил Съезд Тысячи Магистров и которое являлось одной из стран-участниц международного договора, по которому и был учреждён Вольный институт. А ещё Орден Врат выбрал эту страну в качестве основного своего центра. Терновник никогда не тратил время и возможности зря; устроившись преподавателем в Вольном, он жадно поглощал знания из университетской библиотеки. Будучи рядовым эльфом, эромаг редко проявлял интерес к людям и их истории в целом. Но в последний год всё изменилось, и Терн был серьёзно настроен наверстать упущенное и заполнить пробелы в своих знаниях. К тому же, в Лесу у него не было такого обширного доступа к книгам по высшей магии, потому что он не являлся членом эльфийской гильдии волшебников. А до обычного ремесленника никому не было дела. Свою коллекцию по эромагической литературе Терновник собирал по крупицам своими силами и на свои деньги.       Хотя книги про Орден Врат всегда подвергались жёсткой цензуре ввиду строжайшей секретности, общее представление о нём получить всё же можно было. Демонология родилась именно в стенах этого закрытого общества. Так было заведено, что только инквизиторы имели знания о демонах и всём, что с ними связано. И они же первыми начали применять эту науку в своих интересах. Так продолжалось до недавнего Съезда Магистров.       Но это не отменяет одного факта: демоны стали орудием в войнах. Что смотрелось особенно лицемерно, если учесть, что именно орденцы должны были предотвращать влияние Изгнанных на их Измерение. Тем более, что они знали: каждый призыв демонов истончает Барьер, защитный заслон ослабевает. И с каждым новым призывом приближается момент, когда Изгнанные снова будут ходить здесь свободно.       Терновник никак не мог объяснить себе это противоречие. Орден Врат был очень древним, учреждённый в первые века после Великой войны, наделённый огромной властью и влиянием всеми ныне существующими расами и народами. В память о чудовищных последствиях и страхе перед главным врагом — Изгнанными. Может, Терн был недостаточно образован или слишком наивен, но неужели риск призыва демонов в собственных интересах и удержания власти стоил повторения печальных ошибок прошлого?       С другой стороны, все эти события до возведения Барьера были так давно, что даже у самых старых рас не сохранилось достоверных источников о том, как и почему началась Великая война. Когда-то демоны ходили по этому Измерению, и связь между мирами не была нарушена. Что же тогда случилось?       В Ордене Врат поколение за поколением менялись Главы, угроза войны с Изгнанными забывалась. А вот жажда власти и богатства никуда не делась.       Терновник помнил ещё кое-что интересное из эльфийских хроник. После той войны все расы участвовали в установлении порядка, и все они внесли лепту в создание Ордена Врат. Многих из тех рас уже нет на свете, а Орден до сих пор существует. Но почему же в его членах только люди? Ни эльфы, ни гномы не вмешивались в политику инквизиции, но считались с ней. Конечно, ни гномы, ни эльфы не могли использовать магию смерти, в отличие от людей или орков. Но последние тоже не имели никакого отношения к Ордену Врат. Осталась только человеческая раса.       Об аномалиях наверняка знали и раньше, но маловероятно, что кто-то сразу понимал, что это разрывы в Барьере, а не просто земли, отравленные магией смерти, как это всегда бывало во время магических войн. Барьер был невидим и неосязаем для обычных магов с нормальным магическим восприятием.       Как Хеассар вообще узнал об эльфийских ищейках и их способности различать тончайшие магические материи? Терн перелопатил все доступные энциклопедии и нигде не нашёл информации об особых представителях своей расы с такими же особенностями. Пусть даже в его Лесу он и отличался внешне от белокурых сородичей, и это действительно был меланизм, это не должно было сразу выделять его… Хотя он лично себе подобных никогда и не встречал. Само проведение причинно-следственной связи между эльфийскими ищейками и Барьером, который никто и никогда не мог воспринимать, уже было подозрительным. На фоне дефицита этих ищеек, полегших в орко-эльфийской войне, — особенно.       Возможно, это была чистая вода конспирология, и прямой связи между всем этим не было. Но само наличие Высшего демона, ставленника самого Князя, запланировавшего мирный захват их Измерения и успешно реализовавшего первые этапы, делало болезненную паранойю Терновника здравыми рассуждениями.       Ключом было то, что не только Маахес имел какие-то свои счёты с Алазарисами. О, нет. Каждый раз, когда Терновник общался с Ризаром, он ощущал едва заметную рябь недовольства, волнами расходившуюся по их внутреннему ментальному пространству. Для Хеассара, хорошо сдерживающего свои эмоции, это было нехарактерно. Это говорило о очень глубоких переживаниях. Терн не рискнул заострять внимание супруга, хотя ему хотелось приободрить демона.       Ризар был жертвой своих предков; он был хорошим человеком, который никак не мог заслужить ненависть демона. Для Терна некромант был другом, и он хотел, чтобы эта связь продолжалась как можно дольше. Люди не живут так долго, как эльфы, даже маги. Случай Маахеса был поистине уникальным. Терновник не спешил вмешиваться в молчаливое и незаметное противостояние между Маахесом и Ризаром, чтобы выяснить, в чём вообще проблема.       Он мог только строить догадки, что всё дело в таинственной фигуре Харана Алазариса. Представитель древнего, именитого рода, первый, кто вывел демонологию на высокий уровень публичности, успевший побывать главой Гильдии магов и убитый, предположительно, Высшим демоном. Эксперименты над людьми, в первую очередь — над собственным родом. Вспомнить хотя бы теорию суммирования манны и превращения мага в живой источник энергии — тёмной энергии. Если учесть, что все Алазарисы поголовно некроманты и мастера тёмных искусств, очень сильные маги, это могло свидетельствовать об успешности этих нечеловеческих экспериментов.       Труды и дневники Харана Алазариса были самой желанной добычей. Ризара Терн хорошо понимал: его род пострадал от Харана и его деятельности, поэтому некромант хотел получить секретные материалы себе. Именно из-за них он был нежелательной персоной не только среди магического сообщества, но и среди обычных людей. Скандальные заявления Маахеса о том, что он своего рода ученик Харана, и наличие у него этих дневников раздражили всех представителей фамилии Алазарис. Но Ризар не смог бы противостоять супругу Терновника.       А вот что касается Хеассара, Маахеса и Харана… Мог ли Хеассар иметь какое-то отношение к смерти некроманта? Терновник никак не мог поверить, что можно было вызвать самого Князя в их Измерение. Да и зачем ему лично этим заниматься? На самом деле, именно этим можно объяснить, откуда у Маахеса работы Харана, если учесть, кем Хеассар и Маахес друг другу приходились.       Но больше всего Терна волновал вопрос, как демонам, а точнее одному конкретному, удалось не просто приобрести тело, но и целую личность, успешно интегрированную в общество. Маахес был человеком из плоти и крови, не нежитью и не магическим големом; в этом эромаг имел счастье убедиться лично. И если Маахесу было примерно столько же лет, сколько и Терновнику — не больше двухсот-трёхсот, — то о возрасте Хеассара эромаг как-то не спрашивал…       Ещё была магия разума. О ней магистрам было известно немного, но, судя по книгам Вольного института, это была ещё одна специализированная ветвь, возникшая из недр Ордена Врат. Когда Терновник попросил провести на нём эксперимент со стиранием памяти, ему было важно определить запах этой магии. Однако он впервые усомнился в своей синестезии: запаха у магии разума не было. Только на кончике языка Терн ощутил привкус металла. Такое случалось с ним впервые. Терн спросил об этом Хеассара, и тот не удивился, сказав, что магия разума опасна тем, что обычный маг со стандартным восприятием не способен распознать её. Магия разума открывалась только посвящённым.       С учётом своей синестезии эромаг не мог быть уверен на сто процентов, но похожими свойствами обладало только одно древнее заклинание. Привкус металла на языке у Терновника был только тогда, когда он сталкивался с аномалиями. И тогда от страха он не различал разницы между гнилостным запахом и вкусом, считая, что это проявление одной и той же магии. Однако чем дольше Терновник думал об этом, тем менее абсурдным казалось предположение, что Заслон их Измерения — сложное коллективное заклинание магии разума. Никто не мог с уверенностью сказать, что десятки тысяч лет назад, до Великой войны, эта специализация могла быть в сотни раз развитей, чем сейчас. Магия, которую невозможно засечь внутренним зрением, принцип работы которой не ясен до сих пор. Конечно, это явно была не чистая магия разума, а скорее смесь с другими отраслями, но она явно лежала в основе всего.       Именно магия разума могла бы объяснить странный факт, что два их Измерения — на самом деле два небесных тела, находящихся в непосредственной близости друг к другу, но видеть чужой мир могли только Изгнанные. В то время как Измерение Терна было покрыто скрывающей всё Вуалью.       В общем, множество вопросов и ни одного ответа.       Но, как известно, стоит опасаться своих желаний; вскоре Терновник получил некоторые ответы при крайне нежелательных обстоятельствах.

***

      Конец зимы, снег ещё не растаял, но обитатели Вольного Института с нетерпением ждали весны. Обсуждались предстоящие экспедиции и полевая практика. Терновник, как представитель Леса, активно участвовал в заказе необходимых растений и животных из Леса — как для своей рощи с пасеками, так и для практических занятий. И, несмотря на ненависть к Дубу, он уважал его как главного специалиста по магии Леса и очень любил институтскую оранжерею с её экзотическими растениями. Особенно Терн любил проводить время в павильоне, получившем название «эльфийский» из-за максимально приближенной к Лесу экосистемы.       Под огромным стеклянным куполом раскинулся клочок леса, удивительно похожий на дикий, но при этом безупречно ухоженный. Изумрудная, мягкая трава простиралась под кронами величественных деревьев. Их серебристо-серые, извилистые стволы тянулись к куполу. Нераспустившиеся почки жадно тянулись к свету. Густой, но не хаотичный, подлесок создавал причудливые живые изгороди из кустарников, деля пространство на зоны, различимые лишь опытному глазу.       В одной части царил яркий свет, освещая поляну, устланную мягким мхом. В другой — полумрак под кронами деревьев, где влажная земля источала тонкий аромат пробуждения.       Центральное место занимал декоративный пруд. Из него пробивались ручейки, питая корни растений. На поверхности воды плавали листья лотоса, ещё не раскрывшие чашечек, а в мелководье резвились разноцветные рыбки — подарок Амариллиса институту. Воздух наполнял аромат влажной земли и весны.       Терновнику было понятно: каждое дерево, куст, камешек находились на своём месте, создавая идеальную гармонию. Даже извилистые тропинки были проложены с изысканным мастерством, открывая за каждым поворотом новые виды и скрывая маленькие секреты. Это была магия Леса, но осознанная, упорядоченная, доведённая до совершенства.       Она не могла не вызывать восхищения. Будучи связанным с Маахесом, Терновник не мог постоянно жить в Лесу. Он планировал в ближайшие годы заняться своей рощей, доведя её до идеала. Может, даже построить дом на стволе одного из деревьев, чтобы меньше тосковать по Лесу. Поэтому Терновник чаще стал бывать в оранжерее, помогая сородичам готовить растения к новому сезону, особенно с учётом ожидаемого привоза редких семян и саженцев. Не из доброты душевной, а чтобы улучшить свои навыки в магии Леса.       Стоило признать, что каждая монета, выделяемая на финансирование Вольного института, окупалась ректором с лихвой. Иногда уши Терна чуть ли не сворачивались, когда Рысь и Имбирь в сотый раз восторженно обсуждали прекрасные полигоны Вольного. Имбирь хвастался поглощающими урон щитами, не дающими его разрушительной магии вырваться наружу. А Рысь, как заведующий зверинцами, умилялся тому, что ограничивающие плетения не дали двум химерам порвать друг другу глотки.       Терновник, вынужденно слушающий эту браваду, ухмыльнулся, вспоминая недавний прецедент с Рысью. На кафедре призыва и монстрологии часто проводились лекции и практические занятия для старших курсов. Тема новых занятий: грифоны. В зверинце Вольного института содержалась пара диких грифонов для получения ингредиентов для зелий и отработки подчиняющих заклинаний. Лекции о диких грифонах уже были прочитаны. А вот одомашненные, магические грифоны — это эксклюзив. Эльфы одного клана занимались их приручением. И, как назло, у Рыси в том клане жили родственники. Но в институте был только один магик — Беркут. Он принадлежал Терновнику, которого Рысь просить помочь не стал. А для эромага не было проблемы привести грифона на занятие.       Беркут спокойно перемещался по территории института и летал где хотел. Магики умны, а магическая связь с хозяином делала опасного грифона безопасным. Беркут не нападал на работников конюшни и даже пользовался у них популярностью. И, что удивительно после Сияния, грифон и магический конь Маахеса (чёрная помесь единорога и пегаса, но боги знают, чего ещё) поладили и иногда гуляли вместе. В своём магике Терн не сомневался.       Однако Рысь устроил показательное занятие прямо в деннике грифона, который тот считал своим логовом и куда доступ был только у Терна и конюхов. Даже в такой ситуации у грифона был запрет на нападение на разумных. Рысь оказался смелым эльфом, зашедшим в денник к чужому магическому животному и начавшим его провоцировать, чтобы доказать, что магическим животным запрещено нападать. Но это было не так. При явной угрозе и отсутствии хозяина Терн разрешил Беркуту либо бежать, либо дать отпор, но не смертельно. Здесь, возможно, сыграла роль связь: магические животные перенимают симпатии и антипатии хозяев. Кроме Маахеса и Хеассара, Беркут ничего не имел против Ризара. А вот других эльфов очень не любил.       Поэтому, когда Терновника срочно вызвали к конюшне, перед ним предстала чудесная картина: его грифон неспешно кружил в воздухе, неся в когтях вопящего от ужаса Рыся, который не решался атаковать грифона, чтобы тот его не выронил. И кто сказал, что у магических животных нет чувства юмора и достоинства?       Маахес провёл служебное расследование и решил, что Рысь покинет Вольный институт с первой отправкой растений в Лес. Об этом знали только Маахес, Дуб (как главный из Перворождённых в институте) и Терновник.       И всё-таки иногда так хорошо быть «любовником» высокопоставленных личностей. Хотя бы одной надоедливой персоны не будет в Вольном институте. Даже Дуб поддержал смещение Рыся. Хорошо, что обошлось без травм, а то могли пострадать студенты и другие люди.       — Мастер Терновник! — окликнул эромага Ризар. Терн удивлённо поднял голову, прерывая заклинание. Ризар был редким гостем в оранжерее. Терновник поднялся и пошёл навстречу другу, провожаемый подозрительными взглядами трёх эльфов.       — Что-то случилось, Ризар? — вполголоса спросил Терн, уводя его из оранжереи, зная, как тонко слышат эльфы.       — Говорят, в столице было организованное нападение на Орден Врат, — напряжённо сказал Ризар.       Сердце эромага испуганно забилось. Маахес часто уходил порталом в столицу, чтобы решать важные вопросы в Гильдии магов. Сегодня у него была встреча с инквизиторами и главой Гильдии в резиденции Ордена. Кто бы осмелился напасть на магическую элиту?       Терновник быстро окликнул супруга по магической связи, сильно переживая. От обеих сущностей пришёл незамедлительный успокаивающий ответ, но в диалог они не вступали, будучи явно крайне занятыми. Терн почувствовал облегчение; наверняка они расскажут, в чём дело, позже.       Ризар же этого не знал и истолковал изменение в лице эльфа по-своему, наложив вокруг полог тишины, чтобы никто не подслушал.       — С Маахесом всё хорошо, он под защитой инквизиторов. Надо же, я и не думал, что эти твари ещё действуют, да так открыто…       — Кто такие «эти твари»? — Терновник требовательно сжал плечо Ризара, желая получить ответы.       — Братство Неразрывных Цепей, — с яркой ненавистью в голосе проговорил Ризар; от него волнами разошлось убийственное намерение. Увидев замешательство во взгляде Терна, он пояснил: — Отступники, некогда вышедшие из Ордена Врат, придерживающиеся радикальных старых взглядов и устраивающие страшные акты устрашения. Я и Маахес некогда сражались против них на Красных скалах; в результате погиб мой побратим.