Мерцающая башня

If I could just die in your arms, I wouldn't mind

'Cause everytime you touch me

I just die in your arms, oh it feels so right

So, baby, please don't stop

Justin Bieber — Die in Your Arms

В мрачном кабинете слышался стук дождя. Он колотил по закругленному окну. Склянки, стоявшие рядами на бесчисленных полках, время от времени переливались бликами от мелькавших молний: они прокатывались вдоль их толстых стенок и угасали. Растирая грязные руки о брюки, Юнги сидел перед широким столом. Засохшая кровь скатывалась с пальцев, тёмные отпечатки остались на коленях и были размазаны в нескольких местах на бёдрах. Взгляд уцепился за далекую точку на стене и застыл. С минуту в голове звучала лишь пустота, потом одна за другой появились мысли, что были подстать кабинету. Вскоре вошёл Снейп. Длинная мантия шлейфом тянулась за его ногами. Он впился пальцами в стол, они заметно побелели от того, с какой силой вжимались. Юнги съежился. Он знал, чем закончится этот день, потому что сделал всё, чтобы его отчислили. Не было такого правила или человека, которые защитили бы. Чимин и без того пожертвовал собой, чтобы Юнги смог в этот кабинет прийти на своих ногах, а не раствориться в потустороннем мире карт. — Как он? — ни о чём другом и не видел смысла говорить, потому что всё, кроме состояния Чимина, было предопределено. Сердце в запястьях стучало до того громко, что, казалось, вены выступали под кожей ему в такт. Юнги подтянул рукав и снова замарал кофту. Пятна, неведомым образом туда попавшие, находились повсюду: одна кровавая клякса за другой… — Тяжело, но жить будет. Мадам Помфри делает всё, что в её силах. Глупая улыбка тронула уголки рта. Юнги сам не знал, от чего усмехнулся. Конечно, Чимин со всем справится. Он столько всего от Юнги натерпелся, что тёмная магия — меньшее из зол. Сжав край мантии, поднялся со стула, бесстрашно и даже самонадеянно, и чуть поклонился Снейпу. — Что вы делаете, мистер Мин? — растерянность тяжело было скрыть за низким и хриплым голосом. — Ухожу, — остановился на полпути. От настольной лампы расходился жёлтый ореол света, который оседал на потёртом кожаном стуле и запылённых книгах на столе. Лицо Снейпа выглядело непривычно: брови прогибались дугой вниз, придавливая нависающие веки ближе к глазам; губы лежали несимметрично, точно внутри него противоборствовали разные чувства. Он пару долгих секунд всматривался в Юнги, потом тягостно вздохнул. Его пальцы коснулись переносицы и потёрли выразительную складку посредине. — Постойте. — Я всё и без слов понимаю. Я был на грани и до… Сейчас вам нечего будет мне сказать. Так что… вещи соберу до завтрашнего утра, — и сделал ещё один шаг к двери, прежде чем позади раздался скрип стула и покашливание. Это всегда предвещало долгий разговор. — Нет, мистер Мин, — Снейп звучал удивительно спокойно, хотя его нередко встретишь в гневе. Происшедшее будто располагало к тому. — Вы совсем ничего не поняли. И не поймете никогда, если продолжите уходить от разговора. Юнги обернулся, и по неведомой причине свет перестал быть столь тусклым и ржавым. Он падал так, словно подзывал вернуться, как фонарь на заснеженной дороге. Однако Юнги, пусть и совершал глупые поступки, остатки разума не растерял: догадывался, какую участь подготовила ему судьба после содеянного. Так к чему нравоучения? Он смирился и принимал наказание с достоинством, ему хватило духа уйти без криков и слёз. Ничего не докажешь, когда слов в свою защиту не находилось. И Юнги бы, наверное, боролся за себя до последнего, если бы не пострадал кто-то другой. Когда же за несколькими стенами лежал измученный и израненный Чимин, от себя становилось гадко. Юнги скорее проглотит язык, чем скажет, что отчисление несправедливо. Снейп же сложил одну руку на другую, после того как отодвинул в стороны скопившиеся на столе вещи, и поддался плечами вперёд. Он пригласил Юнги присесть вновь. — Разве вы не отчисляете меня? — никак не решался. — После всего, что я сделал? — Раз вы ещё тут, значит, было что-то, что побудило меня вступиться за вас перед директором. Разве вам не интересно узнать? — Я столько раз нарушал правила и столько раз ошибался… Я не понимаю, профессор. — Не просто так я каждое занятие вам повторял: «не связывайтесь с тёмной магией». Думаю, нет ничего красноречивее собственного опыта, и всё же мне хотелось надеяться на благоразумие моих студентов. Однако не это причина, почему я не даю вам так легко уйти, — поправил неровно лежавшее на столе перо. — Вы правы: давно никто не шел против школьных заветов так прямо и отчаянно, но и никто не смог показать, что на грани жизни и смерти сможет одним заклинанием спасти кому-то жизнь. Взрослый и опытный волшебник не всегда способен противостоять карчерам. Вы со своим товарищем смогли. Хогвартс учит не послушанию и дисциплине, как бы ни хотелось мне возразить, он учит магии и человечности. Вы не оставили Чимина в беде, и припомнили хотя бы вторую половину моих занятий. — То есть… — Юнги все растирал ноготь большого пальца, волнение, которое с таким трудом отбросил, вернулось, — я могу остаться? — Последний шанс. Раз уж вы пренебрегли множеством правил и усвоили не все азы защиты от тёмных искусств, то, начиная с завтрашнего дня, будете должны переписать от руки все семь моих учебников. Ошибки я здесь не прощаю, поэтому всякий раз придется начинать писать сначала. До окончания учебы вам запрещено даже притрагиваться к таро и гулять в вечернее время по школе без сопровождения. Кабинет, в котором вы развели бардак, придется восстанавливать вручную. Не доводите больше до того, чтобы под вашей подушкой находили запрещенную литературу. Филч со своей находкой свёл с ума даже меня. Ноги казались ватными, когда Юнги оперся на ручки стула и поднялся. Столько эмоций будто не могло поместиться в опустошенной груди, но каким-то чудом они прорывались оттуда наружу. Слова Снейпа ещё не успели пройти сквозь него окончательно, чтобы вместе с этим появилось и полное понимание происшедшего. Его простили за всё? Наказание не страшило: Юнги готов был к любому, только бы остаться. И всё же если бы школа не дала ему такую возможность, он бы не боролся. Казалось, что просто не заслуживал. Но, быть может, оно и к лучшему. — Если вам всё понятно, то теперь можете идти. — Спасибо, — склонился перед Снейпом и, наконец, покинул кабинет.

──────≪✷≫──────

Жестковатая прежде кровать, теперь таяла под весом Юнги. Голова и вовсе тонула в подушке. Он завернулся в одеяло на половину лица и с полузакрытыми веками разглядывал лунные узоры на паркете. Давно стемнело — и всё же заснуть не выходило. То, что Юнги после всего остался в Хогвартсе, решило огромную проблему, но не единственную. Он теперь знал, где будет ночевать сегодня и завтра, однако в груди до сих пор ныло. Сердце билось редко, и отзвук доходил до висков. Вместе с непередаваемым облегчением и радостью пришло опустошение, как будто все чувства смешались, нахлынули разом, искаженные и чрезмерно сильные, и исчезли. В образовавшемся вакууме быстро засвербила тревога. Как там Чимин? Ему всё ещё было больно? Юнги перевернулся на правый бок и открыл глаза. Взгляд плыл, не удавалось ухватиться за что-то и сфокусироваться, пока не показался уголок конверта на тумбочке. Юнги подобрал письмо, когда вернулся в башню с преподавателем. Он забежал в первый попавшийся кабинет и в слезах позвал на помощь. Через пару минут возле Чимина, который уже потерял сознание и слабо дышал, собралось с десяток человек. Юнги не подпускали. Он стоял у стены, убрав руки за спину, и ждал. Вскоре прибежала и медсестра. В несмолкающем говоре и толкотне Юнги вдруг вспомнил про письмо, что принёс Чимин. Оно так и лежало на полу, измятое и грязное; конверт впитал в себя и едва заметную каплю крови. Наверное, Чимин выронил его, когда отлетел к стене и разодрал руки. Что же там было? Юнги затёкшей рукой потянулся к тумбочке. В кисть, как засыпали песка: её всю покалывало. Конверт вскрылся криво, слой плотной бумаги потянул за собой другой, и некрасиво порвался, а внутри лежало письмо, белое, чистое и почти невредимое, разве что уголок один замялся. Мелко, аккуратно сложенные в слова буквы тянулись длинными предложениями до самого конца листа. Из-за темноты их трудно было прочесть. Юнги завернулся в одеяло, разложил письмо на простыне и зажёг конец палочки заклинанием. Ни одной помарки: написано было так, как будто каждое слово выводилось каллиграфически. В груди защемило. «Дорогой Юнги…» И влага собралась у нижних век. «Ты так часто сбегал меня, что мне приходилось становиться всё более изобретательным. Если ты это читаешь, то план удался. Дочитай до конца! Я долго не мог подобрать слов, переписывал это письмо десятки раз, но, как бы я ни выразил эту мысль, самое главное, что я останусь услышанным. Всё получилось так глупо и по-дурацки… Я ходил за тобой хвостом, доставал, говорил кучу надоедливых и нелепых вещей, но ты же знаешь, что я от большой любви, правда? Ты сейчас ненавидишь меня, наверное. Но я ничего не делал по отношению к тебе со зла. В тот день на матче я не обманывал и не бросал тебя. Я, вообще-то, невзирая на всю мою эксцентричность, собирался с мыслями, чтобы пригласить тебя, не меньше месяца. И раз ты тогда согласился, значит подобрал правильный момент. Я всё утро стоял перед зеркалом в ванной, думал, как зачесать брови, чтобы классно подмигивать ими всякий раз, когда флиртую. Не смейся… Но, когда я шел на стадион, в самый последний момент узнал, что Тэхён собрался участвовать в матче. Я даже не был уверен, что он научился нормально летать на метле. Поэтому побежал к нему, а там пытался его отговорить, слово за слово… и я потерял счёт времени. Когда опомнился, ты уже уходил. Ты был очень красивый. Всегда засматриваюсь на твои белоснежные волосы. Ты снежный принц, а я всё это время безуспешно пытаюсь растопить твое сердце. Понимаешь? Я мечтаю взять тебя за руку и не превратиться в какую-нибудь паклю из-за твоего заклинания. Они бывают и сильными, потом хрен расколдуешь… И я очень хотел дотронуться тебя тогда, но побоялся. Кажется, я тебя сильно ранил. Я совсем этого не хотел. Я ждал этого дня, как никто другой. Мне казалось, что это мой шанс доказать тебе, что я никогда не шутил и не играл. Ты мой единственный такой… до ужаса вредный и неуловимый. Я дурак, раз не перестаю искать с тобой встречи. Ты мне нравишься с третьего курса. С того дня, как обматерил меня в коридоре за то, что я случайно сбил тебя с ног. Не подумай, что ты понравился мне за грубость! Хотя есть в ней тоже что-то… Я люблю бесконечные кошки-мышки, свои маленькие победы в них и то, как ты улыбаешься. Разве тебе не кажется, что мне всегда удается поймать эту слабую волну, на которой находишься ты? Как бы я не нервничал рядом, у меня почему-то выходит подобрать слова так, чтобы попасть в самую точку. И отхватить, конечно. За это необъяснимое сходство я и борюсь. А ещё я видел, как ты подбирал одежду незадолго до матча. Возможно, ты тоже хоть немного готовился к нашей встрече? Если ты до сих пор зол на меня, то я понимаю. Мне жаль, что так вышло. Но я слишком влюблен, чтобы оставить попытки всё исправить. Надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня и дашь мне последний шанс. Я больше никогда не подведу тебя. Обещаю.

Чимин ♡ »

Письмо выскользнуло из пальцев, правда падать ему было некуда. Живот Юнги сильно напрягся от того, как он сдерживал дрожь, наполнявшую тело. Грудь затряслась вместе с плечами, слезы смазались о подушку, всхлипы же заглушала набитая в них перина. Когда Юнги услышал от Снейпа слова про книгу из запретной секции, он поначалу не уловил всей сути, сейчас же его снесло тяжёлой волной сожалений и утягивало в непроглядную тёмно-зелёную гладь. Письмо расставило всё по местам. Удивительно, до чего правдивые цепочки спаивал мозг в мгновение слабости: Юнги задел его поступок — и вот уже из макушки обидчика вырастали толстые дьявольские рога. Главная причина ненавидеть Чимина исчезла так скоро и бесследно, что он невольно задавался вопросом: «А была ли?» Чимин никогда ему не лгал, никогда не бросал, не сдавал преподавателям ради мести, из зависти или гордости. Это был Филч, что с параноидальными мыслями полез рыться в вещах студентов. И вот вина, которой хотелось помазать каждого, только бы на себя не осталось, ограничилась самим Юнги. Этой ночью он не спал. Просто не смог.

──────≪✷≫──────

Днём дверь в больничное крыло распахивалась, и у входа сныряло много людей: медсестры носили лекарства и еду, остальные же заглядывали, чтобы проведать друзей. Юнги стоял неподалёку и прижимался к стене. Изредка он выглядывал из своего укромного уголка, дабы выловить знакомый силуэт взглядом, но место выбрал неудачное. Отсюда ничего, кроме прохода и изножья кроватей, было не усмотреть. Чем дольше Юнги не решался войти, тем сильнее покалывало конечности. Ладони он обтирал о брюки так много раз, что, казалось, на бёдрах снова появились влажные пятна. Откуда было брать внутренние силы, когда последний стержень истончился и пугающе похрустывал, точно грифель. Юнги боялся видеть то, чему стал причиной, и боялся, что единственный любивший его человек, на него не поднимет даже взгляда. — С духом всё никак не соберешься? — из дверей вышел Тэхён. Он выглядел воодушевленным, шагал бодро и нёс в руках уже вскрытую коробку конфет. Едва заметил Юнги, остановился и засунул руку в карман. Его образ оставался туманным, потому что за миловидной улыбкой у чистокровных слизеренцев редко скрывалась банальная вежливость. — Нет, я просто… — растерялся и отлип от стены, резко выпрямился. Пальцами подтянул рукава мантии. — Он в тебе души не чает. Едва прознал бы, что ты оказался на койке, полшколы бы снёс, лишь бы к тебе пробраться. Тут всё достаточно просто, — Тэхён стоял спиной к шедшему от дверей свету, отчего его зрачки будто перестали отражать хоть что-то, — либо он тебе не нужен, ты говоришь ему, как есть, и больше не мучаешь, либо собираешь сопли в кулак и идёшь туда прямо сейчас, потому что он ждёт. Который день ждёт только тебя. Как преодолел порог, Юнги не помнил. Мгновение назад он пытался слиться позвоночником с несущей стеной, а вот уже неуверенно шёл между койками. Больничное крыло слепило точно снег. Над каждой койкой располагалось по окну, что со всех сторон били ярким светом и окрашивали парившие пылинки золотом. Больных друг от друга отделяли передвигаемые шторы, однако сейчас они почти все были раздвинуты, медсестры мельтешили между рядами, и Юнги замедлялся, чтобы уступить им дорогу. В самом конце крыла он увидел Чимина — и глаза приковало к полу. От волнения кровь как будто загустела, и каждая её капля текла по венам, как берёзовая смола. Юнги оказался у койки слишком быстро. Голова сама клонилась вниз под тяжестью вины, мышцы живота находились в постоянном напряжении, потому что сдерживали шедшую из глубины дрожь. Простыня вылезла из-под матраса и свисала поверх деревянных боков кровати. Юнги изучил каждую складку и замятину на ней и робко поглядывал на руку Чимина, наполовину скрытую одеялом. — Прости меня, — проговаривал это в своей голове миллион раз, однако всё равно произнёс скомкано и с надрывом; чуть ниже кадыка к горлу прибился ком невысказанных чувств — и голос перестал походить на человеческий. — Мне ж-жаль… — дыхания не хватило на большее, — если бы я мог… Красивая ладонь, на которую он так долго смотрел, схватила его за руку. Несмотря на припухлость пальцев Чимина, две крупные вены, изгибаясь, прорисовывались до костяшек, и хватка у него была крепкой. Юнги не то что бы пытался вырваться, однако то, как мягко и при этом цепко его держали, вызывало мурашки. — Посмотри на меня. Голос отражал состояние лучше слов. У Чимина он был выразительным и живым, и лишь зная, как было прежде, можно было уловить хрипотцу. Тёплые пальцы сжали руку Юнги, в ответ он невольно сжал свои и, наконец, поднял голову. Будучи слизеренцем душой и телом, Юнги вёлся на ритмичность и напевность сказанного, потому что Чимин звучал как заклинатель змей. К его бледному лицу, кожа после ранения на котором стала будто прозрачной, вернулся цвет. Только веки выдавали усталость. Больничная одежда широким воротом оголяла плечи, а по ним проходили бинты от груди и спины. Юнги пробирало, когда перед ним вставала картина из прошлого: глубокие надрезы и шматки свисавшей кожи. Веки болезненно распирало от подступивших слёз. Это всё Юнги, его безумные выходки, неуверенность и безмерная глупость… Для чего Чимин вообще за него вступился? — Прости… это всё из-за меня… — холод пробежался от кистей к плечам — и они затряслись. Юнги прикрыл ладонью рот, сдавливая ноздри, чтобы ни один рваный вздох не выдавал его сыплющуюся стойкость. Уже в это мгновение было поздно. Он с трудом совладал с руками, однако из сжатых век пробились первые слёзы. Всё случившееся стало кошмаром: нестерпимую, адскую боль, которую своими эгоизмом и своенравностью он причинил Чимину, было страшно вообразить. Бинты — очередное доказательство того, что Юнги не должен был себя прощать: под ними могли на всю жизнь остаться шрамы. — Юнги… — рука Чимина поднялась выше, к запястью, и потянула на кровать. — Не надо извинений. Тело не слушалось. Юнги уперся ватными коленями в края матраса и торсом повалился на Чимина. Интуитивно схватился за его плечи, и всё же старался на давить пальцами на бесконечные бинты и пахнувшую аптекой ткань. Пальцы холодило от контраста: тело Чимина, как раскаленное, плавило кожу. Раньше Юнги не хотел касаться, сейчас — боялся. Слёзы быстро пропитывали тонкий хлопок. — Прости меня, прости… — Послушай меня, пожалуйста, — чувственно оплёл руками за талию. Его ладони пробрались к спине не спеша — и вот Юнги уже некуда было деваться. Чимин обвил его, как питон, и притёрся носом к подставленной шее, глубоко вдыхая. Прежде Юнги не позволил бы этому случиться: вырвался бы, закричал, даже вытащил палочку и произнёс несколько заклинаний в отместку, однако всё изменилось. Он вздрогнул. — Я ведь сам принял это решение, — порывистое дыхание Чимина грело шею, отчего пряди волос на загривке зашевелились и концами защекотали кожу. Юнги мелко дрожал то ли от плача, то ли от непреодолимого смущения. — Ничего из этого ты не сделал намеренно, и уж тем более не хотел навредить мне. — Не хотел… но ты пострадал из-за меня, — упёрся ладонью в его плечо. Всё надеялся отпрянуть и привести себя в порядок. На них все, наверняка, пялились. — Ты прочитал письмо? Неужто Чимина волновало сейчас только это? С таким любопытством и вожделением он это произнёс. Юнги, который глубокими вздохами пытался успокоиться, нашел в себе силы лишь для того, чтобы промычать тихое «да». Следом прижался влажным от слёз лицом к ключице. Чимин его утешал: бережно гладил между лопаток. — Значит, ты на меня больше не злишься? Юнги? — Это ты должен злиться. Я вёл себя ужасно. Ты должен злиться на меня, разве не понимаешь? — Я не злюсь, потому что ты пришёл, — в это мгновение его тело будто сильнее окутало собой. — Мне так грустно и одиноко лежалось тут без тебя… По тому, каким горячим и сильным стало дыхание Чимина, Юнги догадался, что его вот-вот поцелуют в шею. Рефлексы никогда не подводили, оттого так ловко он вынырнул из ослабшей хватки. — Наглеешь. — Отрицать не стану, — лукавая улыбка Чимину шла. Правда, вслух Юнги этого никогда не скажет. — И всё же я воспользуюсь своими привилегиями, — опять словил ладонь Юнги и обхватил покрепче. Большим пальцем Чимин гладил одну из костяшек и смотрел с сердечной теплотой. — Пойдём со мной на свидание. Настоящее, самое-самое романтичное из всех. Я клянусь: ни на секунду не опоздаю. Просто дай мне последний шанс. — Я согласен, — вытянул руку скорее, пока она не взмокла совсем от волнения, и он окончательно не опозорился. — Так сразу? Даже на картах не погадаешь? — Никаких больше карт.

──────≪✷≫──────

Две ладони плотно прижимались к лицу, не осталось и пространства между фаланг, из-за чего не выходило разглядеть в зазорах и света. Юнги мелкими шажками ступал вперёд и вытягивал перед собой кисти, задерживая пальцы в воздухе, чтобы вовремя нащупать стену или дверь и не расшибить нос. Чимин шёл за ним, довольным голосом почти мурлыкал «нет, правее» и «ещё немного». Держал себя, видимо, с огромным трудом, потому что изредка Юнги останавливался, боясь споткнуться, а грудь позади так и норовила к нему прилипнуть репейниковой колючкой. Шли они долго: начали со двора, а потом под ноги попадались и каменная плитка, и трава, и какие-то дикие кусты, может, заросли… Юнги всё гадал, в какое место вела петляющая дорога, потому что предполагать, опираясь на ощущения, было сложно. А ещё он боялся, что Чимин заведёт в размокшую землю ради «романтических видов» и новым натёртым до блеска ботинкам придет конец. Перед свиданием Юнги едва ли смог уснуть. Ему всё представлялся грядущий день, и мозг подкидывал тысячу и одну неловкую развязку. С утра Юнги дважды почистил зубы, поправлял сбивающиеся на лбу прядки, чтобы их последовательность не смотрелась слишком хаотично или, наоборот, вылизано. И только растёр запястьями духи, как позади, в ванной их общежития, возникло самодовольное лицо Чимина. — Прихорашиваешься? — спросил вдруг он, и только Юнги подобрал слова, чтобы язвительно ответить, добавил: — Ты и без этого очень красивый, даже с растрепанной головой. — Ты можешь не бесить меня с утра? — Жду через час во дворе часовой башни. Под подошвой скользила трава, хрустели ветки, и становилось ясно, что от Хогвартса они ушли если не в лес, то в место уединенное и далёкое. Пальцы Чимина уже, казалось, прилипли к переносице и щекам. Юнги ворчал всю дорогу и даже не стеснялся этого. Кто начинает свидания с походов в мутную чащу? — Мы пришли, — и мир постепенно стал ярче. Юнги сощурился, а потом медленно открыл веки. Стеклянный купол, что мелькал иногда вдали, когда взбираешься на башню, находился прямо над ними. Тысячи цветных стёкол поднимались дугами вверх к самому небу. Яркое солнце проходило сквозь них и пестрой мозаикой выкладывалось по извилистым дорожкам и растениям в оранжерее. Полотнами глубоко вдаль шли цветы, кусты причудливых форм и деревья. Юнги был уверен, что сюда пускали раз в год, чтобы показать ученикам несколько редких растений, но не более. Он прошёл по дорожке к выстриженной траве, что была здесь для проведения занятий и отдыха. Она не виднелась в полной мере за вьющейся лозой с крупными бутонами, которые тихо что-то напевали. А за ними проглянуло розовое покрывало, на котором стояла корзинка. — Кто тебе дал ключи от оранжереи? — оглядывался по сторонам, жадно цепляясь глазами за всё, что в них бросалось: от танцующих роз до полупрозрачных колокольчиков. — Мое природное очарование и связи очень помогли мне. В прошлый раз я совсем не подумал о том, что ты не любишь столпление людей. Здесь же светло, уютно и безлюдно. Разве не идеальное место? Покрывало было тонковатым, потому изгибалось по форме травы и бугорков на земле. Из корзинки торчали веточки фруктов и упаковка шоколадных конфет. Юнги сел рядом, подгибая ноги. Он совсем не знал, как себя вести, что говорить, и постоянно думал о том, как смотрелся со стороны. Волнение не давало ему как прежде язвить, и шутки придумывались дурацкие, что даже стыдно произнести вслух. Может, матч и не был таким уж не подходящим местом. Там было куда направить взор, а в оранжерее они оставались наедине. Нутро Юнги вопило, скреблось по рёбрам, потому что он себе противоречил: раньше Чимина отталкивал, не подпускал и на метр, а сейчас в белоснежной блузке, холёный и кроткий сидел поодаль и растерял куда-то всю спесь. — Нервничаешь? — покрывало потянуло под бедрами от того, как на него сел и Чимин. — С чего бы? — На первом свидании это нормально. Особенно, когда напротив себя сижу я и держусь изо всех сил, чтобы не поцеловать. — Совсем придурок? — Юнги сказал совершенно не то, что хотел, однако налипшее мазутом на сердце переживание растворялось, пускай пальцы и покалывало до сих пор. Чимин не подозревал, до чего глубоко проникали даже простые его слова. — Надо было ответить на мои слова «чего держишься — целуй скорее». — Только поцелуи и интересуют. — Поцелуи с тобой. Это важное уточнение. Юнги ничего не ответил, отцепил от ветки виноградину и положил себе в рот прежде, чем из него вырвется то, из-за чего потом будет неловко. Ногтями левой руки царапал брюки на бедре: они оставляли едва заметные следы на шершавой ткани. Всё это время он чуял, как взгляд Чимина съедал его. Юнги осмелился посмотреть на него в ответ. Бирюзовые, оранжевые пласты света переливами двигались на тёмных волосах, солнце очерчивало острую скулу и выпирающие губы. Они блестели, потому что Чимин их чем-то намазал: маслом или бальзамом. Наверное, вкусным. Чимин сидел в солнечной оранжерее, кругом цвели тысячи причудливых цветов, а Юнги смотрел совсем не на них. Пришлось сорвать ещё одну виноградину. — Я всегда относился к тебе серьёзно, — прервал тишину Чимин. — Ты вот пытался увидеть будущее с помощью таро, а я… гадал, какой ты, по твоим заклинаниям и подколкам. Думается мне, что ты будто вечно защищался, а не по-настоящему меня ненавидел. А если это так, то я правильно чувствовал, что ты бываешь и очень трогательным, когда не пытаешься ниспустить меня до червяка. Вот, например, пару дней назад в больничном крыле, когда ты плакал на моём плече… — Заткнись. Это было исключение. Даже не думай, что из грозной тыквы я вдруг стану каретой, если ты ради меня рисковал своей жизнью. — Хочешь сказать, я не прав? Ты стал доверять мне. Разрешил себя коснуться. — Нет, я… — Юнги вновь потянулся к винограду, как тут его ладонь обхватила рука Чимина. Брови чуть не столкнулись на переносице от того, какое недовольное лицо он состроил. Во рту со слюной смешался привкус сока. Юнги водил кончиком языка по зубам изнутри и не находил вещей, которые бы могли отвлечь его от мыслей о поцелуе. Вот для чего Чимин заговорил об этом? А у того губы, как назло, переливались под лучами света и не пропадали из виду. — Я был прав. Когда Чимин ухмылялся, под его глазами рисовались две изогнутые подушечки и ноздри растягивались в стороны, а кончик носа начинал блестеть ярче. Раздражал ведь. Он поднялся на колени и потянулся к Юнги. Светлые ресницы вблизи виднелись отчётливо, и следом взгляд опустился на губы. Кончики его пальцев скользнули где-то рядом с ухом, когда Чимин поцеловал. Юнги впился запястьями в колючую траву позади себя, отклоняясь под напором мягких губ. Чимин целовался жадно, однако его ладони едва дотрагивались щёк, словно под ними была не кожа, а лепестки. Жаль, не существовало книг, которые учили бы любви, как заклинаниям. Разве не являлись чувства магией? Тогда отчего Юнги, который превосходно владел палочкой, зажмурился и двигал губами по наитию, робко и неумело? Ничто не подсказывало ему, как правильно, кроме хрупкого и мимолетного ощущения, что так надо. Надо дотронуться кончиком носа Чимина, надо поднять порозовевшую ладонь и уложить ему на плечо и обязательно надо мычать, будто рассказывая историю на неизвестном доныне языке. Поцелуй был долгим. Когда Юнги отпрял, лицо страшно горело. Чимин, наверняка, чувствовал, ведь продолжал его касаться. Они смотрели на губы друг друга и шумно дышали. Так всегда делали в фильмах. Юнги вполне мог сдержаться, однако будто желал показать, сколько вложил усилий, потому слышимо выдыхал через рот и приластился щекой к ладони. — После такого в любви признаются, Юнги. Ничего не хочешь сказать мне? — Никогда не рискуй собой больше, — отвернулся и растер боковой стороной ладони влажные губы. — Твоя жизнь стоит куда дороже моей тупой башки. — Сочту это за признание, — он тихо рассмеялся и уселся обратно. Разговор пошел свободнее. Юнги пережил до того много смущения за короткие минуты, что после этого волнение его отпустило совсем. Засмеялся вместе с Чимином. Да, признаваться в чувствах он не умел. Они проболтали часа три, съели половину коробки конфет и тайком сорвали одну веточку светившейся гипсофилы, потому что Юнги назвал её красивой. Она тут же оказалась в его волосах. — У тебя всегда был необычный цвет волос. Ты что-то с ними делаешь? — Родился таким. Я знаю только, что у мамы были такие же. — Удивительно. Мои же на неделю рыжими стали по твоей воле. — Нечего было называть меня лисом и пытаться выловить мой несуществующий хвост. Но, честно, — щупает мягкие лепестки цветка, что был вплетён между прядей за ухо, — тебе было к лицу. Был бы факультет с гербом лиса, тебя бы определили туда. — Мне и змея прекрасно подходит. А вот ты как сюда затесался, мышонок, совсем не пойму… — Новое окрашивание захотелось? В этот раз наколдую чего похуже, — для устрашения потянулся к поясу брюк, за который прятал палочку. Чимин даже не шелохнулся. Юнги и сам чуял, как барьер из опасений и внутренней злобы трескался, а его кусочки сыпались в разверзнувшуюся под ним пустоту. Чимин не опасался больше выходок с его стороны. Осмелел. Ещё Юнги чуял на себе взгляд, пристальный и будто бы зачарованный. — Чего тебе? — Можно я ещё раз тебя поцелую? — В первый раз ты не спрашивал. — Я, может, тоже не всё нахожу смелость произнести вслух, — Чимин обхватил пальцами подбородок Юнги и поцеловал вновь. Малиновые переливы неба перекрывали солнце: оно краснело и уносило с собой радужную мозаику, охватившую каждое растения в оранжерее и их самих. От того, что некуда было деть руки, Юнги укладывал их Чимину на плечи. Ослабшие ладони то и дело сползали вниз. Казалось, между ними не оставалось и лишнего сантиметра, но Чимин был всё ближе и ближе, а Юнги клонился всё дальше к земле, пока тело не повалилось на траву. Покрывало кончалось на середине спины. Мягким приземлением он задел цветущие рядом растения, с их широко раскрытых бутонов в воздух взметнулось сотни золотых частиц пыльцы. Юнги скоро разорвал поцелуй, отвернулся и чихнул. Пыльца, уже витавшая над ним, засверкала ярче и заметалась. — Как не идти на отчаянные поступки ради тебя, когда ты настолько милый, м? — Их уже было предостаточно, — надеялся, что зелёный цвет, что их окружал, всё же оттенял его красные уши. — Неужели тебе все время надо чувствовать себя героем? — Нет, но я счастлив им быть в твоих глазах. Губы Чимина спустились к подбородку. Они были такие пухлые, что от всякого прикосновения казалось, будто Юнги пытались съесть. Горло с одной стороны уже стало влажными и из-за слюны, что осталась тонким слоем на коже, его холодило. От тела Чимина, нависавшего над ним, падала тень. Розовое солнце стекало по его голове и спине, уходя за горизонт. Когда лучи бледнели и скрывались, понемногу пропадало и тепло, потому Юнги, которого холод порой брал до самых костей, чаще и охотнее льнул к Чимину. Каким бы змеем тот ни был, всё равно казался горячим. — Я спущусь ниже, — то ли спросил, то ли предупредил, на что Юнги невнятно промычал. — Юнги? — и замер. Губы Чимина зависли в миллиметрах от ямочки над ключицей. — Да делай уже, что делал, господи, — хотелось зарычать и дернуть коленом вверх. Чимин был нестерпим, потому что наслаждался теми мгновениями, когда Юнги не находил себе места и смущался. — Прямо всё, что пожелаю? — и усмехнулся самым наглым образом. — Еще одно слово… Ногти Чимина царапнули кожу внизу живота, пока он расстегивал пуговицу на брюках. Волнение, которое ненадолго задремало, снова пробудилось. Юнги терялся, его глаза бегали по сторонам: он то отвлекал себя цветами, то от нетерпения опять смотрел на Чимина. А тот, пусть и нарочно медлил, не останавливался. У него взгляд впервые один-в-один напоминал змеиный: сузившиеся зрачки, что впивались в тело, как клыки в плоть, и прокатывающиеся по радужке полупрозрачные пласты закатного света, что делали глаз будто острее. И как бы Чимин ни смотрел на Юнги, его пальцы касались тела с трепетом. Он аккуратно стягивал брюки вниз, а подушечками проезжался по покрытой мурашками коже и мягко придерживал бедра. От этой осторожности Юнги будоражило, он несколько раз мелко вздрагивал, поджимал пальцы на ногах и вздыхал, чуя как подступал стон. — Тебя так легко спутать с белой лилией здесь. — Главное, что тебя ни с каким другим придурком не спутаешь. — Опять язвишь мне. Порой Юнги и желал сказать что-то подходящее или милое, однако любое ласковое слово застревало костью в горле. Он не привык получать комплименты и признания в любви и уж тем более не был готов говорить всё это сам. Понимал, что это безмерно глупо: бояться сознаться в чувствах тому, с кем всё взаимно, — но такая слабость перечила его естеству. Когда смущение доходило до жара, Юнги разве что мог выдать очередную колкость или схватиться за палочку. Пальцы Чимина были короткими, однако оттого не менее ловкими. Они перемещались от колена к бедру, оказывались то у тазовых косточек, то под ягодицами. Юнги растирал носками покрывало и, как ему казалось, слишком часто менял положение головы — буквально извивался. Чимину явно нравилось изводить его, но едва он уткнулся носом в пах, тело обмерло. — Ты не против?.. — Своими вопросами ты только мучаешь меня… — тихо и устало застонал, — просто заткнись и сделай уже что-нибудь. — Твое выражение лица того стоит. Нежная кожа Чимина соприкоснулась с внутренней частью бёдер, когда с щиколоток соскользнул последний слой одежды. Юнги, откинувший голову назад, потому что возбуждение уже мешало ровно дышать, посмотрел на Чимина. Тот просунул голову между его ног и с легкой ухмылкой выжидал, когда их взгляды столкнутся. Знал, что Юнги не продержался бы в неведении и пары секунд. И только это произошло — высунул длинный шершавый язык и провел вдоль члена. Это была точка невозврата. Юнги больше ни о чем не думал: приоткрыл рот и рвано застонал. Поясница не соприкасалась с травой, весь вес перешел на впивающиеся в землю плечи и локти. Никогда он не испытывал ничего подобного не потому, что физическое ощущение было не сравнимо ни с чем, а потому, что от неистовых чувств пробивались слёзы. Его ведь никто не любил раньше, а Чимин вкладывал в прикосновения непомерное количество ласки и страсти. Юнги размазывало от чувств по земле. Чимин обхватил головку губами и начал двигать головой. Член скрылся почти целиком в его рту. Юнги издал громкий стон и бёдра, как окостеневшие, потянулись друг к другу. Так он ощутил, что и щёки Чимина на самом деле горели не меньше, чем его собственные. Они оба переживали, осторожничали и разбирали нескончаемый поток мыслей. — Тише, тише, ты меня задушишь, — ладонями уперся в бёдра Юнги и развёл их. Рядом с уголком рта Чимина виднелась капля густой и липкой смазки, его губы были влажными, потому что он постоянно их облизывал. — Не то чтобы эта худшая смерть… Но дай мне еще немного тобой полюбоваться. В оранжерее быстро темнело. Листва маленьких деревьев теряла насыщенный зелёный цвет и напитывалась тёмно-голубым, как бы отражая небо. Юнги не пускали вечерами без сопровождения за пределы гостиной, но пока у них было драгоценное время, он даже не вспоминал об этом. Некоторые цветы, бутоны которых смотрели вниз, зажигались как фонари, потому даже в последние минуты заката Юнги видел горящие и влюбленные глаза Чимина, и то, как блестела его кожа. Тихо пели колокольчики. — Мне так не хочется спешить, — основание члена Чимин обхватил ладонью и опустился на него губами. Юнги и без спешки не продержался бы долго. Пятки раз за разом сползали по покрывалу, поскольку дрожь заводила всё тело и каждая конечность вжималась в поверхность, как в сырой бетон. Ладонью, к которой прилипло несколько тонких травинок, Юнги вцепился в волосы Чимина. Шелковистые на ощупь, они легко распределялись на пряди между фаланг. Резко не тянул за них, лишь следовал за движениями головы и иногда направлял, надавливая рукой. Чимин вобрал щеки и в очередной опустился до самого основания. Мягкие губы дотронулись паха Юнги, холодный кончик носа уперся в кожу, где-то между коротко стриженных волос. Ноги свело приятной судорогой — послышался кашель. Чимин выпустил его член изо рта и прислонил костяшки к губам. Он кашлял в себя и одновременно улыбался. — Блять… прости, — Юнги спрятал лицо в сгибе руки и дальше уже сам не мог разобрать своих слов. — Всё хорошо, я ведь люблю тебя, — склонился к животу и прилёг на него щекой. По дыханию, касавшегося кожи, была заметно, что Чимин всё ещё запыхался. — Полежим так минутку? Обещаю, мы придем вовремя. — Чимин… — М? В оранжерее звучали лишь их голоса и растения. Уютное, красивое и живое место, где царил покой. Если не сейчас, то никогда не найдет момента лучше. — Я тебя тоже… ну… — сделал глубокий вдох, — люблю. Чимин так выдохнул ему в живот, что Юнги сразу догадался: он улыбнулся.

──────≪✷≫──────

— Кажется, я потерял твою палочку, — трава и широкие листья громко шуршали в унисон Чимину. Юнги пробирался с ним через лесной островок, чтобы срезать путь к Хогвартсу. Ботинки намокли, а тонкий носок под брюками можно было выжимать, потому что вся дождевая вода, казалось, годами стекала именно в эту зелень. Земля, как глина, проминалась под подошвой. Юнги боялся поскользнуться и закончить свидание задницей в грязевой луже. Из-за того, что дорогу знал только Чимин, пришлось пожертвовать своей палочкой. Тот же взять забыл. — Ты потерял не палочку, а здравый смысл. А ну, зажигай свет обратно! Переплетение веток и стеблей рябили в глазах. Если на равнине со свежей стриженной травой тусклое небо ещё бросало свет, то в лесу стоял мрачный туман. Только носки мокрых ботинок поблескивали иногда. Когда и палочка перестала освещать дорогу, то ненадолго перед глазами будто растянулось мерцающее тёмное пятно. Чимин захрустел ветками куста. Его макушка проглянула поодаль от правого плеча. Юнги сощурился, чтобы рассмотреть его и понять, чем он был занят, но тут его ладонь обхватила рука Чимина. — О, я нашёл кое-что получше. — Иди в задницу, — попытался вырваться из цепкой хватки, однако ничего не вышло и он быстро сдался. Перед ними снова зажегся огонёк на конце палочки, что бросал блики на влажную листву. За кронами деревьев узорами светилось небо. Чимин переплёл с ним пальцы и уверенно повёл за собой. Юнги, хоть ворчал всю дорогу, всё равно следовал за ним.