daughter of the reaping.

I. Девушка, осторожно ступая босыми ногами по холодной траве, идёт в глубь леса. Красная луна кое-как освещает ей дорогу, а тишина, в которой каждый рваный вздох слышен отчётливо, пугает до дрожи. Кажется, что девушка здесь одна, но она знает, что это вовсе не так. Она чувствует, как за ней заинтересованно наблюдают глаза из темноты, из-за чего по спине пробегает холодок животного ужаса. Словно на самом деле вокруг неё сотни или тысячи глаз, вцепившихся в её тело самым пытливым взглядом. Не понимает, как оказалась здесь и в какой точке это «здесь» находится. Место смутно знакомо, но тем не менее девушка всё никак не может понять. Как будто ответ крутится на кончике языка, летает вокруг, но она просто не может ухватиться за него. Девушка оглядывается, не понимая, в какую сторону ей лучше идти, чтобы как можно скорее сбежать от этих пытливых взглядов, спастись от жуткого ужаса, бегущего по спине. Она совсем не привыкла к этому чувству. Мун Сильби не привыкла бояться. Если честно, она привыкла к тому, что все боятся её. Это именно то, что ей нравится — внушать другим страх. Внушать страх тем, кто в разы сильнее её. Это именно то, что позволило ей выжить в городе, кишащем всякими тварями, которые вполне себе не против поживиться кровью молодой, совсем юной ведьмы, не видавшей жизни. Ей не повезло родиться в Тэгу — самом поганом, сгнившем городе во всём мире. Здесь умирает всё живое. Стоит ступить на землю Тэгу, прозванного змеиным городом, и в самую пору готовить завещание и организовывать поминки. Выжить здесь можно только в том случае, если твоё сердце такое же, как и этот город, — сгнившее, уродливое от зарубцевавшихся шрамов и жестокое. Здесь нельзя быть слабым. Нельзя быть честным даже с самим собой. Если хочешь выжить в Тэгу, нужно учиться не просто защищаться — нужно учиться вести себя так, чтобы другие защищались от твоих нападок. Нельзя бояться, нельзя плакать, нельзя показывать свой страх или любую другую эмоцию перед власть имущими: перед вампирами или, что гораздо хуже, змеями. Этот город назван змеиной столицей не просто так, а самое большое зло здесь — это жестокие змеи, которые не пощадят даже тех, кого любят. Второе зло — вампиры. А третье — ведьмы — было уничтожено не так давно, что дало простым людям, однако посвящённым в ужасные тайны родного города, выдохнуть немного. Бед, что могли прийти по их душу, стало гораздо меньше. Хотя это, впрочем, никак не спасало тех, кто всё-таки показывал свои слабости. Кто был слабым звеном в этом городе. Кто был таким же, как Сильби — юная ведьма, брошенная на произвол жестокой судьбы. Ведьма, которой стоило бояться каждого лишнего шороха в свою сторону. Но те времена прошли практически столетие назад. Сильби пришлось постараться, чтобы это её боялись, а не она дрожала от ужаса перед кем-то. Это был путь тернистый, опасный, и ей приходилось делать вещи, которые никто не стал бы делать в здравом уме, однако… Это закон выживания в мире, который кишит нечистью и разными тварями. В городе, который сама Сильби смело бы назвала Адом на земле. У большей части здешних жителей нет сердца, а если и есть, то оно совершенно не бьётся. Им не знакомо милосердие и сострадание, а тех, кто чувствует хоть что-то, можно буквально по пальцам пересчитать, причём исключительно по пальцам одной руки. Здесь никого не интересуют чужие проблемы. Только свои собственные. О других здесь заботятся исключительно в двух случаях: если эти «другие» — часть семьи и любовники, и если эти другие — псевдодрузья, которые нужны для достижения зловредных целей. Не более того. Очень сложно в этом городе встретить какое-либо искреннее чувство, кроме страха. Потому что в змеином городе все прекрасно понимают, как дорог страх — иногда именно он может стоить человеку жизни. Сильби этот урок освоила давно. Не могла позволить себе бояться, дрожать и робеть перед кем-то. Это её должны бояться. Это перед ней должны склонять головы, ведь не для обратного положения дел она на протяжении многих веков грызла землю зубами, чтобы оказаться на той вершине, на которой оказалась по итогу. И чтобы банально выжить. Мун Сильби в этом городе выжила только потому, что внушала страх другим. И не просто выжила, а стала частью могущественной триады, стоявшей во главе города. Поэтому ей совершенно не нравится, что кто-то или что-то, что или кого она даже не знает, внушает ей страх. Здесь, в алом свете луны, потерявшись в тёмном лесу, босоногая, она словно поменялась ролями со своей жертвой. Словно она, сама Сильби, стала слабой жертвой, а её жертва — ужасным хищником, охотником, который был бы не против вцепиться в её глотку клыками. Это чувство инородное, ей не принадлежащее, словно оно пришло откуда-то из прошлого. Из тех времён, когда она не была сильной ведьмой. Когда её имя не внушало страх вампирам и змеям города, когда сильные мира сего не считались с ней, не видели в ней кого-то, с кем нужно быть как минимум милым, чтобы получить желаемое. Перед кем нужно лебезить, чтобы получить капельку помощи. Кто может запросто оборвать чужую жизнь. И Сильби не нравится это чувство. Не нравится ощущать себя в уязвлённом положении и бежать от кого-то. Не нравится бояться. — Сильби-и-и, — тянет насмешливо сотня голосов. Они звучат как будто в голове, звенят в ушах омерзительно громко, настолько, что ведьме кажется, будто бы её барабанные перепонки сейчас просто лопнут. Или её мозг просто поджарится, превратится в бесплатную яичницу для кого-то жуткого. Жуткого до такой степени, что даже она, Мун Сильби, напугана. Это определённо дурной знак. Мун резко останавливается, закрывая уши ладонями, но это совсем не помогает избавиться от омерзительного крика. Тот, наоборот, становится только громче. Словно до неё снова пытаются достучаться Предки, что как минимум невозможно из-за того, что все они уничтожены уже какое-то время. А ещё это больно. Чертовски больно. Настолько, что Сильби вонзается ногтями в виски над ушами, жмурясь, и падает на землю, прижимаясь лбом к коленям, и тихо стонет от боли сквозь стиснутые зубы. Как же погано. Как же это всё погано. Сильби просто не привыкла находиться в таком уязвлённом состоянии. Быть такой слабой. Вернее, отвыкла. Банально отвыкла. — Пора платить по счетам, Сильби! — голоса жестоко смеются, кровожадно насмехаясь над ней, и ведьме кажется, что вокруг неё, воронью подобно, кружатся тёмные силуэты. Мун не может понять, сколько их, кажется, что бесчисленное количество, отчего становится ещё страшнее. Ведьма кусает губы, чувствуя на языке стальной привкус, и тяжело дышит. Как будто возвращается в далёкое прошлое, где она стояла в одиночку против целого мира, задыхаясь каждый раз от дикого ужаса, сковывающего тело. По счетам? Ей хочется усмехнуться, но боль не даёт этого сделать. Её счет слишком огромен — не хватит целой жизни для того, чтобы заплатить собственные долги. Чтобы заплатить за каждое злодеяние, когда-либо ею совершённое. Дорога в Ад устлана не только хорошими делами. Любое решение ведёт к последствиям вне зависимости, хорошее оно или нет. Если Ад существует, то туда попадут все, вне зависимости от верований и убеждений. А она-то, Сильби, уж точно, потому что… Даже Природа-мать не примет её у спасительного Очага, как вдалбливают каждой ведьме с самого рождения. — Ты жила в долг слишком долго. Пора бы… Пора бы понять, где твоё место, и отдать то, что тебе не принадлежит! Голоса становятся громче, а мысли их совершенно не заглушают. Сильби сгибается в три погибели, раздирает кожу головы над ушами, вонзаясь ногтями слишком сильно. Хочет провалиться под землю в этот момент, лишь бы убежать от жестоких силуэтов и тяжёлых взглядов. Где-то надрываются вороны, сигнализируя об опасности, но у Мун нет сил концентрировать внимание на них, чтобы хотя бы немного отвлечься от ужасающего её присутствия. Голову словно сжимают в тисках, как будто бы сосуды мозга вот-вот лопнут, и Сильби не в силах это терпеть. Ведьма кричит так громко, как может. Срывает голос, надрывает связки, чувствует, как магия, которую она так и не смогла сдержать, сильнейшей волной освобождается, разлетается по пространству, поражая тёмные силуэты, из-за чего голоса с жуткого крика переходят на ужасающий визг. Сильби с громким криком поднимается на постели, откидывая одеяло в сторону. Морщится от яркого света зажжённых свечей, которые — она уверена — накануне, когда Мун ложилась спать, не горели. Она не совсем с ума сошла, чтобы зажигать свечи на ночь. Дрожащими руками убирает волосы, откидывая их на спину и заправляя за уши, отлепляет прилипшие к мокрой от пота шее пряди. На щеках чувствует влажные дорожки и, коснувшись кожи с большой опаской, не без облегчения замечает, что это просто слёзы, не кровь. Одной проблемой меньше. Стирает слёзы тыльной стороной руки, буквально ненавидя тот факт, что вообще видит их. В ушах до сих пор звенит, словно жуткие голоса начали преследовать её и наяву. Виски саднят, и, взглянув на собственные ногти, Сильби замечает под ними кровь, понимая, что наяву разодрала кожу от боли. Мун дрожит, и явно не от холода — в комнате чертовски жарко, настолько, что футболка, в которой ведьма спит, стала насквозь мокрой. В её квартире никогда не было настолько жарко. Сильби внезапно бросает короткий взгляд на стоящий в углу комнаты мольберт и чувствует странную тягу. Словно её ведёт кто-то другой, посторонний, словно желание встать и воспользоваться стоящими на мольберте большими листами принадлежит не ей, не Сильби. Но противиться ему она просто не может. Ведьма, словно зачарованная, поднимается с кровати, ступая на пол босыми ногами. Паркет, на удивление, ледяной, но это совершенно не помогает Мун прийти в себя. Она, словно подталкиваемая иными силами, быстро идёт к мольберту, на ходу снимая мокрую футболку и бросая её себе под ноги. Ступни сначала путаются в ткани, но Сильби совершенно не обращает на это внимания, безразлично откидывая футболку в сторону. Мун хватается за первый попавшийся карандаш, взмахом руки включает стоящий рядом с мольбертом светильник и, закрыв глаза, начинает самозабвенно водить им по листу, не понимая, что вообще собирается рисовать. Давит на карандаш так сильно, что сначала ломается заточенный грифель, а после и деревянная основа буквально рассыпается в ведьмовских руках. Та просто разжимает ладонь, позволяя обломкам упасть на пол, тихо звеня при этом. Раздражённо выдохнув, Сильби берёт кусок угля, даже не глядя, и возвращается к своему занятию, выводя линии исключительно по ощущениям. От её напора мольберт едва ли не падает, поэтому ведьме приходится придерживать его второй рукой. Открыв глаза, Мун не видит ничего, кроме абстрактного узла из линий, и раздраженно срывает лист, оставляя себе ещё одно белое полотно. Изрисованная, местами разорванная от сильного давления карандаша бумага с тихим шелестом скользит по полу. Уголь в руках Сильби крошится, рассыпается, оседая на полу вокруг ног ведьмы мелкой крошкой, и девушка берёт ещё один брусочек. Все звуки сливаются в один сплошной шум. Сильби то и дело срывает листы, кидая их на пол, ломает угольные мелки. Пальцы ведущей руки становятся чёрными от крошки, но это волнует ведьму в последнюю очередь. Мун не знает, как избавиться от наваждения, страх снова завладевает её сердцем, но теперь она даже не видит каких-либо причин для того, чтобы злиться. Свечи вокруг разгораются ещё сильнее, а те, что стоят на полках, словно бы грозятся начать пожар. Артефакты в шкафах неспокойно отзываются на страх хозяйки, книги с громким грохотом падают на пол, раскрываясь резко, практически до хруста корешков. — Отпусти нас! Сильби резко дёргается, вновь начиная слушать голоса, скребёт ногтями и сильнее давит на уголь, который хрустит в её руках и ломается на несколько кусочков, тут же падающих на пол. Зашипев сквозь стиснутые зубы, ведьма трясёт головой, ещё сильнее сжимая в руках край листа, а следом срывает его и кидает на пол. Вокруг кто-то кричит. Кричит-кричит-кричит, оглушая. Сильби страшно, она прорывает тупым грифелем карандаша несколько листов, больше всего хочет отойти от мольберта, словно это может помочь заглушить голоса. Но это не помогает. Тело совершенно отказывается слушаться ведьму: ноги словно прилипли к полу, а пальцы то и дело тянутся к разбросанным по столу карандашам, не давая перестать рисовать. Хотя это совершенно не похоже на рисунки — запутанные линии где-то темнее, где-то наоборот, но в одну картинку совершенно не собираются. Плафон светильника рядом резко трескается, а стекло от него разлетается в стороны. Сильби шипит, потому что несколько осколков попадают и в неё, оставляя неглубокие раны на животе, боку и бедре. Огоньки свечей танцуют безумный, неспокойный танец, то затухая, то снова загораясь, на стенах пляшут тени, создавая зловещие картины. Резко раскрывается первая балконная дверь, ударяясь о вторую и тем самым открывая её. Сильби испуганно вздрагивает, но не отрывает внимания от бумаги. Игнорирует кусающий пятки холод и саднящую боль от порезов на теле. За спиной громко сообщает о своём присутствии ворон, и, оглянувшись, Мун видит, как на перила балкона уселась чёрная птица, вцепившись в тело ведьмы взглядом. Занавеска, которая могла бы скрыть её от взгляда пернатого дьявола, зацепилась за открытую дверь, и теперь ничего не мешает ворону смотреть на Мун. Теперь-то она замечает, что за окном сильнейший ливень, где-то совсем близко гремит гром и сверкает молния, озаряя светом ночь, но это совершенно не мешает ворону смотреть на Сильби неотрывно, словно высасывая не только душу из её тела, но и саму жизнь. Сильби замирает. Роняет карандаш, глядя на птицу. Ей кажется, что с чёрного клюва на пол балкона капает кровь. Ведьма щурится, пытаясь рассмотреть, кажется ей или нет. Замечает разорванное крыло ворона, так же покрытое кровью. И не просто кровью — Сильби кажется, что плоть на крыле птицы по-настоящему гниёт. А алые глаза-бусинки заставляют её испугаться ещё больше и отступить назад. Мун врезается в мольберт, из-за чего тот падает. Ворон громко кричит снова. С его клюва ещё обильнее начинает капать кровь. — Сильби! — Уходите! — жалко пищит ведьма, снова падая на колени и сжимая голову в ладонях. Гремит гром. Настолько громко, что начинает казаться, будто бы всё вокруг трясётся. Сильби душно. Она задыхается, как если бы кто-то со всей силы сжал её горло крепкой хваткой, перекрывая доступ кислорода. Но этого не происходит, никаких видимых условий для того, чтобы она не могла и вздоха сделать, у Мун нет. — Ты должна заплатить! Сильби на четвереньках отползает назад, хочет забиться в угол, хотя и понимает, что это её не спасёт. — Отстаньте! — Сильби! Её снова зовут, и голос теперь кажется ведьме смутно знакомым, но этого совершенно недостаточно для того, чтобы она поняла, кому он принадлежит. — Оставьте меня в покое, — хрипло, из последних сил просит ведьма, сжимаясь до крошечных размеров. Царапает паркет ногтями, ломая их до самого мяса. Её резко поднимают на ноги, и Мун просто не может сдержать крика, полного ужаса. Не может сконцентрироваться для того, чтобы использовать магию против обидчика, лишь пытается вырваться, отчаянно крутя головой из стороны в сторону. Пытается отбиваться, но её запястья сжимают так крепко, что просто не оставляют на это и шанса. — Отпусти! Ведьма всем корпусом тела двигается назад, но даже это не помогает освободиться. Ворон напоминает о своём присутствии, крича так жутко, так надрывно, словно он и сам теперь напуган. — Сильби! Приди в себя! Её с силой встряхивают, явно пытаясь вытрясти всё дерьмо. Мун еле стоит на ногах, и, если бы её крепко не держали, точно свалилась бы на пол снова. Ведьма улавливает в чужом голосе встревоженные нотки, что совсем немного её успокаивает. Всё резко затихает. Ворон, вспорхнув, тут же улетает. Свечи тухнут, практически погружая комнату в темноту. Пространство остаётся освещённым исключительно луной. Дождь прекращается так же неожиданно, как, очевидно, и начался. Сильби слышит только своё сбивчивое дыхание, не более того. От былого помешательства не остаётся и следа. — Ч…Чонгук? — Сильби быстро моргает, едва ли фокусируя зрение. Встречается взглядом со знакомыми пытливыми глазами напротив. Слышит вздох облегчения, и хватка на её запястьях становится слабее, а после, когда она вновь пошатывается и едва ли не падает на пол, парень успокаивающе обнимает её, опустив одну ладонь на поясницу. Вторую же путает в волосах на затылке, перед этим заботливо подняв упавшую лямку плотного топа обратно на плечо. Мун выдыхает. Она знает этот приторный металлический привкус на языке, который появляется каждый раз, когда Чон Чонгук, король вампиров и, по сути, города, появляется где-то по близости. Сильби даже удивляется тому, что не почувствовала присутствия вампира раньше. С другой стороны, ей совершенно не до этого. Сильби, нырнув руками под кожаную куртку вампира, крепко сжимает ладонями футболку на его лопатках, тяжело дыша ему куда-то в ключицу. Теперь становится холодно. Наваждение спадает, и холод, проникающий в комнату сквозь незакрытую дверь балкона, кусает разгорячённую и влажную кожу. Сильби дрожит теперь совсем не от страха, а от того, что банально мёрзнет. — Ты напугал меня, — хрипит Мун, тихо шмыгнув носом. — О, да ладно, — фыркает Чон у неё над ухом, обнимая крепче, потому что прекрасно чувствует дрожь женского тела. — Ты, знаешь ли, тоже меня напугала. Мне не особо нравится, когда твои волшебные грозы прерывают мой сон. — Что ж ты постоянно говоришь, что тебе сон не нужен, а, король? — в тон ему, едва ли попадая зубом на зуб, бубнит Мун. — Мне нравится сам процесс, — вампир, не отлепляя от себя девушку, тянет её за собой в коридор. Мун молчит, устало расслабляясь, и позволяет Чону вести себя, полностью ему доверяя. Вампир прекрасно знает квартиру ведьмы, а потому если он куда-то и идёт, то вполне себе целесообразно. — Мне холодно. — А мне мокро, и? Сильби пытается понять, куда Чонгук ведёт её, но мозги никак не получается собрать в кучу, чтобы ориентироваться в пространстве, не видя ничего. Слышит только, как щёлкает выключатель, а потом громко хлопает дверь, ударяясь ручкой о стену, поскольку вампир гораздо сильнее, чем положено, дёрнул её. — Не громи мой дом, — бубнит Мун запоздало, собирается отодвинуться, но тут же тихо шипит, потому что яркий свет слепит, и следом прячет лицо на груди у Чона вновь. Впрочем, это позволяет ей понять, что тот привёл её в ванную. — В этом городе каждый дом — мой, не гунди, — парирует в ответ Чонгук и пытается отодвинуть от себя девушку, но та только отрицательно качает головой, мол, нет, не хочет. — Ты похожа на мокрого котёнка, которого всю ночь шпыняли собаки. — Да ты мастер комплиментов! — ворчит девушка, хотя и звучит она совершенно беззлобно. Начинает шуметь вода, а Чонгуку всё-таки удаётся отлепить от себя ведьму. А после, ничего ей не сказав, подхватывает Сильби на руки и сажает в ванную, прямо под кран с тёплой водой. Мун морщится, но молчит. Притягивает ноги к груди, обнимая их руками, и опускается щекой на колени, устало прикрывая глаза. Чонгук тем временем присаживается рядом на корточки, упираясь локтями в бортик, и внимательно смотрит на ведьму, словно пытаясь найти на её лице ответы на собственные вопросы. Сильби старается игнорировать его взгляд, но выходит плохо. — Спрашивай, — тихо бормочет девушка, не отрывая глаз. — Думал дать тебе время прийти в себя. — Мне холодно, Чонгук, но в остальном я в порядке. — Погром в твоей комнате говорит об обратном, — цокает вампир в ответ. — Это творческий беспорядок, — возражает Сильби, приоткрыв глаза. — Я не знаю, что случилось. Не могу объяснить. Мне приснился кошмар, но… Он был слишком реальным. — Каждая ведьма в этом городе рано или поздно сталкивается с этой проблемой? — иронично уточняет Чонгук, хотя в его голосе Мун слышит нотки взволнованности. Ей приятно каждый раз, когда она понимает, что здешний король о ней и правда беспокоится. Не потому, что она много лет назад помогла ему получить власть и удержать её в городе, а потому, что они кто-то вроде давних приятелей. Это всегда приятно, особенно тогда, когда близких у тебя нет совершенно. К тому же, есть что-то абсолютно приятное в том, что она единственная ведьма, на которую распространяется вампирская неприкосновенность в городе. — Это не смешно. — Я знаю, Сильби. Опыт общения с ведьмами показывает, что это начало чего-то плохого. Я прав? Сильби поджимает губы. Чонгук слишком хорошо знает, как устроена жизнь ведьм. Пока что у неё не было причин жалеть о том, что слишком сильно посвящает его в устройство ведьмовского мира. Иногда Мун думает, что рано или поздно вампир будет использовать это против неё самой. Было бы просто катастрофично. Когда-то давно Сильби думала, что ей доверие вампиру будет стоить слишком дорого. Но ошиблась. Если подумать, Чон Чонгук — единственный в этом проклятом городе, кому Мун Сильби может доверять без каких-либо ограничений. Всё, в чём она может быть уверена — в этих непонятных отношениях, которые возникли между ними ещё век назад. Более Сильби не уверена вообще ни в чём. — Знаешь… То, что случилось, было очень похоже на… Э-э-э, на Предков. Как будто они взяли контроль над моим телом, диктовали свою волю, и я не могла им противостоять. Мун видит, как вампир напротив заметно напрягается. И, конечно, упоминание Предков не нравится ему так же, как и самой Сильби, поскольку… Они принесли им слишком много боли и страданий. — Это невозможно. Сильби ядовито усмехается: — Спасибо, что сказал! Я же сама не поняла, — она закатывает глаза и чувствует, что наконец начинает согреваться. — Я не знаю, Чонгук, не знаю! Но мне всё это не нравится. Чертовски сильно не нравится. Практически год живу без проблем, связанных с этими стервами, а тут… такое. Чонгук молчит, но по его выражению лица ведьма понимает, как сильно загрузила его своими словами. Он, как и ведьма, думает о том, что тот хрупкий мир, за который им пришлось заплатить огромную цену, начинает трещать по швам и как будто рассыпаться прямо на глазах. Ведьма смотрит, как вампир поднимается, а после, сказав, чтобы она в случае чего просто-напросто его звала, уходит, прикрыв дверь. На этот раз гораздо осторожнее, видимо, чтобы не раздражать Мун снова. Оставаться наедине с собой для Сильби сейчас было бы просто нежелательно, поскольку Мун начинает слишком много думать. Мун не знает точно, сколько сидит так. В какой-то момент Чонгук заходит снова, небрежно бросив на тумбочку чистую одежду, а после вновь оставляет её в одиночестве, не сказав и слова. Сильби толком не соображает, чтобы понять, чтобы хотя бы попытаться привести мысли в кучу, но она слишком устала для этого. То, что произошло, слишком энергозатратно, чтобы Мун осталась в состоянии собрать все мысли в кучу. В ушах до сих пор звенят жуткие голоса, так сильно пугающие её. Сильби кажется, что у неё просто не получится избавиться от этого звона. Мун понимает, что это всего лишь игра её воображения, потому что теперь… Нет, теперь она просто не чувствует постороннего влияния, как-то было во время приступа, что таковым, впрочем, достаточно сложно назвать. Сильби, согревшись, вылезает из ванной, закручивая волосы в чёрное полотенце. Одним резким жестом ведьма протирает запотевшее зеркало, глядя на своё отражение. В ванной жарко, практически душно, и, посмотрев на свою разгорячённую, покрасневшую кожу, Мун внезапно понимает, что сидела не просто в тёплой ванной — она сидела практически под кипятком, но так и не почувствовала этого. Девушка поджимает искусанные губы, потому что в её взгляде всё ещё осталась тень страха. Свет в ванной на мгновение тухнет, а когда загорается снова, Сильби едва ли сдерживает крик. За её спиной стоят три тёмных силуэта и тянут к ней руки. И это точно не секундное наваждение. II. Сильби сидит в постели, укрытая одеялом, и смотрит на свои сложенные в замок руки. Из головы никак не выходят кошмар, из-за которого она проснулась, и наваждение, начавшееся следом. Она совершенно не сомневается в том, что кто-то в этот момент завладел её телом, но это вряд ли могли быть Предки — Мун совершенно уверена в том, что год назад им с Тэян удалось их уничтожить, как и ковен Квартала. У Сильби нет ни единой причины сомневаться в этом. Потому что, если всё-таки они не довели дело до конца, и Предки Тэгу всё ещё живы… Полоз отдал свою жизнь за это просто так. Это была просто бесполезная жертва, и если змеиная королева узнает об этом… Чёрт возьми, Сильби даже не хочет думать о том, что останется от города, если Тэян узнает об этом. К тому же Сильби более не связана с Предками своего ковена — даже если они не погибли, не были уничтожены, как она со змеиной королевой решила, мёртвые ведьмы никак не могли бы подчинить волю Сильби. Им не удавалось это в то время, когда Мун была привязана к ковену, что уж говорить о времени, когда между ведьмами Тэгу и Мун Сильби нет совершенно никакой связи? Происходит какая-то чертовщина, и Сильби понимает, что ей предстоит разобраться в этом, иначе… Всё будет чертовски плохо. Она не замечает, как возвращается Чонгук, но это и не мудрено. Во-первых, она слишком задумчива, чтобы заметить его возвращение. Во-вторых, он всё ещё вампир, который передвигается беззвучно. Чонгук ставит на колени Мун кружку с тёплым чаем и, убедившись, что та держится за керамическую ручку, отходит, чтобы привести комнату в порядок. — Ты не обязан, я сама утром уберу всё, — тихо бормочет Сильби, согнав наваждение, и переводит взгляд на всё так же открытый балкон. И всё-таки кровь, которая капала с клюва ворона, ей не показалась. На полу, совсем близко к решётке ограждения, темнеет алая лужица. Мун совершенно не нравится то, что ей это не показалось. Вороны — всегда плохо. Они вестники смерти и печали. Вороны и кровь — вестники одной большой катастрофы. Через открытую балконную дверь в комнату проникает холодный, свежий после дождя воздух, который помогает Мун окончательно успокоиться. — Не возникай, Селена, я не со всеми такой добрый, — цокает вампир, начиная небрежно собирать раскиданные по всей комнате, изрисованные листы. Сильби не спешит смотреть на них, старательно отводит взгляд, поскольку один только вид угольных абстракций внушает ужас. — Какая щедрость, сам вампирский король убирает мой дом, — Мун закатывает глаза, искренне радуясь тому, что она может так фамильярничать с Чоном. Это то, что ей нужно сейчас: попытаться шутками и колкостями показать, что всё на самом деле хорошо, даже если это далеко не так. — Скажешь кому-нибудь — подвешу в центре Квартала вверх ногами, поставлю рядом шезлонг и буду наблюдать за твоими страданиями, потягивая какую-нибудь Маргариту. — Ублюдок, — шипит Сильби, отпивая чая. — Это единственный комплимент, который я могу услышать от тебя, правильно? Чонгука это явно не задевает, а Сильби не чувствует и малейшего угрызения совести за свой тон. Чон не из неженок, чтобы обижаться на то, как с ним разговаривают, хотя и чужие интонации вполне себе могут стать причиной для убийства. Ни для кого не секрет, кто воспитал нынешнего короля вампиров. Надо сказать, что воспитатель и наставник из древнего змея вышел паршивый, поскольку все негативные черты Полоза: паранойя, кровожадность, недоверие — передались и его протеже, пусть и не в той же мере. День, когда злой и ужасный змей спас Чонгука, можно считать как самым счастливым, так и самым проклятым днём в жизни вампира. И это, к сожалению или счастью, вовсе не додумка Сильби, а однажды озвученная Чонгуком истина. — Почему ты вообще пришёл? — вздыхает Мун, наконец снимая с волос полотенце и кидая его на пол рядом с кроватью. Чонгук совершенно не собирается отвлекаться от своего занятия. Он, стоя спиной к Сильби, из-за чего та не может увидеть выражение его лица, собирает листы. Никак не реагирует на её вопрос, словно и не собирается на него отвечать. Как будто это не очевидно. — Я живу слишком долго, Сильби. Когда в этом городе начинается жуткая буря, а луна становится красной, не нужно долго гадать, кто приложил к этому руку. Вы, ведьмы, слишком очевидны. А поскольку на данный момент в этом городе всего две ведьмы и один колдун, выбор не велик. — Как понял, что я причина этого? — Сильби знает, что он скажет. Знает ответы на все свои вопросы. Ей просто нужно хоть как-то заполнить пустоту, отвлечь себя от жутких мыслей, а потому приходится казаться дурочкой, но это меньшая из проблем на данный момент. — Девчонка, которую ты взяла в качестве стажёрки в «Карно», слишком слаба, чтобы учинить такое, я даже не брал её в расчёт. Не пойми меня неправильно, это всё-таки явно не моё дело, но… Сильби, я не думаю, что она подходит на роль хранителя такого места, как «Карно». Слишком молода. Мун жмёт плечами. Если подумать, ведьмовская лавка «Карно» не её забота. Совершенно. О том, кто будет присматривать за всеми этими семейными реликвиями, должны думать хозяева всех этих древностей, а не она. И её совершенно не должно касаться, что один из Паков озабочен только своим баром, а вторая уехала из города в попытках залечить разбитое сердце и не выходит на связь уже два месяца. Но Сильби моментами слишком добрая. Да и молодое дарование надо было пристроить куда-то, поскольку ведьм в Тэгу, местных или туристок, здесь не жалуют от слова совсем. — Есть потенциал. Она решительно настроена касательно своей роли, — просто отвечает Сильби, передёрнув плечами. Со стороны Чонгука раздаётся показательное фырканье. Он эти разговоры про потенциал в гробу видал, честное слово. Вампир собирает изрисованные листы и укладывает стопкой у мольберта. Не спрашивает, что с ними делать, чтобы лишний раз не тревожить Мун. Она бы всё равно не позволила ему их выкинуть, потому что в хаотичных линиях наверняка скрыта какая-то истина, которая может стать разгадкой к тому, что произошло. Сильби слишком давно знакома с магией, чтобы знать: каждый лист имеет значение. Чонгук так же это прекрасно понимает, однако всё равно убирает стопку листов подальше, так, чтобы они не попадали в поле зрения Сильби хотя бы до того, как она не решит разобраться. — Да плевать. На мой искушённый всякими ведьмами взгляд, потенциалом там и не пахнет. Так что вариант, в котором этот бардак с погодой устроила она, я отмёл сразу. А дальше вопрос техники: остались ты и Чимин. Выбирал по принципу, о ком больше беспокоюсь, так что ты победила. Хотя, впрочем, это было очевидно, ты, Сильби, синоним к слову «проблема». Мун хмыкает, почесав бровь. Что есть, то есть. — Спасибо, — просто кидает она. Скорее даже для галочки, потому что Чонгуку её благодарности абсолютно не нужны. Но Мун также знает, что, если бы Чон не появился, она вряд ли смогла бы самостоятельно вынырнуть из этого кошмара. Было бы легче, знай она, с кем борется, но здесь… Сильби не понимает, что произошло, как не понимала во время своего наваждения, а потому выбраться из этой пучины отчаяния было бы проблематично. — Не занимайся такой хернёй больше, ладно? — просит Чонгук небрежно. Надо сказать, что Чонгук иногда ведёт себя, как настоящая задница. Именно из-за его отношения Сильби до сих пор не может понять, кто они друг другу: партнёры, приятели или друзья? Ей сложно понять, как Чон на самом деле относится к ней. Хотя, надо сказать, что Мун не пытается сделать это уже полвека. Бесполезно и бессмысленно. Ей достаточно того, что Чон о ней переживает. Хотя бы самую малость. Это даёт возможность не нести своё бремя самостоятельно. Сильби, если честно, устала от одиночества, а Чонгук своей топорной заботой всё сглаживает. — Не могу обещать. Во всяком случае до тех пор, пока не разберусь, что вообще происходит. — Как разберёшься, скажи, — Чонгук подходит к упавшим книгам и, присев на корточки, начинает их собирать в одну стопку. — Будешь решать мои проблемы? — Ты десятилетиями решала мои проблемы, за мной должок. — Мне достаточно защиты, которую дают твои шестёрки. — Ты только при них не называй моих людей шестёрками. Они всё-таки готовы отдать жизнь за тебя. Расстроятся. Сильби поджимает губы. Есть ли ей до этого дело? Совершенно никакого. — Мне сказать, даже если кого-то придётся убить? — иронично вскидывает бровь ведьма. — Особенно, если придётся кого-нибудь убить. Ты знаешь, я в этом мастер, — Чонгук на мгновение кидает на неё взгляд через плечо, а Мун словно током прошибает. Ну конечно, она прекрасно помнит, в каких условиях рос Чонгук. Единственная истина, в которой он никогда не будет сомневаться, — это то, что все проблемы можно решить убийством. Сильби не уверена в этом: Полозу, например, это стоило жизни. — А придётся? — Убить кого-то? Хотелось бы верить, что нет. Не думаю, что этот город переживёт ещё одну кровавую распрю. Хотелось бы решить всё мирно. Так что, да, пока что никого. Чонгук смотрит на неё с огромным недоверием, потому что в этом городе просто невозможно решать проблемы без кровопролития, так что Сильби спешит добавить: — Или всех. Тут от настроения зависит. Чонгук, усмехнувшись, тянется за книгой, но замирает. Сильби видит, как напрягается его спина, и сама настораживается, потому что… А разве может быть иначе, когда Чонгук, вечно поддерживающий вальяжное настроение, внезапно так заметно напрягается? Ведьма осторожно ставит кружку на тумбочку рядом с кроватью. — Эй, Сильби, — Чонгук, не отводя взгляда от разбросанных книг, взмахивает рукой, как будто бы подзывая девушку к себе именно в тот момент, когда она уже сама откидывает одеяло в сторону и спускает ноги на пол, желая подойти и увидеть, что так смутило вампира. — Посмотри на это. Ведьме совершенно не нравится его тон. Каждый раз, когда Чонгук сменял свою вальяжность на такую напряжённость, происходило что-то ужасное. Она с большой опаской подходит ближе и резко выдыхает, когда видит то, что заставило Чона напрячься. Ведьма крепко сжимает его плечо ладонью, словно ищет опору, потому что пол словно выбивают из-под ног. Чонгук как будто на автомате накрывает её руку своей и не решается ничего сказать. Сильби шмыгает носом, прекрасно понимая, что вот тот момент, когда их спокойная жизнь заканчивается. Неужели, они ошиблись? Неужели Предки снова вступают в игру, чтобы отыграться? Если это действительно так, то в том, что произошло год назад, всё-таки есть проигравшие. До этого момента Сильби думала, что проигравших нет, только победители. Ведь, если подумать, ведьмы добились своего и убили Полоза, который, в свою очередь, так же достиг цели, и ковен Квартала прекратил существование. Пусть обеим сторонам это стоило жизни, цели достигнуты. Но, если всё, что произошло этой ночью, дело рук Предков, то они победители, которые не только уничтожили Полоза, но и выжили. Вторая же сторона — проигравшие, потому что змеиный король мёртв, а ведьмы живы. Сильби пошатывается. Она не могла так облажаться. Не могла проиграть. — Что-то грядёт, верно? — тихо, практически шепотом всё-таки нарушает тяжёлую тишину вампир, глядя на ведьму. Та поджимает губы, плотно стиснув зубы, и напряжённо смотрит на одну из книг, на странице которой есть всего одна фраза: «Час расплаты близок». Кто будет платить по счетам? Только Сильби или все, кто был причастен к попытке уничтожить ковен? Если второй вариант, то… Чёрт возьми, город снова утонет в крови. Сильби переводит взгляд с книги на Чонгука, подняв подбородок. Ей не нужно отвечать, поскольку выражение лица ведьмы говорит само за себя. Что-то грядёт.