Дети Терры

      Утро выдалось ясным и безветренным. Зашнуровав коньки, Анна посмотрела на проплывающие по небу облака. После нескольких дней снегопада температура упала до двенадцати градусов ниже нуля, и лёд на Каме уплотнился. У самого берега выстроились скамейки, с которых было удобно разглядывать катающихся. Потянувшись к сугробу, Анна зачерпнула горсть снега и скатала шарик. Подумав, она слепила ещё три, уложила их под ноги и принялась дожидаться Михаила.       Кататься Анна не умела. Ноги у неё, конечно, в разные стороны не разъезжались, но мысль о фонарике, исполняемом пролетающей мимо девушкой, вызывала у неё дрожь. Физические нагрузки вообще не относились к тому, чему Анна уделяла хоть какое-то внимание. Впрочем, как и Михаил до недавнего времени. Теперь ему волей-неволей приходилось тренироваться, и за девять месяцев, проведённых в колонии, Михаил стал подтянутым, хоть и оставался по-прежнему тощим.       Сидеть без движения становилось слишком холодно, и Анна собиралась пойти на лёд, как заметила приближающегося Михаила. Он шёл по проторенной дорожке, закинув коньки за спину. На нём были утеплённые спортивная куртка, штаны и шапка.       Дождавшись, когда он подойдёт ближе, Анна схватила снежок и метнула в Михаила. От первого он увернуться не смог, зато последующие пролетели мимо. Подбежав, Михаил с деланной физиономией опрокинул Анну за скамью, и та скрылась в сугробе, так что на поверхности остались одни только ноги. Она безнадёжно поворочалась, барабаня по скамье лезвиями. Сжалившись, Михаил вытащил Анну, проводив до утрамбованной дорожки и усевшись переобуваться.       — Чурбан, — сказала Анна, наблюдая за невыразительным лицом Михаила. Он не улыбался даже когда был весел.       — Сама виновата, — отозвался он, сходя на замёрзшую реку.       На льду Михаил держался уверенно, отталкиваясь и пружиня, почти как фигурист. Анна наблюдала за ним, пытаясь подражать, но то и дело спотыкалась и упала бы уже несколько раз, не помогай ей Михаил.       — М-да, тебе и правда лучше наблюдать со стороны, — заметил он, подтягивая Анну к себе. — Смотри.       Он расположил стопы перпендикулярно друг другу, чтобы они образовали букву «Т», присел и оттолкнулся свободной ногой. Он катался так легко, будто дружил со льдом с рождения. Разбежавшись, Михаил сделал круг и вернулся к Анне.       — Пробуй.       Анна по-прежнему цеплялась зубцом об лёд. Через пять минут она взмокла и у неё стали подрагивать колени, поэтому Михаил взял Анну за руку, и они неспешно покатили по периметру импровизированного катка. Рядом с ним Анна почувствовала себя увереннее и перестала спотыкаться.       — Как твои дела? — спросила она, отрываясь от разглядывания своих ног. Взгляд Михаила был устремлён вдаль, на противоположный берег Камы, удалённый от них почти на четыре километра. Под снежным покровом скрывалась ледяная пустыня, и где-то под ней продолжала течь беспокойная река.       — Что ты хочешь услышать? — лицо Михаила, почти безмятежное минуту назад, ожесточилось складкой у рта. — Чего ещё не слышала от Кайера?       — В последнее время он о тебе не говорит. Ты тоже, и мне остаются только слухи.       — Знаю я эти слухи, — отрезал Михаил.       Они прокатились ещё круг и сменили тему.       — Расскажи о себе. Слышал, ты участвовала в выставке?       Михаил знал, что своим появлением почти наверняка испортил бы показ, поэтому на отсутствие приглашение от Анны обижен не был.       — Кайер настоял. И я рада, что согласилась. Там было много интересных работ, но что важнее, меня всё-таки могут воспринимать нормально. Конечно, об этом говорить пока рано, но кажется, со временем я смогу жить как все.       — Было бы неплохо, — в голосе Михаила послышались отголоски заботы. Так он говорил с Анной, когда она была ещё ребёнком. Анна вдруг захотела броситься к нему и рассказать об унижениях, которые ей пришлось пережить в колонии, об одиночестве, о своих кошмарах и страхах, которые некому было унять, но вовремя опомнилась. Михаил уже давно превратился в циника, чуждого страданий других.       — Ко мне обратилась группа студентов из академии, хотят, чтобы я дала им несколько уроков. Думаю, надо соглашаться. Кто знает, что из этого может получиться, — сказала Анна, и Михаилу не оставалось ничего другого, как подхватить бессодержательную беседу. Говорила по большей части Анна, а он выглядывал знакомые лица. Катающиеся представляли собой диковинное зрелище: низкие человечки проворно сновали меж великанов, то тут, то там раздавался весёлый смех.       Погода была удивительно хороша. Солнце поднималось к зениту, радуя взгляд, привыкший к серым облакам. Хотя Михаилу, в отличие от Анны, солнечных дней хватало с избытком, ведь у лётчиков ясного неба было в достатке. Сколь бы тучными ни были облака, окутывающие землю, прорываясь сквозь них, самолёт устремлялся в голубое небо. Поначалу это доставляло Михаилу удовольствие, но потом он привык и стал относиться к этому, как к обыденности. У него не было рвения, которое не давало Кайеру усидеть на месте. Для него самолёт был всего лишь машиной, тогда как для Кайера — крыльями. Найти общий язык у них по-прежнему не получалось.       Заметив на берегу Кайера, Михаил удивлённо вывернул шею. Вид у того был подавленный: плечи опущены, голова понуро склонена. Казалось, он о чём-то думал, и эти думы не доставляли ему удовольствия. Когда Михаил развернулся и снова мог видеть его, Кайер был уже не один. Рядом с ним стоял Яма Назу, агрессивно жестикулируя. Кайер слушал его на удивление спокойно.       Михаил подцепил носком лёд, привлекая внимание Анны. Оба в молчании разглядывали сцену, пока Кайер и Яма не разошлись. Потом Анна бросила на брата вопросительный взгляд, но Михаил понимал не больше неё.

***

      Кайер был необыкновенно хмур. Им предстояло подняться выше двенадцати тысяч метров, и последние полчаса члены экипажа напитывали свои лёгкие кислородом. Михаил сидел напротив него, скосив на Кайера глаза. Было только девять часов утра, а он уже выглядел подавленным и уставшим. Тишина нарушалась лишь мерным сопением лётчиков. Поглядывая на членов команды, Михаил заподозрил, что ему одному невдомёк, что творится с Кайером.       Кайер был первым, кто снял маску. Он ушёл, не поглядев в сторону Михаила, а за ним поспешно последовал Форк.       Михаил проследил за ними взглядом, раздражённо выдохнул и отложил маску. Снова. В который раз он замечал, как на лице Кайера проскальзывала эта неуместная, смехотворная и душераздирающая трагичность. Члены команды провожали Кайера сочувствующими взглядами, как будто сетовали на то, какой нерадивый, да что уж там — убогий — напарник достался их незыблемой легенде, первому пилоту колонии и сопернику самого Анлуана Вхарата! Михаил бы усмехнулся, не выгляди всё это столь пафосно.       Но это было мерзко. Как же всё это было мерзко! Их сочувствующие взгляды, как и оскалы, обращённые в сторону Михаила. Даже Тоня и Ден, его товарищи-медиумы, и те глядели на него с осуждением. А уж Бала…       — Что, чёрт возьми, происходит? — Михаил вперился взглядом в Балу, атланта и пилота Дена.       Бала сделал вид, что не услышал его. Ден неопределённо пожал плечами, притворившись, что не заметил колкости в его голосе. А сообразительная Тоня вцепилась в свою косу так, что у неё побелели костяшки пальцев.       — Ты же знаешь, на Кайера иногда находит тоска, — сказала она, пытаясь сгладить острые углы далеко не сахарного характера Михаила.       — Да, но что это за мина? Нам вылетать, а он строит из себя героя средневековой драмы! Так и грохнуться оземь недолго. К тому же, с чего я должен терпеть всё это? Вы знаете, что с ним такое, а мне не говорите. Между тем, именно я его напарник. Я, а не вы! Уж ты-то, Бала, точно знаешь, в чём причина его меланхолии, — изобличительно ткнул пальцем Михаил.       На лбу Балы угрожающе вздулась вена.       — Сколько можно, ты, зверёныш? — он бесцеремонно схватил Михаила за шиворот, приподняв над полом, так что швы на костюме Михаила затрещали.       Ситуация принимала опасный оборот. Один из тех, что неизменно заканчивались для Михаила побоями, а для его противников — тотальным испугом и разговорами с психологом на тему: «Почему нельзя обижаться на медиумов из-за одного лишь недоумка».       — Бала, остынь! — крикнул Ден, сверкнув чёрными глазами. А после помог Михаилу освободиться, наблюдая, как тот растягивает узкую горловину и пытается отдышаться.       — Хватит терроризировать всех своим поведением, — угрожающе прорычал Бала. — Что касается Кайера, у него и без тебя проблем хватает.       — О каких проблемах речь? И с чего я вообще должен его жалеть?       — С того, что он твой напарник, идиота ты кусок, — рявкнул Бала. — И от него в небе зависит твоя жизнь! Как же ты достал своими выходками!       Видя, что дело движется к очередной склоке, Тоня подхватила Михаила под руку и поволокла прочь. Они миновали длинный коридор, вышли на улицу и набросили на плечи пуховики.       Стоя на морозном воздухе, оба почувствовали себя лучше. Михаил облокотился о стену, глядя на самолёты. Вокруг них суетились техники, подготавливая машины к вылету. Из-за изгороди, за которой располагалось лётное поле, показались две высокие фигуры. Форк жестикулировал, размахивая руками, в то время как Кайер шёл, угрюмо засунув руки в карманы.       — Бала прав, — сказала Тоня, и из её рта вырвался клубок пара. — Что ты к нему прицепился? Мы взрослые люди, и каждый волен решать за себя. То, что Кайеру нравится Анна…       — Замолчи, — рыкнул Михаил. Тоня закусила губу, стянула края пуховика и пошла за атлантами. — Погоди, — выкрикнул Михаил, догоняя её. — Тоня, прости, я бываю дураком.       — Большую часть времени, — бросила она.       Михаил запустил пятерню в свои волосы.       — Ну, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Хочешь, я что-нибудь сделаю? Могу купить тебе что-нибудь или отработать твою смену на кухне, — натужно улыбнулся Михаил.       Тоня остановилась и поглядела на него округлившимися глазами. В её голове не укладывалось, как человек может не понимать таких простых и естественных вещей, как товарищество, дружба и любовь. И как смешон может быть, пытаясь подстелить соломку там, где она совершенно не нужна, и не замечая при этом зияющих дыр в чужих сердцах.       — Знаешь, а Бала прав. Ты всё-таки законченный идиот. Но ты в этом не виноват, — скрепя сердце добавила Тоня. — Нельзя винить человека за его неспособность проявлять то, чем он обделён природой. Даже если для других это совершенно обыденные вещи.       Тоня ушла, коря себя за длинный язык, который ей же, а не кому-то другому сделал больно. Зачем говорить о том, что и так понятно? Зачем тешить себя несбыточной надеждой, что Михаилу вдруг откроются простые человеческие чувства, и он поймёт, что мир не полнится одной лишь ненавистью, что есть в нём и хорошее. Есть дружба и любовь, которые отданы ему в дар, и которых он совершенно недостоин.       Михаил растерянно поглядел ей вслед. Он не понял ничего, кроме того, что Бала сорвал на него злость, Ден отмолчался в стороне, а Тоня напала на него ни за что ни про что. На душе у него сделалось так гадко, что удержаться от какой-нибудь колкости казалось теперь невозможным. Ему захотелось вернуться в общежитие, но если начнёт прогуливать занятия, его точно выгонят. Стиснув зубы, Михаил зашагал к лётному полю, ощущая на себе осуждающие взгляды плетущихся позади Балы и Дена.

***

      На тренировке он молчал. Кайер тоже был немногословен, координируя работу звена и обращаясь к Михаилу лишь по необходимости. Несмотря на плохие отношения, летать у них всё же получалось. Михаил научился создавать щит, а Кайер — закрывать глаза на то, что успехи Михаила ничем не отличались от успехов остальных штурманов.       «Хотя ты должен быть лучшим», — сокрушался про себя Кайер. Он не понимал, что удерживает его рядом с Михаилом. Кайер стал лучшим пилотом 3-ей колонии, и мог выбрать себе любого напарника. Наан Каси, командир Нулевого отряда, а теперь ещё и генерал колонии, советовал ему так поступить, но Кайер стоял на своём.       «Он не может оставаться таким вечность», — думал Кайер, в душе понимая, что люди, подобные Михаилу, не меняются. Не потому ли его тянуло к этому несчастному человеку? Был бы он, Кайер, нормальным, стал бы терпеть Михаила? Едва ли. Он мог быть рядом с ним как раз потому, что нормальным не был. В глубине души Кайер знал, что он ничем не лучше своего напарника.       Его взгляд упал на Каму, покрытую толстым слоем льда, и по телу Кайера пробежали мурашки. Сможет ли он когда-нибудь смотреть вниз без давящего чувства вины? Как бы ему хотелось уехать из колонии, подальше от этих лесов и реки, которая нравилась ему в детстве. Хоть это место было его домом, Кайер чувствовал себя путником, по ошибке забредшим на чужую территорию. Холод уральской зимы, заснеженной и прекрасной, поселился в его сердце навечно.       Под ними раскинулся густой хвойный лес. Старые ели и сосны, перемежающиеся с облетевшими лиственницами, произрастали на холмистой равнине. Горы лежали так далеко, что увидеть их можно было лишь с неба. Скалистый хребет тянулся на северо-восток, становясь всё плотнее и круче. И чем дольше летел самолёт, тем ближе становились величественные обрывы с отвесными стенами и подножиями, скалящимися смертоносными пиками. Крылья были необходимы Кайеру, чтобы дышать полной грудью. Взмывая вверх и наблюдая за дикими, свободными от оков цивилизации просторами, он понимал величие жизни и своё место в мире, насколько огромном, что его воображения не хватало, чтобы объять его. Иногда он забывал, для чего на самом деле нужен самолёт.       — Смотри, — неожиданно взволнованно вскрикнул Михаил. — Видишь? Вон там.       Кайер удивлённо вскинул брови. На берегу в надежде пробить полынью топтался одинокий лось.       — Ты что, лосей никогда не видел? — он замедлился и понизил высоту. Теперь можно было рассмотреть громадные рога и горбоносую голову, опасливо задранную к небу.       — Где бы я их видел? — буркнул Михаил. Кайер против воли усмехнулся, предугадывая, как тот будет выворачивать шею, чтобы подольше наблюдать за оставленным позади лосем.       — Вообще-то животных тут не так много, — подумав, сказал Кайер. В конце концов, от короткого разговора с него не убудет. О размолвке Михаила с командой он ещё не знал. — В основном олени, волки, лисы, зайцы и прочая мелочь. Лоси и бурые медведи самые крупные. В детстве я столкнулся с медведем.       Он набрал прежнюю высоту и вернулся к проложенному курсу.       — И что? — спросил Михаил.       — Ничего. Я удрал до того, как он меня заметил.       Представив Кайера один на один с медведем, Михаил озадачился. Если бы животное поднялось на задние лапы, они стали бы примерно одного роста. Конечно, это касалось только взрослого Кайера. Наверное, для атлантов с их ростом и силой медведи не представляли особой угрозы. Задумавшись над этим, Михаил не смог подобрать зверя, перед которым атланты были бы так же уязвимы, как и люди. Разве что перед хищными рыбами в воде.       — Вообще-то я тогда сильно испугался, — признался Кайер. — Для ребёнка-атланта встретить медведя так же опасно, как для человека. Он мог догнать меня в два счёта.       — Какого чёрта ты вообще пошёл в лес?       Кайер помолчал какое-то время, потом отключил микрофон СПУ.       — Раньше я часто гулял по лесу. Далеко от колонии не отходил, это было опасно, но округу знал отлично. Одно время неподалёку жили бобры. Я постоянно рушил их плотину, а они отстраивали заново. Упорное было зверьё. Потом они ушли.       — Гулял, говоришь? — озадачился Михаил, вспоминая контрольно-пропускные пункты и Линию смерти с поштучной выдачей масок. — Разве из колонии так просто выйти?       — Когда ты сын охотника, это не так уж и сложно.       Михаил уставился на затылок Кайера, как если бы перед ним оказалось неизвестное инопланетное существо. Он даже со словами нашёлся не сразу.       — Твой отец охотник? Ты не говорил.       Кайер поёжился. Голос Михаила впервые за долгое время звучал без упрёка или злости, и Кайеру стало не по себе. Он как будто забрёл на неизведанную территорию.       — Ты не спрашивал.       — И ты был с отцом, когда встретил медведя?       — Да. Мы ходили на оленей и забрели далеко на север.       Обдумав вновь открывшиеся факты, Михаил уточнил:       — Так ты умеешь стрелять дичь?       Он снова поставил Кайера в тупик. Задавая вопрос за вопросом, словно Михаила и впрямь интересовала жизнь Кайера, он обезоруживал его.       — Удачливым охотником я бы себя не назвал, — осторожно отозвался Кайер. — За всё время мне удалось подстрелить одного зайца, да и то, потому что он сидел и смотрел, пока я в него целился.       Позади Кайера раздался звук, похожий на прысканье кошки. Он ни разу не слышал, чтобы Михаил смеялся, поэтому глаза Кайера удивлённо расширились, когда тот вдруг расхохотался.       — Надеюсь, лётчик из тебя лучше, чем охотник! На моих щитах мы долго не продержимся.       — Поэтому я здесь, а не в лесах. И пусть охотник из меня никакой, зато я хороший следопыт.       — Что происходит? — раздался недоумевающий голос Форка. Должно быть, Михаил забыл про СПУ и своим смехом привёл в замешательство всю команду. Кайер подключил микрофон и ответил:       — В лесу издохло что-то крупное.       — Не иначе.       Михаил замолчал. Слушая колючую беседу товарищей, он впервые задумался о том, что быть частью чего-то большего, может быть, не так уж и плохо. Жаль только, что время было упущено, и сегодняшний случай это красочно подтверждал.       Однако любопытство, глодавшее Михаила, требовало удовлетворения, и, приземлившись, он дождался, пока смолкнет гул двигателей, а Кайер отключит СПУ, потом спросил:       — Твой отец всё ещё охотится?       — Нет, — ответил Кайер. — Он погиб.