Аппаир

Внезапно воздух наполняется сладким ароматом свежевыпеченного хлеба, и нежный свет, словно первые лучи солнца, проникает сквозь оконные занавески. Этот свет постепенно формируется в мягкое сияние, которое растекается по кухне, освещая её тёплым и уютным светом. Плавные линии света образуют фигуру, и вот она — Панако, словно материализовавшаяся из самой сердцевины пекарского волшебства. Её золотистые волосы, сверкающие как пшеничные колосья, развеваются, как лёгкий ветерок, создавая ощущение, что она действительно плывёт на невидимом тесте. Платье из тонкого, воздушного хлебного корки нежно колышется при каждом её движении, как будто каждое движение — это мягкий замес теста, готового стать идеальным хлебом. Узоры из муки на платье переливаются, словно в свете духовки. На макушке девушки сверкает нежное золотое обручье, украшенное маленькими румяными булочками, которые придают ей еще больше очарования. Ее глаза – два больших сияющих зёренка, которые отражают свет и тепло, как только что освежённые хлебные корки. Глаза излучают бесконечное тепло и доброту, создавая ощущение, что взглянув на них, можно получить объятие, полное уюта. На её ногах туфельки, словно крошечные булочки, с мягкими корочками, которые подчеркивают её лёгкость и грацию. Она движется так плавно, что кажется, будто плывёт по волнам невидимого теста. На её руках – маленькие, золотистые перчатки, напоминающие о горячих корочках, которые пробуждают ассоциации с домашним уютом. Панако излучает мягкий свет, похожий на теплый свет, излучаемый духовкой, и её присутствие окутывает окружающих неприметным, но искренним уютом. Каждое её движение и слово несут в себе аромат свежего хлеба и тепло домашнего очага, делая её воплощением всего доброго и ласкового в мире. Панако начинает петь, и её голос, полный волшебства, проникает в самые уголки кухни. Каждая нота словно оживляет аромат свежего хлеба, и вокруг неё начинают происходить чудеса. Котлеты на сковородке начинают танцевать в ритме её песни, их движения становятся ещё более грациозными и сложными, а каждый их «танец» словно отклик на её волшебный голос:

На сковородке масло шипит, как вулкан,

А котлеты танцуют, у них свой капкан.

Они не просто прыгают — вальс подают,

Как будто безумие вот-вот оживёт.

Одна котлета, сверкнув, будто комета,

С прыжком акробата взлетает до света.

По потолку пляшет, как лунный фантом,

И вдруг превращается в золотой вихрь кругом.

В другой — непонятный загадочный смех,

Как будто смеётся сам безумец во всех.

Она по стенам бежит, оставляя следы,

Куда же ты, котлета, уходишь, от беды?

Тарелка пустая — куда все ушли?

Котлеты смеются, сплелись в журавли.

Они улетели, как сон на ветру,В мир, где котлеты творят чепуху!

Но есть среди них одна, что грустит одна, Сидит в уголке, как тень, что осрамлена. "Мои друзья танцуют, как звезды в ночь, А я здесь одна, как потерянный кусочек в пекарне в конце пути."

Эта грустная котлета, как потерянный хлебный крош, Словно призрак, несёт свою грусть и тоску. Она мечтает о моменте, когда снова будет в центре, Или вернётся к тому месту, что согревает её в тепле.

Грустная котлета с мечтами и тоской, Ждёт момент, когда снова станет частью гурмана дорогой.

Когда Панако достигает куплета о грустной котлете, её голос становится мягче и полнее печали. Она поднимает руки, и из них вырывается мягкий, теплый свет, который обвивает грустную котлету, принося ей ощущение комфорта и тепла. Котлета начинает слегка светиться и медленно поднимается, её тень рассеялась, и она становится частью общего волшебного представления.

На кухне, как в храме абсурда и света,

Рождается что-то — нет мира конкрета.

Сковорода, словно сцена, раскалена до дна,

И котлеты вдруг начали танцевать, без сна.

Четвёртая котлета с креном и зигзагом,

Как балерина, летит с неясным шагом.

Она в воздухе делает пируэт к небу,

Как будто нашла свой путь в небыль-теплоту.

Пятая взметнулась, вращаясь, как диск,

От неё повеяло холодом, будто каприз.

Прыжок — и на потолке её тень замирает,

Но что это с ней? Она вовсе не тает.

Шестая котлета, как хищник в лесу,

Из масла восстала в полусне, на весу.

Сверкнула глазами, как неон в ночи,

И заскользила, рисуя миры, словно ключи.

Седьмая хохочет — но смех не простой,

Она, как сирена, зовёт за собой.

Пропала она, и вместо следа —

Осталась лишь пена, магическая вода.

Но что это было? Ты спрашиваешь тишину,

А котлеты уже устроили другую войну.

Они по стенам скачут, как дикие вихри,

Безумие их рождает новые штрихи.

Их танец — как фуга, где нету конца,

Как вихрь из мяса, что пылает сердца.

И каждый их шаг — это миг к бездне,

Но вкус у них всё же чертовски чудесный.

И вот, ты стоишь, один у плиты, Готовя обед для всей пустоты.

Но вдруг понимаешь, что больше нет лет,

Ты — пленник вселенной танцующих котлет.

Когда песня приближается к завершению, Панако делает грациозный поворот, её платье развевается, как свежеиспечённый хлеб, и её волшебное сияние достигает своего пика. Котлеты завершают свои танцы, и на кухне остаётся только лёгкий аромат и свет, словно кухня омыта потоком тёплого света и радости. Танцующие котлеты, заметив приближающиеся шаги, начинают нервно ёрзать и суетиться. Звук шагов становится всё громче, и котлеты, в панике, начинают разбегаться в разные стороны. Это выглядит как комическая сцена, полная хаотичного хореографического танца, когда котлеты прыгают по столешницам и избегают кухонных принадлежностей. Одна особенно решительная котлета, пытаясь сделать грандиозный побег, сталкивается с другой в воздухе. Удар приводит к тому, что обе котлеты прилипают друг к другу и с громким "плюхом" падают на пол. Теперь, соединённые в липкую кучу, котлеты начинают отчаянно вить свои маленькие ножки и ручки, пытаясь освободиться, но только ещё больше запутываясь. Их попытки разъединиться выглядят как комичная вертушка, каждый новый толчок только делает их более связанными. И тут в кухню входит Куроба, его острый взгляд фиксирует это зрелище. Он останавливается, глядя на сцену перед собой: одна котлета, её маленькие ручки и ножки беспомощно дергаются, в то время как её партнёрка тоже в отчаянных попытках освободиться. — Я просто переутомился... Очень сильно. Приложу-ка холодного ко лбу.