Сто оттенков одиночества

      Гермиона падает на крутой песчаный склон с ощущением того, что ее пропустили через мясорубку. Влажный и соленый воздух задевает щеки в приветливом жесте. Где-то вдали на линии горизонта играют слабые лучи солнца, едва пробивающиеся сквозь плотные свинцовые облака. Под ногами проваливается рыхлый песок и неприятно просачивается в туфли. Гермиона снимает их и, подхватив за широкие каблуки, начинает спускаться в сторону обветшалого коттеджа с торчащими по бокам покатой крыши дымоходами-рожками.       После войны этот дом так и остался пустовать. Билл и Флёр пожили здесь совсем немного. Отдаленность и оторванность от цивилизации пришлась им совсем не по нраву. Так они перебрались к ее тете в провинцию Шампань, заняв одно из пустующих небольших поместий семейства Делакур.       Именно поэтому коттедж Ракушка покинутым островком теперь возвышается над травяными холмиками на отчужденном побережье. Здесь на мили вокруг нет ни единой живой души. Пожалуй, это единственное уцелевшее после окончания войны убежище, которое могла выбрать Джинни для того, чтобы скрыться с глаз долой от всего, что свалилось на ее плечи.       Обойдя домик, сплошь усеянный крупными гребешками с розоватыми прожилками, Гермиона останавливается возле двери и, не донеся пальцы до ручки, видит вдалеке точку, очень схожую со сгорбленным силуэтом человека, сидящего на песке. Она делает пару несмелых шагов по направлению к одинокой фигуре и узнает в этом человеке Джинни.       Низко склонившись над песком, та сидит, уткнувшись в свои колени, и что-то чертит на мокром песке. Волны одна за другой облизывают пальцы ее босых ног, но, кажется, девушка совсем не чувствует холода морской воды. Ее длинные волосы спутаны и разметаны по спине. Рыжие пряди тусклее обычного в отблеске мутного солнца. Одета она тоже весьма не по погоде, и Гермиона зябко поеживается, даже укутанная в свою уличную мантию.       Гермиону пробирает озноб при мыслях о том, как долго Джинни сидит здесь в таком виде. От подруги ее отделяют каких-то пять-шесть шагов, но она не решается преодолеть это расстояние, боясь спугнуть ее.       Их окружает тихий шум моря, словно шепот, рассыпающийся на мелкие песчинки. Вдали плещутся волны о прибрежные камни. Поверхность моря глубокого синего оттенка, схожего с ночным небом, мерцает как драгоценный хрусталь, разбитый на тысячи осколков.       Присев на прибрежный песок совсем рядом с Джинни, Гермиона точно так же подтягивает колени к груди. Она замечает, как девушка, чуть покосившись на нее, склоняет голову еще ниже, и, не обращая внимания на вторжение, продолжает вспарывать песок надломленной ракушкой.       — Зачем ты пришла? — спрашивает она после долгого изнуряющего молчания. Гермиона даже свыкается с плеском волн и озорными брызгами, что задевают их ноги.       — Все ищут тебя.       — Знаю, и что с того? — произносит Джинни совсем отвлеченно, будто ее это совсем не касается. И даже если произойдет конец света, она не сдвинется с места.       — Даже Гарри…       — Ни слова о Гарри! — резко отвечает она и перестает рисовать незамысловатые линии на песке. — Даже слышать о нем не хочу.       — Он пытается сделать как лучше, Джинни, — уверяет ее Гермиона, но подруга не желает поддерживать диалог в этом русле, подорвавшись с песка.       — Если ты пришла, чтобы сказать о том, как ему жаль, то уходи. Сейчас же.       Усиливается порывистый ветер, и сидение на песке становится уже не таким комфортным, как пару минут назад. Вода подбирается ближе, намочив ее мантию.       — Я пришла не от него.       — Тогда мама, да? — озлобленно кидает Джинни и натягивает на плечи растянутый кардиган блекло-голубого оттенка. — Она вечно лезет туда, куда ее не просят.       — Поверь, она тоже беспокоится, но…       — Я не вернусь домой, Гермиона, — заявляет Уизли и отходит на пару шагов в сторону. Она часто моргает и из ее глаз льются дорожки слез. — Просто потому что я устала быть сильной. Просто потому что Джордж ни с кем не разговаривает, а папа вечно на работе и избегает всех. Просто потому что мама постоянно от меня чего-то хочет, а я не могу ей этого дать, — она переводит дыхание, между всхлипами и откидывает пряди слипшихся волос назад. — Я не смогу заменить ей сына, которого нет, потому что он мой погибший брат, и я точно так же страдаю без него. Но она с чего-то взяла, что я должна стать отражением всего, чего ей не хватает. А у меня внутри пусто. Пусто, Гермиона!       Она снова опускается на холмик песка, закутывается в растянутую с годами вязку, всхлипывает и становится похожа на беспомощного младенца, для которого спала пелена иллюзий. Рукавом она вытирает с обветренных щек скатившиеся слезы и замутнившимся взглядом смотрит куда-то далеко за дом.       — Ты не обязана быть сильной, — совсем тихо произносит Гермиона, отводя взгляд в сторону моря, ласкающего берег. — Я тоже не такая, хотя мне всегда казалось иначе.       Джинни недоверчиво смотрит на нее, поджав бледные губы, истерзанные постоянными покусываниями.       — И мне тоже было сложно принять себя в новых реалиях. Знаешь, — она с грустью усмехается себе под нос, изучая безлюдное побережье. — Я так ненавидела все эти месяцы в Норе, что мне казалось, что я стану ненавидеть и всех присутствующих в этом доме людей. Тебя, Молли, Рона, Джорджа… Господи, вас всегда так много…       Джинни устало фыркает на это заявление и качает головой.       — Но даже собирая чемодан и огрызаясь тетушке, я думала лишь о том, как широко открыто ее сердце для всех нас. Как она может помещать в себе столько любви, когда ее душа истерзана от потерь. После этого я задумывалась еще не раз. О том, что можно ощущать дыру внутри, размером с пушечное ядро, но при этом не терять чувство любви и самого себя. Ты несомненно будешь меняться, но никогда не перестанешь быть для нее дочерью. Через сколько бы ты ни вернулась домой, она всегда примет тебя обратно. Как бы сильно ее сердце не болело за тебя, она всегда всё поймет.       Гермиона делает паузу, в которой бросает взгляд на Джинни. Она перестает плакать и теперь нервно теребит пальцы.       — Прости ее за то, что она не умеет выражать свою любовь иначе. Но беспокойство и желание, чтобы ты нашла себя в этом мире, скорее всего единственное, что она может тебе предложить.       — Я всё равно не вернусь, — обрывает она шум прибрежных волн и прячет пальцы в оттянутых рукавах кардигана.       — И это твое право. Но проблемы не испарятся сами собой, пока ты будешь отсиживаться здесь, — Гермиона указывает движением головы на старый коттедж. — Тебе придется их решать.       — Да… Хорошо было только в детстве, — вдруг произносит Джинни и прикрывает веки, вероятно, вспоминая прошлое. — Мамина выпечка, вязаные свитера и сказки на ночь каждому из нас. И когда Фред с Джорджем выгоняли ее из комнаты, потому что были уже слишком взрослые для сказок, она продолжала сетовать на то, как сильно любит их. И папа, вечно со своими магловскими штуками с работы. Его нелепый вид, когда гномы воровали его вещи, и безграничная нежность ко всем нам, даже когда мы переворачивали Нору вверх дном… И эта война, — она замирает и ее губы вновь подрагивают, — она — будто шаг в пустоту. Теперь никто из них не представляет, куда идти дальше.       — Этого не знаю даже я, Джинни.       Гермиона берет на себя смелость встать и присесть рядом с ней на песочный холмик. Тучи неторопливо скользят по серому небу и отражаются в прибрежных водах. Дымчатые тени падают на песок рядом с ними. Не шелохнувшись, Джинни опускает взгляд на свои ногти, под которые забились песчинки. Она робко косится на колени Гермионы и замечает тонкий шрам на колене.       — Боевое ранение? — она указывает подбородком на изогнутый рубец и улыбается уголком губ.       — Ты не поверишь, но я научилась летать, — без смущения отвечает Гермиона и проводит пальцем по шраму.       — Твой учитель явно хотел, чтобы ты запомнила этот полет на всю жизнь, — шире улыбается Джинни, и ее глаза загораются при упоминании полетов на метле.       Гермиона хмыкает, накидывает на колени прохладные полы мантии и разглядывает умиротворяющее море.       — Мои навыки, наверное, стали хуже. В этом виде спорта нужно постоянно тренироваться, — признается она, задевая Гермиону своим предплечьем. — Я не летала будто лет сто, а что такое квиддич и вовсе позабыла.       — Ты всегда можешь наверстать упущенное, — предлагает Гермиона, и подруга морщит веснушчатый нос.       — А оно того стоит?       — Поверь, у тебя теперь полно времени без нравоучений над ухом, чтобы как следует обдумать это.       — Как бы глупо это ни звучало, но мне становится страшно при мысли о выборе своего пути, — выдыхает она, и Гермиона как никто понимает ее. Она подхватывает лежащую возле ступней створку гребешка и проводит по зазубринам кончиком пальца.       — Многие из нас как раковины моллюска, — говорит Гермиона и Джинни невольно прислушивается, повернув к ней голову. — Чтобы сохранить себя, мы не открываемся, пряча жемчужину глубоко внутри. Наверное, стоит рискнуть и позволить кому-то увидеть внутри тебя что-то особенное. Сделать шаг навстречу. Пусть маленький и неуверенный, несмотря на то, что впереди зияет неизвестность.       Она протягивает половинку гребня кораллового оттенка Джинни и та несмело поддевает ее пальцами.       — Оно того стоит, Джинни.       Она бы сказала, что это определенно того стоит, поэтому мысленно повторяет то же и самое и себе. Уизли молча вертит в руках створку и кивает, будто ведя внутренний диалог.       — Даже если ты пожалеешь потом, то хотя бы попробуешь. И это не будет ошибкой.       — А что же? Горький опыт?       — Можно сказать и так. Но тебе даже нет восемнадцати, Джинни. Все твои ошибки еще впереди. И это совсем не значит, что их будет невозможно исправить.       Гермионе же кажется, что ее собственные стоят у нее за спиной и хитро переглядываются. Но она уже вряд ли откажется от того, чтобы не вкусить злосчастный запретный плод. И если это шаг в пустоту, то пусть он будет самым широким и смелым.       — Хочешь чаю? — предлагает ей Джинни и поднимается с прохладного песка. — Я бы с удовольствием согрелась, солнца сегодня не дождаться.       Кивнув ей в ответ, Гермиона поднимается следом и идет вместе с Джинни по мягкому песку вдоль протоптанной дорожки сада к самому дому.       Внутри коттеджа царит запустение. Всё будто застыло с тех пор, как они были здесь во времена погони за крестражами. Шум от моря по-прежнему проникает в это строение и разносится приглушенной колыбельной по комнатам. Светлая уютная кухонька соседствует с крошечной гостиной и примыкает к скошенной лестнице на второй этаж. Ситцевые занавески обрамляют треугольные окошки. Через них проходит недостаточно света, и внутренности домика остаются в полумраке.       Джинни разводит огонь в камине, едва они переступают порог, и спешит навести порядок на кухне. Она очищает пару тарелок простым заклинанием и стирает со стола.       — Я еще ничего не готовила, — признается она и заглядывает в пустые ящики над раковиной. — Но есть немного печенья и яблоки. Будешь?       Согласившись, Гермиона помогает ей с чаем, и спустя пару минут они садятся за стол посреди кухни в полном молчании, каждая держа свой дымящийся напиток.       — Прости, что всё так вышло.       Джинни виновато опускает взгляд на пар, исходящий от чая. Гермиона отрывается от размышлений о прошлом — событиях, произошедших в этом домике после поместья Малфоев.       — Всё в порядке, Джинни, — произносит она полушепотом, отпивая крепкий чай и мгновенно согреваясь от травяных ноток в послевкусии.       — Передай Гарри, что я буду ждать его несмотря ни на что, — говорит Джинни, сжимая хрупкую керамику, украшенную зелеными точками. — Просто дай ему понять, что я в порядке и мы обязательно увидимся.       — Я могла бы позвать его прямо сейчас, хочешь?       Джинни поджимает порозовевшие от горячего губы и отодвигает от себя чашку с чаем.       — Думаешь, хорошая идея? — в ее голосе сквозит неуверенность, но она поднимает голову и смотрит прямо на Гермиону, широко распахнув глаза.       — Пора решаться Джинни, это твоя жизнь.       — Мне нужно буквально пару минут, хорошо? — с этими словами она подскакивает как ошпаренная и взлетает на второй этаж.       Гермиона подхватывает зеленое садовое яблоко из плетеной корзинки и прокручивает его в пальцах, после прижав к губам. Зеленый свежий запах с легкой кислинкой заставляет ее на мгновение прикрыть веки и вспомнить о том, как этот запах любит Драко. Как с ее кожи он готов бесконечно слизывать не только ее возбуждение, но и аромат яблок, который сводит его с ума не меньше, чем она сама.       Мгновение рассеивается, когда Джинни спускается из спальни одетая в светлые джинсы и бордовый свитер, прилегающий к телу. Волосы уже не так хаотично разбросаны на голове, а аккуратно причесаны и спадают на плечи медными нитями. На ногах черные кроссовки, которые она скорее всего нашла наверху и чуть уменьшила под свой размер.       — Я отправлю ему записку, — Гермиона одобрительно улыбается подруге и проходит в гостиную в поисках клочка пергамента.       Найдя искомое на полке узкого стеллажа, она пишет только координаты, считая что для Гарри этого будет вполне достаточно и зажимает записку в ладони. Холодное пламя съедает бумагу, не оставив и следа.

***

      Со второго этажа всё так же прекрасно наблюдать за темным морем и прислушиваться к плеску волн у подножия коттеджа. К обеду тучи рассеиваются и позволяют солнцу, наконец, согреть песчаный берег своим остаточным для осени теплом.       Вдоль кромки воды тянется цепочка из следов, оставленных Гарри и Джинни. Они вот уже как около получаса гуляют у моря, иногда останавливаясь для того, чтобы слиться в объятиях. Она хочет верить в то, что Гарри смог найти для нее нужные слова и в то, что после сегодняшней встречи между ними больше не останется недосказанности и обид.       Гермиона покусывает костяшку пальца, прижав ее к губам. Устав наблюдать за их единением, она, наконец, отходит от окна и встает рядом с туалетным столиком в одной из спален. Посмотрев на свое отражение в зеркале, она невольно сдвигает воротник блузки и проводит пальцем по еще одному значимому для нее шраму, который бледной полоской рассекает кожу шеи.       Он не ноет и совсем не мешает ей жить, в отличие от воспоминаний, застрявших как ком в горле. С трудом сглотнув, она возвращается на первый этаж и, накинув мантию, выходит в сад за домом. Туда, где среди холмиков находит тот самый, чуть ярче выделяющийся среди остальных красноватым оттенком земли.       Она опускается на колени и наколдовывает несколько бутонов розы темно-розового цвета, как знак благодарности, и поднимает взгляд к небу, шепотом повторяя слова Полумны в память о Добби. Ее рука осторожно задевает холмик, и она поднимается с колен, отряхивая их от налипшей земли.       Почтив память домовика спасшего их жизни, Гермиона обводит взглядом место, где было слишком много всего. Печаль и радость, страх и гнев. То, как Люпин предложил Гарри стать крестным их сына, то, как она перевоплощалась в Беллатрису, чтобы после проникнуть к ней в Хранилище. Их разговоры с Крюкохватом и Олливандером. Их посиделки на тесной кухне, там, где и вовсе было не протолкнуться…       Гермиона мысленно благодарит это место за то, что однажды оно приютило их и теперь служит защитным панцирем для Джинни.       Но только на время.       Аппарировав с тихим хлопком, она исчезает с побережья, оставив Гарри и Джинни наедине, и уже через секунду появляется в шумном переулке Хогсмида. Гермиона делает тот самый смелый шаг в сторону башен Хогвартса и смешивается с пеленой так и не опавшего тумана, стелящегося по склону.