Чей поцелуй?

Стоны так откровенны, несдержанны и сочны, что у Реми розовеют даже уши и шея. Чужое сбивчивое дыхание врывается в него, заставляя нутро дрожать и натягиваться, разливая горячее волнение по телу и шевеля волоски на коже. — Слишком тесно… — глубокий грудной голос срывается на тревожно-болезненное шипение. — Не войдет… — Скоро привыкнешь… — рваным возбужденным выдохом успокаивает его другой голос, мягкий и шелковистый. — Почти вошел. На крошечной, как обеденный стол, невысокой сцене стоит пара молодых мужчин. В зале почти темно, лишь проходы вдоль стен подсвечены плошками, утопленными в узких нишах. Оба чтеца одеты в облегающие костюмы цвета сливок, отчего их тела видны во мраке, и лиц не разглядеть. Один из них чуть ниже и тоньше, другой повыше и покрепче, и оба столь искренны и выразительны в произносимых словах и издаваемых звуках, что хочется отгородить их от зрительного зала ширмой, дав уединиться. История, доносимая ими, до крайности проста: богатый купец вынудил разорившегося партнера работать на него в счет долгов, но оказался соблазнен им, пав жертвой неукротимого эротического обаяния. Теперь купец открывает для себя глубины телесной любви, а должник полон решимости заставить его забыть о плоских материальных ценностях. Три четверти всего повествования — это мастерски и душевно озвученные ласки. Должно быть, Рик подбирал чтецов дотошно и требовательно, чтобы публика в его заведениях не только верила тому, что слышит, но и завидовала, и желала вовлечения. Реми, однако, не уверен, что ему нравится. Хотя он далеко не невинен, а весьма опытен в постельных радостях, радости эти представляются ему уместными за закрытыми дверями, а не вот так, нараспашку. Они с Лиамом приехали в город по приглашению Рика — чтобы посетить одно из его заведений для взрослых. Рик по-прежнему бурно сочиняет истории, но больше не тешит ими толпу на площадях и базарах, а записывает их в маленькие альбомчики, умещающиеся в карман, размножает и распространяет среди желающих нырнуть в горяченькое. В его сюжетах теперь не сказки о мистических героях и их волшебных судьбах, а беззастенчивая и детализированная мужская любовь. — Мое новое щедрое море, — сообщил он с веселой гордостью, провожая их к замечательно удобному двухместному диванчику перед сценой до того, как в зале погасили почти весь свет. — Вы, друзья, открыли мне неисчерпаемые богатства гомоэроса, за что примите мою самую сердечную благодарность. Я вновь крылато вдохновлен — как в те юные годы, когда сочинение предсказаний казалось мне делом всей жизни! Грамотных людей среди горожан мало, среди селян подавно, поэтому обжигающие альбомчики отправляются во владение избранным счастливцам, а для остальных Рик открывает по всему Лореосу такие вот интимно-затемненные залы с артистичными чтецами на крошечных сценах. От идеи создавать и распространять рисунки он сразу отказался, поскольку его стезя — слово, и он верен своей стезе. Сейчас он сам присутствует здесь слушателем — сидит на соседнем диванчике с какой-то белокурой девицей, которая весьма свободно и недвусмысленно прижимается к нему и время от времени что-то шепчет на ухо. Рик неисправим в своей тяге облепляться нескромными и не задерживающимися возле него девицами. История про купца и должника подходит к концу, и следом, после короткого музыкального вкрапления, звучит следующая. На сей раз герои — заморский помещик-рабовладелец и его невыносимо соблазнительный раб. Реми сжимает кулаки, разом лишаясь всякого удовольствия. — Он даже теперь бесстыдно наживается на нас, — шипит он с гневом и каплей смущения. — Какой же все-таки прощелыга! Лиам в ответ накрывает его ладонь своей и нежно поглаживает пальцами. На сцене появляется реквизит — пучок длинных упругих розог, призванный создавать хлестко-свистящий звук, от которого у Реми что-то лопается в животе и падает в пах, вызывая там острое стягивающее томление. — Хочу попробовать, — шепчет ему Лиам, мягко прильнув губами к уху. — Не откажешь мне? Реми ни в чем не хочет ему отказывать, но здесь он не уверен, что сумеет исполнить. С телом Лиама вопиюще не сочетается никакая боль. Со сцены звучит жалобный лепет раба, клянущегося навсегда забыть мысль о побеге, и Реми резко встает, увлекая Лиама за собой. — Я что-то проголодался, — тихо бурчит он, отвернувшись от чтецов. — Может, антракт? Лиам вспышкой в темноте улыбается ему, и они аккуратно пробираются вдоль стены к выходу.