Неболом

      — К полудню прибудем в Келотан, — ехавший впереди колонны десятник прижал ко лбу ладонь и с прищуром взглянул на залитое солнцем небо. Внимательные серые глаза задумчиво блуждали по чистой лазури, с подозрением выискивая в ней любую угрозу, притаившуюся за мирной красотой.       Его смолянистый жеребчик бодро вышагивал по пыльной дороге, давно нехоженой и обросшей рыжеватыми от песка и земли пучками трав, и столь узкой, что на ней едва ли могли разъехаться два всадника, не говоря о телегах какого-нибудь каравана — кто-то обязательно был бы оттеснён к обочине, поросшей густым кустарником ласскри, чьи чёрно-синие ягоды гроздьями свисали с тонких ветвей, едва касаясь земли. Как приметил Ашрей, некоторые из наёмников даже опасно наклонялись в седле, лишь бы успеть сорвать хотя бы горсть сверкающих на солнце ягод и тут же закинуть в рот, морщась. Не остался в стороне и Эсвейт, улучивший момент и тоже ловко цапнувший несколько штук. Теперь он задумчиво перекатывал их на ладони, то и дело дотрагиваясь то до одной, то до другой, придирчиво выбирая какую ему съесть первой. Молодое лицо в этот момент было серьёзным, словно он размышлял над тактическим превосходством незримой армии, простёршейся перед глазами, светлые брови сошлись у переносицы, где залегла маленькая вертикальная складочка. Он хмурился. Не так, как это делал всякий раз, стоило повернуть голову влево и столкнуться с Ашреем, более… мирно?       — Они настолько хороши? — это был странный вопрос, но тишина, окутавшая делегацию, и зной, от которого жгло и зудело под крепким доспехом тело, развязывали язык даже таким молчаливым людям, как Второе Копьё.       — Попробуй, — Эсвейт пожал плечами, не отрывая от маленьких чёрно-синих бусинок взгляда, и неожиданно вздрогнул, когда чужие пальцы нагло зачерпнули несколько из них. — Эй!       — Ты сказал попробовать, — отвечая возмущённому аль’шире, Ашрей тут же закинул их в рот.       — Не мои же! Нарви себе сам, мейза.       Маленькие бусинки ласскри с сочным хрустом лопнули от лёгкого нажатия языком и теперь Ашрей чувствовал кислый вкус тёмного сока. Он невольно зажмурился, собираясь выплюнуть острый травянистый привкус, как ощутил кое-что ещё — постепенно просачивающуюся сладость. Она обволакивала, смешивалась с кислинкой, рождая странный и интригующий союз вкусов, будто шакрааб — пряное сладкое вино, разбавленное соком фруктов, которое подавали женщинам и некоторым мужчинам при дворах азифов Идзифра и Ишвура. Лишь однажды Второе Копьё попробовал этот странный, слишком приторный напиток с вяжущим вкусом ягод и диковинных фруктов, когда застал своего ахади в маленьком саду, любовавшимся звёздным небом в компании бутылки. Это был подарок, присланный вместе с ежемесячным налогом от молодого, только вступившего в свои права азифа Хаседа-ирм-Джассана. Когда же настало время выплачивать дарид, он прибыл лично с намерением предстать перед великим императором Шейд-Рамала и его единственным наследником. О том, с какой нарочитой торжественностью прибыл в Шей’теарх Хасед-ирм-Джассан, говорили долгие месяцы, вспоминая грациозных, будто змеи, тансовщиц, чьи гибкие тела едва прикрывались золотистыми полупрозрачными одеждами, расшитыми драгоценными камнями, и сахилов — ишвурских фокусников, глотавших огонь и мечи, дышащих пламенем сродни настоящему кассре и превращавших сухие посохи в змей на глазах у изумлённой и испуганной публики. Смуглые полуголые музыканты гремели барабанами, флейтами и трубами, словно вышагивала целая армия, перебирали струны диковинных инструментов и дребезжали маленькими золотистыми сагатами. И всё это великолепие стояло на украшенных цветами, лентами и искусно вырезанными деревянными статуями драконов платформах, что тянули массивные алхиры, возвышавшиеся над собравшимися жителями столицы на добрых три человеческих роста, то и дело протяжно ревя и взмахивая длинными массивными головами. Их крепкие, украшенные бивни бросали тени на головы зевак, что сотрясали воздух криками ужаса, восхищения и удивления, и золотые колпаки горели огнём в лучах полуденного солнца.       С прибытием азифа Ишвура вся северо-западная часть империи преобразилась на долгие годы диковинной южной атмосферой таинственности и магии: лорды, графы и герцоги приглашали лучших касрийских и ишвурских музыкантов и тансовщиц, саввариты заполнили таверны и торжественные вечера, читая стихи о далёких землях и богах, о которых так мало было известно. Еда на столах — диковинные блюда, приготовленные идзифрскими поварами, а вино — созданное в винодельнях, чья история тянулась от начала времён алкутов. Будь то звери, прислуга, наёмные актёры — всё дышало благословлённым солнцем югом. Но Ашрей помнил не это, а первый визит Хаседа-ирм-Джассана, тот, когда он преподнёс принцу астролябию, где небесное тело предстало сферой, покоившейся в треножнике тонкой работы. Искусные мастера создавали его по заказу азифа, и в каждом символе, в каждой детали чувствовалась любовь творца к своему детищу. Начищенная армиллярная сфера сверкала, отражая свет жаровен и дах’аджаров, окутываемая таинственным огненным сиянием. Молодой ирм-Джассан улыбался, глядя в лицо стоящего подле отца Тейррана дер-Керра, и хищные глаза азифа горели победой.       Ашрей тряхнул головой и проглотил вязкий вкус ягод. Старое воспоминание, о котором он стремился забыть из-за зародившейся внутри него ярости, когда изящные светлые пальцы ахади взяли смуглые ладони азифа и сжали в благодарность за столь удивительный подарок. То, с каким удивлением смотрел дэв на человека, столь тонко почувствовавший душу божества, и как это выражение сменилось на благодарность и дружелюбие, пробуждало в стоявшем в тронном зале фасхран’кассре чувство то, что позже Аствэй со смехом назовёт ревностью. Он давно не видел ахади столь счастливым, как в тот день и последующий вечер, проведённый с азифом за беседами о звёздах и легендах, о ишвурских мудрецах и открытиях, которыми те одарили мир. И всё это время Ашрей лишь мог издали наблюдать, как его место в сердце наставника занимает чужак, преподнёсший какой-то железный шар.       — У них странный вкус, — Эсвейт, смаковавший каждую ягоду, разглядывал последнюю, подняв к небу и ловя свет солнца. — Говорят, это слёзы воронов, что когда-то оплакивали гибель богини-матери. Кислый вкус — горечь их потери, а сладость — воспоминания и любовь к ней.       Он повернул голову к Ашрею и демонстративно положил последнюю ягоду на язык и тут же раздавил крепкими зубами.       — «Врановы слёзы» — так их называла моя мама.       Ашрей не ответил. Его лишённые защиты кожаных перчаток пальцы теребили тонкие поводья, пока он смотрел вперёд, упираясь в спину одного из сопровождающих ахади дэвов. Так случилось, что принц был во главе делегации, лениво перебрасываясь словами со своим лекарем, изредка вскидывая голову к солнцу и выглядывая парящего над головами луня. Ашрей же находился в середине, составляя компанию Эсвейту, разглядывавшему окрестности скучая. Их дорога лежала через холмы и Бальярский лес, не столь густой и древний, как изумрудные моря на северо-востоке Шейд-Рамала, но по-своему впечатляющего, где проглядывали очертания древних построек прошлого, поросших мхом и опутанных корнями, словно змеями. Брошенные, забытые и замшелые от пройдённых веков каменные стены домов и уличные арки, когда-то представлявшие величественный вид сгинувшего во тьме божественных войн города. Они проезжали мимо разрушенной статуи воина, чей благородный лик, покрытый трещинами и покоившийся у ног, внушал трепет. Когда-то он возвышался над всяким, кто проезжал по этой дороге, устремляя свой взор за горизонт леса, но время не щадило ни империи, ни мраморную красоту, и теперь Ашрей смотрел на останки забытой истории.       Теперь же перед ними простирался луг, разлившийся зелёной краской от одного края до другого, с редкими шапками молодых перелесков тут и там разбросанных по обеим сторонам дороги. Стрёкот насекомых перемежался с пением птиц и шорохом играющего в траве ветра, умиротворяя одних и раздражая других назойливой мошкарой. И всё это заливало ещё не достигшим полудня солнцем, щедро льющим жар на единственных путников на тропе.       Ашрей свесился с кресла, заставив кожаные ремни заскрипеть под его весом, сорвал гроздь ласскри с небольшого, уже обобранного впереди едущими наёмниками, куста и взвесил в ладони. Дурное предчувствие следовало за фасхран’кассрой по пятам с момента их отъезда из лагеря «Чёрных псов», оно назойливо копошилось под черепом в затылке, нашёптывая о беде, которая ещё не успела свершиться. И с каждым днём раздражающий шёпот становился сильнее. Ашрей рассматривал ягоды и убеждал себя в необходимости увидеть ахади, успокоить себя тем, что ему ничего не угрожает, он в порядке и сейчас занят скучными беседами, в которых по большей части молчит. Всего лишь нарушить строй и под недовольные взгляды остальных обогнать и пристроиться по левую руку от ахади. Ничего сложного в этом не было, никто бы не обратил на это большего внимания, чем мог бы: наёмникам было плевать, они и сами страдали от жары, разморенные лёгким вином, разбавленным водой; делегация и вовсе напоминала неживые статуи похожих на принца существ, хранивших такое же молчание. Никто из них не вступал в разговоры с кем-то, кто не относился к их кругу, даже Ассения молча следовала за Лукаром, изредка поглядывая на едущего рядом Валана. В последнее время, забота о челюсти тюремщика перешла от лекаря принца к его помощнице и та, со свойственной ей ответственностью не упускала момента узнать, как себя чувствует молодой солдат.       И всё же Второе Копьё решился. Он выбился из общей колонны всадников и сжав гнедые бока своего жеребчика, направил рысью прямо к ахади, явно скучающему, но хранящему маску вежливого слушателя.       Тейрран выглядел расслабленным, привычно улыбался кончиками губ и смотрел на собеседника из-под лениво прикрытых ресниц. На его коже уже не осталось и следа от нанесённого Змеёнышем увечья — хватило пары дней, чтобы память об этом перестала тревожить не только Ашрея, но и Лукара. Дэвы — могущественные боги во плоти; они крепки, как горная твердь, и быстры, словно штормовой ветер, а их могущество в таинственной силе, подчиняющей законы природы и мироздания. Ашрей видел это и не единожды: в малом саду ахади творил для своего ученика карту созвездий на ладони с помощью маленьких огней, выстраивающихся в знакомые узоры, а в Нордоране окружил площадь каменным кольцом, лишая обречённых жителей спасения от смертоносного дыхания Келфры. И как легко это забывалось, стоило Второму Копью оказаться рядом.       — Ты спас меня, — с благодарностью прошептал Тейрран, наклонившись к Ашрею. — Иначе Шейд-Рамал ждала самая нелепая трагедия: смерть наследного принца Его Императорского Величества от чрезмерно скучных бесед. А я уже было присмотрел себе живописное местечко, где вы отдадите последнюю дань памяти. Вон там.       И он коротко кивнул на маленький перелесок сгрудившихся на пяточке тонкоствольных деревьев, чьи кроны спадали каскадами до самой земли и могли укрыть от любопытных глаз. Улыбка ахади стала шире, обнажив ровный ряд верхних зубов, и впервые за долгое время Ашрей не отвёл взгляд от неё. Едва заметные морщинки вокруг хитро прищуренных глаз, растянувшиеся в озорстве губы, узкая линия носа — вбирал в себя образ, который будто увидел впервые в жизни. Столько всего произошло, а он то и дело избегал своего наставника, всё ещё коря и проклиная себя за случившееся десять лет назад.       — За мной, — на одном выдохе прошептал Тейрран и лёгким шенкелем заставил своего скакуна оторваться от делегации рысью, увлекая за собой Второе Копьё, и замедлился лишь когда расстояние позволяло говорить откровенно только друг с другом. — Знаю, о чём ты хочешь сказать, ке’нея, но я уже всё решил. Возвращайся в Шей’теарх и будь готов к войне.       Ашрей вздрогнул и бросил растерянный взгляд на помрачневшего дэва.       Война. Настоящая война, которой так отчаянно избегал император, позволяя мятежникам беспрепятственно захватывать одну крепость за другой и вырезать всех несогласных с Эораном жителей тех деревень и городков, что оказывались под властью Трёх Домов. Война — слово, которое не понравится яриму. И как ахади намеревался на это пойти? Выступить от имени своего отца, уже как два года не появлявшегося перед собственным народом? Или переубедить совет, который смотрел на выходки мятежных Домов сквозь пальцы?       — Я вернусь сразу же, как встречусь со старым другом, — пальцы Тейррана привычно легли на затылок Второго Копья, зарывшись в чёрные жёсткие волосы кончиками.       Снова ахади его успокаивал, как всякий раз, когда страх и тревоги овладевали мечущейся душой Ашрея, уберегал от невзгод и прятал от чужих глаз. Простой мальчишка-рыбак, заставивший божество пойти на поводу своего необдуманного желания, должен был стать обычным слугой, забытым и ненужным, как только фарри оказался за стенами огромного каменного дворца, но ахади не бросил его. Ни тогда, ни после гибели своего единственного брата. Сколько бы ни винил себя Ашрей, он не был глух к шепоткам и колким замечаниям возненавидевшего его лорда-командующего: его, ничтожество, виновное в смерти, защищает нынешний наследник императора.       В тот день, когда они переступили ворота Каш’Ар-Цада и предстали перед мрачным взором императора, Тейрран умолчал о важном — о причине гибели Алекриса. Слов ребёнка, ставшего в одночасье единственным, хватило, чтобы направить всё горе от утраты не в жажду возмездия, а в покаяние отца перед собственными детьми. Он скрыл Ашрея с чужих глаз, не позволил явиться на погребальную церемонию, и держался так, будто вина приласканного мальчишки из забытого богами шинбаада ничего не изменила между ними, не запятнала ту связь, что связывала крепче цепи.       Но изменила для самого Ашрея.       Рука ахади уже не касалась его затылка, она покоилась на бедре, обтянутого чёрной тканью штанов, приковывая к себе взгляд Второго Копья. Тот смутился собственных мыслей и отвёл глаза, надеясь, что этого не заметили, а после, собравшись с духом, нарушил тишину:       — У меня дурное предчувствие.       — Тогда я буду осторожен.       — Тебе не обязательно быть одному! — сказал слишком резко, выпалил из-за вспыхнувшей злости на ахади, на себя, на ту беспомощность, которую не мог побороть. И прикусил язык, сжав до боли челюсти.       Тейрран молчал. В его синих глазах понимание и в то же время обречённость, поддёрнутая тревожной грустью. Задумчивость, с которой ахади изучал звёздное полотно, сидя среди диковинных деревьев, привезённых из разных стран и бережно взращенных руками дэва, была знакома Ашрею. Он видел её всякий раз, стоило ему застать дэва, любующегося звёздным небом. И теперь вместо джумаллийских плакучих ив, чьи ветви усыпаны цветами всех оттенков синего, их окружали холмистые луга, на линии горизонта соприкасаясь с золотистыми полями. Уже можно было разглядеть далёкие стены города с маленькими башенками, красные точки черепичных крыш дрожали в знойном воздухе, подкрадывающегося полудня. Они слишком медленно едут, чтобы успеть до солнечного пика, но хотя бы их цель видна.       — Ты хотел угостить своего ахади, ке’нея? — Тейрран приподнял одну бровь, заметив в руке фасхран’кассры горсть чёрных ягод, и кончики губ дрогнули в улыбке.       Ашрей посмотрел на ладонь, бережно сжимавшую ласскри, будто впервые увидел, и почувствовал вместо ожидаемой радости стыд. Он не должен был думать, что какие-то ягоды будут интересны этому божеству, получавшему всё, чего бы ни захотел. Просто искал повод оказаться рядом, оправдать свою назойливость и теперь чувствовал себя тем ещё мейзой под насмешливым взглядом синих глаз. Как и в тот раз, когда, поддавшись ревности, Ашрей потратил всё скопленное жалование на чудесную музыкальную шкатулку, созданную старым ювелирным мастером, лучшим во всём Шейд-Рамале. Тогда это была глупость, импульсивная сиюминутная страсть увидеть такой же интерес в глазах ахади к себе, а не осыпающему дарами азифу, слишком часто навещавшему императорский дворец. Он ждал свою шкатулку не один месяц, всё сильнее изъедаемый злостью и обидой, стал куда мрачнее и немногословнее, это заметили в кхадире и за его пределами, отвергал каждую попытку близнецов помочь расслабиться в лучших тавернах столицы и даже сцепился с Аствэем, разбив ему нос, когда этот мальчишка пошутил о союзе принца и азифа, отнюдь не политическом. Они не разговаривали два месяца, тая обиды друг на друга и отворачиваясь всякий раз, оказавшись в одном месте. Это отразилось на отношении двух кхадиров друг с другом, в их соревнованиях и стычках на тренировках и за пределами площадок, грозивших задеть, если не вобрать в себя другие отряды. Их мирили Янзел и Кайра. А потом, когда в руках Второго Копья оказался заветный подарок, и он, окрылённый предвкушением радости, попытался войти в императорский сад, внутри которого располагался малый дендрарий, принадлежавший ахади, его просто не пустили — приказ принца. Ашрей едва не ввязался в новую драку: говорил про ошибку, пытался прорваться через двух, облачённых в полный доспех, гвардейцев, у него бы получилось, если бы не появившийся вовремя Тейрран в компании надменного Хаседа-ирм-Джассана. «Пока что тебе не стоит здесь быть, Ашрей» — единственные слова, растерзавшие изнывающую душу Второго Копья, он запомнил на всю жизнь.       Он вышвырнул свой подарок прочь по пути к дворцовым воротам, даже не глядя на то, как разлетается деликатный механизм маленькими пружинками, винтиками и пластинками, а чудесный металлический цветок, что должен был распускаться при звуке мелодии, покорёженный и исцарапанный медленно тонул в прозрачной воде фонтана. Простой рыбак не может тягаться с азифом ни подарками, ни выгодным союзом, но может дать свою верность, как бы не терзалось сердце. Ашрей перестал искать встречи с ахади и бывать в его роскошном саду, стал верным и послушным псом, готовым на страшные преступления, но больше не хотел обманываться чужой жалостью, скрытой под мягкостью.       — Я совсем забыл, — Тейрран не спрашивал — молча взял горсть ягод и теперь смаковал по одной, слегка жмурясь. — Сегодня же Циросад. Не будем его портить печальными лицами.       Они въехали в шумный Келотан и сразу же оказались в сердце праздника: кропотливо украшенные цветами улочки так и пестрили красками и извивающимися на лёгком ветру лентами. Синие, белые, красные, жёлтые, зелёные — они трепыхались в чистой лазури неба над красными черепицами крыш и между змеевидными переулками, над которыми высились верхние этажи домов. Одна широкая дорога вела от ворот и до самой площади, где можно было разглядеть яркие базарные шатры и устремившихся к ним, будто весенние ручейки, горожан. Три десятка всадников окружали крики зазывал и торговцы съестным, предлагая горячие пирожки, лепёшки и булочки, а также немного особого цветочного вина, лучшего в этом регионе. Какофония звуков барабанов, струн и свистулек смешивалась с крикливыми ребятишками, брехливыми псами и руганью. Их окутывали пешие люди и порой приходилось жаться к стенам домов, пропуская телеги и обозы.       Город жил, гудел и кипел, как раскалённый котёл. Запах навоза перемежался со сладкой выпечкой и калённым железом. Звон кузнечных молотов бил по ушам, чадящий дым поднимался над кузнями жирными чёрными клубами, вбирая в себя острую вонь дубилен, разнося вязкий смрад над приютившимися между мастерскими палатками. На лотках, в бочках и на покрытых тонкими пергаментами и тканью ящиках лежали разнообразные товары, привезённые караванами и одинокими торговцами: украшения из костей и камней, из золота и серебра с самоцветами, ловящими блики солнца и играющими радужной россыпью на любопытных лицах, оружие, одежда, куски материалов разных цветов и размеров, платки, свежие овощи, фрукты, мясо и рыба. И всё это соединялось в единое целое, затягивая в себя водоворотом.       Разодетые в парадное солдаты в начищенных шлемах и с украшенными лентами копьями патрулировали город, то и дело прикрикивая на нерасторопных зевак. Раздражённая и мрачная часть из них скучала в тенях у стен, недовольно провожая весёлых гуляк. Мало кто любил патрули в разгар праздника: пока более удачливые соратники пропивали жалование в кабаках и тавернах, другие вынуждены бдеть в оба глаза за ворами, пьянчугами и торгашами. И чем больше был город, тем сложнее удержать порядок внутри стен, не дав ему превратиться в настоящий хаос беззакония. В такие дни над небом Шей’теарха парили ишракассы и исполинские драконы, напоминая жителям, что император видит их даже будучи в стенах собственного дворца. Вышколенная, хорошо обученная городская стража могла побороться с императорской гвардией, если не превзойти — лучших охотничьих псов не найти; улочки Третьего Круга были им знакомы так же хорошо, как притаившимся воровским гильдиям и контрабандистам. Ашрей и сам занимался охраной дворца, бдил за императорским сыном, ловя завистливые и гневные взгляды своих соратников — принц предпочитал проводить праздники в уединении, исполнив возложенные на него, как на наследника, обязательства. Изредка, когда Первое Копьё не сходился во мнении с ахади, Ашрей отправлялся патрулировать город, а на его место назначали Кайру или близнецов, и тогда наступало время Второму Копью скрывать своё недовольство. Второе Копьё тряхнул головой и успокаивающе огладил шею своей лошади.       Им всё труднее было пробираться вперёд, то и дело застревая в живом водовороте, ломая строй и оглядываясь назад, ища тех, кого бурный поток толпы заставил прильнуть к лавкам и стенам. Ещё сложнее оказалось найти хотя бы две свободные комнаты в одном постоялом доме, не заплатив втридорога за ночлег. Ашрей мог поклясться, что даже увидев кто стоит перед хозяином трактира, тот без зазрения совести повышал цену, оправдываясь праздником. Торговался десятник — крепко сбитый солдат с выдубленной солнцем и ветром кожей, похожей цветом на его собственный доспех. Он рычал, ругался, проклинал хозяина и всех его предков, взывал к богам и стучал кулаком по стойке, но торговался с яростью настоящего шаннура. Безуспешно. Им уступали дюжину бронзовых монет и пытались восполнить утрату ценами на еду и вино, на которую так откровенно косились воины с собачьими головами на чёрных табардах.       Их кошели спас барон, узнавший от стражников о столь примечательных гостях Келотана, и явился лично в сопровождении чахлой гвардии, разодетой в жёлто-зелёные цвета с вепрем на гербе. Он и сам представлял из себя крайне невыразительное зрелище: маленький толстячок с блестящей лысиной и жиденькой бородой. Его глаза грязно-карего цвета терялись на фоне большого носа и широкого рта, а из-под ворота выглядывал набухший красным чирей. Вид его был отталкивающим и смешным, но никто из делегации, чтобы не чувствовал по отношению к барону, чьё имя скорее всего было им не особо и знакомо, не выказал и насмешки, сохранив вежливое, но отстранённое выражение лиц. Чего нельзя было сказать о наёмниках, горделиво приосанившихся перед сумрачными гвардейцами. Они сопровождали второго по важности человека в империи, их отобрал лично принц, позволив сопровождать до Бриваса и вручив свою жизнь и жизни своих спутников в их умелые руки — есть ли больший почёт для солдата? Пусть они и покинули своих лордов, отдавшись вольному заработку, но в некоторых из них ещё жила честь жителя Шейд-Рамала. Планировал ли принц изначально эту встречу или же хотел затеряться среди келотанцев, но теперь их ждало поместье барона Майяда, накрытый стол и мягкая постель.       Наёмников разместили в казарме под недовольные взгляды местных солдат — старая вражда давала о себе знать: «Чёрные псы» три года назад хорошенько поживились в этих землях во время войны Домов Беал и тер-Шантер. И даже за это время ненависть к «Псоглавым демонам» не утихла — благосклонность принца не укрыла от вспыхнувших ссор. Молодые и разгорячённые солнцем и вином стражники петушились перед насмешливыми наёмниками, уставшими от долгого монотонного пути. Одним хотелось размять кулаки, вторым — набить животы и потискать девок.       — Скверная идея, — заметил помрачневший Лукар. — Это будет чудо, если к закату они не искалечат друг друга.       — Если это и случится, к стенам явится Бык спрашивать с барона за своих людей, — Ашрей впервые услышал голос ехавшего позади ахади дэва. Тот был рослым и широкоплечим, а кожа успела покраснеть за время, проведённое в дороге, слишком быстро поддавшись загару. Что-то в нём было неправильным: чёрные, как матовая тьма, глаза и коротко остриженные волосы.       — Нисколько не сомневаюсь в мотивации солдат барона, но в успех… Их шансы малы, — седовласый дэв блеснул начищенными стёклышками очков и тут же легонько поправил съехавшую на нос оправу.       — И это правильно, клирик. Я бы и половины кетты не поставил на подобный исход. Но сломай кому-то из стражи кости, как барон заставит прижать Быка по законам империи. Понимают ли это и те, и другие? Нет. Понимает ли барон? — вместо ответа незнакомый Ашрею дэв криво улыбнулся, хищно обнажая часть крепких зубов.       Разговор так же быстро угас, как и вспыхнул, оставив тяжёлое молчание оставшейся без охраны делегации, не считая Ашрея и оставленного при нём Змеёныша. В стенах Келотана он быстро растерял всё своё миролюбие, замкнувшись в себе и навострив уши, жадно ловя каждое обронённое слово. Его светлые глаза впивались в каждого, кто произносил имя мятежного герцога и не отпускали до тех пор, пока не разговор не переходил на другие, довольно обыденные темы. Ашрей наблюдал за ним, незаметно изучая мальчишку, его жесты, то, как ожесточается лицо с каждым словом о ар-дел-Варрене, запершемся в стенах одной из крепостей, ранее сдавшейся под власть Трёх Домов. Слухи, принесённые торговцами, говорили о затишье, иные утверждали, что у южных границ собираются племена дикарей и уже опустошены приграничные деревни и один город, чьи улицы были украшены кровавыми силуэтами диких божков, а вид распотрошенных тел ввергал в ужас даже самых бывалых солдат.       Ашрей хмурился. Сначала чума восстания вспыхнула на востоке, теперь же окрашивала кровавый юг, а принц и его приближённые сидели за богато заставленным столом барона, вкушали мясо птиц и зверей и запивали всё сладким вином. Он и сам сидел вместе с ними, как и Эсвейт, сжимавший напряжёнными пальцами узорчатую серебряную вилку, и смотрел на дно тарелки, не поднимая глаз. Ему было позволено занять покои, отдохнуть — целый день до самого рассвета в его полном распоряжении — но Ашрей остался не из-за голода, скорее из-за новостей, которые так легко упустить в дороге.       — Вести до Аэлерда пока что плохо доходят, — Тейрран сидел напротив барона, вертя в пальцах начищенный столовый нож. — Будьте любезны, дорогой барон, поделитесь некоторыми.       — Ничего такого важного, — вымученно улыбаясь, барон Майяд теребил край расшитого золотом платка, то и дело промакивая выступающую испарину на морщинистом лбу. — Всё довольно спокойно кроме тех слухов, что будоражат юг. Вы загнали эту крысу ар-дел-Варрена обратно в Марадию и в честь этого леди нор-Кейллах устроила торжественный вечер. Весьма чудесный.       — Очаровательно, — уголки губ дэва расползлись в холодной улыбке сильнее пугая Майяда, уже не стремившегося скрыть волнение и дрожь, которая сотрясала маленькое неказистое тело. — Званный вечер — это именно то, что окрасит нашу победу за Аэлерд и восполнит верой сердца самых нерешительных.       Его синие глаза нанизывали барона, как игла — бабочку, с острой уверенностью в слабости мелкого, тщедушного правителя крохотного лоскутка земли. Казна Келотана была в одну десятую от казны Аэлерда, стены города давно нуждались в ремонте, как и городские улицы, на которых нищих встречалось больше, чем бродячих собак, а беспризорники то и дело крутились у рыночных прилавков, пытаясь стащить лепёшку или чей-то кошелёк. И именно сюда мог направить часть солдат Эоран, если бы закрепился в ке’нагаре. Хватило бы и трёх альшир с требованием открыть ворота и принять власть Мятежного герцога. И, конечно же, это требование выполнили бы с таким же радушием, как сейчас угощают неожиданных гостей. Здесь не было Золотого Пути — главной торговой дороги, что проходила от восточного края Шейд-Рамала до западного, ни шахт и рудников, ни богатой чернозёмом земли, хоть поля и окружали городские стены, а на пастбищах паслись стада. Келотан был беден и неприметен, брошен и забыт до тех пор, пока его важность не разглядел бы такой человек, как Эоран.       Отрог, примыкающий к Бальярскому лесу, хранил в себе не только загадки древних погибших городов, но и старый проход через каменные недра, значительно сокращавший путь прямиком до Бриваса. Мало кто считал эту легенду настоящей, ещё меньше воспринимали всерьёз, но даже существуй малый шанс на истину, Мятежный герцог воспользовался бы этим, как и сам Тейрран.       — Да-да, это и вправду было вдохновляющее зрелище! Музыканты, танцовщицы, закуски… Леди нор-Кейллах умеет впечатлять. Там даже были Первый Меч и лорд-командующий! Уж кого-кого, а леди ав-дер-Керр никто не ожидал увидеть. Как я слышал, она ещё ни разу не посещала подобные пиры.       Ашрей метнул вопросительный взгляд к ахади и поджал рот, заметив, как сильно потемнели глаза принца, будто поддёрнутое грозовыми тучами небо. Синева радужки стала почти чёрной, взгляд — невыносимо тяжёлым, угрожающим, но всё быстро прошло, стоило только отвлечься на один удар сердца, просто моргнуть, как за столом сидел его ахади, привычно растягивая губы в улыбке.       — Вы правы, барон, это не те важные новости, о которых стоит знать.       — Позвольте вопрос, — пожевав и без того обветренные, покрытые белой шкуркой губы, мужчина выжидающе смотрел на принца, что затягивал с ответом, неспешно пробуя вино из серебристого кубка, и лишь после, отставив его от себя, кивнул. — Мой принц, уж вы-то должны знать, что планирует император.       Заламывая руки, барон Майяд, не скрывал не только раболепие перед величественной фигурой дэва, но и страха за собственное благополучие.       — Вы узнаете об этом когда будет должно.       — Но слухи…       — Вы ставите под сомнение способность императорской армии защитить вас?       — Нет-нет! Милосердная Эйгиль, конечно же нет! Как я могу сомневаться в таком, особенно перед Вашим Высочеством!       — И всё же допускаете эту мысль, — холодная сталь звенела в каждом слове Тейррана и от этого даже Ашрей повёл плечами отгоняя неприятное ощущение слабости. — Слухи не всегда несут в себе правду, барон, но не прислушиваться к ним столь же неразумно, как и воспринимать всерьёз.       — Может, это так, но поймите нас, Ваше Высочество, — платок в толстых пальцах барона походил на пожёванный кусок ткани, но Майяд, вцепившись в него, продолжал скручивать и поглаживать потемневшие от испарины узлы. Его маленькие глаза под опухшими веками смотрели тревожно, но не избегали лица сидящего напротив принца. — Аэлерд выстоял, но какой ценой: поля погорели, торговые пути стали небезопасны, все договоры, заключённые с аэлердскими гильдиями, хоть и действительны, но невыполнимы. Келотан — маленький город, у него нет таких искусных кузнецов, и не проходят торговые пути, он выживает на продаже зерна, шерсти и пушнины, но крестьянам нужны новые плуги, а охотникам — луки и стрелы. И если раньше это покупалось в Аэлерде, то теперь нужно, как минимум, два, а то и три дня, чтобы добраться до Старгата и вернуться обратно. А это лишние расходы, Ваше Высочество. Ещё эти дезертиры…       — Дезертиры?       — Банда бывших вояк, объявившаяся около месяца во владениях барона Со-Кеха, — барон постелил перед собой несчастную ткань и теперь водил ногтями по смятой поверхности, потупив взгляд. — Они требуют плату за то, что не сжигают поля и не трогают местных. По ишфиру с каждого взрослого в деревне, и пятьдесят сафидов — за каждого ребёнка. Пока Аэлерд восстанавливается, таким мелким баронствам, как Келотан и Старгат, не у кого искать защиты, Ваше Высочество. Я просил помощи у других Высокородных Домов, но большинство предпочитает держаться подальше от армии мятежников и не провоцировать герцога лишний раз. Даже леди нор-Кейллах и сэр Балта не придали моим просьбам должного внимания.       Барон замолчал и бросил исподлобья взгляд на молчавшего принца, поджимая губы в невысказанной надежде на помощь.       — Я передам ваше прошение императору сразу же, как прибуду в столицу, барон.       — Но…       — …или могу пригласить «Чёрных псов». К счастью для вас, барон, Аверах-Бык не успел так далеко отвести своих людей, чтобы не отозваться на мою просьбу.       Побледневший и испуганный Майяд вызывал либо жалость, либо насмешку, но никак не уважение. Разменивать одних бандитов на других, более многочисленных и прожорливых — выбор непростой, особенно для казны такого города, как маленький Келотан.       Ашрей перевёл взгляд в узкое окно, где виднелась разукрашенная пёстрыми цветами городская площадь, живая и шумная, наполненная горожанами и гостями, которые вряд ли знали какие тяжёлые решения приходится принимать их барону.       — Я… — Майяд растерянно облизнул губы и просипел. — …благодарен вам уже за то, что выслушали, Ваше Высочество. Надеюсь, император рассмотрит наше прошение одним из первых.       — Предпочитаете ждать и платить каким-то разбойникам, чем воспользоваться услугами «Черных псов»? — глубокий и резкий голос уже знакомого Второму Копью дэва отразился в стенах малого зала.       — Если бы казна позволяла нанять для защиты хоть кого-нибудь, я бы не умолял о помощи остальных.       — Но сейчас вы отказываете принцу в его милости.       — Не принц будет платить, а казна Келотана!       — То есть ваш собственный карман, куда исчезает большая часть золота? — довольный дэв откинулся на высокую резную спинку стула и сцепил перед собой пальцы. — Пушнина и шерсть стоят значительных денег — две трети общих доходов Келотана и это с учётом налога, который уходит в казну тар-Амора. Это большие деньги, способные при умелом распоряжении обеспечить город не только крепкими стенами, но и солдатами, а также наёмниками. Но глядя на ваш город, барон, создаётся впечатление бедности. У меня закрадывается подозрение, что большая часть пушнины уходит на рынки Аритала и Омариза, откуда к вам в карман попадает часть «чёрных» денег торговцев, явно принижающих официальное количество добытых шкур. Либо вы просто используете казну, как собственный кошель, для пиршества и развлечений.       Затравленный взгляд Майяда заметался от одного дэва к другому.       — Ваше Высочество…       — Пока Келотан исправно платит налог, у империи нет претензий, и вы вольны распоряжаться казной так, как заблагорассудится. Но вряд ли графу тар-Амору понравится такая новость. Особенно в столь тяжёлое время.       Барон нервно потёр покрытый глубокими морщинами лоб и закусил губу. Его руки заметно дрожали, а пот так и катился по вискам и покрасневшей шее.       — Уверен, вместе мы можем найти решение, которое удовлетворит все заинтересованные стороны, — Тейрран промокнул губы платком, сложил его и поднялся из-за стола, закончив трапезу. Вместе с ним поднялись остальные, сохраняя молчание.       — Конечно, Ваше Высочество, я полностью полагаюсь на вашу мудрость и милосердие.       — Я слышал, вы устраиваете торжественный вечер в честь праздника.       — Да-да, — барон закивал и тут же виновато улыбнулся. — Весьма скромный и без громких гостей…       — Это не страшно, дорогой барон, правителю полезно увидеть тех, на ком держится империя. Благодарю за трапезу, — вежливо улыбнувшись в последний раз, Тейрран покинул зал с оставшимся бароном Майядом.       Ашрей последовал за ним, то и дело ловя взглядом отстающего на шаг Эсвейта, чьё лицо было мрачным и задумчивым. Сколько интересного он почерпнул из этого разговора? Сколько важного для себя нашёл, пока ковырялся в тарелке, отделяя мясо от костей и ловя острыми зубцами вилки ягоды? И почему это не беспокоило ахади, ведь Змеёныш мог попытаться сбежать в любой момент? Надеялся на свою магию в ошейнике? На безысходность самого аль’ширы? Или даже на удачный побег и последующее донесение всего услышанного до Эорана, чтобы заманить в ловушку? А могло быть и так, что ничего из этого не было целью ахади и он отдал мальчишку на милость Второму Копью.       Подняв глаза и поймав взгляд Ашрея, Эсвейт тут же отвернулся, показательно расправив плечи и стараясь держаться независимо, хотя его ноздри то и дело раздувались от слишком яростного дыхания. Сердится, может, на ягоды, а может, на что-то другое, о чём фасхран’кассра ещё не успел узнать. Сосредоточенно разглядывая картины в широких деревянных рамах, оббитые золотыми пластинами с краёв, аль’шира держал руку на поясе так, будто что-то прятал от чужих глаз. Ашрей сбавил темп, почти поравнялся с Эсвейтом, намереваясь спросить, как его поймали за локоть и потянули к стене. Раздражение на его лице сменилось удивлением, а после стыдом за собственное недовольство, стоило увидеть кто осмелился так дерзко схватить фасхран’кассру.       Перехвативший Второе Копьё у лестницы, ведущей на второй этаж поместья, где располагались комнаты, выделенные бароном для гостей, Тейрран забавлялся. Его лицо было всё таким же красивым, хоть и уставшим, под глазами залегли тени, но рот сменил вежливую улыбку на широкий задорный оскал мальчишки, чья шалость удалась. Он не сразу выпустил Ашрея из хватки, да и Второе Копьё не стремился из неё вырваться, покорно замерев перед принцем.       — Сегодня праздник, — повторил Тейрран и задержал взгляд на хмурящемся лице Ашрея. — Не беспокойся обо мне и отдохни. Ты заслуживаешь этого, ке’нея, даже не возражай. Или ты хочешь, чтобы я лично сопроводил тебя до комнаты?       Ашрей отрыл было рот, но возмущение так и застряло в горле, заставляя покориться словам дэва и склониться в лёгком поклоне. Разве мог он спорить с ахади?       — А вечером можешь отправиться с другими горожанами за стены на главное празднество. Тебе будет полезно побыть среди них, нежели в компании барона и его гостей.       — Но ведь…       — Я понимаю, Ашрей, но всё уже решено. Лучше развлекись перед дорогой домой, — ахади отступил на пару шагов и оглядел фасхран’кассру с ног до головы. — Когда ты последний раз танцевал? А пил вино? Тебе не стоит беспокоиться обо мне, ке’нея. Проведи этот праздник с пользой.       И он мягко подтолкнул Второе Копьё в сторону лестницы, напутственно кивнув. Ашрей хотел запротестовать, возразить, что не может оставить Его Высочество одного, но понимал — ахади не нуждался в его обществе, сейчас ему предстоял долгий и утомительный разговор с бароном, после которого обязательно появится на торжественном пиру в честь праздника, о котором Ашрей даже не знал. Его отправили прочь, приказали не попадаться на глаза, и внезапно Второе Копьё почувствовал себя таким же разбитым, как и в тот день, провожая ахади и молодого азифа взглядом, оттеснённый спинами стражников.       Тейрран хлопнул Ашрея по плечу, заставив уставшие мышцы отозваться лёгкой болью, и оставил его и аль’ширу в одиночестве пустого, богато украшенного коридора, со стен которого смотрели развешанные головы убитых на охоте волков и медведей.       — Не бросишься за ним? — едкие слова Эсвейта отозвались в Ашрее лишь лёгким недовольством, скривив губы.       — Сейбар выбил из тебя всю мудрость, что ты так смело открываешь рот и пытаешься меня укусить? — он устало потёр переносицу. — Или тебе нравится испытывать моё терпение?       — Просто я слышал, как другие говорили о тебе, как о подстил…       Пальцы фасхран’кассры впились в челюсть Эсвейта, сдавили клещами до боли, отозвавшейся в дёснах, и толкнули мальчишку так легко, будто тряпичную куклу, в стену. Ашрей навис над ним, глядя в широко распахнутые глаза и видя там испуг, сменяющийся злостью. Аль’шира вцепился в ответ, заскрёб по рукаву доспеха, царапая и скрипя ногтями по тёмной стали, то и дело разрезая подушечки пальцев об острые кромки пластин. Он брыкался и извивался, пытаясь сбросить руку Ашрея, но та лишь сильнее стискивала челюсти, не позволяя мальчишке произнести хоть какое-нибудь слово.       — Моего терпения становится всё меньше. И если твою грязь о себе я могу не замечать, то…       — Великий покров Дэйсерри! — вскрик испуганной женщины заставил Ашрея вздрогнуть и метнуть злой взгляд на прижавшую ко рту ладонь служанку. — Прошу вас, никаких убийств в доме барона! Во имя милостивой Эйгиль, сегодня же праздник!       Ашрей медленно разжал пальцы и брезгливо вытер запачканную влажным дыханием Эсвейта ладонь о его рубашку, насмешливо скалясь уголком губ на яростный взгляд аль’ширы. Если бы не разница в силе, он бы обязательно попытался дотянуться до горла Второго Копья и придушить, но вместо этого растёр горящие от боли щёки. Сжав плечо Эсвейта и нагнувшись к уху, Ашрей холодно произнёс:       — Будешь сидеть в своей комнате до той поры, пока я не приду за тобой.       Они оставили испуганную женщину одну, в молчании поднялись к своим комнатам, что располагались по соседству по просьбе — если не приказу — принца, и скрылись за украшенными цветочными орнаментами дверями.       Просторная спальня была отнюдь не такой, что в замке тар-Амора, здесь всё дышало богатством, которого не ждёшь, глядя на измученный город с высоты второго этажа. Барон Майяд и вправду любил роскошь больше, чем иные графы и даже герцоги, возведя себе не только просторное поместье с крылом для слуг и конюшней и казармой для гвардейцев, но и сад, расположившийся перед главным входом, отгороженный невысокой каменной стеной от остальной части Келотана. Ухоженные цветочные кусты и деревья, узорчатые клумбы и белый гравий, привезённый с мраморных карьеров Зехрикии. Ашрей отстегнул ремень с ножнами и положил на широкую кровать, затем завозился с ремешками брони, отстёгивая каждый элемент один за другим, ощущая не только лёгкость, но и усталость от долгой дороги и жары. Через четверть часа ему в комнату внесли железную ванну и наполнили горячей водой и цветочными маслами. Молодые девушки, потупившие взгляд в пол, державшие приготовленные для обтирания полотенца, ждали его, не произнося слов. Разодетые в чёрные платья прислуги, они напоминали тени, бродящие по поместью, неприметные и тихие, едва уловимые для глаз хозяина и гостей. Ашрей отослал их прочь, разделся и погрузился в расслабляющую тело воду, чувствуя, как она обволакивает кожу, нагревает и убаюкивает. Раскинув руки, облокотившись о край ванны, он закрыл глаза и отправился в асшах’гехар, где его привычно ждал Вацлав.