По щучьему невезению

      Мелькнул над озером последний плавник хвостовой — зачерпнул учитель Драгомир водицы широким блюдом. Пошептал слова тайные — поползли по блюду узоры морозные, превращая его в ледяное зеркало. В зеркало непростое, чародейское — всех учеников, что в рыб обернулись, показывает. Кто как среди водорослей путь нашёл, какой правдой или хитростью с заданием справился — всё учитель видит.       Вот Фёдор стайку карасей за собой позвал — плавники распушил, впереди поспешает. Вот Велеслава, не сыскав поблизости сиг с лососями, пескарей поманила, они и рады. Смекалиста, за то балл ей дополнительно. Все молодцы, все справились, назад начали возвращаться. Вот только… где же ещё двое? Повёл учитель рукой над зеркалом, всмотрелся пристальней, нахмурился. Набедокурили. Фёдору минус балл — чтоб неповадно отвлекаться и других с пути сбивать. А за Лизаветой и Макаром присмотреть надобно, чтоб не случилось чего.       Подозвал Драгомир своего помощника, Зоряна, велел тихо, чтоб остальных не тревожить.       — Возьми зелье из ларца, отправляйся на ту сторону озера. Отыщи Макара с Лизаветой, присмотри. Сразу им не показывайся — сами оплошали, пусть пробуют сами назад вернуться. Смекалку проявят, знания, в школе полученные, применят. Помощь, коли потребуется, дашь знать. Ступай.       — Сделаю, учитель, — согласился Зорян.       Улыбнулся слегка, когда тулуп на лавку скидывал. Дело нужное, не поспоришь, науку постигать, но от приключения кто ж откажется? Бултыхнулся он звонко, с брызгами, плыл быстро. Вскоре и того места, где ключи били, достиг — подхватили струи водные вёрткое рыбье тело, покрутили да к берегу доставили.       Выскочил ершом, обернулся кудряшом, — на ходу сочинил Зорян, оборачиваясь в полёте из рыбины в пса. Обычного кудлатого дворнягу, с одним надорванным ухом. Шлёпнулся на лёд, проехался на всех четырёх лапах и припустил к зарослям ежевики, чтоб оттуда осмотреться.       Как щуку в ведре унесли, он видел. Припустил следом, обнюхал отпечатки в снегу, что парень с коромыслом оставил — чтоб потом отыскать, и бегом назад вернулся.       — Так, а второй где же? — крутился мельницей рыжий хвост, пока Зорян берег осматривал.       Успел как раз застать, как Макара и царевну стрельцы в шубы кутают, от озера к саням ведут.       — Во дела, — шлёпнулся в снег, почесал за ухом задней лапой. — Ладно, до дворца позже доберусь. Проверю, как там девушка.

***

      Между тем Емеля, наслушавшись от невесток возмущений: почему мало воды принёс? Посуду и ту сполоснуть не хватит! — пробрался украдкой в сарай, к щуке.       — И то им не так, и это не эдак, — приговаривал сердито. — Не угодишь. А я, может, чародей. Заколдую их всех… да хоть в лягух. Будут знать.       Мысль была интересная, но не особо дельная — жабы пряников ни в жизнь не напекут. Поэтому Емеля решил посмотреть пока на поведение родни — может исправятся. Заглянул в ведро, где замерла рыбина — то ли спала, то ли прислушивалась — пойди пойми.       — Ты как тут, живая?       Хотел толкнуть ведро, чтоб проверить, но щука встрепенулась, из воды выглянула.       — Живая, — ответила Лиза, которая решила, что неплохо бы с этим человеком подружиться, пока заклинание не вспомнит. — Есть только хочется.       — Есть? — озадачился Емеля, пытаясь сообразить, что едят рыбы.       Червей они с братьями копали, когда на рыбалку шли. Кашу ещё в воду кидали или хлеба горбушку.       — Ну, червяков я тебе под снегом не добуду, а хлебца могу покрошить, — он выудил из кармана изрядно потемневший сухарь. — Хочешь?       Цепким взглядом оценив сию невиданную щедрость, Лизавета открыла было рот да передумала.       — Где ж ты видел, Емеля, чтоб щуки хлеб ели? — лениво качнула красноватым плавником и уставилась, не мигая, на парня. Тот слегка стушевался и сунул сухарь обратно в карман.       — А чего тогда ешь?       — Пескарей да карасей.       Емеля глянул в окошко. Вечерело. Для рыбалки самое время. Вот только невестки сызнова воды требуют, а то и другое разом — никак не успеть.       Выслушала всё это Лизавета молча. Вздохнула.       — Если рыбы мне наловишь, то так и быть, помогу и я тебе. Заговорю вёдра, чтоб сами домой пришли.       — А ты можешь? — глянул на щуку с сомнением. — Я ещё и не то могу! — высунулась повыше из ведра чародейка-рыба. — Если мы подружимся.       — Но тебя с собой не возьму! — Емеля вдруг усмехнулся и мотнул головой. — Сиганёшь вдруг в прорубь и поминай как звали. Здесь будешь карасей своих ждать, в ведре.       Предположение это было весьма преглупое. Нырять обратно в прорубь Лизавете было без надобности. Всё равно обратно, в школу чародейскую, только по суше добраться можно. Но самодовольный вид парня, что явно гордился собственной смекалкой, девушку внезапно разозлил.       — Раскусил ты меня. Уж больно умён. Ну, тогда поближе наклонись, я тебе слово скажу заповедное, — улыбнулась хищной пастью Лизавета. — Чтоб кроме тебя никто не услышал.       И ведь поверил! Вот балда!!! Цапнула Емелю за подбородок, когда наклонился. Хотела за нос, да не достала. Тоже мне — чародей! А когда парень отпрянул от ведра, клацнула пастью вдогонку, для верности.       — Это тебе за сухарь. А слова заветные такие…

***

      А тем делом Зорян бежал по следу в облике дворняги, весело тявкая и пытаясь поймать снежинки носом. Увидел кошку, отвлёкся — а тут опа! идут навстречу вёдра в лаптях — сами. С боку на бок переваливаются, гуськом эдак, друг за дружкой.       Ах ты ж Лизавета, разве так можно! — покачал бы головой Зорян, но облик не тот. Принялся быстро рыть снег задними лапами, окутал вёдра снежный вихрь, скрывая от прохожих.       Впрочем, чего уж там. Поздно. Бабы на берегу вон как охают. Понесут теперь сарафаны толки по улицами. Зорян повертел головой туда-сюда, высматривая чародейку, но вместо неё заприметил насвистывающего бравую песенку парня, из простых. Шапка на нём лихо на бок заломлена, и глаза довольством светятся. Вздохнул Зарян тяжко и, гавкнув от души, закрутился вокруг человека, ластясь и заискивая.       — Ты, кудлатый, ничей, что ль? — глянул на пса Емеля. Подумал чуток, вынул из кармана сухарь и щедро бросил под лапы. Слушая, как дворняга радостно хрустит сухарем, потер укушенный подбородок и совсем подобрел. — Айда со мной? Будку тебе сколочу, каши дам. Всяко лучше, чем бездомному быть.       Пёс радостно гавкнул и затрусил за ним следом к озеру. Там Емеля обстоятельно выбрал прорубь, наживил хлебный мякиш на крючок и в воду закинул.       — Подождём маленько, — пояснил дворняге.       Тот слушал внимательно, голову набок наклонял, но особого интереса к рыбалке не проявлял. А вот к вёдрам, что догнали их и назад отправились, когда Емеля их водой наполнил, — очень даже. Обгавкал звонко и побежал за ними. Ещё и оглядывался эдак, словно звал парня за собой.       — Да ладно, беги, беги, — махнул Емеля рукой. — Во дворе меня жди, я скоро. Некогда мне — клюёт!       И подсёк первого пескаря.

***

      — Надо было соглашаться на сухарь, есть-то как хочется!       Освоившись немного с рыбьим телом, Лизавета исхитрилась даже голову плавником подпереть, по-бабьи эдак. С уходом Емели в сарае стало темно и скучно. Корова в полусне мерно жевала свою жвачку, через стенку куры устраивались на насесте ночевать, а коварное заклинание всё никак не вспоминалось.       Заснули они все в такую рань, что ли? — удивлялась девушка дремотной тишине. А нет — загалдели голоса, смешивая женские ахи охи с басовитыми мужскими ответами. Заскрипели ворота, затопали по крыльцу сапоги, захлопали двери — вернулись с торга братья Емели. Лизавета настороженно прислушалась к приближающимся шагам и, чуть петли скрипнули, с тихим плеском залегла на дно ведра.       — Вот же Емеля! — нарочито тяжко вздохнул старший из братьев, запирая на вертушку двери хлева. — А если б скотина разбежалась? В открытые-то ворота́.       — Да бестолочь ваш Емеля! — тут же отозвалась ему жена. — Бестолочь и валандай! Только хлеб наш зазря ест!       — Да чужеяд он! — в тон ей подхватила жена среднего брата. — Вы с утра до ночи всё в делах! А он?! За весь день полведра воды в дом принес! И то с уговорами!       Осмелев, Лиза высунулась из ведра, вслушиваясь в затихающие бабьи жалобы и снисходительные басовитые уговоры братьев сильно Емельку не ругать, мол без матери рос, что с него взять. За спиной брякнула колокольчиком буренка, будто бы даже возмущенно рогатой головой тряхнула. Лиза с ней мысленно согласилась. На валандая и чужеяда парень не особо походил. А вот бестолочь — это да-а-а…       Только всё поутихло, как раздался громкий стук, будто кто приступом ворота брать решил. Братья встревоженно переглянулись, ложки положили, из-за стола поднялись, тулупы накинули и вышли встречать незваных гостей. Распахнули ворота и обомлели. Деловито поскрипывая, мимо них двинулись к крыльцу ведра полные воды. А за ними коромысло с одного конца на другой перескакивает, если где надо — подсобляет через порог или ступеньку перескочить. И пёс чужой, приблудный вокруг них крутится. А как во двор попал, всюду нюхать стал, словно ищет чего. Братья так на месте и застыли, будто ноги отнялись.       Вцепившись друг в друга, округлившимися глазами их жены смотрели, как ведра проскакали мимо них и послушно встали в углу у печи.       Не успели в себя прийти, как в распахнутые ворота с воплями и причитаниями вломились соседки. Глаза безумным огнем горят, волосы растрёпаны, а у одной под глазом огромный синяк наливается.       — Ой, люди добрые! Это что ж такое на белом свете творится-делается! — заголосила та, что с фингалом. — Емелька ваш с тёмной силой связался!       И давай взахлеб да наперебой рассказывать, как белье на реке стирали да чего видали. А видали они, как Емеля сначала из проруби во-о-от — баба широко, насколько размаха хватило, руки расставила — такую рыбину здоровую вытащил! А спустя время обратно к озеру вернулся, сам остался ещё рыбу ловить…       — А вёдра-то! Вёдра сами! САМИ! По дороге пошли! — бабы страшно глаза выпучили и принялись изображать то, что братья уже посмотреть успели. Старший только ладонью рот прикрыл и глазами мыргнул. — А меж ними коромысло скачет!       — Я грешным делом подумала, что они по скользкому покатились, и хотела вёдра-то ухватить, — опять перебила всех та, что с синяком. — А коромысло ка-ак огрело меня! Чуть не переломило! Окаянное!       Братья с женами, как в себя пришли, принялись уговаривать соседок про домыслы о «тёмной силе» никому не сказывать. Обещали сами разобраться во всём, а чтоб ужас и страх пережить им полегче было, каждую одарили сластями, что с торга привезли. И выпроводили вон.       Только ворота за последней на засов замкнули, как переглянулись.       — Не было никакой рыбины, — зло прищурилась жена среднего брата. — Ничего не приносил Емеля с реки.       — Или в дом не принес, — возразила ей жена старшего и окинула двор цепким взглядом.       Не сговариваясь, кинулись они в разные стороны, по чуланам, сараям, чердакам да подвалам искать «рыбину здоровенную». А когда сунулись в коровник, пёс, что с вёдрами во двор вбежал, кинулся на них с лаем.       — А ну, подь сюда, шелудивый, — рыкнул старшой, крепко хватая Зоряна за шкварник и с размаху закидывая в уже проверенную сараюшку с ведрами, метлами да лопатами. А чтоб не выбрался, подпёр дверь чурбаком. — Потом с тобой разберусь.       Отряхнул руки о штаны и с силой потянул на себя дверное кольцо.

***

      В царских палатах, натопленных жарко, Макар отогрелся быстро. Скинул на лавку мокрые портки и поспешно переоделся в «щедродарованную самим батюшкой-царём» — со слов сухого высокого боярина с куцей бородёнкой — одёжу. Что ж, и рубаха, и порты с кафтаном, впрямь оказались хороши да впору. А вот сапоги — маловаты. Макар поморщился, но влез. Что сапоги жмут — ерунда, дело житейское. А вот что царь с дочкой, случайно им, Макаром, спасённой, бранятся громко да упоминают его часто, благо не по имени, — такое себе.       Оглянулся на дверь, прислушался. Вроде ругаются, самозабвенно так. Хорошо. Не то хорошо, что бранятся, понятное дело, а что до других им дела нету. Распахнул окно и обернулся соколом.       Огромный город раскинулся под птичьим крылом, с теремами и дворами, улицами-переулками, лавками и огородами. А народу-то сколько! Тьма! Как в такой толпе Лизу сыскать? Долго кружил, но так ничего и не выкружил, уж смеркаться начало, пришлось возвращаться к царевой дочке. Только назад в человека перекинулся, как в двери просунулась всё та же куцебородая голова.       — Велено накормить тебя сытно, — заявил важно боярин, а глазами так шныряет из угла в угол.       Двери широко распахнулись и вошли три служки с огромными серебряными подносами, яствами всякими заставленными.       — А отпустить? — уточнил Макар на всякий случай.       — Не велено, — хмыкнул куцебородый. Служек взмахом руки прогнал, спиной назад из хором вышел и двери за собой плотно прикрыл. Погремел с той стороны, явно ключ в замке навесном проворачивая.       Вскинув бровь, чародей проводил его нечитаемым взглядом. Занятно. Вот так и спасай людей. Ну да тьфу на них. Есть ночью крыша над головой и на том спасибо. Где вот только Лизу сыскать? И как? Не бегать же по улицам с утра до ночи. Да и что у людей спрашивать? Не встречал ли кто у проруби девицу в исподнем? Так недолго и за полоумного сойти. Тогда надолго запрут, и уже не в тёплых палатах, а в ином каком помещении, подвальном. Хотя и оттуда сбежать не вопрос. И всё же…       Утро вечера мудренее, — решил. Взбил подушку в узорами вышитыми изукрашенной наволочке, пристроился на широкой царской лавке спать. Только глаз прикрыл, задремал, как трясёт за плечо кто-то. Схватил Макар со сна человека за руку, крепко, а тот возьми да взвизгни! Тихо только, шёпотом.       — Руку сломаешь мне! — шепчет.       — Прости, не признал, — удивился Макар, а как не дивиться — ночь на дворе, а дочка царская в шапке да шубе, с узлом в руках над ним наклонилась. Ещё и рот ему ладошкой прикрыла, но быстро убрала.       — Не шуми! Убегаю я, — присела рядом, узел обняла. — И тебе надо, погубят тебя. Советник Доможир все уши батюшке прожужжал, срам мол, великий, что Марьюшку нашу, — это я, — пояснила царевна, — девицу незамужнюю, мужик в одном исподнем при всём честном народе обжимал. Это про тебя.       — Так я ведь… — начал было возмущаться Макар.       — Тихо, — шикнула царевна и оглянулась на дверь. — Все знают, что ты меня из ледяной воды спас. Но отец всё равно Доможира слушает, как околдовал он царя! А на меня советник давно злится, что замуж за него не пошла. И принцу заграничному намедни отказала. Не будет мне тут жизни вольной.       Царевна решительно шубейку одёрнула и откинула косу за плечо.       — Сбегу. Ты со мной? С царского двора выведу, а там сам решай, куда тебе надобно.       — С тобой, — потянулся за кафтаном Макар, проклиная про себя невезуху — придётся ж в тесных сапогах бежать.