Юные на всю голову

Знаешь, однажды будет неважно

Что мы с тобой, а жаль

И не случайно, хоть и печально

Снова придет Февраль

Февраль, 1989

Москва       За окном выла непроглядная вьюга. Она ударялась о стены, била в оконные стёкла, запускала свои холодные ветра, подобно щупальцам, в любую щель. Аня вздрогнула от очередного зловещего завывания, крепче прижалась к Космосу. Тот лишь стянул с себя одеяло, плотнее укутывая девушку. Сонная идиллия длилась ещё пару часов, пока Вишня не подскочила на ровном месте, хватаясь за будильник. — Сколько времени?! Ты должен быть на Рижском! Мы проспали! — Успокойся, — совершенно спокойно ответил Кос ещё приглушенным и чуть хрипловатым после сна голосом, — нам с Пчёлой вечером там надо быть, — он подтянул её обратно к себе. — Точно? — Точно-точно. Тебе-то, случайно, не надо? — Сегодня нет, — ответила девушка, снова прижимаясь к Холмогорову, возвращаясь в, так сказать, исходное положение.       В комнате снова стало тихо, ничто не нарушало покоя. Даже буйство природы сошло на нет, оставив только легкий снегопад, как напоминание о предрассветной метели. Тишину разбавил смех Космоса. — Ты чего? — Да так, — ответил парень, продолжая смеяться, — просто другие пары друг друга будят, когда, знаешь, на занятия в институт просыпают, или там, не знаю, на работу какую-нибудь… Не такую, как у нас, я имею в виду. А мы переживаем, что я не явлюсь на рынок, чтоб деньги с подконтрольных точек забрать, а ты тряпье спекулянтское не спихнешь вовремя. — Что за утро морали? — сон сняло как рукой, Аня вновь села на кровати, подтягивая одеяло к груди, — Мы этот вопрос уже обсуждали. Мы — не другие. Мы с тобой такие, какие мы есть.       Человек быстро договаривается с совестью. Ещё чуть больше года назад Аня читала целые лекции и нотации друзьям по поводу их нового нелегального рода деятельности, а уже сегодня так спокойно говорила о всей этой истории и о своём месте в ней. — Да ладно, не заводись, — он чмокнул её в нос, после чего Вишневская поспешила встать с кровати, натягивая на себя первую попавшуюся под руку одежду. — Э, футболку-то мою отдай! — И запомни, Холмогоров, — девушка уже скрылась в ванной, не обращая внимания на недовольные возгласы, — так, как у других — у нас с тобой точно никогда не будет. — С тех пор, как ты ввязалась в дела Парамона, я каждую твою фразу воспринимаю как скрытую угрозу…        — Это открытая! — снова донеслось из ванной прежде, чем включился душ и полилась вода.

***

      Пчёлкин курил, сидя на подоконнике. Его взгляд бесцельно плутал по заснеженному двору. Странное это было состояние… Не было грусти и не было печали. В то же время радоваться и улыбаться также было нечему. Каждый его день в последнее время начинался, да и проходил одинаково: много выкуренных сигарет, мысли ни о чём и выезды с Космосом по городу и за его пределы. Очередные рабочие разборки, шум рынка, надоевшие лица… Жизнь просто потеряла краски. Словно художник, в чьих руках была эта палитра жизни, стёр из неё все самые яркие и теплые цвета, оставив лишь монотонную серость. Чего-то очень не хватало. Или кого-то. Витя знал, кого именно. Но отрицал это. — Она выбрала Финляндию, — сказал он сам себе. — Сама выбрала, — повторил парень.       На столе лежало письмо от Сашки, которое Витя забрал с почты, но ещё не предупредил об этом ребят. На всё письмо значилась всего одна фраза:

«Вы вообще трезвые были, когда это писали?»

      И пара фотографий.       Белову предстояло разобраться со всем, что произошло в последнее время дома. Задача эта была не из простых.       Пчелкин хотел сходить к Филу, но дверь открыла Маришка. — А Валеры нет дома, — произнесла девочка, держа в руках плюшевую собачку. — Жаль, — пожал плечами Витя. — И где же он? — Он к Томе ушёл на минуточку. Ещё вчера вечером. — Ну и брат у тебя, Марин. Мы его воспитаем! — повеселел парень в присутствии младшей Филатовой. — Нет! — засмеялась девочка, замахав руками. — Не надо. Я уже самостоятельная. Сама пью чай и чищу зубы. А у Валеры любовь! Мама так сказала. И он, — добавила она, выложив всё, как на духу. — Любовь… — покачал головой Витя, улыбаясь. — Любовь. — Как у Ани с Метеором, — продолжила малышка логический ряд. — С Космосом! — засмеялся Витя, исправляя её. — Какой из него метеор… — И у тебя любовь! — не обращая внимания на корректировки, продолжила Марина. — Любовь! Любовь! Любовь! — запрыгала девчонка на месте, размахивая собакой в руке. — Улетела любовь моя, — коротко ответил парень, разворачиваясь. — Дверь никому не открывай, — спускаясь по лестнице, дал напутствие Пчёла, — Валере, если вернется, передай, чтоб мне позвонил. — Ты куда? — удивилась девочка. — Пока, Мариш, — только и всего сказал парень.

***

приблизительно на границе с Афганистаном

— Белый, — слышался голос Фарика с соседней койки. — хватит шуршать! Всю казарму перебудишь. — Да я фотографии смотрю… Столько мне прислали… — с теплотой прошептал Белый, улыбаясь родным лицам. — Мама с Катюхой, Ленка, ребята… Хоть альбом заводи.       Но Саше это нравилось. Смотришь на бумажное фото смеющейся Елисеевой, а она будто вот, пожалуйста, здесь, лежит и обнимает… От каждого её письма, пусть и редкого, но от этого ещё больше долгожданного, сносило голову. Нет, он сейчас не здесь: не бегает, не отжимается, не кастрюли чистит на отработках, он там… Там, с ней. Целует, обнимает, кружит, да что угодно, чёрт возьми! Только бы с ней… Прижать к себе и больше не отпускать. — Сколько ж мы уже не виделись, Ленка, — прошептал парень, из всех фотографий выбирая именно её. — Ещё пару дней и будет двадцать месяцев ровно, — пробурчал Фархад, уткнувшись лицом в подушку. — А ты откуда знаешь? — усмехнулся Белов. — Да ты каждый день это считаешь…       Действительно, больше полутора года прошло, как Саша последний раз увидел маму, Лену и друзей. И сколько ещё пройдет, прежде, чем снова увидит… Теперь-то счёт пошел на месяцы, это ясное дело, но из-за этого заветный дембель, кажется, лишь отдалялся от него. Время в армии Белову нравилось. На всю жизнь он запомнит ту гречку с тушенкой, что изо дня в день всем строем ели в общей столовой. Запомнит ночи в казарме, хоть и не таким простым испытанием это оказалось — комнату с тридцатью солдатами делить. Кирзачи, которые были обуты на ногах и летом, и зимой, Сашка тоже будет вспоминать. В страшном сне, правда, но будет. И как бы не нравились ему его армейские дни, тоска по дому одолевала всё больше и больше.       Саша не знал, да и не мог знать, что вернется он уже не к себе домой. Москва, в которой была его юность, первая любовь и лучшие друзья… Москва, которая его провожала — теперь совсем не та Москва, которая его встретит.

***

Знаешь, наверно, это неверно

Что мы с тобой, а жаль

Но не прощает, не отпускает

Ветреная печаль

Хельсинки

      В Хельсинки было хорошо. Не так, как дома, конечно, но Соне нравилось. Бродя по светлому и просторному холлу агентства, девушка отмечала бесчисленные отличия родного Дома Моделей и нового места «службы» миру красоты и моды. — Софи, — позвал девушку ещё незнакомый женский голос. — Я София, — обернулась на голос Соня.       Перед ней была сама Романовская… Статная, высокая, с проницательным взглядом и светлыми волосами. Не зря её все западные СМИ «Снегурочкой» прозвали в свое время. — А здесь ты будешь Софи, — сказала, как отрезала Романовская, ведя девушку за собой. — Софи… Малинова.       От такой наглости девушка совсем растерялась запнувшись. Романовская тоже остановилась, неспешно оборачиваясь к ней и закатывая глаза: — Того требует имидж.       Вступать в перепалку с Романовской чуть ли не в первый день общения совершенно не хотелось. Хотя девушка, шагая вслед за уверенно шествующей с руками в карманах своего брендового брючного костюма Милой, думала о том, что «София Малиновская» — звучит куда красивее и правильнее.       Соня отвлеклась от своих невеселых мыслей, в которых прекрасно понимала, что сотрудничество с этой женщиной простым быть не обещает, и вновь с восхищением окинула взглядом помещение агентства. Колонны, ковры, панорамные окна, вазы с цветами… Совсем другой мир. — Проходи, — женщина открыла ей дверь в свой кабинет. Нерешенными оставались некоторые организационные моменты, связанные с заключением контракта.

***

Москва — Какое сегодня число? — вдруг вспомнил скучающий Космос, наблюдая за Аней, жарящей яичницу. — Четыр… нет, пятнадцатое, — исправилась девушка, бегло глянув на календарь.       Это число: пятнадцатое февраля… Пятнадцатое февраля восемьдесят девятого года. Сколько было в этой дате…       Холмогоров моментально схватил в руки пульт, включая их маленький телевизор.       На экране пестрили красные флаги: флаги на танках. И молодые ребята там же с их взрослым командованием. Свершилось! Поставлена последняя точка во всей девятилетней истории этой кошмарной войны. Пятнадцатое февраля было настоящим праздником с привкусом жгучей сердце горечи. — Счастливые… — прошептала Аня, неотрывно смотря в лица солдат, машущих в камеру оператора. — Нет, Ань, — возразил Космос, — уцелевшие.       Нельзя было назвать этих парней счастливыми. Очень тяжело быть такими, когда за спиной по-прежнему виднеется дым догорающих костров и слышатся голоса навсегда оставшихся там товарищей. — Наш Сашка тоже уцелел, — задумчиво сказала Аня. — Ему повезло.       Может быть, Белову, находящемуся на критически близком расстоянии к линии соприкосновения со смертью, действительно помогла сила материнских молитв и переживаний друзей? Его не отправили в горячую точку, его не зацепило случайным снарядом, направленным на погранпункт, за полтора года с ним не случилось ни-че-го, когда риск сохранялся каждый день и каждую ночь. И это уже было настоящим счастьем.       Раздался звонок в дверь.       Замершие перед телевизором Кос и Аня не спешили как-то реагировать, опомнились лишь тогда, когда трель звонка начала мешать прослушиванию слов диктора. — Я открою, — сказала Вишня, быстрым шагом направляясь в коридор. — Доброе, — бесцветно и безразлично послышалась фраза Вити. — Я зайду? — Привет. Да, заходи, конечно, — пожала плечами она, закрывая за Пчёлой дверь. — У меня жрать просто нечего, — он упал в соседнее с Космосом кресло, пожимая другу руку. — У нас только яичница, — девушка кивнула на плиту. — Яичница! — вдруг воскликнула она, бросаясь к сковороде. — Была… — всё сгорело, когда Вишня отвлеклась на телевизор. — Тише, — попросил Кос, неотрывно слушая речь ведущего репортажа.       …Боевая колонна выходит на границу. Теперь всё позади. Но не кончится для них война, пока по ночам будут сниться лица боевых товарищей, грохотать орудийные залпы и пулеметные очереди, рваться мины на дорогах, падать объятые пламенем вертолеты. Разве кончится эта война, когда живы матери и жены погибших? Их дети, ставшие сиротами? Пока ещё не дан им чёткий ответ на вопрос: «Во имя чего?»       Мурашки бежали по спине у каждого из ребят. То к горлу подкатывал тяжелый ком, то на груди завязывался крепкий узел.       Космос выключил телевизор. Всё стихло. Но вопрос «во имя чего?» всё также звучал. И непросто звучал, и не только в этой комнате. Слезами всех тех, у кого что-то отняла эта беспощадная война, он гремел над всем Союзом. — Давайте завтракать, что ли… — негромко позвала Аня, пытаясь хоть как-то разрядить напряженную атмосферу.       В полном молчании они ели, однако уже не яичницу, которая подверглась почти что инквизиторским пыткам, сгорев, а бутерброды с сыром. В тишине пили чай. Каждый думал о чём-то своём. — А что это у вас там за рандеву ночное намечается? — вдруг вспомнив утренние слова Коса, спросила Аня. — А мы теперь важные люди, — хмыкнул Витя. — У нас бизнес-встреча.       Красиво, однако, он завуалировал слово «стрелка». — Я с вами хочу, — вызвалась Аня.       Пчёлкин перевел вопросительный взгляд на Космоса. Тот, неторопливо пережевывая бутерброд, пожал плечами, затем запил всё это дело чаем и отрицательно покачал головой. — Нет. Ни в коем случае. — Ну, Кос! — Нет! — повысил голос парень. — Место явно не для тебя.

***

Хельсинки       Номер в Сониной гостинице был хорош: хоть и однокомнатный, но очень просторный. Посреди комнаты стоял стеклянный стол, на нём ваза с букетом белых роз, которые ей прислали из агентства. Из радиоприемника разносилась легкая песенка на французском. Слышны были звуки бегущей воды: Малиновская, ах, да, с недавних пор Малинова (девушка до сих пор каждый раз злилась, стоило ей поймать себя на мыслях о появившемся псевдониме), набирала тёплую ванну, желая смыть всю усталость.       Кажется, всё было хорошо. Кажется, всё было идеально. Но одно чувство её никак не покидало: чувство жуткого одиночества.       Она ощущала это, когда одна сидела на софе перед телевизором, слушая финские новости и ни черта не понимая. Плечи мерзли, но укрыть их мог только плед. А хотелось бы чьих-нибудь рук. Продолжала испытывать гадкое чувство в ванной: ни тёплая вода, ни бокал шампанского не улучшили ситуацию. Но хуже всего стало, когда она легла в постель. Одна. На холодные простыни. Хотелось податься вперед, утыкаясь в крепкое плечо, но её окружал лишь пустой воздух, по-февральски жестокий и неблагосклонный ко всем одиноким. Подушка намокла от покатившихся слёз…

***

Москва       Зимнее время между Москвой и Хельсинки разнилось ровно на час. Но когда Малиновская уже предпринимала попытки забыться во сне, то дома лишь только выходили на улицу, собираясь уезжать по делам. — Кос, ну чё тормозишь? — шмыгнул носом на морозе Витя. — Сейчас… ТТ-шник свой найти не могу… — Холмогоров рыскал по карманам одежды, перевернул весь бардачок в машине — безуспешно.       Недавно у парней появился их первый рабочий трофей: Тульский Токарев. ТТ-шник, по-простому. Сегодня без него ни в коем случае нельзя было обойтись.       Некие «Ольховские» начали посягать на Рижский, желая подчинить себе весь рынок. Сам же рынок на данный момент был поделен между несколькими авторитетными (по местным меркам) людьми, которые у таких, как Космос и Витя, как раз-таки и звались «старшаками». Одним из них был Парамон. Святая обязанность его «оруженосцев» заключалась в том, чтобы в такие моменты встать на защиту интересов главаря. Аню, по этическим соображениям, никто в это включать не собирался. — Ну ты и дурак, Кос, — покачал головой Витя. — Кто такими вещами разбрасывается? — Да я от Ани прятал! — Прятал… Ну, доволен? — Не бубни, нашел… Садись, поехали. — Долго нам ехать? — спросил Витя, пристегиваясь. — Минут двадцать, по моим подсчетам. Выйдем на Варшавку, там и поравняемся с пацанами нашими.

***

      Себе и своим принципам, которые Космос в порыве гнева любил называть «глупыми» и «безрассудными», Аня не изменяла уже который год. История повторялась из раза в раз, не обойдя стороной и сегодняшний морозный вечер. У пацанов какое-то «мероприятие» намечается? Вероятно, очень захватывающее и, быть может, даже опасное, а от неё опять что-то скрывают? Что ж, это сигнал к действию. Вишня уже выезжает. — Вот за этой машиной, — сказала она водителю такси, указывая на авто Космоса.       «И куда это они едут?» — думала девушка, наблюдая за развивающимся явно не в сторону Арбата маршрутом.       Дорога вела всё дальше от города, казалось, прямиком в холодную темноту ночи. Но нет, не все оказалось так зловеще: машина Космоса, и вместе с ней все остальные, среди которых девушка без труда узнали и Пумовскую, и Парамоновскую, одна за одной останавливались у незнакомой ей лесополосы. — Девушка, вам точно сюда? — спросил таксист, совершенно не понимая, что эта хрупкая и невинная на вид девочка забыла в таком месте в такой час. — Точно. — Тогда… приехали, три рубля с вас. — Подождите минутку, пожалуйста, — Аня, облокотившись на переднее сиденье, во все глаза смотрела на собирающуюся толпу через лобовое стекло. Среди приветствующих друг друга парней и мужчин она видела и Космоса с Пчелкиным, и тех, кого ей уже доводилось видеть на рынке, незнакомые ей лица тоже были здесь.       С противоположной стороны лесополосы показался свет фар, ослепляющий всех присутствующих. Машин становилось всё больше и больше, так же как и людей, выходящих из них. — Девушка, куда мы приехали? — продолжал возмущаться мужчина. — Тише, пожалуйста, — попросила Аня, продолжая наблюдать. — Сейчас-сейчас…       Ситуация продолжала развиваться. Все вновь прибывшие выстраивались рядами друг напротив друга, доставая на видное место… оружие.       Здесь уже и Ане начало казаться, что приехала она зря. Но и уехать теперь она не могла. Выбор один. — Ладно, — она вложила в руку мужчины пару монет, — всё, спасибо. — Пожалуйста… — проворчал он, дожидаясь, пока сомнительная клиентка покинет салон машины и он наконец сможет уехать от этого злачного места.       Аня ненадолго замерла в нерешительности. За спиной — оживленная трасса. Впереди явно не та «бизнес-встреча», о какой говорил Витя утром.       Они о чём-то заговорили… Слов было не разобрать, но определенные звуки и обрывки разговора долетали до неё. Девушка двинулась к ним. Аккуратный шаг за шагом, затаённое дыхание… Она чувствовала себя партизанкой в лесу, пробирающейся мимо врагов. Местами ноги проваливались в снег, идти было непросто.       Но тем не менее, расстояние неумолимо сокращалось. К своим она подошла со спины, пробираясь через толпу.       «Ты чё приперлась?»       «С ума сошла!»       «Это чья?»       «Да Парамоновская…»       Шёпот слышался со всех сторон. Аня не обращала внимания. Она, наконец, дошла до Космоса, вклиниваясь между ним и Витей. Стоило видеть глаза этих двоих в тот момент… — Ты что здесь делаешь? — одним губами сказал Кос, крепко сжимая её руку. — Встречный вопрос! — Я работаю! — А вы че, — вдруг послышался голос одного из «оппонентов», — бабами теперь прикрываетесь?       Гогот прокатился по толпе Ольховских. — Что ты сказал? — сделал шаг вперед Парамон.       Космос моментально закрыл Аню собой, но от взгляда Парамона это не спасло… Мужчина с первого «прицела» заметил её в толпе. Если бы взглядом можно было бы убивать — этих троих, Холмогорова, Пчёлкина и Вишневской не стало бы уже на месте. Его напряжение было видно невооруженным взглядом: руки сжались в кулаки, желваки налились, на шее выступили набухшие вены. Он медленно перевел взгляд с ребят на того говорящего. — Да нет, просто по силе вам противников подобрали, — хмыкнул он, — наших пацанов против вас даже как-то жаль выставлять, зачем зазря сильных бойцов беспокоить, если посерьезнее вас дела есть. — Вы чё, совсем борзые? — крикнул кто-то новый из противостоящей толпы. — Пацаны, — послышался голос того, в ком каждый из наших ребят без труда узнал главаря всей той банды, — Начинайте.       И здесь, что называется, нашла коса на камень… Обе стороны схлестнулись, налетев друг на друга с кулаками. — Уберите её, — сквозь зубы бросил Парамон, имея в виду Аню.       Витя уже вовсю уворачивался от ударов какого-то бугая, ловко и метко нанося свои. Космос был готов провалиться на месте от осознания того, что ему придется бросить друга, товарищей, так называемых «коллег», но защитить Аню было куда важнее. — В машину, бегом! — он потянул её за собой, срываясь с места и попутно ища ключи. — Космос, а что происходит? — на бегу спросила она, даже не пытаясь восстановить сбивающееся дыхание. — У меня к тебе тот же вопрос! Дома поговорим!       До машины было ещё далеко. А вот один из «Ольховских», бросившийся вслед за Космосом и Аней, становился всё ближе. Убежать уже было невозможно, да и чувство стыда у Холмогорова лишь усиливалось от такой «тактики боя». Ехал он сюда совершенно с другим настроем. — Ну что тебе надо-то? — развернулся он, и, действуя опережение, с силой заехал кулаком в челюсть тому парню, что решился нагнать этих двоих.       Противник, явно не ожидавший такой неожиданной «контратаки», упал на землю, будучи не в силах отбиваться от рассвирепевшего Космоса, что наносил удар за ударом.       Вишня, пробежавшая какое-то время без парня, не сразу заметила его пропажу, зато, когда обернулась, её ввиду открылась такая картина: в метрах двадцати от неё Холмогоров избивает какого-то бедолагу, а к ней целенаправленно движется очередной тип бандитского вида из банды Ольховских. — Негоже таким красавицам одним в наших краях бывать, — не то улыбнулся, не то оскалился он. — Я не одна, — твёрдо сказала она, продолжая отступать назад. — Да что ты? А с кем же ты? — Со мной все центровые, — снова заявила она. — Да? — хмыкнул мужчина, — Ты внимательнее посмотри. Не до тебя им.       На мгновение она отвлеклась: и действительно, заваруха шла полным ходом, летели пух и перья во все стороны. Бились, что называется, не на жизнь, а на смерть.       Того мгновения, когда девушка сместила свое внимание с наступающего на дерущихся, хватило, чтобы он оказался критически близкого. — Не подходи! — закричала она, уворачиваясь от мужчины, предпринимающего попытки схватить её. — Да ты не бо… — послышался его насмешливый голос, но договорить ему было не суждено.       Раздалось несколько выстрелов.       Преследующий Аню так и замер, медленно поднимая руки и оборачиваясь. В нескольких метрах от него во весь рост вытянулся Холмогоров с поднятой рукой вверх. В ней был зажат его пистолет. Тот самый, который накануне стрелки чуть не потерялся.       Много ли правил было у подобного рода «встреч»? Совсем нет: противники начали борзеть? Бей. Начали бить — не стой у края и не прячься, бросайся в самую гущу. Так шансов больше. Послышался выстрел? Вот это уже самая главная заявка и самая большая угроза. Не жди, пока схлопочешь случайную пулю, доставай, чем снаряжен и будь готов.       Космос стрелял, пусть и в воздух. Но это нельзя было назвать «предупредительным выстрелом». Здесь не существовало никаких предупреждений. Он стрелял, стоя спиной к толпе, которая, по меньшей мере, имела при себе то же оружие, что и он. Но сейчас ему было важно другое. Холмогоров слышал, что на какие-то считанные минуты всё стихло. Видимо, пытались понять, кто и где стрелял. А затем послышались какие-то шорохи и вновь поднялся гул. После этого стало понятно, что и там, за спиной, уже приготовились к новому острому повороту во всей этой истории сегодняшнего вечера. — Хватит, — вдруг сказал один из Ольховских, — мы далеко зашли. Если мы сейчас здесь устроим «перекрестный артогонь», то не получим ничего, кроме перебитых пацанов. Не думайте, что мы уступаем. Ещё увидимся, — многообещающе заявил он, — по машинам.       «Поле боя» стало пустеть. Ольховские уходили. — Перед дамой извинись, — приказал Космос «взятому на мушку».       Тот, по-прежнему держа руки в капитулирующем жесте, обреченно вздохнул и с опаской начал разворачиваться к Ане. Не особо хотелось быть повернутым спиной к Космосу, угрожающему ему пулей. И в конце концов бедолага чуть не упал с инфарктом, когда обернулся прямиком под наставленный Аней прицел. — Да, извинись, — согласно произнесла она. — П-прости, — заикаясь, проговорил парень. — Неубедительно, — покачала головой она, и в следующий момент, когда Вишня одним движением руки выпустила пулю по земле, рядом с раскаивающимся хулиганом, испугался даже Космос. — Прости, — снова взмолился тот. — Иди давай отсюда, — толкнул его Холмогоров, подходя ближе к Ане и по-прежнему не спуская взгляда с парня, уже ковыляющего к своим. — Душа моя, — он обратился к Вишневской, — честно скажи, ты совсем умом тронулась?! — Не надо так паниковать, это пневматика обычная, — лёгко и просто ответила она, пожимая плечами. — Парамон подарил.       От такого беспечного тона у него вновь пробежались мурашки по коже. — Дурочка, — он прижал её к себе, — ты такая дурочка… — Я не дурочка! — разозлилась она, отпихивая Коса. — Нет, ты дурочка, Аня! Неужели ты не осознаешь, что могло быть? Ты не осознаешь, что ты чудом осталась цела и невредима? Всё, что здесь сейчас случилось, и, слава Богу, то, что не успело случиться, было всё из-за тебя!       Девушка молчала, отведя взгляд на сумеречную лесополосу. — Вишневская, у тебя никакого понимания ответственности за свою жизнь и за жизни других. Ещё раз тебе повторю, что дома мы очень серьёзно поговорим. И это я ещё боюсь представить, что с нами всеми сделает Парамон. — И всё равно ты меня любишь, — как ни в чём не бывало, ответила она, направляясь к своим. — Невыносимая, — покачал головой парень, и, конечно же, всё равно её любил.       Издали завидев странную картину, Аня ускорила шаг, почуяв неладное. Космос, едва поспевающий за ней и ещё ничего не замечающий, возмущался, как она, такая маленькая, умеет так быстро ходить. А он, такой большой, совершенно никогда за ней не успевал.       Сердце Ани застучало совсем быстро, когда она оказалась на достаточно близком расстоянии к Парамону и парням, стоявшим около него и что-то быстро говорящим ему о… Пчёле. — Что случилось? — подлетела она. — Где Витя?       Взгляд Парамона всегда немного пугал её. Он был сравним со взглядом удава… Немигающий, вечно чего-то выжидающий и совершенно нечитаемый. Никогда нельзя было понять, что он опять задумал, но всякий раз было ясно: он видит тебя насквозь. А сейчас… Сейчас, когда он так посмотрел на неё, по телу прошелся отчетливый холод, и дело было совершенно не в начинающимся снегопаде.       Парамон ничего ей не ответил, демонстративно отойдя. — Пчёлу увезли в больницу, — ответил за него Пума. — Его чем-то по голове огрели, хрен знает… Тяжелым, короче. Без сознания. — Что?! — вмешался подоспевший Космос. — Что-что… — буркнул Пума, — его три бугая окружили. Мы поздно заметили. — Всё серьёзно? — негромко спросила Вишня. — Серьёзно, — коротко ответил парень. — Куда его увезли? Кто увёз? Почему вы нас не позвали?! — снова взволновано сказал Космос. — Он бы помер тут, пока мы вас дождались! На машине Беса уехали, в больничку какую-то… — Поехали за ними, — Аня взяла Космоса за руку, потягивая на себя.

В солнечный день не растает

Белой реки лед

Это не с нами не произойдет

***

— В какой палате Пчёлкин? — Космос влетел в Склиф, ударяя рукой по столу регистратуры. — Успокойтесь, молодой человек, — полная женщина за стойкой посмотрела на него укоризненным взглядом из-под темных очков. — Не надо так шуметь. Имя вашего Пчёлкина назовите. — Виктор. Виктор Пчёлкин, — ответила за Космоса Аня. — Так… — женщина полистала какие-то бумаги. — Им сейчас занимаются врачи. Ждите. — Долго ждать? — Сколько придется, молодой человек, присядьте, отдохните. — Да, Кос… пойдем, сядем. — Я не хочу, — Холмогоров отошел от стойки.       Аня наблюдала за ним. Наблюдала, как он слоняется по холлу, не находя себе места, каждые десять минут спрашивая о новостях, которых так и не было. — Почему они так долго? — вновь сказал он, но на этот раз уже Ане, а не женщине, которая явно устала от бесконечных расспросов. — Я не знаю, Кос. — А вдруг там совсем всё плохо? — Нам надо ждать новостей от врачей, — вновь повторила Вишня. — А что мы Соне скажем? — не успокаивался Холмогоров, наконец садясь на диван и нервно раскачиваясь из стороны в сторону. — Что врачи нам скажут, то и мы ей, давай дождемся, — она накрыла его ледяную руку своей ладошкой. — Это я виноват, — покачал головой Космос, — как я мог его бросить? Ты слышала, что Пума сказал? Трое на одного! Я должен был прикрывать! — Тогда и я виновата, — продолжала она, — ты ведь кинулся меня защищать.       Космос молча покачал головой. И правда, разорваться между любимой девушкой и братом было невозможно.

***

      Холмогоров уже потерял счёт времени и совсем не знал, сколько прошло, прежде чем к ним вышел врач. Он разбудил задремавшую у него на плече Аню, подскакивая со своего места. — Это вы ждёте Пчёлкина? — Мы! — на всё здание больницы заявил Космос. — Что с ним? Жив?! — Жив, конечно, не кричите… Он вам кто? — Друг он нам, ну, не томите! — А вы не кричите! — снова сказал мужчина. — Простите, мы просто очень переживаем, как Витя? — вмешалась Аня. — Значит, так… Друга вашего перевели в реанимацию. — Как это… в реанимацию? — еле-еле произнес Космос, крепче сжимая ладонь Вишни. — Не волнуйтесь, это нормальная практика, пока он должен находиться там. Посмотрим на его состояние и вскоре, я полагаю, сможем перевести в обычную палату. Травмы не предоставляют опасности для жизни, но расположены они так неудачно, что сколько он будет находиться без сознания — предугадать трудно. — Это кома? — снова спросил Кос. — Да что ж вы его хороните! Нет, это не кома, кома — состояние между жизнью и смертью, а у него всё, к счастью, проще. — И что нам теперь делать? — спросила Вишневская. — Домой ехать, а мы вам позвоним, как что-то изменится.

***

Хельсинки       Соня сидела в зале ожидания в аэропорту. Идеальная укладка, аккуратный макияж, новый белый плащ, купленный в этой поездке… В «леди-совершенство» ничто не выдавало бессонных ночей, «от» и «до» пропитанных одиночеством и слезами. Если какие-то этапы принятия ситуации после расставания действительно и существовали, то смело можно считать, что Малиновская ударилась в тоску. В тоску по этим голубым глазам, смеху и глупым шуткам. По крепким объятиям и сладким поцелуям.       Забывшись в своих сердечных муках, она даже не смогла по достоинству оценить всё происходящее с ней. Воспринимая эту поездку, как должное, она совсем не думала о том, какой же чудесный шанс ей выпал для развития своего потенциала и построения карьеры. Конечно, с распростёртыми объятиями девушку из Москвы здесь никто не встречал. Соня, привыкшая к особому отношению и повышенному вниманию к своей скромной персоне в ОДМО, чувствовала себя неуютно.       Теперь, когда она уже была здесь, чувство того, что всё безвозвратно ушло, да ещё и с еë лёгкой руки, не просто не покидало еë: оно преследовало, оно накрывало, оно не оставляло еë без присмотра ни на минуту, оно убивало.       Февраль… С Пчёлкиным они расстались в ноябре. «Раз… Два… — считала про себя Соня, — Три. »       Три месяца прошло. И всё это время, пока они были рядом, пока жили на соседних этажах (обязательно назло друг другу включая музыку, как можно громче), всё это казалось неправдой. Не всерьёз, так сказать. Соня ждала, что вот-вот он придёт и скажет: «да ладно тебе, хватит дуться». Но время шло. А его всё не было. И она, не желая больше сидеть и выжидать его действий, стала решать сама.       «Своим переездом она решила многое для нас обоих», — однажды думал Витя. И это было правдой. — Девушка, а, девушка! — послышался чей-то звонкий голос над ухом.       Соня оторвала взгляд от той точки, какую все прошедшие десять минут буравила взглядом.       На неё смотрело улыбающееся лицо совершенно незнакомого ей парня. — Это же вы на фото? — он протянул вперед руку с журналом, ткнув в разворот с яркой фотографией. — Да, я, — просто ответила Соня, улыбнувшись. — Вы красивая! — продолжал парень, всё тем же воодушевленным тоном. — Эдуард, — в одно мгновение он оказался около неё, протягивая руку. — София, — ответила она. — А вот вы на фотографии такая веселая, а сейчас такая грустная! Почему? — Потому что на фотографиях все весёлые. — Нет, вы не поняли! — искренне удивился Сониному ответу парень, поправляя очки. — Я спрашиваю, почему вы сейчас такая грустная, а не почему вы тогда были такой весёлой. — Эдуард, а вы всегда так настойчиво интересуетесь подробностями жизни незнакомых людей? — усмехнулась Соня. — Только по средам.       Девушка снова посмеялась. — Я просто задумалась. — О чём же?       Соня была готова выхватить у него из рук журнал с её фотографией и крепко стукнуть по голове, чтобы отстал. — О… — Соня не знала, что ему ответить. — О жизни, — честно призналась девушка. — И что вы надумали? — Осознала, что в жизни часто встречаются очень надоедливые и приставучие люди. — Это да, это бывает… — понимающе покачал головой Эдуард. — А куда вы летите? — Домой. В Москву. — И я! Надо же, какое совпадение! София, а скажите…       Его расспросы продолжались до самого начала посадки на рейс. — Ну что ж, до свидания! — поспешила попрощаться Соня с назойливым парнем. — Я вас никогда не забуду, до свидания! — эмоциональный парень кричал вслед Малиновской чуть ли не на весь аэропорт.       Девушка лишь рассмеялась, качая головой и ускоряя шаг. — Какой-то чудик…       Каково же было разочарование Сони и радость Эдуарда, когда их места оказались соседними. — Ой! И снова здравствуйте! — улыбнулся во все тридцать два этот забавный парень, снова поправляя очки. — Здравствуйте… — Соня, занимая место у иллюминатора, его эмоций не разделяла.

***

      Безуспешно прикидываясь спящей, девушка весь полёт продолжала слушать то расспросы, то рассказы этого самого Эдуарда. Причудливый, как выяснилось, студент Бауманки, даже как-то поднял ей настроение. Как минимум, развеял тоску. Воодушевлённый общением с «настоящей моделью!», он болтал, и болтал, и болтал… — Ну, вот мы и прилетели, — предпринимая уже вторую попытку распрощаться с молодым человеком, сказала Соня, спустившись с трапа. — София! Скажите!       Малиновская была готова взорваться от очередного «скажите!»… — Что сказать? — А у вас есть молодой человек?       Вопрос, который должен был рано или поздно прозвучать, судя по руслу беседы, завел девушку в тупик. — Я… не знаю. Видимо, уже нет. Точно нет… — сказала она, словно сама себе. — А вы запишите мой адрес и домашний номер! — Зачем? — снова прыснула со смеху Соня. — А вдруг вы захотите со мной ещё пообщаться?!       «Ну уж нет», — пронеслось в мыслях девушки. — Эдуард, поймите правильно… — начала она. — Ну или дайте свой, хотя бы! — перебил он её.       «Совсем размечтался». — Нет, простите, — покачала головой Соня. — Ну и ладно, я буду вас искать! — заверил он, уже, наверное, в тысячный раз поправляя очки. — О, это запросто, — усмехнулась девушка, — ищите-ищите.       Искать её в Бирюлево точно никто не догадается.

***

      Пока она ехала в такси, уже окончательно повеселев, дома ни на толику не присутствовало такого же настроя. Ане и Космосу пришлось очень трудно в это время: помимо Витиного состояния, тяжким грузом давил и осадок после непростого разговора с Парамоном, в течении которого они выслушали столько и в таком тоне, что все школьные выговоры от директора казались цветочками. Ещё труднее стало сообщить всё это родителям Пчёлкина, потому что Алла Дмитриевна, трясясь над каждой ссадиной сыночка, каким-то чудом не схлопотала инфаркт, узнав, что её драгоценное чадо сейчас в реанимации под кучей проводов и приборов, словно Электроник. — Она ведь уже должна была прилететь, — посмотрев на наручные часы, сказал Кос.       Кос, в компании Ани и Валеры, сидел в их любимом гараже. Со школьных времен он служил им верным пристанищем в любое время и при любых обстоятельствах. — Да, — кивнула Аня, усталым взглядом смотря в одну точку. — Я не хочу до вечера появляться дома. — Но надо же ей сказать, — аккуратно начал Валера. — Если надо, ты и говори, — Вишня опустила голову, упираясь лбом в согнутые колени. — Я уже не могу это снова кому-то сообщать, — голос её прозвучал совсем глухо. — В больнице всё равно сейчас его родители, — согласился Космос, рассеянным взглядом рассматривая линии на своей ладони. Он тоже не был готов к очередному тяжелому разговору. — И что, мы будем тут сидеть? Столько времени? — спросил Филатов. — Будем, что нам ещё остается, — ответила ему Аня.

***

      После того как Соня оказалась дома, она первым делом отправилась в душ, проведя в ванной ни больше, ни меньше часа два. Затем достала вещи из чемодана, отправив их в стирку. А дальше просто лежала на кровати, пребывая в своих мыслях. Странное чувство окутало её, как только она оказалась в родных стенах. Не то тревога, не то смятение. Чем темнее становилось на улице, тем больше оно росло. Не зная истоков этого состояния, Малиновская решила, что самым верным решением будет навестить ребят.       Она уже обувалась в прихожей, готовясь выходить на улицу, как кто-то её опередил и раздался звонок в дверь. — Привет! — увидев друзей на пороге, она засияла, улыбаясь и маша рукой. На мгновение показалось, что стало легче. — Привет, — послышались их невеселые голоса. — Не рады меня видеть, что ли? — посмеялась Соня. — Проходите… — девушка засуетилась, уже отправляясь на кухню, чтобы поставить чайник. — Хотите, посидим, приезд мой отметим? Да и контракт за одно! Мне его подтвердили! — слышался её голос. — Мама сегодня только поздно-поздно ночью вернётся, а папа в наряд ушел. Квартира в полном нашем распоряжении!       Все трое неловко переглянулись, не зная, в какой момент прервать её счастливую тираду. — Ну, — показалась её голова с кухни, — чего замерли, как не родные?       Ребята неторопливо зашевелились, снимая куртки и шапки. — Почти вскипел уже, — Малиновская взялась за ручку чайника, готовясь снимать её с плиты. — Ну, а у вас как дела? — Говори, — одними губами сказала Аня Космосу, пиная его под столом ногой. — Да у нас… — начал Холмогоров, прочищая горло. — У нас… — снова повторил он. — У нас Витя в больницу попал, — выпалил парень ни с того, ни с сего.       Чайник упал на пол, загрохотав на всю квартиру. После этого неожиданного грохота повисла недолгая тишина. — Что? — спросила она, не обращая внимания на растекающуюся по полу воду. — Ты не паникуй, — предостерегающе произнёс Валера. — Он подрался сильно, — сказала Аня, — побили его, точнее. В общем, мы потом тебе подробнее расскажем… — Он в реанимации, — Космос продолжал добивать своими фразами, — но его жизни ничего не угрожает. Без сознания, правда… Но это тоже ничего страшного, как объяснил нам врач. — Кос… — пропыхтела Аня, смотря на побледневшую Малиновскую. — Присядь, Сонь, — Валера подошел ближе к ней, кладя руку на её плечо. — Успокойся.       Она медленно перевела на Фила чужой, совершенно несвойственный ей взгляд. — Мне надо к нему, — твёрдо сказала она. Твёрдо и спокойно, прямо как по Маяковскому: «Видите, спокоен как? Как пульс покойника!». — Не надо, Сонь… — сочувственно продолжал Фил, — тебя всё равно не пустят…       Бесполезно. Она бросилась в коридор, совершенно не слушая ничьих слов. — Соня! — за ней кинулись и Аня, и Космос, и Валера. — Мне надо к нему! — вновь сказала девушка. — Да постой же, — Космос схватил её за руку, Малиновская всё равно выкрутилась. — Мне надо в больницу, — продолжала повторять она. — Мне надо к Вите! — Пальто-то хоть надень! — крикнула вслед Аня, хватая с вешалки вещь.       Выскочив во двор, Соня растерянно обвела его взглядом. — На чём мы поедем? — У меня нет сейчас никакой машины, — честно признался нагнавший её Холмогоров. — А папина? — Сонь… — Кос, — Аня покачала головой, — поехали. Хотя бы на папиной. Если ты решил ровно в эту минуту начать слушать его запреты, то ты очень некстати. — Подождите, за ключами схожу… — он вернулся в подъезд, направляясь к отцу.       Оставшиеся трое стояли в полном молчании. Аня и Валера наблюдали за нервно поднимающимися и опускающимися плечами подруги. Она стояла спиной к ним, смотря в никуда.       «А говорила, что не любит», — подумал Валера, — «Разве можно так переживать за того, кого не любишь?»       Снова начал падать снег. Аня поймала себя на мысли, что теперь он её раздражает. Вызывает самые плохие ассоциации. — Я здесь, — послышался голос Холмогорова. — Точно едем? — Заводи, — из последних сил и капель терпения сказала Соня, — иначе сама поеду. — Ты же не умеешь. — По дороге научусь! Заводи! — Всё, всё, спокойно…

Знаешь, возможно, это несложно Просто, как дважды два Если однажды птицей бумажной Станут твои слова

***

      Путь до больницы казался невыносимо долгим. Светофоры, из раза в раз красные, скопления машин, долгие переходы пешеходов, всё препятствовало дороге.       Наконец добравшись до Склифа, Соня выскочила из машины, быстрым шагом направляясь ко входу здания. — Здравствуйте, подскажите, где и как Пчёлкин? Пчёлкин Виктор Павлович, двадцать седьмого марта одна тысяча девятьсот шесть… — Не надо, — перебила её медсестра, — вашего Пчёлкина мы уже наизусть выучили, постоянно кто-то приходит… Так… Перевели его из реанимации в обычную палату несколько часов назад.       Подоспевшие Холмогоровы и Валера внимательно слушали наконец-то появившиеся хорошие новости. — А можно к нему? — с надеждой спросила Малиновская. — Всем вместе? Нет. — Только ей, — вмешалась Аня. - Она девушка его. Почти невеста. — Ну… ей одной можно, ладно. Петров! — позвала женщина проходившего мимо медбрата. — Девушку до третьей палаты проводи, будь добр.       Петров, приняв поручение, кивнул и повел Соню по длинному коридору. — Хорошо, что его в обычную палату успели перевести… — задумчиво сказал Валера. — А то она бы здесь пол-больницы разнесла, пытаясь в реанимацию прорваться.       Аня с Космосом, кажется, впервые за последние сутки рассмеялись. — Она может, — кивнула Аня, прижимаясь к груди Космоса.       Тот улыбнулся, погладив её по голове.

***

— Я оставлю вас здесь ненадолго, — негромко сказал медик, доведя Соню до палаты. — Да, хорошо, спасибо.       Оставшись одна, она ненадолго притормозила, прежде чем открыла дверь.       Вот он… Лежит весь в бинтах и синяках. И по-прежнему без сознания. Она смотрела на него, не подходя ближе, смотрела и думала, что все её обиды испарились в тот же миг, когда она услышала страшные слова Космоса. Желание быть рядом в сто крат стало сильнее, чем в холодном Хельсинки, когда они бесконечно долго ехали в больницу. Больше всего на свете захотелось его обнять, когда он казался совсем беззащитным и слабым. Впервые Малиновская видела Витю таким. — Привет, — сказала она и сама не поняла зачем. Что он сделает? Очнется и ответит? Это глупо. Но Малина продолжала. — Я очень напугалась за тебя. Ты дурак! — поддавшись эмоциям на всю палату заявила она. После таких слов точно стало ясно, что девушка его простила. Такое кому попало не говорят, да ещё и с таким чувством. — Больше никуда не пущу! Никуда! — прошептала она, подлетая к его койке и садясь рядом.       Какое-то время она провела в палате в полном молчании. Затем снова говорила, говорила всё, о чём думала все эти три месяца, а больше всего рассказывала о неделе в Финляндии. Вскоре за ней вернулся медбрат.       И вновь долгая дорога по московским пробкам. И вновь тяжелая ночь.

***

? время, ? место действия

      Солнце пригревало. Совсем по-весеннему пели птицы и шелестела свежая листва. Витя щурился от ярких лучей, крутя головой по сторонам. Где-то рядом была Соня… Он слышал её голос, но не мог найти. Она звала, говорила, как любит его, и он готов был идти на этот зов сколько придется, только бы отыскать её. Где он находился?.. Какая-то опушка, лес впереди… место очень знакомое, но как Пчёлкин сюда попал? — Соня!       Он выкрикнул её имя, и на время всё стихло. А затем… раздался смех. Сонин смех, и он становился всё ближе, ближе… И Витя наконец её увидел. Она вышла на эту самую опушку. На ней было белое платье, которое так гармонировало с одуванчиками, усыпающими своими желтыми головками всё поле. Её длинные вьющиеся волосы купались в щедром солнечном свете.       Малиновская продолжала звать Витю, не замечая, что он уже здесь.

***

      На следующее утро Соня вновь была в больнице. Ничего не поменялось. С одной стороны эта стабильность успокаивала: хуже ведь ему тоже не становится. С другой беспокоила: ну почему Витя до сих пор остаётся в том же состоянии, в каком попал сюда? Пять дней работы врачей и всё без толку? — Послушайте, девушка, — к Малиновской обратился врач, который занимался Витиным лечением, — при его повреждениях — это состояние на данный момент абсолютно нормально. Он получил черепно-мозговую травму. При средней тяжести время нахождения без сознания вполне себе может достигать двух-трёх дней. Я повторяю вам, это не кома. Успокойтесь. Попрошу у медсестры валерьянки для вас. — Спасибо, — кивнула девушка в надежде, что хотя бы это поможет ей унять бушующую тревогу внутри.       Почему она проводила часы в больнице? Всё просто: ей было спокойнее видеть Витю и быть рядом.       Минувшей ночью девушка совсем не выспалась, и сон настиг её прямо в палате. Задремав полусидя-полулежа на краю кушетки, она даже не заметила, как Витя открыл глаза.       Первые минуты после пробуждения Пчёлкин не понимал ровным счётом ничего. Ощущения были схожи с тяжелым похмельем. Голова гудела и раскалывалась, как под давлением тяжелой плиты, свинцовые веки опускались, и открывать их было каждый раз всё труднее. — Пить, — послышался хриплый, словно незнакомый голос, однако Соня среагировала на него моментально. — Сейчас, сейчас! — девушка, которая только что, казалось, была погружена в сон, уже как по команде бросилась за врачом.       Дальше всё развивалось по стандартной процедуре: Соню оставили ждать в коридоре, пришедшим в сознание Пчёлкиным занялись врачи. Она наворачивала круги по коридору в ожидании новостей, но долгожданный ответ врачей был краток: «поезжайте домой». Вот и всё. Было очевидно, что сегодня Пчёлкину, только-только пришедшему в себя, не до визитов, но Соня всё равно надеялась, что её пустят к нему хоть на минуту.       Тревога за парня не отступала ни на миг, но дома всё же стало немного легче. Витя пришёл в себя, это было самое главное. Теперь снова надо было ждать.

Несколько строк на конверте,

Кто-то умчит вдаль Что-то случилось,

Быть может февраль

***

— А вдруг он не захочет меня видеть?       Под вечер следующего дня вся компания друзей вновь направлялась по печально изученному маршруту. — Соня, — покачала головой Аня, — не говори ерунды. — Так странно и непривычно, — заметила Соня, — я будто еду на встречу с совершенно новым, незнакомым человеком. — Перед встречей с совершенно незнакомыми так не волнуются, — усмехнулся Космос, поворачивая на парковку недалеко от больницы. — Считай, что это у вас такой метод специальный, чтобы отношения наладить, — махнула рукой Вишня, — словно начинаете всё с чистого листа, прямо с момента знакомства. Я в журнале психологическую статью прочла об этом. — Какой бред, — удивился Валера, — как им сделать вид, что они незнакомы? Столько лет бок о бок.       Филатов был явным скептиком. — Лёгко! — вмешался Холмогоров, посмотрев на Филатова через главное зеркало. — Вот смотри… — он изобразил напряжение, какой-то тяжелый мыслительный процесс… и вдруг выдал: — Мужчина, выйдите из машины! Я вас не знаю!       По салону авто прокатилась волна смеха. — Всё тебе, Кос, хиханьки да хаханьки, а я между прочим волнуюсь! — возразила Малиновская. — Да ладно тебе, Сонька, ну не впервой же! Сколько раз уж ссорились, а сколько ж ещё поссоритесь! — Космос, — осадила его Аня, — думай хоть немного. Хоть иногда. — Все такие недотроги, пошутить уже нельзя… — машина остановилась. — Прибыли. Автобус дальше не идёт.       …Знакомый холл больницы, пройденный множество раз коридор, известная палата… Эти стены уже надоели, они давили и вызывали массу неприятных чувств, хотелось забыть их раз и навсегда, как страшный сон…       Раздался тихий стук в дверь палаты. Следом за ним звук открывающейся двери и пара лёгких шагов. Витя не спешил открывать глаза, надеясь что он сумеет прикинуться спящим и «надоевшие врачи до него не доберутся». — Привет.       Всего одно слово, и Пчёлкин уже во все глаза смотрел на замерзшую в дверях Соню. — Какие люди, — его голос звучал совсем слабо, но даже в таком состоянии Соня была готова поклясться, что сумела разглядеть его фирменную ухмылку.       «Неисправим»… — Ну… как себя чувствуешь? — Я в полном порядке, — голос его звучал всё также слабо. Да и с бинтами на голове эта фраза звучала особо неправдоподобно. — Врач мне говорил, что тебе память отшибло… — Тебя я помню, если что. Не переживай, — и снова эта ухмылка. — И на этом спасибо, как говорится, — вздохнула она.       У неё была какая-то речь наготове, но сейчас, кажется, повылетали все слова из головы. Она просто смотрела на него. Смотрела и улыбалась. — Что, мириться пришла? Ну, извиняйся, я слушаю, — с видом великого одолжения, кивнул он.       Брови девушки взметнулись вверх. — Пчёлкин, ты тут без меня совсем охамел?       Он попытался рассмеяться, но получилось плохо, смех отдавал в побитые рёбра. — Да шучу я, можешь не извиняться, я на тебя не обижаюсь, — проговорил он. — А ты на меня? — А я обижаюсь! Ты когда в эту драку ввязывался, ты о чём-то или о ком-то думал?.. Обо мне, например. — Это ты там в своей Финляндии обо мне совсем не думала, — с какой-то детской обидой в голосе выдал Витя. — Да я только о тебе и думала! — Ругаешь меня, да? — с театрально укоризненным взглядам спросил он. — Да, — согласилась она. — Думала обо мне, говоришь? — задал ещё один вопрос Витя. — Говорю, — девушка вновь кивнула. — Любишь меня, значит, да?       Малиновская вздохнула и окончательно сдалась. Сдалась ему. Вся. Без остатка. — Значит, да…             Он, наконец, сменил ухмылку на теплую улыбку. — Я тебя тоже, — и даже голос его зазвучал громче и радостнее.       «Помирились!», «Помирились!» послышалось из-за двери.       Соня обернулась: в палатное окно смотрели счастливые ребята, машущие им руками и улыбающиеся.             В палату их всей кучей не пускали, поэтому компании не оставалась ничего, кроме как радоваться за друзей, стоя за стеклом. За друзей и тому, что всё снова было хорошо.

Всё было хорошо...