«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:                         «Топотоки главных людей, ондеки онгоп…» — что значат эти слова Сяо Синчэнь не знал, но когда прозвучало имя Шепчущего Бизона, предположил, что это какие-то индейские титулы, и одно — непременно «вождь». С «Ондегупай, дойомки топотого главных людей…» было сложнее, однако то, с какой серьёзностью произносил сам ондегупай, дойомки топотого главных людей… Плетущий Сеть, не оставляло сомнений, что и это важные в племени должности, не менее значимые, чем «Брат отцовской крови топотоки»!             На столь торжественно представление надо было что-то ответить — Сяо Синчэнь склонил голову и почтительно произнёс:             — Для нас большая честь эта встреча!             «Школяр»… Плетущий Сеть улыбнулся, и отсвет факела заострил черты его лица, подчеркнул усмешку, которую и так почти не прятал голос:             — Для меня было не меньшей честью путешествовать с вами в предыдущие дни, достопочтимые господа! В покое и уюте!             — А для нас, — в тон ему ответил Сюэ Ян, — честью было, что ты себе в попутчики нас выбрал! — он поймал взгляд Сяо Синчэня и указал глазами на чанунпу. И продолжал как ни в чём не бывало, — А ведь мог бы кого других дождаться. Спасибо за честь, дойомки-шаман!..             Плетущий Сеть тоже скользнул взглядом на индейскую трубку:             — Да, ещё при первой встрече я понял, что ты честен и сердечен, достопочтимый господин… А почтение наше — взаимно… — сделал паузу, — Жаль только, что чанунпу одна, а вас двое, достопочтимые господа! Я не держу на вас обид, но…             Плетущий Сеть поднял к лицу свои связанные руки, и лицо его в тот же миг сделалось сурово, холодно и решительно. Уголки губ опустились, брови чуть нахмурились, морщинки в уголках глаз стали глубже, сцепленные зубы резче обозначили челюсти — не осталось больше и следа от «школяра». Это был уже не молодой, хоть ещё и не старый, хорошо знающий жизнь человек: наблюдательный, умный, хитрый, умеющий быть незаметным и казаться слабым. Смелый. Решительный. Жёсткий. Теперь не было никаких сомнений, что он был братом Шепчущему Бизону: столь похожи сделались они вдруг не только лицом, но, главное — взглядом и манерами.             — Не будем терять время, достопочтимые господа! Я не держу на вас никаких обид. Но… — Плетущий Сеть кивнул на свои руки, — перед топотого обида ондегупаю и дойомки нанесена. Мне надо взять с вас за неё — иначе как я буду ондегупай? А если всё же отступлюсь — так будет ещё хуже: тогда главным людям нужно будет взять с вас за обиду их дойомки… И пока между нами не будут решены обиды, мы не сможем говорить о делах, а ведь вы ехали к топотоки и главным людям по делу… — он замолчал.             И молчание затянулось…             — И что ты хочешь? — мрачно процедил Сюэ Ян. Его рука стиснула запястье Сяо Синчэня сильнее.             — Не больше, чем взять за обиду: главные люди — не белые люди, нам не надо лишнего…             — Что вы хотите взять? — спросил Сяо Синчэнь.             — Не больше, чем потерял: мы ехали через землю — вы и я — и я был как ваш допом; теперь мы снова поедем через землю — теперь вы будете допом… Думаю, один из вас: у второго, думаю, останется чанунпу…             — Да и ты-то один был… — хмыкнул Сюэ Ян. Тихо, но стоявший рядом Плетущий Сеть должен был расслышать.             — Да и я был у вас один…             Допом, судя по всему, обозначало пленённого. И попасть в плен, выходило, было в племени Шепчущего Бизона делом бесчестным, позором. А смыть этот позор можно было пленением своих пленителей… «Конечно, мелькнула мысль, — они же команчи! Воинственные и свирепые! Конечно же, для любого их них показаться связанным перед соплеменниками — унизительно! Тем более — для брата вождя!..»             За неё тотчас же зацепилась другая: «Точно ли брат вождя и ондегупай не держит обиды? Вдруг, стоит одному из его недавних пленителей выпустить их рук чанунпу, «главные люди», как именовал он своих соплеменников, похватаются за томагавки и не оставят нанёсшему их и ондегупаю и шаману обиду головы на плечах? И даже если такого не выйдет — как у команчей принято обращаться с пленными? Не заставят ли «пленника» идти пешком до индейской стоянки? Не потащат ли его волоком по земле за лошадями?.. И ещё: тот из нас, кто останется «не пленённым», останется и следить за нашими лошадями и за всем имуществом! И должен быть ловок и внимателен, чтобы уследить… или чтобы суметь, если «главные люди» окажутся не так честны, как говорит их ондегупай, с ними справиться… или сбежать от них невредимым…» — всё это пронеслось в голове в одно мгновение, и Сяо Синчэнь поспешно отпустил локоть Плетущего Сеть, перехватил в освободившуюся руку чанунпу, обернулся к Сюэ Яну и проворно сунул чанунпу ему за пазуху…             — Э!             …и не дожидаясь попытки от него попытки вернуть индейскую трубку, сделал шаг в сторону, к индейцам, один из которых всё ещё держал над головой чадивший факел и объявил:             — Я буду твой пленник… допом, господин ондегупай! Прошу, простите нам нанесённую вам обиду! Ян-Ян, а ты… А мой друг проследит за нашими лошадьми! — и прибавил, не давая возразить, — Ян-Ян, прошу тебя: ты в этом смыслишь лучше моего…             Показалось, что Плетущего Сеть разочаровано поджал губы — опасаясь смутить его тем, что подметил эту гримасу, и, возможно, этим разгневать ещё больше, Сяо Синчэнь отвёл глаза…             — В глаза ему смотри… — зашипел рядом Сюэ Ян, — Раз уж ты…                   «В глаза смотри! «Честный человек в глаза смотрит!» — прикрикнула память.             …и тотчас же вернул взгляд — Плетущий Сеть смотрел бесстрастно.             — Быть тому! — произнёс Плетущий Сеть, обернулся к Шепчущему Бизону и заговорил по-индейски.             Вождь выслушал, не перебивая, и медленно, степенно кивнул — Плетущий Сеть вновь повернулся к «достопочтимым господам», своим бывшим пленителям:             — Быть тому! Я принимаю твою добрую волю и желание искупить обиду! А ты… — он посмотрел на Сюэ Яна, — будь нашим гостем, достопочтимый…             Плетущий Сеть протянул свои руки к одному из индейских всадников — всадник немедля выхватил нож и разрезал путы. Плетущий Сеть прикрикнул по-индейски — в темноте среди индейцев началось движение, а потом кивнул Сюэ Яну:             — В дорогу, достопочтимые… достопочтимый господин! — и Сяо Синчэню, — И ты, допом… И ты-никто! Поспешим: я, признаюсь вам, соскучился по дому!       Путешествие до индейской стоянки заняло остаток ночи и утро, и первая его половина запомнилась Сяо Синчэню главным образом… сожалениями об ужине!..             Один из индейцев слез с коня и подвёл Плетущему Сеть его серую кобылку, а потом, всячески выражая глубочайшее почтение, помог брату вождя сесть верхом.             Плетущий Сеть потребовал: «Руки!» — и спешившийся индеец сорвал с пояса верёвку и стянул ею Сяо Синчэню запястья. Плетущий Сеть снова объявил:             — Быть тому! — и после этого взгляды всех индейцев, кого можно было видеть, обратились на «достопочтимого господина», единственного оставшегося.             Делая вид, что почти не замечает этих взглядов, Сюэ Ян достал из-за пазухи чанунпу и повесил на пояс.             Потом собрал принадлежавших юношам лошадей в караван: белую, за ней гнедого Малыша, а за ними тёмно-гнедую на выкуп — и подошёл Сяо Синчэню…             — Нет, достопочтимый господин, — раздалось почти насмешливое, — не беспокойтесь: у главных людей есть кому довести в племя допома дойомки! — Плетущий Сеть перешёл на индейское наречье — и почти в тот же миг индеец, помогавший ему сесть в седло, подхватил Сяо Синчэня пониже рёбер… Юноша обречённо охнул: таким ухватом на лошадь его уже «усаживали» — люди Вэней, перед тем как любезно доставить в их пещеру…             Сюэ Яну такая манера тоже оказалась знакома, потому что он зарычал:             — Э, не-е-ет! — и схватился за чанунпу с явным намерением её отвязать!..             — Нет! — в отчаянии воскликнул Сяо Синчэнь: дело грозило принять дурной оборот: обернуться долгими уговорами или прилюдной склокой, а то и вовсе расстроиться, — Слышишь: раз всё так — то тем более нет! Не с твоей ногой! Прошу тебя…             И Сюэ Ян… услышал его!             Замер.             Юноши встретились взглядами — Сяо Синчэнь одними губами повторил:             — Прошу тебя…             …лицо Сюэ Яна так и осталось перекошено яростью, однако в слух он прошипел только:             — Невмоготу будет — кричи! Решим с… провожатым твоим…             Сяо Синчэнь поёжился: жизнь «провожатого» — индейца, которому предстояло везти его, перекинув через холку своего коня, а заодно и жизнь ондегупая, дойомки топотого главных людей, брата отцовской крови топотоки Плетущего Сеть отныне не стоили и ломаного пенни!             Скорей всего, Плетущий Сеть это понял: он что-то бросил по-индейски, а потом «перевёл»:             — Я сказал, что допома дойомки надлежит везти осторожно!                   Правда ли брат вождя приказал быть осторожнее или такова была обычная манера индейцев, но после того как желудок Сяо Синчэня и его вчерашний ужин, понукаемый мерным ходом лошади и тяжёлым запахом конского пота и индейских мокасин, скорей всего никогда не знавших ни стирки, ни чистки, окончательно распрощались, дорога сделалась вполне сносной. И даже рёбра и спина ныли меньше, чем во время прошлого подобного путешествия с Вэнями.             Хотя возможно, дело отчасти было и в приобретённой за последние пару месяцев привычке ко всевозможным неудобствам…                          Поздним утром к запахам дороги примешались запахи костра, горелого жира и сырых звериных шкур, а лошади пошли быстрее — закололо нижние рёбра, там, где по ним когда-то «допрашивал» сапогами подручный Старого Вэня…             А вскоре раздались выкрики на непонятном, очевидно, индейском языке — впереди было какое-то поселение…                   Поселение оказалось индейской стоянкой. Настоящей — без единого «белого» дома! Посреди равнины, безо всякой ограды стояло не меньше двух десятков типи — высоченных, ярдов в семь-восемь, индейских палаток. Бока их были туго обтянуты бизоньей кожей, но на некоторых — парусиной, и всех почти кожа эта была покрыта рисунками: алой, чёрной, жёлтой, красно-коричневой и голубой красками были нарисованы бизоны и лошади, медведи и орлы, круги и полосы, звёзды и извилистые реки… Наверху из широких дыр-дымоходов торчали связанные пучком верхушки шестов-опор и тянулся к небу сизый дым. Двери были небольшими круглыми дырами возле земли, в них можно было разве что проползти на четвереньках…             Между типи сидели на шкурах, циновках, одеялах и на земле люди, индейцы: мужчины в легинах, рубахах или только набедренных повязках, и женщины в длинных рубахах и в мокасинах с обшитыми мехом отворотами, бродили дети и ещё… собаки — большие, с широкими спинами и толстыми лапами, с высунутыми из пастей длинными розовыми языками и свалявшейся шестью, чёрной как сажа или желтовато-белой, как молодая кукуруза…             Кое-где на земле были растянуты и прибиты к земле кольями на просушку бизоньи шкуры, кое-где — вкопаны деревянные столбы, служившие коновязями, возле некоторых лошадей крутились тонконогие жеребята… Возле одного из самых больших типи в землю были воткнуты три тонких, склонённых друг к другу деревянных шеста, их верхушки были связаны и на спускавшейся от них верёвке висел большой круглый то ли щит, то ли бубен, украшенный длинными чёрными и белыми перьями. На коже, обтягивавшей щит-бубен, был нарисован алый круг, в нём — белый круг поменьше, а в белом круге — чёрная бизонья голова…             Всю эту удивительную стоянку Сяо Синчэнь смог обозреть, когда лошадь его «провожатого» остановилась и «провожатый» потянул «пленённого» за шкирку, а потом за плечи, заставляя свалиться на землю — спасибо, что на ноги, а потом на мягкое место повыше ног, а не лицом!             — Наша дорога кончена, — оглядев упавшего и не давая тому времени подняться, торжественно произнёс ондегупай, дойомки топотого главных людей, брат отцовской крови топотоки, Плетущий Сеть, — обида твоя мне возмещена! Я прощаю обиду… — он замолчал, кивком давая понять, что готов принять слова благодарности.             Пришлось, поскорее утерев рукавом с подбородка остатки вчерашнего ужина, осторожно поправить:             — Не «моя», а «н-наша». — под рёбрами ещё тянуло и дыхания сразу на все слова не хватало, — Вы прощаете нам обоим обиду вам, господин… э-э… ондег-гупай?             Губы Плетущего Сеть тронула лёгкая полуулыбка:             — Вижу, ты тоже честен и сердечен… И памятлив… допом… достопочтимый господин! — он опять кивнул, — Да, обида мне возмещена! Ты больше не допом — ты опять бледнолицый, достопочтимый господин! Я прощаю вам обоим обиду мне, достопочтимые господа! И теперь… можешь подать руки! — он обернулся и сделал кому-то знак рукой.             Оказалось, срезать верёвки с «отпущенного из плена» надлежит соплеменнику: как самого Плетущего Сеть «освободил» один из «главных людей», так и Сяо Синчэню пришлось дождаться, пока Сюэ Ян объедет индейцев, спрыгнет с белой кобылы и вытащит нож…             Плетущий Сеть между тем повернулся к индейцу-«провожатому» заговорил по-индейски…             Когда верёвка была разрезана и руки свободны, Сюэ Ян помог Сяо Синчэню подняться и снял с лошади флягу с водой. Плеснул себе в ладонь и принялся осторожно обтирать чужое лицо — щёки запылали: сделалось так неловко, что впору было провалиться сквозь землю: какой же скверный должно было иметь вид, что человек, проведший последние годы в пыльных прериях среди неумытых головорезов — и тот не смог смотреть спокойно!             Но стоило отвести глаза и попытаться опустить голову, Сюэ Ян зашептал:             — Брось! Я каким тебя уже не видел только… И ты меня… Брось!.. А ублюдкам этим…             Что он хотел посулить «этим убюдкам» узнать так и не удалось: индеец-«провожатый» спешился, а Плетущий Сеть указал на него рукой и громко возвестил:             — Достопочтимые господа, Чёрный Медведь отведёт вас! Отдохните, достопочтимые господа: вечером будем курить трубку, вечером будем говорить!