«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       Вместе со «школяром» юноши проехали на юго-восток мили три-четыре и оказались между двух крутых холмов.       Сюэ Ян потребовал остановиться, огляделся по сторонам и уже собирался слезть с коня, как вдруг из-за холма выехали шестеро всадников-индейцев, одетых в серые мундиры, волосы у всех были собраны в косы и обвязаны синими лентами.       Всадники, заметив встречных, пришпорили!       — Эт… Кто это? — пролепетал «школяр». Он сперва почти выронил, а потом принялся судорожно тянуть и дёргать во все стороны поводья, и серая кобылка захрапела и попятилась, да так скоро, что, когда её наездник сумел с ней совладать, оказалась почти вровень с Синсин.       Индейцы подъехали, остановились, перегородив своими лошадьми всю дорогу, и самый старший, высокий и плечистый из них, с белым пером, воткнутым в волосы и торчавшим над макушкой — очевидно, главный над остальными — закричал:       — Пошлина! Бумага! — а его товарищи, все очень молодые, принялись беззастенчиво разглядывать путешественников, скалясь и тыча пальцами в поклажу и седельные сумки, — Пошлина надо платить!       «Школяр» тихонько ойкнул, опустил голову и пригнулся к седлу, словно хотел спрятаться или исчезнуть, лошадь его опять попятилась. Он попытался было схватить Сюэ Яна за рукав — получил шлепок по руке, и совсем стушевался и уткнулся лицом в гриву своей кобылке…       — Не ори… Заклокотал, гриф ощипанный… — прошипел Сюэ Ян, тихо, сквозь зубы, так, что услышать мог Сяо Синчэнь. И уже громко, с деланым безразличием, спросил, — Где у нас бумага, которая от патрулей?..       Сюэ Ян спешился, отыскал бумагу, полученную от Два Камня, и показал её индейцам — индейцы переглянулись и поникли. Казалось, на этом беседа и закончится.       Однако предводитель патруля не торопился приказать своим людям уступить дорогу. Он оглядел сперва своих, потом путешественников, насупился, резко нагнулся в седле и попробовал бумагу выхватить — Сюэ Яна был проворнее, увернулся и зашипел:       — Э! Куда? Такие бумаги в чужие руки не дают: или не видишь, кем подписано? Не простым патрульным вашим чай! — молодые индейцы, услышав это, совсем опечалились. Предводитель зыркнул зло, но руку убрал. На лице Сюэ Яна следившего за ними мелькнуло хищное выражение, сделавшее его на миг похожим на койота, напавшего на след или кота, заприметившего птицу с переломанным крылом…       А Сяо Синчэнь мысленно возблагодарил небо за прежние встречи с Два Камня: обе начинались как дурные, сулящие неприятности происшествия, а в итоге всё сложилось к лучшему…       Но предводитель этого патруля всё ещё не давал разрешения проезжать: оглядел ещё раз путешественников, нахмурился сильнее…       И вдруг самодовольно оскалился:       — Бумага Два Камня писать: два всадники ехать! Вы Два Камня два человек платить! Вы… — он принялся считать, указывая пальцем, — Один, два… Три!       «Школяр» охнул.       Сюэ Яна покосился на него и начал было:       — Ну давай-ка…       «Школяр» снова охнул. Громче.       Серая кобылка шарахнулась к Малышу — «школяр» сцепился в руку Сяо Синчэню — хватка у него оказалась железная! — и, пригибаясь всё ниже и ниже, запричитал:       — Что? Что они хотят? Они… они меня ограбят? Украдут?! Убьют?! Ох!.. Ой!.. Я не сделал ничего дурного! Я… Пожалейте! Что они хотят?! Что они… Сжальтесь, сжальтесь, достопочтимые господа! Пожалейте! Не отдавайте меня этим страшным людям! Вы знаете: я человек честный! Я человек простой! Пожалейте! В чём я виноват? Что они хотят?..       На предводителя индейцев эта взволнованная речь произвела впечатление, обратное ожидаемому: он осклабился ещё сильней и вскинул подбородок:       — За три всадник бумага иметь? Нет! Пошлина надо платить! — и прибавил презрительно, — Жадные васичу! Белое дерьмо! — лицо Сюэ Яна при последних словах перекосилось…       — Пошлина? — переспросил Сюэ Ян свистящим шёпотом. В груди у Сяо Синчэня похолодело: знающее ухо уловило за хрипами звенящую ярость, — Ещё платить? А ты нас не за полудурков ли держишь?       Предводитель индейцев не удостоил ответом.       — …А может, ты умишком слаб: ваш же язык на письме плохо разумеешь?.. Или думаешь, я совсем вашего языка не знаю? — в руках Сюэ Яна вновь появилась бумага, данная Два Камня. Он махнул ею и ткнул пальцев в значки-буквы, — Думаешь, не знаю, что по-вашему «всадник» это «он-лошадь-ехать»? Ха! Вот, тут написано: «два всадника»! То есть «на-два-лошадь-едут»! Ну так мы на двух лошадях и едем! Как написано!       Индейцы дружно уставились на бумагу. Предводитель нахмурился.       — Так что… — неуловимым движение руки бумага исчезла, — У нас всё уплачено! Или… — манера голоса сделалась вкрадчивой. Оттого, что сипеть при этом Сюэ Ян не перестал, звучало точно в щелях старого дома по осени свистит резкий, холодный ветер, — может быть ты вашим же над патрулями страшим не веришь?       У молодых индейцев на лицах мелькнула растерянность — губы Сюэ Яна дрогнули усмешкой.       Но он тотчас же посерьёзнел и продолжал:       — И правда, значит, не веришь? Старшим? Ох!..       Молодые индейцы растеряно закосили на предводителя…       — Или… — Сюэ Ян вдруг осёкся и замер. И продолжил тихо, почти шёпотом, будто и сам себе пока не верил:       — А может ты… — он обвёл индейцев взглядом, — то есть, вы все это… за спиной у старших второй раз пошлину собираете?       Молодые индейцы повернулись к предводителю, уже не таясь, и смотрели почти испугано…       На висках предводителя вздулись вены. Он прорычал:       — Молчать! Белое дерьмо! — повернулся к молодым, — Вы… — перешёл на индейское наречье и принялся что-то быстро выговаривать.       Сюэ Ян, наблюдавший за происходящим с выражением глубочайшего интереса на лице, протянул, точно самому себе:       — Вот ведь собака облезлая: этих, значит, тишком в свои дела втянул, а они и не знали… — изумления в его голосе было многовато, голос — слишком громок: наверное, из-за хрипоты не выходило играть тонко…       Но индейцам оказалось довольно: молодые вдруг заголосили! Да так, что у Сяо Синчэня заломило в висках! Смутило ли их то, что поведение их командира даже в глазах презренного васичу бросило тень на их, индейскую, «честь»? На их предводителя? На каждого из них самих?.. Понять было невозможно.       Зато по побелевшему лицу предводителя было ясно, что бунта от подчинённых он не ждал, и что теперь предпринять не знает…

***

      Сюэ Ян:       Встреча с патрулями, которая должна была оказаться делом мелким: покажи бумажки, да и езжай себе! — внезапно обернулась скверным приключением!             Когда следом за достопочтимыми господами предложили и «цыплёнку» показать его документы, тот вдруг развизжался пуще истеричной девки! Точно бездарный шулер, которого пьяные соседи по столу из праздного любопытства попросили между делом показать колоду рубашкой, а у него со страху зашёл ум за разум! И при этом ручонками посмел вцепиться в Синчэня, а рожу прятал за лошадиную гриву…       Слушая вопли, Сюэ Ян подумал: «Всё-таки нечисто с этой сукой! «Бизону брат», ха!.. Да ещё и с патрулями у него нечисто… Им его что ли и отдать?» — но тут сами патрули всё попортили: старший решил попенять «васичу»… От этого слова вскипела кровь: ублюдок-Чжулю тоже сперва клялся и плакался, что он честный, покорный священным традициям предков сын прерий, отдающий себя в руки кровожадного и подлого васичу-Сюэ Яна, обещал помощь, потом выпросил у васичу себе коня… а стоило васичу лишь ненадолго ослабить бдительность — напал, истрепал как двух паршивых щенят и обобрал! Сука!.. Да, не убил! И даже не пытался — это Сюэ Ян, знавший собаку-Чжулю довольно, мог сказать наверняка: хотел бы тот прошлой ночью убить — убил бы! Но от этого на душе было ещё черней и гаже: чёртов ублюдок пожалел! Решил разом и показать силу, и в благородство поиграть!..       — Пошлина? — переспросил Сюэ Ян…       Умишком патрули оказалось далеко и до ублюдка-Чжулю, и до васичу: Сюэ Ян только попробовал, подковырнул словом, не выйдет ли попытаться приструнить краснокожих именем Два Камня — зря что ли отдали тому на пошлину коачган и серого жеребца? — а молодые патрульные уже усомнились… Может быть, оттого, что были слишком юны — вот и верили ещё всякой болтовне!..       А может, бледнолицым — и «цыплёнку» — повезло: молодые когда-то прежде уже подмечали за своим старшим неуважение к другим патрульным командирам или к старикам, и сейчас слова васичу упали на благодатную почву…       Так или иначе молодые индейцы подняли гвалт, а старший от их напора обезъязычил — Сюэ Ян скользнул правой рукой за револьвером, без спешки вытащил оружие, положил палец на взвод, мысленно сосчитал до трёх, чтобы дать старшему патрульному достаточно испугаться за его должность, а возможно и за его шкуру, но ещё не дать ни опомниться, ни обезуметь от страха или от ярости на устроивших всё бледнолицых и в припадке схватиться за оружие, и произнёс, как только мог громко, чётко и спокойно, не давая зазвучать в голосе ни заискивающей просьбе, ни издёвке:       — Ну так что? Что вы там решили-то? Всё-таки ты ошибся где, а бумага-то у нас правильная?       Индейцы все как по команде уставились на Сюэ Яна. На лице старшего смятение на миг уступило место облегчению, но тут же — обратилось наигорчайшей досадой, злостью и подозрительностью: этот человек оказался не совсем полудурком и определённо чувствовал, что с ним играют. И что его обыгрывают, оборачивая против него же его людей и традиции его народа… И что вот сейчас его противник даёт ему если не попытаться свести дело к ничьей, то сбросить дурные карты… И теперь в краснокожем должны были бороться желание не проиграться дочиста и страх, что казалось бы удачный момент на самом деле окажется ловушкой. И ещё гнев на противника за то, что тот может давать шанс отыграться не по глупости и не пытаясь обмануть, а желая покорчить себя великодушным… Чтобы не показать последнего: последнее могли спустить только олухи — Сюэ Ян и старался говорить спокойно и ровно…       Старший индеец напоказ нахмурился и впал в задумчивость. Он то и дело косился, то на Сюэ Яна, то его спутников, то на своих людей…       Дождавшись, пока некоторые из молодых индейцев начнут коситься в ответ, Сюэ Ян кашлянул, желая обратить на себя внимание…       Не рассчитал силы — глотку свело так, что, чтобы сперва сделать рваный вход, а потом проперхаться, пришлось согнуться…       …позади почти тотчас же звякнули взводом… — «Молодец, сладкая!»       Ещё не выпрямляясь, Сюэ Ян поднял глаза, и увидел, что все индейцы смотрят брезгливо — в голову пришла идея!       Потёр левой рукой грудь и прохрипел, как будто про себя, пытаясь, чтобы в этот раз вышло замученно:       — Проклятый фтизис… Блядство… — а разогнув спину, кивнул индейцам как ни в чём не бывало, — Ну так что?.. Нам бы ехать…       Индейцы шарахнулись от него так, что под ними попятились лошади, а под одним из молодых лошадь и вовсе чуть не взвилась на дыбы!       Старший первым совладал и с собой, и со своим конём. Остановившись, он сурово прикрикнул по-индейски на своих и окинул взглядом, на сей раз презрительным, сперва их, заметно присмиревших, а потом — «увядающего» васичу, который как раз утирал левой ладонью с губ слюну. Правую руку васичу в это время осторожно сунул за спину и снова положил большой палец на взвод револьвера…       Но тратить ни слова, ни патроны больше не пришлось: увидев жалкими и своих, и чужих, старший индеец «подобрел». Он вскинул подбородок, брезгливо скривил лицо и обронил, точно даруя великую и незаслуженную милость:       — Мы ехать! Мы с вы пошлина не брать! — и дождавшись, как только васичу откроет рот поблагодарить, пришпорил и первым поехал прочь, давая понять, что не нуждается в этой благодарности.       Молодые индейцы заторопились следом…       Отъехав примерно на четверть мили, патрульные взяли рысью.       Сюэ Ян, видя, что они не собираются возвращаться, собрался было вытащить из-за спину правую руку, как раздалось восторженное:       — Достопочтимые господа, вы… вы спасли меня от этих страшных людей! Спасибо, спасибо вам, достопочтимые господа! Но чего, чего они хотели? — под тяжёлым взглядом Сюэ Яна «цыплёнок» осёкся, — Ох!..       — А ты, достопочтимый, не боишься «бледной смерти»? — «увядающий» постучал себя кулаком левой по рёбрам, — А то я как-то тебе… и забыл… сказать вчера! Может… в город лучше вернёшься? Пока недалеко?       «Цыплёнок» нахмурился и… обернулся ястребом: чуть прищуренные глаза, холодные, внимательные, и поджатые губы… — гримаса мелькнула меньше, чем на миг, но Сюэ Яну было довольно.       «Цыплёнок» поспешно моргнул и опять сделался пугливым и наивным полудурком-дурачком. И опять закудахтал:       — А у вас правда?.. Ой! Ох, достопочтимый господин: такой молодой!.. А я думал, вы п-п… подрались с кем-то: у вас ссадина на шее…       Сюэ Ян заставил себя растянуть губы в полуулыбке:       — А ты, я вижу, догадлив!..       Веки «цыплёнка» дрогнули, но выражение лица осталось прежним: цыплячьим.       — …Поумней патрульных этих: я и правда подрался! Ха!..       «Цыплёнок» тоже улыбнулся. Смущённо.       Решив не затягивать, Сюэ Ян кивнул ему:       — Ладно, ехать надо! Давай-ка, ты опять первым! Давай-давай! — а сам сделал пару шагов так, чтобы оказался от «цыплёнка» слева.       Дождался пока тот недоумённо покрутит головой, потом уберёт свои крылья-лапы от Синчэня и наконец проедет вперёд, и тогда окликнул остановиться:       — Погоди-ка! Стой!       «Цыплёнок» потянул поводья и обернулся.              — Ну-ка… — чиркнул взводимый курок…       «Цыплёнок» ойкнул и удивлённо уставился на направленный на него револьвер!       — Ну-ка, руки, достопочтимый!