«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:             Пришлось признать, что доля истины в словах Сюэ Яна была: на команча «школяр» похож не был! На брата вождя команчей…             — А может быть, — предположил Сяо Синчэнь, — у него мать из цивилизованных индейцев? Или из белых? Да, вдруг он метис? И поэтому…             — И поэтому тоже Бизон этому братцу может не рад быть!             Что возразить, Сяо Синчэнь не нашёл.             Сюэ Ян фыркнул:             — Ладно уж, хватит про него! Сказал же: живого довезём! И здорового!.. Ну хочешь… То есть, если ничего опасного по карманам у него не найдём, хочешь, не будем его через холку перекидывать — в седло посадим и к седлу привяжем?             Сяо Синчэнь кивнул.             И про себя подумал: «Я поговорю об этом с тобой ещё раз вечером. Или завтра утром. Возможно, дело обойдётся и вовсе только тем, что мы попросим… потребуем у этого человека показать, что у него в карманах и сумках — и убедимся, что он не замышляет ничего дурного! И… придётся извиниться. Перед ним, а потом и перед Шепчущим Бизоном…»             Сюэ Ян истолковал затянувшееся молчание по-своему:             — Ну вот и договорились!                   Остаток дня прошёл совсем дурно: после разговора с Сяо Синчэнем Сюэ Ян отправился на рынок, как он сказал «прицениться к выкупу», и вернулся с Вэнь Чжулю и в скверном настроении, одной из причин которого были лошади: почти все приличные, ещё оставшиеся на продажу, были крапчатой масти.             Приветствовавшая хозяина визгливым похрапыванием белая удостоилась злобного:             — У-у-у, потаскуха…             Второй причиной был Вэнь Чжулю.             Сяо Синчэнь, помешивавший в котелке над разведённым во дворе землянки костром рагу из кролика и тыквы, стал свидетелем окончания разговор: индеец снова говорил о Вэнях. Говорил о том, что опять заметил у салуна и подслушал братьев Паней — те сетовали промеж собой, что не будь миссис Вэнь дурно от тягости и жары, «можно-то было б и всем убечь!» А так «эта ведьма», того гляди, погубит до пули или петли и мужа, и дураков, что ещё остались при нём, а сама вывернется: «Сядет хлебать в тюрьме казённую похлёбку потому, что брюхата!» Рассказывал, что расспросил ещё парочку местных — один слышал от проезжавших раньше, видимо, тоже из числа прежде служивших Вэням людей, что уже тогда дела у «молодого хозяина» шли совсем плохо и «людей при нём на щепотку осталось, скоро все разбегутся!»             — Нехорошо… — повторял индеец.             А губы Сюэ Яна, ковылявшего рядом, кривила недобрая ухмылка…             Он дохромал до землянки, бросил на землю два мешка, которые тащил под мышками — судя по печатям краской на их боках, оба были контрабандой из соседних штатов: солониной и галетами — обернулся к Вэнь Чжулю и недобро прищурился:             — А что-то не пойму я, Кочегар: а что ты всё про сук этих? Всё «нехорошо» да про миссис эту…             Вэнь Чжулю нахмурился.             Они с Сюэ Яном побуравили друг друга взглядами, и последний изрёк:             — Вот что, Кочегар: не знаю, нас ты за полудурков держишь, жалостливым кривляешься, или сам, от достойных людей вдалеке пожив, полудурком стал: то жалко тебе, что Старика не прикопали, то теперь шлюху сыночка его… Мне вот мнится: всё-таки нам брешешь… Но так или эдак, а добра тебе от этой дурости не выйдет: я тебе говорил уже: мне теперь до них всех дела нет, своя дорога! Хочешь жалеть — жалей! Да только помалкивай: мне не жалко! Нагонят законники олухов этих? Найдут? Значит, олухи и есть: лучше надо было дорогу выбирать и следы путать! Пристрелят? Ну не повезёт значит!.. Или значит, что руки у них кривые и глаза косые: раз хуже законничьих сук стреляют!.. Может, шерифские там и не только миссис Вэнь, может и самого мистера пристрелят… Ха! Он так-то тоже так себе стрелок… Схватят их и в тюрьму запрут? Ну вот тогда повезёт: из тюрьмы и сбежать можно! Или ты, если и правда жалостливый такой, дюжину почтовых карет ограбишь да выкупишь: тюремщики народ жадный!.. Вот только нас, — тут веки индейца дрогнули — и голос Сюэ Яна сделался глуше и злее, — в дела эти не впутывай! И не думай, что за этим делами другое что спрячешь — всё равно узнаю!..             Вэнь Чжулю нахмурился ещё сильнее:             — Я тебе говорил… — его взгляд скользнул на Сяо Синчэня и остановился: точно призывал последнего не остаться безучастным, — Вам говорил: Вэнь Чао отпустил меня! Я сказал: «Не хочу стрелять в тебя. Но можем стрелять…» — он услышал меня. Не стал стрелять. Отпустил меня, Цзыюань отпустил. Он нам жизнь дал. Мог стрелять, а отпустил — в долг жизнь дал! Я должник его. Теперь знаю: его смерть ищет, его женщина его ребёнка понесла — и её смерть ищет…             Сюэ Ян перебил:             — Да-да! Слыхали! Устал слушать уже: полдороги… Значит, жалостливого всё-таки…             Вэнь Чжулю продолжал, мрачнея всё больше:              — Жизнью долг когда мне отдать? Сейчас не отдать — может, будут они живы, потом отдам; может — убьют их. Тогда большое зло будет — за жизнь долг не отдать. Убить дать. Как брата убить дать…             — Что-то много у тебя «братьев»! — Сяо Синчэнь вздрогнул: в голосе голос Сюэ Яна зазвенела сталь. И вся фигура будто бы напряглась… — Значит, долг А-Чао отдать хочешь? — глаза полыхнули, — А ещё небось скажешь, что тебе и его выблядка жаль, хоть тот ещё и родился даже?.. Ну и когда же ты собрался «долг отдать»?             На лице Вэнь Чжулю мелькнуло не то смущение, не то растерянность.             Сюэ Яну это не понравилось:             — Так когда? А то я уж думать начинаю: не сейчас ли? А? А как же мы? Нам ты недавно только тоже «как брат» помочь клялся! А тётки Цзян девка? Поважнее она А-Чао с его блядью и выблядком будет или как? — Вэнь Чжулю смутился сильнее, — А может… Может в другом всё дело? Признавайся: что ещё про Бизона узнал, что сбежать хочешь?!                   Вэнь Чжулю замер: показалось, на пару мгновений он совершенно забыл кто он и где.             Потом моргнул: когда прикрыл глаза, лицо замерло маской горечи. Но распахнул их — и сделался собран, от скорби и замешательства не осталось и следа.             — Нет. — и голос индейца звучал ровно, — Не узнал. Про Бизона говорят, что нет его. Другого, чего раньше не говорили, чего вам не говорил, не говорят больше…              Он повернулся к Сюэ Яну, всё ещё смотревшему с прищуром:             — Я услышал тебя. Поедем в племя к Бизону завтра. Там всё сделаем, девушку Цзян заберём. Дальше… своё каждому: тебе, вам — твоё дело, ваше дело, мне — моё дело…             Лицо Сюэ Яна на миг сделалось бесстрастным — совсем также, как в недавнем разговоре со «школяром». А потом он кивнул:             — Ну… ладно! Хоть ради девки цзянской нас не бросишь… Договорились пока! А там дальше — посмотрим… Только я с тебя глаз не спущу!                   На этом склока закончилась, и вечер был отдан ужину — кролик и правда оказался хорошо, индеец-охотник не обманул! — и сборам в дорогу: было собрано, и сложено в сумки и завязано в узлы всё, кроме одеял, пары фляг с водой и зарытого в соломе мешка с цзиньским золотом.             За трапезой Вэнь Чжулю и Сюэ Ян несколько раз обменялись тяжёлыми взглядами, но ни тот, ни другой ни тогда, ни после о Вэнях больше не сказал ни слова…             И всё равно на душе у Сяо Синчэня было неспокойно: гримасы Сюэ Яна не шли из головы.             Уже в сумерках, когда вдвоём проверяли лошадей, юноша улучил момент и тихо спросил:             — Ян-Ян, что ты на самом деле задумал?.. — и не поверил напоказ удивлённо вскинутым бровям, — Ян-Ян… Что ты на самом думаешь… про Вэнь Чжулю?             Сюэ Ян закатил было глаза, но увидев, что и это не помогло: Сяо Синчэнь нахмурился — хмыкнул, огляделся, проверяя, нет ли рядом индейца, и свистящим полузмеиным шёпотом ответил:              — Думаю… — выражения лица сделалось серьёзным и решительным, — утром ты на рынок за лошадью поедешь! Купишь там… Только пятнистую… крапчатую не бери!.. Или присмотри, какую получше, и меня дождись…             От последних слово кольнуло в груди — Сяо Синчэнь уточнил:             — Тебя?             — Меня.             — А… ты?             — А я с «как братом» тут задержусь. Потолкую с ним…             Стало ещё тревожнее:             — Что ты…             — А это уж как получится! Не нравится мне это всё: то ли правда сволочь эту жалеет, то ли брешет, то ли… То ли что-то я совсем понимать перестал… чего Кочегар хочет… Но в любом случае дерьмово выйти может…             — Но ты же не…             В остывающей вечерней полумгле показалось, что во взгляде Сюэ Яна разверзлась бездна: чёрная и злая:             — Я не… что? Я ему меня убить не дам. И тебя убить не дам. А остальное…              Сяо Синчэнь невольно схватил его за руку:             — И его ты же можешь не… не убивать! Послушай… Я… я же чувствую, что ты задумал! Скажешь, нет? — «нет» Сюэ Ян не сказал. И страшных глаз не отвёл, — Ты же можешь… можешь его… связать! Только так, чтобы можно было… А потом, когда он освободится, мы будем уже далеко! И пусть тогда… Если он на самом деле хочет, как говорит, «за жизнь долг отдать», пусть едет! Мы уже далеко будем! Не забывай, он… его трубка нам уже помогла! Так нельзя же быть… неблагодарными! И на помощь ответить… ответить…             Сюэ Ян фыркнул:             — Пусть пешком идёт! Или вон, пусть кого из Паней прирежет и из-под него себе коня возьмёт! Или украдёт! А наших… Да, ты завтра лошадь без меня не покупай! — но настроение у него как будто улучшилось.             Сяо Синчэнь поспешил воспользоваться этим:             — Ты обещаешь, что постараешься устроить… сделаешь всё без кровопролития?.. И так, чтобы все остались живы? Если нужно… Да, давай лучше я останусь с тобой и помогу! Или лучше прямо сейчас…             В чёрной бездне сверкнуло чёрное же пламя. Но почти тотчас же Сюэ Ян сделался почти спокоен:             — Ладно, уговорил! Обещаю, что постараюсь!             Это было лучше, чем ничего.             — Обещаешь?             Сюэ Ян поднял руку, запястье которой всё ещё держали пальцы Сяо Синчэня:             — Обещаю! Что я совсем сволочь? Если дёргаться не будет… и пообещает, что А-Чао про нас не расскажет — пусть живёт!..                        

***

      Сюэ Ян:             — …Если дёргаться не будет… и пообещает, что А-Чао про нас не расскажет — пусть живёт!.. — Сюэ Ян развернул руку к Синчэню ладонью: раз уж как будто клялся!             И мысленно прибавил: «…Только я эту собаку знаю: дёрнется! А уж тому, что он чего не расскажет, верить… Черт его знает, кто ему больше «как брат»?! Так что… похоже, пожил ты своё, Кочегар!.. Да и с А-Чао-полудурком так проще будет: глядишь, законничьи суки и правда догонят да пристрелят…»             

***

                   Сяо Синчэнь:             Вэнь Чжулю возник рядом с юношами точно призрак: бесшумно.             Проверил своего бурого, кивнул и сказал, что готов покараулить ночью.             Сюэ Ян фыркнул:             — Значит, вместе покараулим!             Пришлось, помня, что у мальчишки на уме, вмешаться:             — Нет, Сюэ Ян, тебе не стоит! Это я тебе как врач говорю! Впереди дорога! И… и в племени у Шепчущего Бизона кто знает, что выйдет?..             Сюэ Ян хмыкнул:             — А я прошлой ночью выспался! И утром… — и все попытки Сяо Синчэня переспорить его оказались тщетны!..             Пришлось зайти с другой стороны:             — Вэнь Чжулю, ведь вы караулили прошлой ночью, а завтра в дорогу ещё до рассвета…             Индеец пристально посмотрел на Сяо Синчэня. Потом перевёл взгляд на Сюэ Яна, и задержался глазами и на нём…             Наконец кивнул:             — Хорошо! Да, надо спать!                   Вэнь Чжулю уснул почти сразу — из угла, где он лёг, скоро раздалось спокойное и ровное дыхание, а Сяо Синчэнь провертелся до середины ночи: во-первых, долго не мог хорошо улечься на цзиньском золоте — в конце концов пришлось изловчиться, не вынимая из соломы, передвинуть мешок под голову; во-вторых, Сюэ Ян потребовал, чтобы дверь землянки оставили открытой: «Чтобы я вас обоих слышал!» — и когда совсем стемнело, с улицы начало сильно тянуть холодом… А в-третьих… сердцу всё равно не было покоя: для всего задуманного Сюэ Яном что для Вэнь Чжулю, что для «школяра» совесть Сяо Синчэня, сколько бы тот ни уговаривал себя, сколько бы ни призывал в помощь этим уговорам осторожность, не могла найти иного названия кроме «подлость»…             В очередной раз переворачиваясь с боку на бок, Сяо Синчэнь понял, что не уснёт. По крайней мере — до тех пор, пока не отговорит… пока хотя бы не попытается хоть что-нибудь сделать!..             Покосился в угол на Вэнь Чжулю и уже собирался встать, как в дверном проёме возникла чёрная фигура и зашипела:             — Что не спишь?..             — Зябко очень. И… послушай, на счёт завтрашнего дня…             Сюэ Ян недовольно цыкнул:             — Замолчи!             Он проковылял в комнату и склонился над Вэнь Чжулю…             Постоял, очевидно прислушиваясь…             Вернулся к Сяо Синчэню и зло зашептал:             — Вроде спит… И ты спи!.. А завтра… Говорили уже про всё… Всё, хватит… — и быстро вышел, притворив за собой дверь: оставил только щель на пару пальцев — верно, хотел хлопнуть о косяк, да побоялся разбудить индейца!       Сяо Синчэнь недолго выждал: по-прежнему слышалось ровное дыхание Вэнь Чжулю, а Сюэ Ян не возвращался…             Ещё раз вернулся мысленно к обоим разговорам о завтрашнем утре — совесть повторяла прежнее… Подумалось, что, возможно, и здесь стоит зайти другой стороной: Вэнь Чжулю казался человеком разумным, надёжным и совестливым, а силу и защиту индейской чанунпу Сяо Синчэнь уже испытал на себе — можно было… нужно было самому поговорить с индейцем о Вэнях, быть может, как-то осторожно намекнуть ему…             Сяо Синчэнь вздохнул и сел на постели.             И вдруг почувствовал, что комнате что-то изменилось!             «Ян-Ян? Одумался, усовестился?.. Или?.. — Сяо Синчэнь обернулся к двери, — Неужели… решил сейчас что-нибудь…»             …дверь оказалась по-прежнему лишь чуть приоткрыта…             Подумать, что это значит, юноша не успел: за спиной раздался лёгкий шорох, и тотчас же по темени раскалённым железом разлилась боль!              Мысли, чувства, комната, что была перед глазами — всё вмиг подёрнулось туманом, и накатила огромная, непреодолимая, непревозмогаемая слабость — Сяо Синчэню почудилось будто из-под него ушла земля, и он летит, летит в какой-то бездонный колодец…              А на спину навалился человек, тяжёлый, сильный и ловкий, и две крепкие руки впились: одна — силясь зажать юноше рот и нос, вторая — сжимая горло…