«Девушка»-ромашка

      Вэй Усянь:       Переночевали на берегу возле ручья. Полночи Вэй Усянь думал, что до рассвета не сомкнёт глаз, однако усталость всех последних дней взяла своё…       Утром — поздним, солнце уже поднялось до зенита — он велел помощникам оглядеть могилу Шестого: ладно ли устроена, ни просела, ни осыпалась ли, ни подмоет ли ей ручей? — подойти к последнему пристанищу верного друга, так жестоко окончившего жизнь, у самого шерифа не было никаких сил: слишком рвало сердце отчаяние!..       Нужно было решить, что делать дальше.       Не в главном, тут и так всё было ясно: смерть Шестого Названого Брата, достойного человека и храброго законника, не должна была остаться безнаказанной! Его убийцу — кровожадного вэньского упыря Сюэ Яна, мерзавца с душонкой и повадками бешеного койота, по недосмотру или злой воле небес родившегося человеком — надлежало найти и покарать! Возможно — пристрелить сразу же, едва настигнув, чтобы не дать этой твари извернуться; если повезёт — прострелить колени и локти и бросить на волю палящего солнца, диких зверей и грифов! А если получиться схватить где-то возле границы — пригнать в округ для справедливого суда и казни…       Вэй Усянь сжал кулаки: нет, как ни велико было его собственное желание обрести не только справедливость, но законную справедливость: предать душегуба смерти по велению окружного суда, суда честного и прозорливого, оттого глухого и к подлой лжи преступника, и к его угрозам мести, и к мольбам о пощаде пропащей жизни; заставить напоследок плестись, гремя кандалами, от тюрьмы до эшафота под гневный рокот, поношения и плевки негодующей толпы… как ни велико было желание увидеть, как проклятый упырь под собственные хрипы испустит дух в позорной петле, как глумливую его рожу перекосит последней судорогой, обращая в жуткую и уродливую, почти лишённую человеческого маску, а взгляд выпавших из орбит глаз навсегда замрёт, а потом погаснет… — как ни велико было желание покарать эту тварь законно, а после оставить труп болтаться на виселице в назидание всякому прочему отребью, до тех пор, пока с костей не слезет мясо, но надеяться непременно устроить дело таким образом было опасно: упырь был не только жесток, но и хитёр, а значит пока будет жив обязательно попытается извернуться, хоть схваченным — в дороге до округа, хоть у самого подножья эшафота… А потому лучшее, что следовало сделать для всеобщего блага и справедливого возмездия — покончить с этой хищной тварью как можно скорее! Возможно, для этого придётся судить бандита своими силами — силами тех, кто его схватит!..       К тому же нельзя было забывать, что у упыря был сообщник — а возможно, хоть доподлинно узнать так и не удалось, и не один! Этого мерзавца — или мерзавцев! — необходимо было тоже поймать или перестрелять: и за всех их преступления: среди этого сброда не могло быть безгрешных! — и чтобы, если упыря получится всё же захватить живым, не смогли прийти ему на помощь!.. На душу легли чёрные воспоминания: побег Вэнь Чао… Да, оставлять в живых ни подлеца Сюэ Яна, ни его подельников было никак нельзя!       И нельзя было, увы, надеется в этом деле ни на кого кроме себя: ни на нанятых баунти хантеров, ни на «ловких стрелков», что могли пуститься на поиски чудовища за обещанную в распространяемых по округу листовках награду, ни даже на собственных помощников — слишком ловок оказался упырь и слишком подлы — отребье приграничья! Это стоило жизни Шестому Названому Брату и двоим посланным с ним «охотникам» — а Шестой был опытный и смелый законник…       — Едем! — скомандовал шериф Вэй.       Помощники встрепенулись.       — Едем! Ради Шестого Названого Брата, ради его памяти, мы должны найти эту сволочь! Убийцу!..       Помощники переглянулись. Один, не прячась, покосился на могилу Шестого, потом на хибару, а потом на склоны Русла и поджал губы точно старикашка — Вэй Усянь отметил про себя, что, едва вернуться домой, этому человеку со звездой младшего шерифа придётся распрощаться: в миг, когда и долг законника, и память убитого товарища: убитого подло, убитого за то, что был верен своему служению: защищая людей честных и достойных, без устали преследовать всяческую бандитскую мразь — требовали смелости, решительности и единства…       Ещё хуже вышло с баунти хантером: тот нахмурился, вздохнул и вдруг изрёк:       — Шериф Вэй, вы… вы добрый шериф конечно, только… только мне бы передохнуть как! Ведь: от вас к границе, от границы — к вам, а опосля — с вами к границе опять! Отдыху бы! Да и… жалование… вы, когда под свою руку брали, то обещали в срок, а уж вторую…       Вэй Усянь осадил:       — Жалование тебе и таким же как ты бездельникам платят округ и мистер Цзян! Подскажи-ка, есть ли тут кто-нибудь из них? А может меня избрали в совет, вести окружные дела — а я и не знаю?       «Охотник» примолк, но насупился.       А двое из троих помощников на него закосили — вот-вот могли приняться тоже стенать о деньгах! Мысленно выбранив Цзян Чэна за то, что тот, отправляясь корчить из себя героя, поленился подумать даже о том, среди какой жадной сволочи оставляет названого брата — шериф Вэй окинул всех стоящих перед ним суровым взглядом:       — Ну, кто из вас тут только из-за лишнего доллара? Как все те мрази, убийцы и контрабандисты, что здесь, по этой речонке, обычно ездят!              Никто не ответил.       Вэй Усянь выждал немного и сказал с почти отеческой строгостью, как когда-то, случалось, говорил мистер Цзян — Цзян Фэнмянь — но только с кровным сыном:       — Рад, что совесть вы всё же ещё не растеряли!       Помощники потупились…       Дабы не позволить засесть в их, как вдруг оказалось, неокрепших, умах мыслям о том, что вместо долга и справедливости можно думать о собственном брюхе и кошельке — мыслям для законника преступным — пришлось отослать баунти хантера в округ. Наказав ему сперва рассказать остававшимся там помощникам мистера Вэя всё, что произошло в приграничье, и передать, что сам шериф с их товарищами отправился продолжать поиски убийцы и бандита на Индейскую территорию, а уж потом — наведаться к секретарю совета округа или к мистеру Цзян Чэну в «Дом меж озёр»: раз уж эти двое брали на себя обязательства платить «охотникам»…       Ещё раз простившись с могилой Шестого Названого Брата шериф Вэй и трое его помощников продолжили путь вчетвером.       Земли дикарей оказались близко, но дорога до них вышла долгой: овраг много ветвился, на каждой развилке приходилось выбирать почти на удачу, а та не всякий раз была благосклонна — проплутав по рукавам ручья дважды возвращались к хибаре и дважды — к приметным развилкам. Возвращаясь в первый раз, налетели на подозрительного вида мексикашку — тот зыркнул было недовольно и заторопился проехать, но потом вдруг прилип глазами к звезде на груди у шерифа — и сунул руку под сюртук… Ждать, что выйдет, шериф Вэй не стал и оказался прав: мексикашка, которому хватило одной пули повыше бровей, тянулся к кольту!       — Снимайте значки! А то бандитская сволочь тут совсем страх растеряла! Этот-то был злой, да дурной, а будут поумнее — могут и в спину!..       Помощники повиновались, сняв и попрятав шерифские звёзды. Свою Вэй Усянь приколол с изнанки на рубашку.       Когда вернулись во второй раз, Вэй Усянь во время ночного привал слышал разговор между помощниками: те спорили, не пора ли просить шерифа бросить погоню и ехать обратно в округ. Однако на утро завести об этом речь так и не решились, а к вечеру стало ясно, что на этот раз дорога почти наверняка выбрана верная: берега постепенно делались ниже и ниже…       А на следующий день Русло вывело наконец к долине: широкой, заросшей множеством низких кустов. На горизонте высились холмы.       — Вот и Индейская земля! — сказал Вэй Усянь помощникам. И приказал быть настороже: теперь можно было налететь не только на любое отребье, но и на дикарей!       И всё равно встреча вышла внезапной!       Недалеко от Русла оказалось озерцо с хорошей водой — стоило к ней склониться, трое краснокожих выскочили так ловко, что было и не понять откуда: из-под камня или из кустов?       — …Платите пошлину! — повторил молодой индеец, одетый в офицерский мундир. Его люди не шелохнулись.       С Индейской территорией прежде никаких дел шериф Вэй не вёл. Во-первых, потому что она не входила в состав Штатов, а значит за границу с ней надлежало отвечать властям и законникам федеральным — так говорил секретарь совета округа, отказываясь доплачивать за возможные поездки людей шерифа к южной границе. Во-вторых, потому что как всякий белый знал, что те, кто звался коренными народами, сплошь люди злые, алчные, подозрительные, хитрые и себе на уме — когда однажды в юности он весьма подробно, разве что слегка настойчиво растолковывал это Цзян Чэну, за разговором их застала мать последнего, миссис Цзян Цзыюань, вмешалась и очень грубо велела Вэй Усяню впредь «Не болтать того, о чём не знаешь!», а потом — убираться и оставить её с сыном наедине!       Однако мнения своего Вэй Усянь не изменил и оказался прав: среди служивших когда-то Вэнь Жоханю головорезов было довольно и индейцев, а один из них, мерзавец по имени Вэнь Чжулю, по слухам, близкий и к самому Старому Вэню, и к его младшему сыну, вместе с прочими вэньскими мразями в разгар Войны с Солнцем спалил усадьбу семьи Цзян — «Дом меж озёр», похоронив среди пламени и дыма и её хозяев! Думала ли в тот день миссис Цзян, что верно правило не доверять краснокожим?..       И после, уже служа шерифом, Вэй Усянь навидался довольно индейской сволочи, ворья и отребья…       С индейцами, что жили по ту сторону границы и звались «цивилизованными» всё было ещё хуже. Тридцать с лишним лет назад краснокожих начали высылать из восточных штатов в прерии далеко на западном берегу Миссисипи, среди высланных было много тех, чьи семьи уже несколько поколений не кочевали, а жили среди белых по принятым в нормальном обществе, «белым» законам. На месте своего нового пристанища эти люди столкнулись с дикими соплеменниками и те, кто после таких встреч остался цел, прибавил для себя к перечню правил и законов и «законы» дикарские. В итоге переселенцы заняли часть территорий, прежде никому не принадлежавших — очевидно, из-за дурноты климата и скудности земли — и на них завели свои порядки, в которых «белое» и дикое переплеталось так и эдак в угоду и к выгоде самих поселенцев. По примеру белых эти люди завели и «патрулей», собственных «законников», чьими руками и винтовками то защищались от, то договаривались с дикими племенами, а также обирали всякого — кроме кочевавших дикарей — кому случалась нужда ехать через них с севера в Техас или с запада в Луизиану.       Ждать при встрече от такого «патруля» можно было чего угодно: в зависимости от момента, те могли вспомнить и закон любого из старых штатов, и обычаи команчей или кайова, смотря что им сейчас было выгодней! А встретив неповиновение своим самодурству и жадности — и покарать… как угодно! Хоть срезав скальпы!..       Нужно было решаться!       Индейцев было трое, и один из них целился в Вэй Усяня из винтовки — если стрелять этому дикарю в живот или грудь, и он не упадёт сразу, то может и выстрелить в ответ! А чтобы стрелять в голову, надо успеть немного поднять и развернуть кисть — вдруг успеет за это время пальнуть первым? И вдруг успеют достать оружие и остальные?       Шериф Вэй скосил глаза на помощников — заметил только одного, и тот был безоружен. Значит, надеяться надо было на себя!       Краснокожие по-прежнему бездействовали — шериф счёл, что попытка заболтать не будет лишней, и произнёс, стараясь говорить беззаботно, хотя мысленно кипел, и пенял и помощников — за то, что умудрились втроём не заметить целый индейский отряд! и себя — за то, что, как ни наставлял, а не сумел наставить на бдительность:       — Эй, приятель…       Индейский «офицер» вздрогнул и… как будто бы смутился. Весьма вероятно, он, как и большинство дикарей, редко встречал радушное обхождение от белых. — что, зная подлость, хитрость и кровожадность краснокожих было справедливо…       В любом случае его замешательством надо было воспользоваться.       — Слушай-ка, приятель, мы тут не хотим проблем…       «Офицер» уставился Вэй Усяню в глаза — Вэй Усянь кивнул ему:       — …и, как видишь, не делали ничего дурного…       От прямого взгляда «офицер» как будто бы смутился ещё сильнее и отвёл глаза.       Потом, опомнившись, что корчил перед белыми владетеля Неизведанных земель, снова поднял взгляд, попутно обшарив им шерифа Вэя с ног до головы: от песка, на котором тот стоял, по запылённым в дороге сапогам, почти таким же пыльным штанам — задержался на поясе: очевидно, искал ещё револьвер или ремень с патронташем. По животу и груди — здесь взгляд снова прилип: не иначе, в голове бродили бесчестные мыслишки как бы половчее пристрелить бледнолицых…       — Эй, приятель, давай-ка…       «Офицер» торопливо отвернулся.       «Значит, — мысленно сказал себе Вэй Усянь, — точно задумал недоброе! Краснокожая свинья! Значит, придётся тебя всё-таки…»       — Платите пошлину! — «офицер», не ведая, что сейчас решалось, долгой ли будет оставшаяся ему жизнь, опять пялился во все глаза, а шея и мочка уха у него покраснели — очевидно, от злости на несговорчивость белых…       Вэй Усянь ещё раз покосился на помощника — тот оказался не дурак и уже тишком вытянул из кармана револьвер… Теперь вооружённых выходило по меньшей мере двое против одного у дикарей!       А индейский «офицер» между тем насупился сильнее прежнего.       Потом он покосился на своего «солдата», целившегося в помощников Вэй Усяня из винтовки, в который раз повторил:       — Пошлина! — и добавил, кивком указывая куда-то в сторону, — Или…