«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       Утром любопытство всё же взяло верх.       Не сразу: проснувшись ещё в сумерках, юноши не смогли тотчас же разомкнуть объятий…       Но за завтраком Сяо Синчэнь не удержался:       — Ян-Ян, а эта… Ты вчера вспоминал эту историю про Чжулю…       Вопреки опасениям, Сюэ Ян не разозлился, только попенял:       — Я скучаю, а тебе… — будто между делом похлопал себя ладонью по бедру. Слишком близко, — Знаешь же, как с утра скучается… Э-э-эх, вот любишь ты… Это что, у законниковой родни в крови: лишь бы про что вызнать?.. Или тебе в детстве сказок не дорассказали? — хрустнул галетой и махнул рукой, — А-а-а-а, чёрт с тобой… Всё равно уже, считай, померли почти все! Эта блядячья история про Чжулю… Вэнь Чжулю и… — сверкнул глазами. В них читалось: «Угадай! Ну же!..», — И-и-и-и…       Однако Сяо Синчэню не пришло в голову никакого, связанного с семьёй Вэнь, девичьего имени кроме мисс Ван Линцзяо.       — Я не знаю.       Сюэ Ян весело фыркнул:       — Тогда… тогда и неважно!.. Так вот, это про Старикова Чжулю и его девицу. Но там, прямо говоря, рассказать-то немного можно… Под конец только… по-полудурковски вышло… Что был у Старика такой человек, Вэнь Чжулю, Чжулю из индейцев — по-индейски… чёрт! Бурный Поток, кажется… или Преследующий?.. как-то так… я тебе говорил уже. Мамка его, тоже говорил, была чистая скво, а папаша — цивилизованный. Уж как они сошлись и жили, он… Чжулю… не болтал никогда, но… небедно жили… И вот, когда случилось переселение, Дорога слёз, папашу его выслали… куда мамка делась, не знаю. Померла уже небось… выслали на запад…       — Выслали на запад? То есть дело было не у нас, а где-то на Востоке? — кузен Вэй, собирая своего «шпиона» в логово Вэней, рассказал, среди прочего и что эта семья была старожилами и округа и штата: оба сына Вэнь Жоханя родились в здешних краях, а младшему — тому самому Вэнь Чао — сейчас должно было быть уже не меньше двадцати пяти, — Как же он… Вэнь Чжулю, потом оказался при Старом Вэне? Давно?       Сяо Синчэнь мог бы ручаться, что, спрашивая, не вложил в свой голос ни издёвки, ни излишнего любопытства, но рассказчик отчего-то скривился:       — Дело было не тут… — сверкнул глазами, — А как оказался — не перебивай и узнаешь!.. У нас… Так вот, выслали на запад папашу его, прямо в Индейские земли… Ха! Индейские! А другие-то земли тут до нас как будто ничьи были! Ха-ха!.. Выслали папашу, и он уехал. А сынок остался. Сперва у кого-то из прежних знакомых помощником в лавку… или в газетёнку какую-то? Сперва, всё-таки, в газетёнку… Оттуда его, конечно, погнали потом за его индейскую рожу… Потом в лавку… А потом на ферму. Не простым работником: грамотный всё-таки, приличный, и тогда, выходит, не совсем олух был, ха-ха-ха!.. Так вот, устроился он через несколько лет к одному, — слух царапнуло, — мистеру… Не сказать что особенно при деньгах, так, средней руки… Жена у этого мистера была по отцу… или по матери?.. по кому-то из родителей!.. тоже из цивилизованных… И от этой жены было пять дочек: две старшие — мисс в рюшах, младшие — близняшки и средняя, то есть третья — не девка, говорили, а чёрт в юбке! В юбке — в портках и сапогах, ха-ха!.. Рассказывали, из седла сутками могла не вылезать, а из кольта: серебряный бакс подбрось — дыру в нём прострелит!.. Нет, ну про бакс, я думаю, брехня!.. Но, уж что бы там ни было, сошлись они с Чжулю. Может — вокруг лошадей-бычков и сошлись: она всё на Равнины рвалась… а может — в ней кровь индейская взыграла. От деда… или от бабки… от кого уж там?.. А потом… Не знаю: он болтать не любил — до чего уж у них там дошло, но… может они и повеселиться успели, раз у него ум за разум зашёл?.. Подумал, небось, сдуру: девок пять, коренные все на четверть, старшим — вроде бы уже и лет достаточно было, дела у папаши так себе идут — так тут любому зятю рады будут… А может и правда: нарезвились — боялся, что у неё пузо расти начнёт… А может — и ещё что… В общем — дьявол его знает, почему, но потащился он к папаше её… Ну а дальше…       Рассказчик сделал паузу — сверля слушателя взглядом, побарабанил пальцами себе по коленке. По здоровой ноге.       Не дождавшись никакого вопроса: не сам ли велел не перебивать? — хмыкнул:       — Ну а дальше: я тебе уже говорил! Папаша её набрехал ему, как олуху последнему! Хорошо набрехал: тот вроде и не полудурок совсем, а поверил! А может — слишком девку свою хотел! Правильно Старик, упокой его душонку, говорил всегда: нельзя только членом думать!.. А может… небось, там и ещё что было, да кто ж теперь знает?! Да и кому оно нужно — это знать, когда и лет прошло, и померли они оба уже!..       Вот тут было бы грешно не перебить:       — Эта девушка умерла? Как?       Сюэ Ян пожал плечами:       — Померла, я же сказал…       — Когда он уехал, послушавшись её отца?.. — история выходила безмерно грустная: такая, что Сяо Синчэнь, силясь не дать сожалению сдавить горло, слишком длинно и шумно втянул носом воздух.       Сюэ Ян фыркнул:       — Ага, с тоски и померла! По Чжулю… — и безобразно расхохотался, — С тоски… Ха-ха-ха! Померла!.. Ха-ха-ха! А-ха-ха-ха!..       — Ян-Ян…       — А что?       Сяо Синчэнь тихонько кашлянул — «весельчак» махнул рукой:       — Всё б тебе… лишь бы найти, над чем лицо скорбное скорчить, мой сладкая! Не слышал никогда: много реветь будешь — глаза вытекут? — Сяо Синчэнь снова кашлянул. Неодобрительно, — Нет, значит? Ну смотри: наревёшься, ослепнешь — я тебя за руку водить не буду! Куплю, вон, костыль железнодорожный и буду тебя как телёнка… или как собаку, привязывать, чтоб ты не убрёл сдуру куда да не потерялся!..       Сяо Синчэнь кашлянул в третий раз. Негодующе. С языка была готова сорваться парочка далеко нелестных для чужой манеры — впустую потешаться над мёртвыми — выражений.       Наверное, это отразилось на лице — веселью пришёл конец:       — Ты меня будто придушить хочешь, мой сладкая!.. И жалко не будет?       Юноша кивнул, но брови свёл — в назидание:       — Будет… Но не смейся больше над умершими!..       — А я-то думал: над тобой! — и всё опять потонуло в хохоте…       Коротко отсмеявшись, Сюэ Ян бросил:       — И вообще, дохлым — всё равно! — Сяо Синчэнь хотел возразить, что это не повод для недостойных слов: живые-то слышат, но не успел, — Ты про Чжулю слушать будешь? Нет? Тогда в седло давай!..       — Буду.       Рассказчик покосился сперва на лошадей, потом на восточный край неба: его уже тронул бледный румянец — и передразнил:       — Бу-у-ду! Ха!.. Ладно уж… Так вот, говорил уже, набрехал ему папаша её, а этот дурак и поверил: на Равнины подался. Заделался то ли ковбоем, то ли мустангером… — вскинулся, точно слушатель собирался с ним спорить, но, по вновь мелькнувшей ухмылке было ясно, что, не думая так, а играя, — А что? Среди пастухов каждый десятый — краснокожий! А остальных половина с недавних пор — негры и мексикашки!.. А куда ему ещё податься было? Из приличной же семьи — не караваны же грабить! Думал, олух, заработать сумеет! Ха!.. Нет, может, конечно, и сумел, только не за этим его услали!.. А папаша её трёх своих старших дочерей тоже услал. К своей… то ли сестре, то ли ещё какой родне в городишко покрупней. Там танцы, балы, деловые люди… настоящие деловые, достойные: те, которым законникам предъявить нечего… прочая дрянь приличная: местная, а иногда и с Запада и Востока. Там все троим женишков и нашли!.. Ну а Чжулю вернулся когда — ему сразу то ли из прислуги кто, то ли младшая сестра донесли, что его девки нет: увезли. Он — к папаше! Тот — орать сразу! Этот олух — тоже возьми да заори!.. А дальше — ясно что: набежали слуги, рабы, вопли, крик, папаша орёт, что его индейская сволочь зарезать хочет! Слуги, как услышали — Чжулю вязать, а он — сперва кулаками им по рожам! Они — в ответ и пошло! Палки, нож, всё, что под рукой было… Странно, что палить никто не начал!.. Не успели, наверное… Отметелили его, конечно, в конце концов, связали и к судье поволокли. Тот велел сперва выпороть, а потом запереть… Потом: пока расспросы, пока суд… Может, он когда что лишнее брякнул, может — папаша её хорошо с судьёй знался, а может… всё и правда по закону было, ха-ха! Ха-ха-ха!.. Продержали его полгода до суда, а потом — по суду сколько-то лет. А как срок вышел — выслали за его папашей вслед в Индейские земли!.. Только папашу он то ли не искал, то ли не нашёл, то ли — помер тот уже… а на Территории не прижился: вот и вернулся тишком на Большую реку… — Сяо Синчэнь готов был поклясться, что на мгновение Сюэ Ян насупился, но тотчас же тряхнул головой, — Вернулся… И чтобы опять до тюрьмы не дошло — как бродягу не посадили, перебивался всяким… то там, то тут…       — Незаконным?       — По-разному, наверно! Уж как выходило… Говорил, помогал как-то умнику одному — тот брехал, что доктор — трупы с кладбища воровать… Вот ты, как почти врач, скажи, это зачем надо? Брехня ведь!       Сяо Синчэнь ответил осторожно:       — Возможно… я не утверждаю, только предполагаю… возможно этот человек и правда был врач… но… Не думаю… то есть, всё же, сомневаюсь, что он взялся разорять могилы ради благого и достойного дела… Особенно — раз нанял для этого… нанял человека, за которым можно было заподозрить… скажем так: непростую судьбу…       Сюэ Ян прищурился:       — То есть, хочешь сказать, с трупаками незаконное можно сделать что? А что? Нет, ну вот мой трупак твоему шерифу сдать можно! За три сотни! Но выкапывать — с них-то какой доход?..       — Ну почему же…       Слишком поздно Сяо Синчэнь понял, что стоило промолчать: после бездумно брошенных слов его буквально прожигал исполненный любопытства взгляд — пришлось всё же, зябко поводя плечами, объяснить:       — Бывают люди… э-э-э… скажем так: необычные люди. Чем-то необычные: ростом, строением черепа, длиной рук или ног, возможно… э-э-э-э… позвоночника или грудной клетки… С какими-то… искривлениями…       — Уроды, что ли?       — Давай скажем: люди с болезнями, отражающимися на внешности… на скелете!       — Ха!.. И?       — Такие тела, то есть их скелеты, можно продать так называемым «ценителям»… коллекционерам. Музеи, медицинские учебные заведения — не курсы акушерок или доктора-одиночки, берущие учеников, а солидные — и врачебные кабинеты в крупных городах тоже иногда покупают…       Глаза Сюэ Яна загорелись:       — Скелет продать, ты подумай!.. А дорого? И что: чем кривей, тем лучше?.. Вот ведь!.. А на любом ведь кладбище свой горбатый есть! И не один! Это ж сколько можно денег…       Сяо Синчэнь перебил, уже не столько из интереса, столько желая отвлечь от, казалось, почти закравшейся в чужую голову безумной идеи:       — А потом? Чжулю, когда вернулся на Миссисипи…       Сюэ Ян опять скривился — не осталось сомнений, что отчего-то ему было не в радость говорить именно о Большой реке.       — Потом? Перебивался потом всякой дрянью: то по мелочи, то — покрупней… За бродяжничество пару раз ловили… а может и больше: может, не говорил всего, может — и сам не помнил… Но до тюрьмы не доходило… какое-то время… только кнутом пороли и из городишек взашей гнали… Потом на пароходе… — взгляд, устремившись куда-то за горизонт, на мгновение замер, челюсть дёрнулась, зубы сверкнули оскалом, лишённым всякого веселья…       — Ян-Ян…       Гримаса исчезла. Сюэ Ян, дернув плечом, торопливо продолжил:       — На пароход потом кочегаром приблудился… Чжулю!.. По Миссисипи… и по Миссури тоже, кажется, много пароходов ходит! Несколько лет так и проходил…       — Ян-…       — А потом его опять посадили. Я про это потом уже… Неприятность одна вышла на пароходе. Не с ним, не из-за него, а… так… Но ведь индеец же! Вот и повязали, и на берегу — в тюрьму! И вот тогда, так уж вышло, Старик его выкупил…       — На Миссисипи?       — Да. Проездом был. Может, за индейскую его рожу: думал, ловкий человек будет, может — ещё что… Лет десять или около того назад это было. Вот он с тех пор и был при Старике: благодарность, отплатить — чушь вот эта вся!.. С А-Чао они как-то сошлись ещё: не то, чтобы друзья… приятели, то есть, но видно было, что отличали как-то… Старик его потом к А-Чао и приставил…       — А потом?       Рассказчик фыркнул. Довольно — к нему опять вернулось обычная полузлая весёлость:       — Вот говорил же, что ты влёт схватываешь! А потом он девку свою встретил! Только она была уже не его и давно не девка! Ха-ха!.. Во время, как это красиво зовут, Войны с Солнцем послал Старик их — всё с А-Чао — и с добрыми людьми припугнуть умников одних. Думали, не будет никого кроме хозяина и слуг с полудюжины — вот с ними и потолкуют! Хозяйка должна была с прочими людьми детей куда-то везти… Вломились… Ой, что это я? Постучались у ворот как наидостойнейшие гости и попросили доложить любезному хозяину: не соизволит ли принять? Хозяин соизволил, но беседа не заладилась сразу: почти сразу пальба поднялась! И вот только они успели в хозяйских людишках пару дырок сделать, кто-то давай им в спины палить! Оказалось: хозяйка вернулась! Без детишек, но с винтовкой! И при ней — ещё прислуги сколько-то!.. Тут даже олух-Вэнь Чао смекнул, что если сейчас из этого дома упустить кого-нибудь, то не опомнишься — уже все соседи тут будут! При оружии, конечно! И хорошо, если сразу пристрелят… Ты слыхал, как у А-Чао старший брат кончил?.. — Сюэ Ян кровожадно ощерился, — Нет? Его сразу не добили, так до суда… как раз, когда из тюрьмы в суд и волокли, толпа добрых соседей живьём в куски разорвала!.. — Сяо Синчэня передёрнуло, — Да-а-а… Так что и Вэнь Чао понял, что всех, кто в доме есть, стоит там и оставить! Так своим людям и сказал! И началось!.. Ну и дыму, конечно! Крики, шум, порохом воняет… Когда закончили — велел все трупы в одну комнату собрать и поджечь: раз всё равно дохлые, проучить, так проучить!.. И вот тогда хватились, что среди трупаков хозяйки-то и нет! И живой — не видно! И Чжулю — тоже нет: ни живого, ни мёртвого…       Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, Сяо Синчэнь прошептал:       — Он увёз её?       Сюэ Ян подтвердил:       — Увёз! Только недалеко: Вэнь Чао половину своих оставил усадьбу жечь, а с остальными следом понёсся! И догнал!       — И… убил?       — И убил. Говорил, девка эта… мадама эта ранена была: едва дышала уже. А вот Чжулю с двух револьверов барабаны расстрелять успел: все, кто с А-Чао был, там и остались! Только Стариков сынок и уцелел — он Чжулю и пристрелил!       Последнее не вязалось с оставшимся в памяти образом младшего мистера Вэня — Сяо Синчэнь недоумённо пожал плечами. Сюэ Ян кивнул: «Понимаю!»:       — Так он сам говорил. Меня там не было — не знаю! Но не верю, что А-Чао с Чжулю один управился! Небось, как раз люди его Чжулю и подстрелили, а этот олух — так, добил только!       — А потом?       — А что: потом? Что-то из шмоток от Чжулю Старику привёз: то ли шляпу, то ли… Лошадей из-под своих людей пару привёл… Трупы, конечно, собирать не стал — там и бросил. А потом их искать некогда было: когда усадьба та сгорела, соседи как перебесились все — крепко за Старика взялись! Не до дохлых было!..       — А эта… — снова сделалось трудно вздохнуть, — эту девушку… женщину… Её тело тоже никто не пытался найти? У неё же, как ты сказал, остались дети?       Сюэ Ян закатил глаза. Но без чрезмерной глумливости на лице:       — Усадьба-то… дом-то их сгорел почти весь! И трупы, все, какие были там — тоже погорели! Так что, промеж соседей и пошло, что и хозяина, и хозяйку, и слуг — всех там пристреленных сожгли! На кладбище прикопали, конечно, что-то, но… кто ж там разобрал, от кого это кости были? Может, вообще лошадиные! Или — просто головешка!.. Так потом и стали говорить, что хозяев вместе с усадьбой сожгли! А про то, что по-другому вышло, кто бы и рассказать-то мог? Вэнь Чао, что ли, болтать бы стал? Он, конечно… Даже он — не настолько олух!       Сяо Синчэнь молчал: отчасти потрясённо, отчасти — потерянно. История о влюблённых, по недомолвкам Сюэ Яна представлявшаяся грустной, но обычной, исполненной той долгой, тягучей как осенний вечер тоски, что переполняет все истории несостоявшегося, упущенного, оказалась горькой и едкой: как дым, стелящийся по пожарищу…       От такого сравнения повело.       В случившемся было что-то глумливое — не насмешка судьба, а издёвка, подлость…       «Расстаться с любимым человеком полным надежд, веря, что сумеешь честным трудом устроить для вас обоих приличное будущее. Что будешь счастлив. Что вы оба будете счастливы. И… Когда его выслали в Индейские земли, он вернулся, чтобы разыскать её? А она, выходит, была уже замужем… Тосковала ли она? Ждала ли? Может быть, уже забыла… Любила ли она того, за кого пошла, или её отдали силой? Полюбила ли потом?.. Когда он узнал, что вышло, похоже, сразу отбросил всякую надежду… Не только на счастье с ней: он бы мог вернуться на запад, к индейцам, попытаться как-то там устроиться, ещё раз попробовать разыскать отца… а он стал бродягой — выходит, всякую надежду… Знал ли он… узнал ли в конце концов, за кого её отдали? Потом, когда он был уже при Старом Вэне, мог бы узнать… А когда они с Вэнь Чао шли припугнуть… знал ли он, кого может там встретить?..»       — Время дорого, мой сладкая!       Сяо Синчэнь вздрогнул. Сюэ Ян легонько хлопнул его пальцем по кончику носа:       — Время, ехать надо! Или ещё что спросишь? Нет?.. Смотрю, эта сказка не понравилась тебе…       — Он знал, за кого её выдали? И что она… Они ведь были… оказались, выходит, через годы почти рядом, в одном округе: он при старшем Вэне, а она…       — Знал, конечно.       — Почему же…       Сюэ Ян вскинулся:       — А что он сделать должен был? От Старика к её муженьку служить податься? Тот ему в тюрьме сгнить не дал, а миссис эта — забыла давно!.. Или, может думаешь, мистер её такому рад был бы? Ага, так бы его и принял! Да и Старик… утёрся бы, по-твоему, да и всё?.. Он и так в её дом шёл, когда её не было! Не должно было быть!..       Всё это было верно…       Но неправильно.       Почему — Сяо Синчэнь не смог бы объяснить. Просто чувствовал.       А ещё чувствовал, как близко прошла чужая судьба: «Он увёз её? — Увёз! Только недалеко… Их догнали. — И… убили? — И убили… девка эта… ранена была: едва дышала… И его тоже пристрелили!..»       Прошла рядом, возле, почти став его собственной. Его и…       Он сгрёб Сюэ Яна в объятия. Сжал до боли в раненой руке, но и не подумал ослабить хватку:       — Как же хорошо, что ты жив!.. Что ты есть у меня…       Тот замер — Сяо Синчэнь только слышал частое дыхание…       Молчание тянулось — становилось не по себе…       «Мне не стоило… не стоило так говорить: это вышло так… так, будто мы… будто я… прозвучало так…»       Стоило положить конец возникшей неловкости. Сяо Синчэнь медленно и глубоко вдохнул, собираясь отстраниться, когда ему на спину, под лопатку, легла: невесомо, чуть касаясь — чужая ладонь…       — Ну-у… ты-ы-ы… — Сюэ Ян неуклюже провёл рукой, — Я, то есть… — он говорил с усилием, запинаясь, всё тише и тише… — Я тоже… я ра… и я рад… что ты… — последнее было едва различить, — живой…       Снова вышло молчание. Но теперь — осторожно-ласковое…       Оно было прервано самым бесстыжим образом: Сюэ Ян убрал со спины Сяо Синчэня ладонь — и почти тотчас же её вернул. Пониже! Шлёпнул по ягодице!       От столь внезапного безобразия с губ сорвалось:       — Ох!       Чужие пальцы прихватили. Не в полную силу, но горячо.       — Я бы приласкал тебя сейчас, мой сладкая, но — время всё-таки!.. Да и ты скажешь опять… Нет?.. что тебе… ну, надо… время надо: любишь ты пореветь над олухами всякими… — Сюэ Ян запнулся.       Не понимая, было сказанное в шутку или в нём таилась обида — или было сказано, чтобы обидеть? — Сяо Синчэнь вскинул глаза.       Сюэ Ян глядел прямо на него: бледней обычного, с напряжённой челюстью и бившейся на виске жилкой. Не отвернулся и не потупился:       — Над нами, вот… Мы с тобой — те ещё олухи! — чувствуя, что не может сдержать улыбку, Сяо Синчэнь подался вперёд и невесомо коснулся его губ.       Щеки Сюэ Яна заалели…       — Едем уж… Время, ехать надо!