Одно светлое чувство

      Спустившись к подножию утеса, лучница и волшебник осторожно приблизились к трупу Хельгара, который даже в таком состоянии выглядел угрожающе. Они стояли над ним какое-то время, переговариваясь вполголоса.       — Мы же сможем доказать его злые намерения?       — Пожалуй. Не знаю, куда делось тело Мартины, но есть еще свиток и наше свидетельство.       — Кроме всего прочего этот бой обошелся мне очень дорого — в самом прямом и меркантильном смысле!       Яррис усмехнулся и пожал плечами.       — Можешь обыскать его.       — Да… как-то… не тот случай.       — Я должен, по крайней мере, забрать кое-что, что принадлежит мне: две тысячи золотых и зачарованные браслеты.       — И его язык.       — Что?!       — Язык, — невозмутимо повторила Шира, скрещивая руки на груди. — Ты обещал вырвать его поганый язык.       Ледоруб смутился, не понимая, шутит ли она или говорит серьезно.       — А кто тебя просил трепаться? Обет, данный во время боя или когда твоей жизни что-то угрожает, услышан богами и является частью нерушимого договора. Ты не знал?       — Ты в это веришь?       — Ха! Меня это не раз спасало. Выполняешь свою часть договора — получаешь благословение.       — И тебе приходилось… отрезать людям язык?       — Ну нет, таких глупых обетов я не давала.       — Может, обойдемся без благословения?       — Не так просто! Если не выполнишь договор, понесешь урон. Не знаю, что заберут у тебя боги, но так как мы действовали вместе, их гнев может обрушиться и на меня.       Ледоруб размышлял какое-то время, потом нехотя извлек из ножен кинжал.       — Ему уже не больно, — подбодрила Шира.       Яррис наклонился и перевернул Хельгара лицом вверх. Бедняга весь был облеплен песком. Под его носом запеклась струйка крови. Оттянув вниз массивный подбородок, Златорог наклонился и поднес пальцы, чтобы ухватиться за язык, но почувствовал дурноту и резко отвернулся. Пытаясь сдержать рвотные позывы, волшебник согнулся и прижал свободную руку к груди.       Андермун тяжело вздохнула.       — Знаешь, я пару раз добывала языки разных опасных животных. А еще в негласном кодексе наемника отрезать язык предателю, из-за которого погибли твои товарищи — это святое. После его смерти, конечно, ведь никто не оставит такой мусор в живых.       Яррис молча сделал приглашающий жест рукой. Шира опустилась на колени и потрогала мощную шею чародея.       — Радуйся, мягкосердечный друг: сделка с небесами отменяется. Он жив!       Ледоруб, сразу же забыв о тошноте, вздрогнул и поднял руки.       — Отойди, я прикончу его!       — Ты дикарь, что ли? — возмутилась Андермун. — Это же человек, а не демон или исчадие зла! Бой закончился, он выжил — на этом все.       — Ты сама хотела его убить! Ты стреляла в него…       — Я хотела остановить его, а не убить.       — То есть убийство — это дикость, а членовредительство — нет?!       — Мертвому все равно.       Яррис вздохнул и опустил руки.       — Нам нужно чаще встречаться и больше разговаривать, чтобы понимать друг друга.       Шира порозовела и опустила глаза.       — Все же он очень опасен, а очнется еще и злым. Что предлагаешь делать?       — Пусть Барадун разбирается! Стронхейм совершил преступление — даже по вашим меркам.       — Для этого нужны два условия: во-первых, Барадун должен вернуться с водного плана, во-вторых, до тех пор нам придется удерживать Хельгара, а я ума не приложу, как это сделать…       — Спрячешь его на демиплане, связанным и с заткнутым ртом.       — Чародею необязательно использовать вербальный или соматический компонент. Я не знаю, на что в этом смысле способен Стронхейм.       — То есть он может перенестись с демиплана или развеять магию без жестов и слов?       Яррис кивнул.       — Это действительно опасно!       — Если бы мы придумали способ транспортировать его из Гердона на Русалочий остров, возможно, прорицательницы смогли бы нам помочь. Во всяком случае, в наших интересах искать заступничества Ордена Прорицания, выдвигая обвинения против магистра Ордена Плетения.       — Обыщи его и забери оружие, сумки и все магические предметы, а я потом его усыплю.       — Усыпишь? Сонным зельем? Должен предупредить, в таком состоянии это может его прикончить.       Шира извлекла из сумки маленький флакон с лечебным зельем и влила его содержимое в пузырек с желтоватой жидкостью.       — Алхимия простых смертных, — пояснила она, вращая пузырек. Яррис рассмеялся.       Они напоили получившимся раствором чародея, а затем разоружили его и провели обыск.       — Содержимое волшебных сумок исследую на острове. Заберешь его плащ?       Лучница поежилась и отрицательно покачала головой. Ледоруб приподнял брови.       — Мне забрать все?       — Да, бери что хочешь. Он терпеть меня не может и взбесится пуще прежнего, если я позаимствую что-то из его вещей.       Яррис завернул в плащ Хельгара все его снаряжение — получился увесистый узел. Присев отдохнуть на песочке, Златорог пристально, с тенью улыбки на лице, посмотрел на Ширу.       — Ты тогда так же рассуждала? В моей башне.       Андермун прекрасно помнила, как когда-то восемь лет тому назад, после победы, одержанной Тупоголовыми над злым волшебником, отказалась участвовать в дележе добычи.       — Ты ведь догадывалась, что я остался жив, не так ли?       — Поторопимся, — неожиданно сухо ответила лучница, поднимаясь на ноги. — У нас есть сутки.              Златорог запер Стронхейма в специальном измерении размером с небольшую комнату, перенеся его туда через подобие пространственной двери. Яррису не хватило времени изучить символы портальной площадки на берегу Байтмура, поэтому он мог создать портал в лучшем случае в Гердон. Там, благодаря связям Ширы, они наняли волшебника, согласившегося за двадцать золотых перенести их на побережье.       Вечером того же дня Яррис и Шира вступили на хрустальный мост, казавшийся еще более прекрасным в сумерках: он сиял светом поглощенных за день солнечных лучей. Правда, вместо разноцветных рыбок в воде можно было разглядеть лишь мутные пятна.       Начало ночи выдалось невероятно скучным — во всяком случае, для Андермун, — потому что Яррис долго объяснялся с Гвэн, а затем с Верховным магистром Церерой, не желая при этом упускать лучницу из виду, так что ей вместо прогулок по прекрасным рощам, аллеям и цветникам Храма приходилось отсиживаться на мраморных скамьях или декоративных валунах. При этом спать хотелось жутко.       Наконец, когда Шира подумала, что все дела уже решены, оказалось, что закончилось только обсуждение, а впереди маячил собственно ритуал. Пришлось идти к морю, благо, по мягкой траве. Там, на узком пляже, зажатом между океаном и ивовой рощей, две прорицательницы (одной из которых была Гвендолин) разожгли жаровню и разложили на деревянной скамеечке все необходимые ингредиенты, а затем под руководством госпожи Цереры принялись напевать что-то и рисовать символы в воздухе. Прорицательница Эмполи, миловидная молодая женщина с медово-рыжими волосами, вплетала цветы в кожаный ремешок с прорезями.       Яррис стоял в отдалении, почти у самых ив, с интересом наблюдая за ритуалом и пытаясь разгадать некоторые его элементы. Иногда он, сам того не замечая, шевелил пальцами, будто пытался вспомнить — или запомнить — переплетения символов. Шира сидела на траве, откинувшись на дерево, и молча наблюдала за волшебником. Поначалу ритуал привлек ее внимание, но затем ей сделалось скучно.       «А какого черта я тут сижу? — мысленно возмутилась лучница. — Я тут явно лишняя, мало ли что там Яррис сказал… Завтра возвращаться домой, а мне ни одной радости Русалочьего острова не перепало!»       Шира осторожно отползла за дерево, вскочила на ноги и ушла вглубь рощи. Нежные зеленые листья и пушистые желтые сережки ив задевали ее волосы и щеки, оставляя на них частички пыльцы. Роща благоухала, как в начале лета, пели соловьи. Где-то вдалеке, в летних домиках, кто-то смеялся и распевал песни. Когда Шира смотрела на звезды из сердца ночной рощи, они казались большими и яркими и завораживали ее. В такие минуты она ощущала себя скорее эльфом, чем человеком. Ей хотелось раствориться и снова сделаться частью природы.       Благость и легкость слетела с Ширы, как вуаль, сорванная ветром — в один миг. Сердце горестно сжалось в груди без всякой причины.       «И почему он не может чувствовать то же, что и я? Почему мы такие разные?..»              «Где ты? — раздался в голове Ширы голос Ярриса. — Я жду тебя на пляже, вернись, пожалуйста».       «А все уже закончилось?» — мысленно спросила она. Ответ пришел не сразу.       «Да. Каждая реплика — отдельное заклинание. Я не могу вести с тобой диалог. Возвращайся, пожалуйста».       Закусив губу от досады из-за собственной глупости — она же знала, как работает это заклинание! — Андермун побежала обратно. Она хотела выбраться на тропу, чтобы не смять в темноте цветы или живность, но увидела промелькнувшее между деревьями серебряное облачение Верховного магистра, и замедлила шаг.       «Госпожа Церера та еще болтушка — подожду, пока она пройдет мимо», — подумала Шира и осторожно отступила за деревья.       Церера величественно плыла по тропе, словно нарочно испытывая терпение лучницы, но даже когда фигура прорицательницы исчезла за поворотом, путь не был свободен: отстав от госпожи, на некотором расстоянии за ней следовали Гвендолин и Эмполи. Последняя тащила ларец и остывшую жаровню.       --…весьма невежливо! Это такая честь… такое доверие… Зачем заставлять мастера Ярриса ждать? Я думала, мы проводим его до покоев. Разве не так поступают с дорогими гостями?       — Эмполи, — прохладно обронила Гвэн, — пожалуйста, не опрокинь ларец.       — Должно быть, они двоюродные… Не родные же!       — О чем ты говоришь?       — О кровных узах. Ты разве не почувствовала кровную связь между мастером Яррисом и его спутницей?       Гвендолин остановилась и быстро схватила подругу за запястье.       — Правда? — с волнением в голосе спросила она. — А я уже подумала… Какая нелепость! Нет, ты чувствуешь такие вещи лучше, чем я.       Польщенная похвалой, Эмполи улыбнулась. Прорицательницы скрылись за деревьями, и Андермун больше не расслышала ни слова.       «Кровная связь? — фыркнув, подумала она. — Тоже мне, предсказательницы… Перепутать общего ребенка с родством! Но все же что-то она почувствовала».              Ледоруб бродил вдоль линии прилива, погруженный в собственные размышления. Ни словом не обмолвившись о легкомысленном побеге Ширы, не выразив и тени недовольства, он предложил отправиться в Храм на отдых.       — Я посплю в комнате Барадуна, а ты можешь взять мою.       Какое-то время они шли молча по тропе, пересекая ивовую рощу.       — Так что удалось сделать? — поинтересовалась лучница, чувствуя себя немного виноватой.       — А, — охотно откликнулся Златорог, — это интересно: Верховный магистр создала Венец воспоминаний. Я уже перенес его на демиплан и надел на голову Хельгару. Теперь он будет плутать в собственном прошлом, пока его не освободят.       — Он не умрет без еды и воды?       — Хельгар не просто спит, время для него остановилось. В таком состоянии он не нуждается ни в питье, ни в пище. В отличие от нас. Ты голодна?       — Угу.       Яррис повернулся и смерил Ширу взглядом.       — Еще не видел тебя такой уставшей. Долгий был день, да?       — Зато ты оказался удивительно крепким для человека.       Златорог усмехнулся и не стал говорить, что едва чует под собой ноги. Они добрели до Храма, лениво перекидываясь предположениями о том, чем занят на водном плане Верховный чародей — Ширу уже вкратце посвятили в причины его отсутствия.       Вход находился между ладоней русалки, за завесой из стеклянных бусин. Шира поинтересовалась, где именно располагаются выделенные Барадуну и Яррису покои, и расстроилась, узнав, что придется подниматься до русалочьей головы.       — Могу нас перенести, — героически предложил Златорог. — Обычные порталы тут не действуют, но пространственная дверь, кажется, должна работать.       — Было бы чудесно!        Яррис нарисовал в воздухе мерцающий прямоугольник и приобнял Ширу. Они шагнули в него вдвоем… и в следующую секунду оказались по шею в воде. Лучница от неожиданности прильнула к волшебнику, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в клубах желтоватого пара, а когда разглядела, пожалела об этом.       На Русалочьем острове проживало множество прорицателей всех видов и мастей. Кто-то использовал грезы, кто-то обращался к богам; одни пытались прочесть тайны судьбы в движении небесных тел, другие — в раскладе костей, карт или рун. Были и такие предсказатели, которые вводили себя в транс, воскуряя травы, вдыхая дым или пар, а некоторые достигали того же состояния, обмазываясь специальными маслами и медитируя.       Яррису и Шире повезло причаститься таинствам последних, а точнее, стать свидетелями подготовки к таинству нескольких юношей человеческого и эльфийского происхождения: двое омывались в мраморной купальне, окатывая тела теплой водой, еще двое умащали друг друга волшебной мазью, а три их товарища, совершенно готовые к медитации — в набедренных повязках, с лоснящейся кожей голубоватого оттенка и рисунком на лице — переговаривались, стоя в алькове с невидимой для обычного глаза узорчатой дверью.       Рука Ледоруба промелькнула в воздухе, подобно молнии — он поспешил на выручку девичьей застенчивости и прикрыл Шире глаза.       Лишь один юноша вскрикнул и кое-как спрятался за полотенцем, остальные отреагировали на появление неожиданных гостей на удивление спокойно. Старший из прорицателей поинтересовался в чем дело.       — Я по ошибке перенес нас сюда. Приносим извинения! — Подхватив Ширу под локоть, Яррис подвел ее к деревянной лесенке и помог выбраться из купальни.       — Повезло, что вы сюда перенеслись, а не в соседнюю комнату: тогда госпожа Церера могла бы разгневаться.       — Больше не пользуйтесь порталом, раз не уверены в себе! — усмехнулся загорелый юноша, растянувшийся на дощатом полу. Его товарищ натирал ему плечи и спину мерцающей голубовато-зеленой мазью.       — Может, помочь госпоже выжать ее одежду?       Волшебнику и лучнице пришлось ретироваться под градом добродушных шуток и лукавых вопросов.       — Всего на один этаж ошибся, — пробормотал Яррис сквозь зубы.       «Я чертовски устал — не стоило использовать заклинания», — подумал он, искоса посматривая на Ширу. Та как будто не сердилась.       Мокрые до самой шеи, они добрались до апартаментов, оставляя за собой лужи и потеки воды. В гостиной на столе, сервированном на двух человек, их ожидал теплый ужин. Слишком уставшие и смущенные, чтобы разговаривать, Яррис и Шира быстро перекусили и разошлись по комнатам, а наутро распрощались: волшебник остался на острове, а лучница отбыла в Гердон.              Прошло около двух недель, прежде чем Шира получила хоть какую-то весточку. До тех пор она решила восполнить недолгое отсутствие и посвятить себя сыну.       Мысли Амарриса уже были заняты экзаменом Летнего солнцестояния, до которого оставалось больше трех месяцев. С горящими глазами мальчик рассказывал о формулах, изученных на втором году обучения, делился познаниями в области волшебной математики и истории и целыми днями замораживал в стакане воду и создавал над ладошкой снежинки. С большим трудом Шире удавалось уговорить сына выйти прогуляться. Амаррис не понимал смысла бесцельной ходьбы.       — Мама, я же каждый день хожу в школу и из школы, разве этого недостаточно?       В один несчастный день на мальчика напала большая серая ворона. Она пребольно клюнула его в ногу и, возможно, оторвала бы ему палец, если бы не кожаный башмак. По крайней мере, Амаррис был в этом уверен: он считал, что птица преследует его.       Когда у Ширы закончилось терпение, она сгоряча пообещала свернуть вороне голову.       — Но она же тогда умрет! — испуганно воскликнул мальчик.       Растрогавшись, мать притянула сына к себе и нежно обняла.       — Хочу, чтобы ты всегда помнил о ценности чьей-то жизни, — тихо сказала она. — Все, что ты знаешь и умеешь, должно служить добру.       — Угу…       — Знаешь, добрые чувства — это как огонек в твоей душе. Говорят, в конце времен, когда все погибнет, останется лишь Мать Маэдра. Она побредет по миру, орошая его слезами, собирая искорки угасающей жизни. В грязи и пепле богиня сущего сможет разглядеть лишь те души, в которых осталось хотя бы одно светлое чувство. Они будут как светлячки… Маэдра соберет эти искры и вырастит из них новое Древо Жизни — и мир возродится, лучше, чем был.       — Это правда?       — Я не знаю — так говорят. Но я верю, что мы должны быть достойны лучшего мира, и тогда он таким станет.       — Наверное. Можно я не буду сегодня пить молоко?       Шира тихонько рассмеялась.       — Можно. Беги за сумкой — идем в школу! Посмотрю на твою ворону…              Очень трудно было забыть Ярриса, ведь Амаррис так походил на него — внешностью, осторожностью, жаждой познания. И все же Шира старалась. Юность с ее горячечным бредом осталась далеко позади, а с возрастом пришла трезвость суждений. Шира влюблялась, и не раз, и по собственному опыту знала, что влюбленность однажды погаснет, если не подкармливать ее дровишками в виде воспоминаний и грез. Андермун были знакомы и трепет, и страсть, жажда видеть, слышать и чувствовать избранника. Вот только восторги и радостные порывы, которые сопровождали любовь в начале, быстро превращались в скуку и разочарование в конце, ведь каждый раз Шира сначала влюблялась, и лишь потом узнавала предмет влюбленности получше.       А после сорока (двадцать пять, если переводить на человеческий) способность влюбляться куда-то испарилась. С мужчинами стало проще дружить и приятельствовать, чем сближаться. Ширу уже было не подкупить блестящим остроумием и упоительной храбростью в бою — она пыталась разглядеть за всем этим истинную натуру.       Увы, Яррис Златорог был самым настоящим из всех людей, что ей встречались: полным страхов, сомнений, недостатков — при общей богатой одаренности умом и талантом. Впрочем, Андермун вряд ли смогла бы объяснить, что именно в нем привлекало ее. Она назвала бы и ум, и обаяние, и милые привычки, но истинная причина и заключалась в них, и в них не заключалась. Искать причины любви и оправдывать ее какими-то качествами — все равно что искать музыку в песне, распавшейся на отдельные слова — бессмысленно.       Все было не так, как обычно: любовь отравляла ее.       «Все потому, что он недосягаем, — решила Шира. — Если я могу припасть к источнику и утолить жажду, я не стану грезить о воде с утра до ночи и сходить с ума. А если не могу…»       Но она могла. Внутренний голос нашептывал ей, что, вообще-то, Яррис и сам, похоже, не против маленького любовного приключения. Вот только хватит ли у нее ума встречаться с ним, не предавая Барадуна? Сможет ли Шира вовремя распознать ловушку? Удержит ли она страсть на цепи, давая ей волю лишь на редких коротких свиданиях? Ах, как опасно играть с огнем! Особенно с волшебным…              Шира наконец-то получила весточку, но не от Барадуна.       «Я в городе, — писал Яррис, — но новостей о Б. все еще нет. Мы испробовали несколько способов связаться — тщетно. Пока он сам не захочет вернуться, этого не произойдет. Если тебе интересно, наш общий приятель (и я не о Б.) в прежнем состоянии. Боюсь, ситуация обострится, если его отсутствие затянется, ну да неважно: это по большей части политика. Я о многом хотел бы спросить тебя, и это нечестно, что я не могу прийти к тебе, тогда как ты можешь, но не приходишь. Двери моего дома всегда открыты для тебя. Сейчас нет смысла скрываться, ведь у нас общее дело: Б. Если желаешь, для очистки совести можем говорить только о нем, я стерплю».       Андермун перечитывала это письмо раз за разом, пока у нее не задвоилось в глазах от напряжения.              Просидев весь день за бумагами, Яррис не заметил, как наступил вечер. Раздвинув шторы и распахнув окно, Златорог собирался уже позвать старину Артемиса и попросить его приготовить ужин, как вдруг услышал стук дверного молотка. В глубине души волшебник надеялся, что любопытство в конце концов приведет Ширу к нему в дом, но не ожидал, что это произойдет так скоро — на следующий день после отправления письма.       Артемису было велено впускать госпожу Андермун в любое время дня и ночи, так что старый эльф лишь заглянул спросить, готов ли господин ее незамедлительно принять.       — Да, — коротко ответил Яррис. Он попытался придать беспорядку на столе чуть более приемлемый вид, но его старания не увенчались особым успехом.       Шира вошла. Артемис поинтересовался, подать ли чай.       — Кувшин воды, пожалуйста, — ответила лучница, — и два стакана.       Ледоруб на секунду приподнял брови. Андермун выглядела чуточку бледнее, чем обычно, но держалась, кажется, уверенно. Не зная, с чем на этот раз она к нему пришла, Яррис не торопился заговаривать первым. Шира опустилась на краешек кресла, но лишь до тех пор, пока слуга не принес поднос. Подхватив кувшин и стаканы, лучница подошла к столу, за которым сидел Яррис, и носком сапога придвинула к себе свободный стул. Сгребя свитки в сторону, Златорог расчистил немного места, Шира поставила стаканы и наполнила их.       — Мы поговорим, — ответила лучница на его вопросительный взгляд, — но только если ты согласишься на мои условия.       — Какие?       Шира отцепила от кушака мешочек и извлекла из него пузырек с прозрачной жидкостью. Яррис рассмеялся и покачал головой.       — К сожалению, я слишком глупа, чтобы понять, когда ты говоришь правду, а когда лжешь. Из-за этого разговоры лишаются некоторого очарования и значительной части смысла.       — Ну хорошо, ты знаешь, как именно оно действует?       — Это довольно очевидно.       — Ты вынужден говорить правду, но можешь умалчивать о подробностях или обходиться общими фразами.       — Хотя бы так! Согласен или нет?       Яррис пожал плечами. Он думал о возможных рисках. В какой-то момент глаза его слегка сузились, и в них промелькнуло лукавство.       — Если мы оба будем пить.       — Ладно, — согласилась Шира, — я этого ожидала. Но вот только вопросы буду задавать я! Не хотелось бы выворачивать перед тобой душу в очередной раз.       — Идет.       Лучница откупорила пузырек и вылила по две чайные ложки зелья в каждый стакан, а затем опустилась на стул напротив Златорога.       — До дна!       Отставив пустые стаканы, Шира и Яррис обменялись взглядами.       — Спрашивай, — спокойно предложил Ледоруб.       — Ты правда позволил бы Хельгару уничтожить Бихолдерс?       — М-м, это был единственный разумный… — он хотел сказать «выход из положения», но сказал: — способ спасти тебя.       — Меня спасти?! Я не верю, что ты прискакал ради меня.       — Прискорбно, — невесело усмехнулся Яррис. — Ты ведь и в самом деле не веришь: зелье не даст соврать. Ну так поверь. Я узнал, что Хельгар и Галатор — друзья, понял, что чародей заманивает тебя в ловушку, и хотел вызволить тебя из его лап. Страшно было представить, на что способен такой человек, как он.       — Но… но… — пролепетала Шира. — Ты не мог не знать, что я… что меня бы возмутило такое решение! Уничтожить целую деревню! Это же бесчеловечно… И ты бы не вмешался?!       — До твоего выстрела я был уверен, что не вмешаюсь, — помрачнев, ответил Ледоруб. — Но когда ты оказалась рядом, я уже не мог бездействовать. Не хотел выглядеть убийцей и чудовищем в твоих глазах.       Эти слова стали неожиданностью и для самого Ярриса, так что он умолк. Шира чувствовала, как ее захлестывает волнение, а ведь она еще не задала самого сокровенного вопроса! Нужно было взять себя в руки и направить беседу в полезное русло.       — Зачем тебе Барадун?       — Ну, это не тайна: благодаря его могуществу и власти я и сам смогу подняться.       — И как высоко ты хочешь подняться?       — Пока не знаю. Я думал о должности Главы Ордена Воплощения.       — Ого! И что, ты совсем не испытываешь к нему дружеских чувств?       Яррис поморщился.       — Трудно сказать.       — Кажется, ты бы очень хотел сказать, что не испытываешь к нему дружеских чувств, но, похоже, это не так. — Шира усмехнулась. — Не стоит переживать: многие его любят. Он сама непосредственность, из него бьет ключом жизнь. Может, мы и любим его за то, что ему слишком многое позволено…       — Так ты его любишь? — взгляд волшебника сделался острым.       — Как брата! Как друга! Как… ну хватит! Тебе нельзя спрашивать. Ты не строишь против него заговоров?       — Нет.       — Не пытаешься заманить его в какую-нибудь ловушку?       — Нет.       — Ты честен с ним?       Уголок губ и правое веко Ярриса дернулись.       — Преимущественно.       Шира заерзала на стуле. Любопытство подмывало ее задать вопрос о чувствах волшебника к Гвендолин, но это казалось не вполне порядочным.       — Ладно. Ты правда не заберешь у меня Амарриса?       — Пока у меня нет такого намерения. — Заметив, что Шира побледнела, Яррис вздохнул. — Как и договорились, я оставлю его на твоем попечении до поступления в Академию, затем сделаю Амарриса своим учеником. Я не намерен препятствовать вашему общению: ты его мать.       Андермун испытала некоторое облегчение. Многое из того, о чем раньше говорил Ледоруб, в конце концов оказалось правдой. Возможно, ей не хватало тонкости в мастерстве допроса, чтобы добраться до истины, да и сложно переплюнуть волшебника в хитрости.       Шира налила им обоим по второй порции воды с зельем правды и, как только Яррис осушил стакан, спросила:       — Я тебе нужна?       — Да.       — Зачем?       Златорог вздохнул. Он подался вперед и облокотился на стол, сцепляя пальцы. Глаз его снова дергался.       — Пожалуйста, задай вопрос по-другому…       — Ну… — Шира растерянно взмахнула руками. — Я хочу знать, как ты в действительности ко мне относишься. Я тебе нравлюсь?       — Определенно!       — Как женщина или как человек?       — И то, и другое.       В этот момент Андермун поняла, что схватилась за оружие, которым не умеет пользоваться. Ей казалось, благодаря зелью правды она обретет уверенность, но пока что смущение в большей степени владело ею, чем Златорогом. Яррис смотрел на Ширу не опуская глаз и выглядел на удивление спокойным.       — Ну вот, ты заглянула мне в душу, как и хотела. Позволь теперь я спрошу кое о чем. Тогда, в Ледяной башне, ты догадывалась, что я остался жив?       Лучница сникла.       — Догадки были, но я не знала наверняка. Я все время думала: неужели мы убили тебя?! Как это невыносимо грустно! И жестоко... Возможно, тогда я впервые в полной мере осознала ужас и необратимость смерти — исчезновения необыкновенного существа, которое росло и развивалось, являлось уникальным и драгоценным. Живым, понимаешь?       — В основном.       — А потом, в Анклаве Аншор, я узнала, что во мне твое дитя… Это раздавило меня. Я думала, что убила отца собственного ребенка! Я так хотела, чтобы ты оказался жив! Но это было бы слишком большим везением.       Яррис решил, что Шира закончила рассказывать, и собирался утешить ее, но она вдруг продолжила:       — Убить отца своего ребенка — ужасное преступление. Я пошла в Храм Маэдры и обратилась к жрице, чтобы хоть в какой-то мере очиститься. Я молилась много дней, пока не услышала ответ — через жрицу. Маэдра благословила моего ребенка в обмен на клятву… Я поклялась не убивать, а точнее, у меня забрали способность убивать. Ни один нанесенный мной удар не может оборвать жизнь разумного существа, даже если я захочу это сделать.       Ледоруб напряженно слушал.       — А Мартина?..       — Ту стрелу направляла уже не я, а зачарованный плащ. Я стреляла в Хельгара.       — И ты знала, что не сможешь его убить, но напала?! Это же самоубийство!       — Не припомню, чтобы мне когда-нибудь хотелось умереть. — Шира попыталась улыбнуться. — Когда я догадалась, что задумал Хельгар, я не могла не помешать ему. Не было такого варианта у меня, понимаешь?       — Но ты осознавала, что скорее всего умрешь?       — Я надеялась, что этого не произойдет. Я отправила послание Егерю Каасу и ждала помощи от авантюристов, ведь они часто заглядывают к нему за разными поручениями. А еще в глубине души я надеялась на появление Барадуна, пока ты не сказал, что он на водном плане. Бывало ведь, что он являлся в нужный момент и всех спасал.       — А я? На мою помощь ты не надеялась?       — Я не знала наверняка, как ты поступишь. Волшебнику и чародею проще договориться между собой, чем с простыми людьми.       — Вот как? — По лицу Ярриса пробежала горькая усмешка. — Такого мнения ты обо мне? Ты ненавидишь волшебников?       — Я им не доверяю.       — Считаешь нас людьми второго сорта? Корыстными, лишенными совести созданиями?       — Считаю, мы для вас — люди второго сорта!       — Это не… — Ледоруб запнулся. — Дело не в стезе, а в том, насколько разумным является существо! Все же большинство волшебников осознают ценность знаний и тянутся к ним — именно это качество я уважаю.       — Тогда почему тебе нравлюсь я?!       Яррис несколько опешил от этого вопроса.       — В тебе есть любопытство и интерес к миру. У тебя живой ум.       — И ты не считаешь меня жалкой из-за того, чем я занимаюсь?       — Наоборот! Ты удивила меня: я не мог понять, как можно рисковать жизнью ради денег! — Сообразив, что комплимент вышел несколько сомнительным, Златорог добавил: — Какую храбрость для этого нужно иметь… Мне это не свойственно. И тогда, в башне, я видел, как ты дрожишь внутри и робеешь, но храбришься и строишь из себя опытного воина. Это вызывало во мне улыбку и какое-то теплое чувство.       — Я казалась тебе глупой?       — Ты показалась мне сообразительной, но немного наивной. Когда ты вышла ко мне в моем халате, розовая и теплая, я… Невозможно представить себе что-то более… и именно это я потом представлял. — Яррис налил себе воды из кувшина и выпил ее залпом. — Ты же о другом спрашивала?       — Да мне уже… я преимущественно услышала, что хотела, и хотела то, что услышала, так что… Черт! Кажется, у меня мысли заплетаются от этого зелья! Я пойду.       Шира вскочила со стула и устремилась к выходу. Она стояла спиной к Яррису, поэтому не увидела, как он одним лишь жестом запер дверь, и безуспешно дергала ручку. Златорог подошел и мягко коснулся ее локтя. Лучница обернулась, отступила на шаг и оказалась прижатой к предательской двери. Яррис схватил руки Ширы, затем обнял ее за талию и наклонился вперед, к нежной порозовевшей шее.       — Я не должна! — выдохнула Андермун, прильнув к нему и больше всего на свете желая, чтобы он ее поцеловал. — Барадун…       — Ну хватит! — Ледоруб, нахмурившись, отстранился. — Слишком много господина Верховного чародея между нами!       В следующую секунду он пожалел о своих словах, но было поздно. Яррис отпустил Ширу и невесело усмехнулся.       — Видимо, зелье еще действует.       Смущенная лучница, ощущая жар внутри, не знала, куда деть глаза и руки и вновь схватилась за ручку двери.       — Почему бы и не сказать? — пробормотал Ледоруб. — Ты спросила, зачем ты мне. Сейчас я знаю ответ: я хочу твою преданность!       Шира выпрямилась, удивленно уставившись на Ярриса.       — Тогда, в башне, я видел, как ты смотришь на меня. В твоем взоре было столько неподдельного восхищения… Ты смотрела на меня как на могущественного волшебника, невероятно умного и талантливого — и опасного, конечно. А ведь я сам считал себя изгнанником и отщепенцем… Я разуверился в себе, потерял надежду чего-то достичь — о, у меня было достаточно поводов так думать! Но ты! Ты видела меня настоящего — того, кем я должен был и хотел стать! Тот твой взгляд… Ты восхищалась мной, когда я был так уязвим, а главное, когда рядом с тобой был сам Верховный чародей!!! Как это льстило мне… А потом мы встретились снова, и я узнал, что ты не только ему служишь, но служишь верой и правдой! Ты сказала, у тебя лишь одна преданность и она принадлежит Барадуну. Этому везучему прохвосту, которому и так достается абсолютно все и всегда! Который даже не осознает своего везения, не ценит восхитительную женщину, обладающую поистине драгоценным качеством — постоянством!       Андермун совершенно лишилась дара речи и смотрела на Златорога, нахмурившись от волнения. Ярриса обуревали смешанные чувства: он сожалел о собственной чрезмерной откровенности, но одновременно жаждал высказаться.       — И теперь я вдруг осознал, что хочу невозможного… — Голос его сделался чуть более хриплым после бурного монолога. — Знаешь, что такое загадка Бигби? Это такая ловушка… когда ты страстно желаешь того, что, попав в твои руки, исчезнет или потеряет ценность.       Яррис снова подошел к Шире очень близко.       — Ты не можешь сменить господина, ведь тогда это уже не будет преданностью, не так ли?       Андермун рассердилась, когда ей показалось, что волшебник говорит о ней словно об охотничьей собаке, но увидев его взгляд, полный огня и какой-то злой тоски, она лишь вздохнула.       — Я служу Верховному чародею, но мое сердце ему не принадлежит. Тебе не стать моим господином, но ты можешь, если хочешь, получить мое сердце...       Яррис, ожидавший шквала справедливого возмущения и пораженный нежностью в голосе Ширы, поднял глаза, и лицо его прояснилось.       — Хочу! — отрывисто ответил он. — Хочу…