Божественный холод

Руки тряслись в прозрачном холоде. Бледные руки, истерзанные шрамами руки. Сухие, облезшие, похожие на кору дерева. Где были эти руки тогда? Успели ли они? Пальцы подушечками проскользили по шее, нащупывая там кучу старых белых шрамов. Никаких ранений. Ничего такого, что могло бы даже издалека намекнуть на то, что произошло. Ведь тот шар летел прямо в голову и, наверняка, легко бы сбил её с шеи… Несуществующий ком в глотке попытался протиснуться вовнутрь пищевода, но сколько бы Лололошка ни сокращал корень языка, ощущение сухого дискомфорта не растворялось. Ком был внутри постоянно с того самого момента, как Люциус озвучил свою фразу о миновавшей парня кончине. Миновавшей. Всё нутро кричало о том, что она не миновала. Тело тряслось, кровь бурлила, глазные яблоки вываливались из орбит. Рецепторы всё ещё посещало смутное ощущение приближающегося жара, способного растопить кожу; кончик носа чувствовал мимолётную массу, начавшую давить на него, дабы сплюснуть весь череп в один большой блин; руки всё ещё пытались приподнять призрачное лезвие, что давно их покинуло, чтобы защититься. Темнота. Бесконечная пустота вокруг и ускользающие из подобия распадающегося сознания мысли. Лололошка умер. Уже умер. Неуклюжий, импульсивный и иногда ветреный парень-приключенец умер тогда, когда решился выполнить сложное обещание, данное им полубогу Ада. Но сейчас он стоял на ногах у себя дома. Стоял вполне живой, целёхонький (разве что на теле остались ожоги от красной пыли, похожие на опоясывающий герпес) и мог ощущать руками мир, который его душа покинула. Что-то или кто-то его точно воскресило. Лололошка не мог просто умереть и возродиться снова по своей воле: он не обладает воскрешающей магией и не является божественной сущностью. Тем более, его воскрешение было весьма странным: проснулся в своей кровати, побежал себе спокойно, подобрал все потерянные вещи. И Люциус вёл себя так, словно ничего и не произошло. Стоял, будто замёрзший, а потом задвигался, начал болтать. Люциус… Чёртов Люциус. Чёртов, мать его, Люциус! Он, скорее всего, ни при чём, если думать о воскрешении, ведь как может быть создание, сотканное из огня разрушения, уметь пользоваться магией такого направления? Но… Люциус. Люциус! Если бы не Люциус. Если бы не его тупые замашки. Если бы он сам убил этого гаста… Если бы… Если бы просто… «Бляха-муха», — голова начала раскалываться. Слишком много мыслей для того, кто всегда выкидывает их в мусорное ведро, подписанное утешительным «на потом». Лололошка не желал злиться на того, кого посмел назвать другом, но в груди успело заселиться сомнение. Способен ли этот полубог быть перевоспитан? Кажется, будто да: он становится лучше, проявляет больше сострадания, не каждый раз, если ему что-то не нравится, справляется одним лишь насилием, допускает разговоры и иногда ведёт себя очень даже спокойно (взять тот же случай, когда он перетащил юношу в кровать вместо того, чтобы закатить скандал). Но тогда… Та сцена. Лололошка схватился за горло, потому что не сумел проглотить кусок моркови, которую успешно собрал с грядки минуту назад. Вовнутрь проступила мучающая сознание тошнота. Глаза полубога. Неживые, горящие, не способные к сознанию, наполненные одной лишь пламенной жестокостью. Он смотрел как ни в чём не бывало. Смотрел и ухмылялся своими острыми клыками. Заболело где-то между рёбер, и, схватившись за грудь, парень выплюнул плохо пережёванный кусок на снег. По ободранным губам сползла жёлтая слюна, что почти сразу же впиталась в рукав толстовки, оставляя на ткани размазанный след. Был бы перед Лололошкой любой другой полубог, он бы не ощущал себя настолько хреново, насколько хреново он ощутил себя после обличения внутренностей этого тупого Люциуса. А ведь он даже казался неплохим. Что теперь, крест на нём ставить? Может ли такой Люциус, каким его создал Агний, быть хорошим? Ладони похлопали по лицу, прогоняя лишние наваждения. А ведь ими даже поделиться было не с кем. Тяжело вздохнув, Лололошка шмыгнул носом, расправил лопатки и зашагал в сторону шахты. Руки всё ещё тряслись. Надо было поработать. Много-много работы — единственное, что могло помочь в данной ситуации. Столик зачарований себя не ждёт. Надо накопать ещё обсидиана для его создания. Лололошка не любил много думать, подолгу собирая по частям планы действий; не любил и много говорить, постоянно выражая своё мнение. Он подстраивался под происходящие вокруг события, а не творил их по своей воле. Не услышал бы он от девчонки слова о желании вернуть свои растения — глазом бы не моргнул, не появился бы Люциус и не позвал бы его на помощь — возможно, забыл бы о существовании того дома с теплицей, погрязнув в своих собственных бессмысленных делах. Путешественник не гнался за историей, ведь история сама гналась за ним, и он целиком и полностью к этому привык. Привык делать все эти бесполезные действия как обновление инструментов и брони, изучение заклинаний и поиск украшений, что даруют ему силы и защиту, дабы потом безотказно выполнить просьбы окружающих. Влекущие за собой не самые приятные последствия просьбы. И вот опять. «Лололошка! То есть, смертный, — раздался знакомый тяжёлый голос в голове. Люциус по скромным догадкам юноши был вне себя: его голос трясся, и на эмоциях он даже кликнул Лололошку по имени. — Приходи скорее к этому тупому карлику! Он тебя зовёт зачем-то!» — показалось, словно в ухе раздались гудки, говорящие о сброшенном, резко оборванном звонке. Хочет или не хочет юноша видеть Люциуса после произошедшего, ему придётся прийти и встрять в перепалку между ним и новой знакомой. Иначе жизнь второй превратится в сущий Ад. Засунув алмазную кирку в пространство, Лололошка задумался о теплице и плавно ступил ногой на хрустящий снег, покидая твёрдый камень шахт. Кажется, в воздухе ощущался знакомый запах дымка. Лишь бы только Люциус не сжёг дом этой девочки… девочки-девушки. Скорее девушки, просто маленькой. Хоть она и выглядит маленькой, но ей как минимум должно быть двадцать, если не соврала про десятилетия, проведённые в этом мире. Хотя кто её знает. Вдруг это слепая лгунья-отшельник? Захотелось смеяться, но порыв, что привёл бы уголки губ к неизбежному подниманию, был резко сдут распахнувшейся дверью дома. — Чего ты так долго?! Быстрее! Скажи ему что-нибудь! Он меня прогоняет! — Лололошка застопорился на месте. Глаза сквозь затемнённые стёклышки впились в лицо полубога: по-детски взволнованное, насупленное, обиженное, с поджатыми нижними веками и в прямом смысле горящим носом. Ребёнок. Настоящий ребёнок! Но под диафрагмой всё же завязался неприятный узел, сотканный из желания отойти от полубога подальше, ведь перед глазами возникли воспоминания. Много-много кадров в секунду, где сын Агния стоит с распростёртыми руками у огроменной белой туши, и их с нею глаза горят в унисон: заполняют этот мир кровью, выливаются в виде бесконечно озлобленного и готового разрушать красного света. Дрожат от веселья! Ему в тот момент было весело! Весело направлять монстра на своего друга! Весело следить за тем, как шар сбивает хрупкую голову, размазывая её кроваво-бурыми следами по земле, как паштет по хлебу. А ведь он и рукой не махнул, чтобы помочь. Не испугался, не бросился на спасение: пальчика своего не сдвинул. Он просто стоял… и смотрел. С этой своей беззаботной ухмылкой. Значит ли для него хоть что-то чужая жизнь? — Смертный! Я сказал быстрее! П… помоги мне! — споткнувшись на сложном для себя слове, Люциус внезапно вздрогнул и телепортировался за спину дуплившего Лололошки. В проходе стояла девушка. Видимо, она напугала полубога тем, что нашла того на ощупь. Смешно. Да… Смешно. Было бы смешно, если бы голова резко не похолодела от вида Люциуса. — Я ничего у тебя не сжигал! Видишь, я даже вышел. И этого позвал, как ты и сказал. Перестань меня выгонять! — то бормотал, то вскрикивал из-за спины поникшего юноши Люциус. Он, кажется, совсем не умел распознавать эмоции окружающих, потому что жил в другом мире. Каком-то своём, далёком. — Ты издеваешься? Пробрался ко мне домой без разрешения и требуешь, чтобы я тебя не выгоняла? А ты! Лололошка! Я же просила дружка твоего отозвать! Почему он всё ещё донимает меня?! — девушка ощутила присутствие юноши и нахмурила свои густые брови ещё сильнее, чем раньше. — Это кто тут кого донимает, карлик! Я к тебе и так и так. Даже попытался быть друж… дружелюбным! Книгу принёс! А ты так нагло, так… беспричинно меня отсылаешь! Что за своеволие! — разговор-перепалка происходил на излишне высоких тонах и Лололошка просто надеялся, что ему не разорвут его барабанные перепонки этими криками, ведь он стоял буквально между двумя орущими колонками. Вот почему единственные разумные существа тут все настолько вспыльчивые? Почему парень просто не нашёл кого-то спокойного, с ровным, тёплым голосом, под который можно было бы засыпать… Почему вокруг одни истерички? — Во-первых, слушай, самодовольный ублюдок, я тебе не карлик, я одна из рода квапок, во-вторых, я тебе не мужлан, в-третьих, гостинец ты выбрал, конечно, подходящий! — она указала пальцами на свои глаза. — Я слепая! Понимаешь? Я ничего не вижу и не могу читать! — она фыркнула, закатив посветлевшие глаза, и выпалила раздражённо. — Хотя что тебе? Ты и не знаешь, что такое слепота! Если ты не врёшь насчёт происхождения, то ты и слова такого-то и не слышал. Представь… просто представь, что ты на протяжении многих лет будешь постоянно ходить с закрытыми глазами, — лицо Люциуса искажалось в гримасах непонимания и отрицания с каждым новым словом, которым стреляла собеседница, но он не осмеливался её перебить — слушал. — Вот заклеет их тебе кто-нибудь так, что не сможешь в один момент открыть! Представь это! Просто представь! Ты не будешь видеть неба, не будешь видеть Сонка, не будешь видеть земли. Да даже своих рук. Ты будешь только ощущать всё своей паршивой кожей и пытаться на слух определить, вскипела ли вода! Хотя что я… Вы же, твари эдакие, и воды не пьёте, — она осеклась, поправляя маленькой рукой длинную прядь, спавшую на покрытый волной тёмных родимых пятен лоб. — Так слушай же! Слушай меня и представляй! Представь, что ты, совсем беззащитный, ходишь, ногами прощупывая, нет ли перед тобой ямы. Что никто тебе не покажет нужный путь, никто не возьмёт за культяпку твою и не доведёт до желанного места — ты будешь блуждать в нескончаемой темноте, не понимая, стоит ли перед тобой преграда! Ты будешь вытягивать руки, спотыкаться о пни и сугробы, бесконечно падать-падать-падать, марать свою напыщенную павлинью одежду в грязи. Ты опустишься на самое дно. Не будешь понимать, есть ли рядом кто или нет. А всего секунда… Хвать! И за твою руку уже хватаются дикие животные и разрывают тебя идеального в клочья. Весело, правда? Очень весело! Хотя с кем я говорю! Вы же полубог! Как я могла забыть, что вас, зверюг, могут растерзать только ваши же родственнички! — она прикрыла глаза и поджала губы. — Тебе никогда меня не понять. До этого пялившийся на слепую Лололошка наконец решил обернуться, чтобы проследить за реакцией Люциуса, которому устроили достаточно странную лекцию о потере зрения. Как же это бесстыдное лицо будет выглядеть сейчас? Изовьётся в очередном приступе бессмысленной злобы или приобретёт осмысленный оттенок? Суженные изогнутые веки, поджатый в непонимании ровный нос и упавшие основания бровей. И что же это значит? Заметив на себе изучающий взгляд стёклышек, Люциус сам начал пялиться на Лололошку в ответ, как бы пытаясь выяснить, как ему поступить в подобной ситуации. Но тёмные квадратики были безмолвны. — Да вы! Вы… Что за очередной бред смертных! — на миг показалось, что полубог готов расплакаться. — Вы оба идиоты! — и он исчез. Просто исчез. Прямо сбежал из-под носа. Хотя почему сбежал? Лололошка особо-то в нём и не нуждался сейчас. Девушка приложила руку ко лбу, привлекая к себе внимание парня, глядящего в пустоту. — Как ты с ним общаешься? Вот не понимаю совсем! Ты-то вроде нормальный, хоть и абсолютно бестактный. А это… Бесстыжая проблема, отрастившая себе ножки и ручки! Терпение у тебя стальное, конечно, — она тяжело вздохнула. Лололошка задумался над её первым риторическим вопросом. Как он общается с Люциусом? Общается с высоким риском сойти с ума. Грудную клетку пробрала опоясывающая дрожь. Снова в разум нагрянула смерть. Кажется, она с того самого момента стояла за его спиной, пытаясь костлявой фалангой докоснуться до того, кого не сумела забрать с первого раза. Или… не с первого? — Болтать не любишь, да? Понятно всё. Мне, конечно, плевать на этого полубога, но ты-то его друг. Поговори, что ль, с ним. Уговори его больше сюда не приходить. Терпеть не могу таких выскочек, — она вновь поправила свои длинные волосы, держась за дверной проход. — Будем с тобой знакомы, Лололошка, я Крув. Я не имею никакого желания с тобой становиться приятелями, но, возможно, недавно я была слишком грубой. Уж прости. Как никак десятки лет ни с кем кроме себя не общалась, — паренёк кивнул в пустоту, не зная, на что надеялся, ведь девушка всё равно этого не увидела. — Катись давай отсюда, — Лололошка услышал команду и сосредоточился на своём доме, бесшумно переносясь. Вокруг лишь тихое бельмо: летающие в темноте вечера хлопья белого снега, похожего на остудившиеся слёзы природы. Голова разрывалась на две разные части, говорящие невпопад: одна твердила о необходимости проведать Люциуса и поболтать с ним, а другая задавалась вопросом, на который не могла дать точного ответа: «А зачем я всё это делаю?» «Зачем я общаюсь с Люциусом и пытаюсь как-то его исправить? Зачем я потакаю всем его просьбам? Почему хочу пойти и поговорить после его представления, в котором он оскорбил и меня, и ту девушку? Зачем мне всё это? Мы друзья с ним? Мы не друзья. Я его даже не помню толком, да и по рассказам он скорее всего использовал меня в виде мальчика на побегушках. Он меня шантажировал своими приколами. Приколами… Приколами. Сколько раз я… умер от его приколов? Сколько раз я сгорал заживо? Сколько раз оказывался погребённым под землёй? Сколько раз он смеялся над моей неспособностью постоять за себя в борьбе против полубога? Люциус…» — Лололошка искренне не понимал, как ему относиться к Люциусу. Душа была в тяжёлых сомнениях — чаша весов со стороны неприязни опускалась всё ниже и ниже с каждой новой мыслью, а с бортиков то и дело стекали и падали чёрные капли. «А скольких он убил без капли сожаления? Ради своего развлечения!» — брови нахмурились. Кристаллики льда приземлялись на поднятый нос и плавились. Руки натянули на голову капюшон белой толстовки, сминая русые кудри. Лололошка ненавидел долго о чём-то думать, поэтому он сконцентрировался на замке Люциуса и оказался напротив него, делая пару шагов вперёд и постукивая костяшками в дверь. На улице становилось темнее. Без словесного предупреждения парень растворил тяжёлую дверь и завалился внутрь главного зала, где царил всё такой же разгром. — Я не разрешал тебе заходить, смертный, — прошипел, словно змея, полубог. Он сидел на банкетке напротив серого органа, весь взъерошенный, недовольный и надутый. Вновь появилось резкое ощущение, что вот-вот, а его изящные пальцы забегают по клавишам, выстраивая томную мелодию, проникающую в самую гортань через уши и заставляющую дребезжать маленькие косточки. Глаза его искрились всё теми же язычками вечного необузданного пламени. В темноте наступающей ночи они были как две кровавые кляксы. — Что тебе надо? Пришёл нотации читать, да? — он прятался за волосами и шляпой. Не хотел смотреть на Лололошку в ответ. Боялся отвернуться от клавиатур и увидеть то, чего не желал видеть. — Уже предвижу твои слова! — он начал пародировать чужой голос: — Люциус, ты забылся в своей силе! Люциус, ты слишком много развлекался! Люциус, ты сделал кому-то там больно! Люциус, ты совсем не понимаешь, что сотворил?! Прямо как старик Бастиан… или… того хуже. Как мой отец! — он весь скукожился, выплёвывая слово за словом. — Люциус то, Люциус сё! Тьфу. Противно. Почему я каждый раз делаю всё неправильно? За что бы ни взялся: всё для вас неправильно и недостойно. Всё вам не нравится! — он оскалился, максимально сгибаясь нал пыльной клавиатурой, что даже два красных круга стали не видны. — Говори же, давай. Говори о том, что я поступил плохо! Учи меня тому, чему я никогда не смогу научиться! — сердце на миг дрогнуло, опасно переставая сокращаться. Рёбра пробрала нестерпимая боль. Жестокий. Таким одним словом Лололошка описал бы Люциуса. Жестокий и высокомерный. Такими бы двумя словами Лололошка описал бы Люциуса. Но, если бы ему дали право на третье слово, он бы уверенно произнёс «ребёнок». Люциус был тем ещё дитём в оболочке высокого полубога, не сумевшего разобраться в жизни за тот продолжительный промежуток времени, отведённый ему под существование. Отчего же Люциус так жесток? Лололошка раньше об этом и задуматься не хотел, ведь в голове была простая аксиома «все полубоги такие», но ответ лежал на поверхности. Самыми жестокими существами являются те, что в жизни никогда не знали любви. А разве может знать любовь ребёнок, брошенный родителями с самого своего рождения? Умеет ли он сочувствовать, если ему как следует не рассказали о совести и сострадании? Не показали на примере? Лололошка сам не помнит тех, кем на этапе взросления ему была подарена любовь, но ощущает её туманное присутствие, нерушимость, помогающую делать выбор и чувствовать вину. А что ощущает Люциус? — Чего ты стоишь и молчишь, как болванчик?! Давай! Начинай свои тирады! Я жду! — полубог дышал прерывисто, подрагивая. В комнате становилось всё жарче и жарче. Чёрная накидка с черепом была готова вспыхнуть. Запах гари, треск искр. Шаг-шаг-шаг. Лололошка начал шагать вперёд, преодолевая расстояние между двумя концами комнаты. Пальцы стянули с переносицы солнцезащитные очки, перекладывая их в пространство, за ними же с черепушки был снят недавно натянутый для защиты гнезда на голове от влаги капюшон. Шаг-шаг-шаг. Юноша шёл быстро, решительно, из-за чего поступь превращалась в пулемётную очередь, что пробегала по стенам, норовя выбить витражи и разбросать по сторонам цветные стекляшки, из которых складывались прекрасные солнечные узоры. Шаг-шаг-шаг. И вот, выпрямив свою спину, Лололошка уже стоял рядом, доходя последний шажок. Голубые глаза светились в последних лучах Сонка, падая на белёсую макушку, спрятанную под гордым цилиндром. Открытую кожу опаляло нарастающей с каждой секундой температурой, исходящей от поникнувшего полубога. Словно пристыженный сын, поступивший отлично от того, как завещал ему отец, и от этого потерпевший горе. И это существо… Этот несостоявшийся в мире людей полубог, привыкший править и расправляться со всеми неугодными своей скромной душе, вечно скучающий и ищущий развлечение в пытках и чужом страхе, — именно он убил Лололошку, сам того не понимая, и именно он сейчас ожидал собственной пытки в виде ответной жестокости: пытка лишением внимания, пытка лишением свободы действий, пытка нравоучениями, которые он не понимал. Перед Лололошкой встал выбор, как поступить с заставляющим внутренности сворачиваться от неприязни полубогом, но юноша, даже не задумываясь над вариантами, исполнил первый. Истерзанные и побледневшие пальцы правой руки, на которых красовалось несколько точек-ожогов, принесённых из Незера, аккуратно легли на место соединения полей и самого цилиндра, между двумя красными рожками и нащупали там спрятавшуюся голову, что сразу же и потрепали. — Пусть у тебя и не получилось наладить с той девушкой отношения, ты всё равно очень постарался. Молодец, Люциус, — лёгкая, тёплая похвала слетела с уст, доносясь до дрогнувших острых ушей того, для кого она предназначалась. Полубог выглядел как тот ребёнок, которого никогда в жизни ни за что не хвалили, а только ругали. Это тоже повлияло на формирование такого своеобразного характера и, мало ли, если попробовать дать ему то, чего он был лишён… Голова под рукой резко дёрнулась, взлетая. Из-под чёрной завесы выскользнуло вопрошающее аристократичное лицо: — Что?.. — он выглядел настолько потрясённым, что эмоции в глазах даже смахивали на страх. Люциус… Люциус, полубог Ада, боится похвалы? Настолько неординарной реакции Лололошка не ожидал увидеть, поэтому одёрнул руку от взметнувшейся головы и замялся на месте, проклиная самого себя за то, что снял очки, без которых он чувствовал себя менее уверенно (без них в говорящих глазах легко было прочитать каждую эмоцию, чем успешно воспользовался Люциус, принимающий ещё более обострённое выражение). — Ну-у… — промычал Лололошка, переминаясь с ноги на ногу, — ты даже принёс ей книгу в подарок, да и в этот раз не поджёг, вопреки тому, что, возможно, очень хотел это сделать, — пока Лололошка скупо выражался, ища объективные причины для похвалы, Люциус заблестел. — Ты выслушал её, не перебил, когда она рассказывала про слепоту. Это уже неплохо! Так что. Кхм. Молодец, — парень неловко поднял большой палец вверх, пытаясь выдавить из себя очень довольную улыбку. — Если я, как ты выражаешься, так постарался, то почему она меня всё равно прогнала? — очевидный вопрос, произнесённый крайне недоверчиво. Лололошка прикрыл веки, чтобы Люциус не мог разгадать во взгляде сомнения. Он раздумывал над тем, чтобы ответить такого, дабы всё не испортить. Слова «неправильно» и «недостойно» должны были быть исключены из лексикона на ближайшее время общения. — У неё, видимо, свои предвзятости к полубогам, — вспомнив то, как девушка во всё горло называла божественных сущностей зверьём и тварями, парень ощутил неприятный холод у шеи. — Да и она по порядку перечислила, что ей именно не понравилось. Твоё обращение к ней и подбор подарка. Со стороны это правда выглядит очень некультурно, когда ты называешь кого-то грубыми кличками, — Люциус принял очень задумчивый вид, пытаясь переварить полученную информацию. — Карлик — это грубо. Всякие там болванчики, идиоты тоже. Лучше называть людей своими именами… И в редком случае, если вы будете достаточно близки, то можно придумать какую-нибудь дружескую кликуху, — Лололошка всё продолжал и продолжал развивать эту тему, потому что видел открытое непонимание со стороны полубога. — У тебя же был друг Воланд, насколько я помню. Возможно, он называл тебя как-то по особенному. Не просто Люциус, а… — Он называл меня Люц. Это кликуха? — резко ворвался в монолог Люциус. Было видно, насколько хорошо и трепетно он хранил память о своём первом друге. — Да. Вполне себе. Только вот, если хочешь нормально пообщаться с той девушкой, тебе сначала придётся узнать её имя и извиниться, — потемневшие от сосредоточенности глаза тут же вспыхнули, напрямую выражая нежелание переступать свою собственную гордыню. — Уверяю тебя, есть за что извиняться. Конечно, она сама наговорила разного, и ей бы тоже стоило извиниться, но сделай первый шаг сам, чтобы показать, что ты не такой… М-м-м. Злой, каким кажешься, — голубые радужки столкнулись с алыми в диалоге, поэтому (или из-за хорошей чуйки, что было куда маловероятнее) Лололошка смог предсказать будущий вопрос своего собеседника. — Да, ты, очевидно, выглядишь очень злой персоной, даже когда пытаешься проявить банальное дружелюбие. А агрессия вызывает у большинства людей отторжение. Будь немного поспокойнее, когда с ней заговоришь… Я не говорю тебе терпеть каждое её слово, но хотя бы попытайся перевести своим спокойствием диалог в менее конфликтное русло, хорошо? — Люциус задумчиво посматривал на своего наставника снизу вверх, сложив рука к руке, будто сидел за партой и слушал учителя, объяснявшего новую тему. Его лицо всё поморщилось к концу произнесения советов для успешного общения. — Да, может, это тебе кажется бредом, но я уверен на девяносто девять процентов, что должно сработать. А… Кстати. Ты хочешь с ней подружиться или что? — тут Люциуса всего пробрало на эмоции. Сначала он не понял, потом понял, после разозлился, потом погрустнел, а в конце растянулся в самодовольной улыбке. — Я не собирался дружить с таким… Кхм. С этой смертной, — заметив, что на лице Лололошки не было ни капельки удивления от подобного оповещения, Люциус решил не тянуть с ответом и сразу же раскрыл все карты. — Она единственная, кого я смог найти в этом паршивом мирке! Если она тут живёт, значит, что-то знает. Ты просил меня о помощи — я помогаю, — он скрестил руки на груди и сдул с глаз мешающую следить за реакцией Лололошки прядку. Сказать, что Лололошка был в полном ах… шоке — ничего не сказать! Брови поползли на лоб, в то время как губы округлились в немом вопросе «а не сплю ли я сейчас?». Может, реакция была сильно преувеличена, но… в связи с последними событиями и всеми теми шуршащими опилками в голове, она была вполне себе приемлема. «Значит, всё это из-за моей просьбы?» — внутрь желудка залилось сразу несколько чувств, противоречащих друг другу, прямо как кефир и солёные огурчики, даже эффект был абсолютно такой же — начало мутить. Первая часть коктейля была замешана из двадцати пяти грамм ещё не выветрившегося горького отвращения к убийственному пламени, двадцати пяти грамм огненного, прожигающего органы своей остротой сумасшествия от пережитой смерти и возрождения и десяти грамм непринятия способности полубога стать полноценным человеком; вторая, полетевшая к гремучей смеси прямо сейчас, была больше похожа на милкшейк с зефирками, ведь представляла из себя двадцать грамм розового умиления из-за того, что сам полубог Ада решил помочь Лололошке с исследованиями по первой его просьбе, пусть и своим, специфичным способом, тридцать грамм белой благодарности за весьма полезные находки в виде огорода и разумного существа в этом месте, десять грамм радости из-за изменения Люциуса в хорошую сторону и щепотка желания улыбнуться бегающим по залу красным кружкам. А… Ну ещё и мятный сироп! Как же без него. А ведь, правда, сильно замутило. Чужое лицо расплылось белыми красками. Ответ последовал сам, непроизвольно разбивая сложившийся внутри барьер: — Спасибо, Люциус, — Лололошка, видимо, совсем позабыл о том, что именно из-за этой помощи и был потревожен невинный, несчастный человек (не забыл, а просто опустил факт). Возможно… тот один раз… был ошибкой? Да? Можно ли обуздать этот огонь? — Спа… спасибо? Я не нуждаюсь в твоих благодарностях, смертный! — резко воскликнул он, явно смущённый и в то же время польщённый вниманием. — Ты пойдёшь со мной! — и тут весь мир завертелся перед Лололошкой: витражи, летающие блёстки, сиреневые лучи, нахальная рожа полубога и не издавший ни одного звука орга́н. Чужая изящная рука нагло прикоснулась к покрытому испачканной в грязи тканью предплечью и по венам растеклось тепло магии перемещения. Чёрный дым, смазанность, тяжело дышать. Парень чуть не свалился в сугроб, как это было при первом и совсем не запланированном перемещении вместе с полубогом, но он успел в нужный момент вместе с тихим криком опереться о чужое плечо, не давшее качнуться на ногах и кубарем полететь вниз. Чаши весов с каждой новой выходкой этого существа раскачивались, как детские качели. Ладонь на плече Люциуса не задержалась — сразу же подскочила в воздух, ведь начала неизбежно нагреваться. Сейчас они стояли около теплицы, в которой копошилась маленькая, залитая пушистым мехом фигурка. Полубог, видимо, имеющий не голову на шее, а пустой котелок, растворил дверь теплицы и завалился внутрь. Лололошка шагнул за ним, чтобы проследить за ситуацией и запер за собой дверь, чтобы не морозить растения. — Смертная! — его голос бы как всегда разящ, словно молния, валящая толстые стволы деревьев. Девушка не повернулась на зов, а продолжила копошиться, выискивая своими маленькими руками сорняки. Лололошка перевёл взгляд на полубога — его бровь истерически задёргалась, но держался он весьма… весьма неплохо. Если можно так выразиться. — Ты меня слышишь, смертная? Я, Люциус, пришёл к тебе, — девушка на вид было хотела проигнорировать раздражающую личность у себя под носом, но её плечи заметно поднялись при очередном вдохе, и в скромном помещении послышалось тихое и сухое: — Проваливай, — Люциус чуть не топнул своим излюбленным каблуком, но сдержался. — Я пришёл не просто так! — он исподлобья глянул на Лололошку, как бы пытаясь утвердиться, правильно ли он изрекается. Тот лихорадочно закивал, выдавливая ещё одну сомнительную улыбку и вновь поднимая большой палец. Девушка шлёпнула рукой по лбу, поворачиваясь лицом в сторону двух фигур. Она хмурилась, из-за чего все родимые пятнышки между бровями сливались в одну большую тёмную кляксу. Выглядело смешно, но было не до смеха, ведь если глянуть на лицо Люциуса… то можно начать молиться всем четырём Богам вместе взятым и благодарить за то, что Крув его сейчас не видела! Такое же злющее, но при этом с натянутой улыбочкой и трясущимися чертами, неспособными долго находиться в таком слащавом состоянии. Ужас! Кромешная тьма! — И зачем же ты пришёл, павлин? Я уже не знаю, в какой раз тебе говорю… Забудь это место, забудь меня, забудь вообще всё, что… — Пр… прос… прости меня. Да. Пр-рости меня, — его потуги были славными. Язык заплетался на одном и том же слове, сколько бы тот ни старался его произнести. Видимо, от непривычки. — Прости меня! Слышишь, да? Я извинился за то, что грубо называл тебя и не знал про ваши смертные болячки. Прости! — Крув сначала удивилась, что было заметно по проступившим на лбу складочкам, но после её выражение стало пасмурным. — Простить тебя? После всего просто взять и простить? Да на что ты рассчитываешь?! Не можешь же ты быть настолько наивным… Не знаю, чего тебе стоило это извинение, но я его, очевидно, принимать не собираюсь! — Люциус закрутил кончиком носа, тряся головой из стороны в сторону в неверии. Он глянул на Лололошку, потом обратно. Нахмурился. — Я извинился. Я… извинился перед тобой! — он весь нахохлился, выражая свой протест в сторону решения собеседницы. Тонкие пальцы сжались в кулаки, на которых от напряжения проступили сосуды. Злоба противными языками замелькала в рубинах. — И что? Я в праве не принимать твои извинения! Смирись с тем, что в жизни всё не всегда идёт так, как ты хочешь! — Да ты… ты!.. — Что я? Извинился и сразу нагрубил, да? Вот какие твои извинения! Пустые! Ты не чувствуешь вины! Нисколечки! — она указала грязными пальцами на свои уши, — Если бы ты извинялся осмысленно, то я бы это услышала! А ты… простофиля! — Я… Да я не разбираюсь во всём этом, что тебя там задело! Я извинился! Чего ещё тебе надо?! — Искренности, полубожок, которую ты никогда не сможешь вложить в свои слова. Ты никогда не будешь по-настоящему искренен! — Я… — Стоп! Хватит! — воскликнул Лололошка, которому было абсолютно не забавно уже с начала этого бессмысленного спора. Он сделал выбор, не сумев промолчать. — Крув, ты явно перегибаешь палку! Вместо того, чтобы попытаться хоть немного понять Люциуса, ты ведёшь себя хуже него. Чего только стоят эти постоянные оскорбления. Я, конечно, понимаю, что тебе совсем не хочется его прощать, и я не заставляю этого делать: он дел натворил серьёзно. Но… ты бревна в своём глазу не видишь! — Лололошка не злился, не был обижен или оскорблён чужими словами. Наоборот, он понимал, что они вполне себе применимы по отношению к полубогам (по-крайней мере, судя по рассказам Люциуса о них), но бывший полубог Ада чем-то да отличался от абсолютно бесчувственных родственников. Он старался изучить жизнь смертных, пусть получалось это и не очень успешно, и даже проникся к ним: у него были друзья. — Так и знала, что ты тоже тут, Лололошка. Он бы дверь теплицы не закрыл самостоятельно, — шикнула девушка, прикрыв глаза. — Ты надо мной поиздеваться хочешь? Как я могу понять этого выскочку? Он же родился с багровыми глазами! Ему всё на блюдечке подносили… И теперь я должна подносить ему и своё терпение, которое он неизбежно растерзает? — Крув, всё не так просто… — но тут в диалог внезапно влез Люциус. — Смертная. Если я сделаю тебе одолжение, то ты меня простишь? — он нетерпеливо постучал ноготком по сгибу руки, которую уже успел скрестить с другой на груди из-за неучастия в разговоре. Оба споривших сразу обратили на это внимание. — Что? Одолжение? И что ты, по-твоему, можешь для меня сделать? — она изогнула тёмную бровь, расширяя веки и тем самым акцентируя внимания на светлых глазах. — Я могу снять с тебя проклятие, — он тихо фыркнул, падая незаинтересованными глазами на свои когти. Девушка застыла как каменная фигура с неопределенным выражением на лице, а Лололошка, как всегда не уловивший смысла, глядел по сторонам, пытаясь понять, о чём, собственно говоря, идёт речь. — Проклятие… Моё проклятие… Ты можешь его снять? — А для кого я только что сказал, что могу? — он закатил глаза, цокая языком. — Если сниму, то ты примешь мои извинения? — его голос привычно подрагивал от раздражения, хотя выглядел Люциус безраличным, похолодевшим. И было непонятно, отчего он так изменился? То ли от какого-то там проклятия, то ли он опустился, в своём понимании, ради извинения настолько низко, что решился сделать смертной одолжение, дабы заработать заветное «прощаю». — Не верю! Хватит мне мозги пудрить! Хотя… скажи, а какое проклятие на мне лежит? — она вся воспылала наглой подозрительностью и сладким желанием согласиться на предложение полубога, что аж подскочила на ноги, приблизившись к нему. Люциус на это никак не отреагировал. — Понятия не имею, но я чувствую на тебе отвратную божественную магию. Она сильно резонирует и входит в диссонанс с моей! Из-за этого я постоянно слышу неприятные вибрации даже тогда, когда нахожусь вдалеке от тебя. Я могу её рассеять, только это будет муторно, — он махнул рукой в воздухе и наконец загадочно улыбнулся, смахивая с лица всё безучастие, ведь девушка аж затряслась от его оригинального предложения. — Ну что, смертная? Заключим договор? Я тебе своё одолжение, ты мне прощение. — Ты не можешь… Нет, ты меня обманываешь! Вытащить меня отсюда и избавить от слепоты за простое извинение?! Серьёзно? Тебе настолько хочется, чтобы я тебя простила? — Для меня убрать эту магию — плёвое дело. Только есть одна небольшая побочка. Ты взорвёшься, ха! А-ха-ха-ха-х! — засветлённые глаза исказились в ужасе. — Да. На кусочки разлетишься. А на что ты надеялась? Если два различных вида самой сильной магии в Мультивселенной столкнутся друг с другом, то будет огромный замечательный взрыв. Хорошо мною проверено! — последняя фраза звучала страшно: знать, как Люциус это проверял, не хотелось. Услышав маленький нюансик подобного жеста доброй души, Крув тяжело вздохнула и приложила руку к вспотевшему лбу. — Так и знала. Ты просто надо мной смеёшься и помогать не собираешься! — Люциус заметно засуетился. — Да я ж не договорил! Ты, может быть, и не взорвёшься, если… М-м-м. Например, какое-нибудь защитное заклинание окружит проклятие и вытащит его из твоего разума на время. На самом деле, на тебе оставили не так уж и много магии, да и само проклятие слабоватое, — полубог прикрыл веки, задумавшись о чём-то, а потом вновь ухмыльнулся. — А так согласна? — он звучал вполне убедительно, поэтому девушка не решилась давать отрицательный ответ сразу же. Она сморщила нос, раздумывая над своим ответом, но он пришёл в голову достаточно быстро: — Да. Давай заключим сделку. Ты обеспечиваешь мне свободу, я тебе прощение. За всё прощу, даже потом можешь мне весь дом спалить за такую услугу! Только быстрее! Разберись с этим как можно быстрее! — Не торопи меня, смертная, — довольный своим достижением полубог почувствовал, как уязвлённая гордыня начинает возрастать заново. — А теперь мы пойдём. Вернёмся, когда всё будет готово, — Люциус обернулся к Лололошке, у которого уже голова кипела, так же нагло хватая его за предплечье и без предупреждения телепортируя неизвестно куда. Мир для промолчавшего чуть ли не весь диалог парня вновь завертелся, смазываясь в неопределённые пятна. Маленькая Крув, провожающая две фигуры сжатым из-за появившегося дыма носом, светло-зелёные растения, с которых то и дело падали маленькие капли конденсата, впитывающиеся в тёмную землю, белые полупрозрачные стены, с одной стороны запотевшие, а с другой покрывшиеся фигуристым инеем. А ещё было одно чёрно-красное, нахальное и ужасно горячее пятно, претендующее на звание «раскалённая сковородка» и неизбежно ожидающая будущий эксперимент с пробой пожарить в его ладони яйцо или вскипятить воду. Очень сумасбродное, своевольное и сотканное из противоречащих друг другу характеристик. Это пятно как было перед глазами, так и осталось, вжимая острые ногти в белую, неразрушимую одежду, которая, кажется, пережила несколько тысяч приключений, оставшись всё такой же светло-белой. Переживёт и огненные прикосновения. Наверное… Парень распахнул свои ресницы уже стоя посреди библиотеки, внутри которой плясали прогоняющие тьму огоньки, из-за чего создавалось впечатление, что он находится не в комнате с кучей стеллажей и книг, а в бальном зале, где прямо сейчас соберутся дамы с накрахмаленными пышными юбками и мужчины во фраках, что закружатся вместе с огоньками в медленном, но ритмичном танце. Голубые глаза медленно переползли на полубога: тот хмурился. Побледневшие губы Лололошки было раскрылись, чтобы задать вопрос: «А зачем ты меня сюда привёл?» — но Люциус отвлёк от мыслей тем, что случайно сжал схваченное ранее предплечье и принял настороженно-легкомысленный вид. Вопрос поменялся и взлетел в воздух уже в новом виде: — А то, что ты там рассказал… Ты уверен в этом? — обжигающая тишина. Полубог лишь освободил клыки в очередной улыбке и повернулся в сторону вопрошающего. В глазах читался ответ: — Не знаю, никогда такого не делал. Шанс того, что она умрёт высок, но… Сама же согласилась! — в заблестевших рубинах забегали смешинки. — Надо доработать технологию! Будешь на меня батрачить, смертный? — последняя фраза звучала как что-то между предложением, просьбой и типичным для полубога приказом, но интонация вышла вопросительной. Имеет ли Лололошка право на отказ? Ответ, опять же, читался в глазах. Да и отказываться не особо хотелось… Не то чтобы перспектива совместного труда с полубогом разрушения была так привлекательна, просто хотелось, чтобы у Крув были хоть какие-то шансы на выживание. Хотя бы мизерные… Что уже было бы чудом! — Понятия не имею, в какое защитное заклинание можно поместить божественную магию. Оно явно должно быть супер сильным. Твои предложения? — Лололошка промолчал. Он не разбирался в магии и заклинаниях. — Не можешь придумать? Чему же тебя Бастиан учил! Чёртов старик, — Люциус плюнул в сторону, сильнее впиваясь ногтями в ноющее от жара предплечье. Он не выглядел как тот, кто смог бы придумать нормальный план для спасения Крув. — Может… использовать какой-нибудь сосуд сдерживающий? — выпалил первую пришедшую в голову мысль парень. — Что за бред! Сосуд? Какой сосуд… Хотя. Хм-м-м. А неплохо ты это придумал! Самым хорошим вариантом было бы попросить… Сразу нет! Их мы просить не будем. Иначе меня опять куда-нибудь упечёт это Высший Совет! Значит, надо где-то найти подходящий, — он приложил палец к элегантно изогнутым губам. — В принципе, мирков, где смертные изучают магию, много, — Люциус выглядел воодушевлённо. Он загорелся идеей провернуть авантюру с избавлением от проклятия без помощи человека, что подсказал бы ему, как правильнее. Лололошка, как услышал про другие миры, загорелся совершенно другой идеей. И какой же? Может, узнать что-нибудь про свои предыдущие приключения? Или изучить культуру и возникновение других миров? Да нет же! В голове сразу появилась картина, где он обменивает непонятную валюту на крутые прибамбасы, тратя всё, что каким-то образом заработал, на полезные вещицы. Ох уж эта душа барахольщика. — Можем попробовать найти там что-нибудь? — перед Лололошкой встал выб… да какой выбор! — Естественно, да! Ты ещё спрашиваешь? — теперь стало понятно, почему Люциус не отпускал руку Лололошки. Он просчитал всё наперёд. — Тогда отправляемся прямо сейчас!