Шаги по другой тропе

      Лёжа на походной кровати в своей палатке, раздетый до пояса и без доспехов, Арно де Монсальви с несвойственной ему покорностью сносил манипуляции Ксантрая с его небольшими ранениями, полученными в сегодняшней схватке с Лионелем Вандомским. Товарищ Арно, рыжеволосый молодой мужчина — Жан де Потон Ксантрай, занимался также тем, что смоченной в тазу с водой тканью подтирал льющуюся кровь из небольшой раны на лбу Монсальви. В воздухе витал острый и одновременно нежный запах целебных бальзамов. — Чёрт возьми, ну и досталось тебе в этой дуэли, — проговорил Ксантрай сердито и с тревогой одновременно, прицокнув языком, и смазывая мазью рану на лбу. — Ты о чём думал? Хотя правильнее было бы спросить — каким местом ты думал, вызывая на поединок герцога Бургундского? Отделал тебя знатно этот Вандомский Бастард. — Лионелю де Бурбону всё равно досталось куда сильнее моего, и победа в дуэли осталась за мной, — отмахнулся Арно и тут же зашипел от того, что от наносимой на рану мази эту рану пекло. — И не кудахтал бы ты надо мной, как курица-наседка над цыплятами, — буркнул недовольно Монсальви, прикусив нижнюю губу, потому что Жан по неосторожности задел его в плечо, небольшая рана на котором была перевязана. - Твою ж!.. - Помянув чёрта, Арно совершенно не куртуазно выругался. — Не будь ты сейчас в таком состоянии, болван, так бы у меня отхватил… — сварливо, но всё же не без теплоты, пробормотал Ксантрай, ловко делая перевязки Арно. — Извини меня, я впрямь погорячился, а всё эта ведьма, — выдавил из себя Монсальви, зажмурив глаза, поскольку его, вероятно, так сильно приложили по голове, что всё окружающее немного плыло перед глазами. — Это же надо было, чтобы нам довелось пересечься именно там… — Ты про какую ведьму говоришь? — немного недопонял Жан. — Только не говори, что не запомнил её. Золотые волосы, фиалковые глаза, прикреплённый чёрный бриллиант на золотом обруче. Как назло, ещё красивее стала. Провались она… — Так потому и ведьма, что ты её из головы не выкинешь? — хохотнув, Ксантрай ловко перевязал рану на лбу у товарища после того, как удалось остановить кровь. — С тобой всё понятно. — И, чтобы развеять не самую приятную обстановку, Ксантрай негромко затянул любовную песенку: «Красавица, о чем вы думаете? Что вы думаете обо мне? Не скрывайте этого от меня, потому что, если даже мне дадут золото десяти городов, я вас не возьму против вашего желания…» Лечение всё же оказалось болезненным для Арно, что с его губ вполголоса срывались проклятия. — Ты фальшиво поёшь, — буркнул он, зажмурив глаза. Ксантрай, перевязав Арно и сложив медицинские принадлежности в медицинскую сумку, повернулся к раненому другу, чтобы ответить ему нечто ироничное в ответ, но слова словно застряли у рыжего в горле. Он заметил вошедшую в палатку молодую и элегантно одетую даму, сияющую утончённой и нежной красотой, золото её густых волос струилось ниже талии, голову обхватывал обруч с прикреплённым к нему чёрным бриллиантом. Только фиалковые глаза полнились бесконечной тревогой. Совершенно непроизвольно у рыжеволосого молодого человека вырвался негромкий свист, говоривший о его восхищении.  — Катрин… какого дьявола… — еле-еле слышно прошептал Арно себе под нос. Жан с широкой улыбкой подошёл к нежданной посетительнице.  — Прекрасная дама, — сказал он, кланяясь настолько грациозно, насколько позволяли ему стальные доспехи, — такой чудесный визит во время битвы для рыцаря, достойного этого имени, может стать самой драгоценной поддержкой. Я не думаю, что мои достоинства уже наделали столько шума, чтобы самая красивая из женщин пришла ко мне, не дожидаясь конца поединка. Сделайте милость — скажите, кто вы?! — Благодарю за учтивость, и простите, что вынуждена вас разочаровать, — с милой улыбкой ответствовала Катрин. — Но я пришла вовсе не к вам, а к нему, — указала она на Арно, который, услышав её голос, подскочил на кровати и сел, глядя на неё с удивлением и гневом. — Опять вы! — воскликнул он весьма нелюбезно. — Вы что — решили постоянно являться к моему изголовью, как только мне дадут тумака? В таком случае, моя дорогая, у вас будет немало хлопот… — сквозила в его голосе жёсткая насмешка. — Я видела, что вы потеряли сознание, мессир. Я боялась, что откроется ваша рана на голове. Вы потеряли столько крови! — молодая женщина лишь ценой волевого усилия возобладала над дрожью в своём голосе, но пальцы её нервно сжимали шерстяной шарф. — Я уже просил вас не заботиться обо мне, мадам, — сварливо ответил Арно. — Насколько мне известно, у вас есть муж, а если вам некуда девать ваше сочувствие, перенесите его на вашего любовника. Герцог Филипп очень в этом нуждается. — Арно, ты дубина. Где тебя манерам учили? — с укоризной глядя на друга, покачал головой вмешавшийся в их разговор Ксантрай. — Этот овернский медведь недостоин вашего порыва, мадам, — были обращены его слова к Катрин. — Вам стоит обратить его на кого-нибудь другого, куда более благородного. Лично у меня большое желание дать Ребеку наставить мне шишек, чтобы я мог надеяться на заботу таких нежных ручек. — Мессир, могу ли я рассчитывать, что вы и впредь проявите любезность, дав мне возможность поговорить с мессиром де Монсальви с глазу на глаз? Совсем ненадолго. Мессир Арно имеет право знать то, что я собираюсь ему рассказать, — отчаянная решимость слышалась в голосе молодой женщины. — Ксантрай, хорошо бы тебе вспомнить, что если я — овернский медведь, то и ты — тоже, — буркнул Монсальви, вставая на ноги и опираясь на кровать. На короткое время перед глазами у него потемнело, и только благодаря успевшим его вовремя подхватить другу и Катрин, он устоял на ногах. Но тут же отстранил их от себя. — Иди, сражайся, Жан. Ребек ждет тебя. Ксантрай несколько раз присел, чтобы убедиться в том, что доспехи не мешают ему двигаться, надел на латы шелковый плащ и надел на голову стёганую шапку со шлемом — впечатляющее сооружение, похожее на башню и украшенное разноцветными ламбрекенами. — Я пошёл. Убью Ребека и вернусь, — сказал он весело. — Ради бога, мадам, не обращайте внимания на гнусный характер этого парня и не уходите до моего возвращения, чтобы я имел счастье снова увидеть вас. Здесь есть люди, которые совершенно недостойны счастья, которое им выпадает! Поклонившись, он вышел, напевая свою песенку с того места, где остановился: «Увы, если вы мне откажете…» — Итак, мадам, почему же вас вновь, с достойным лучшего применения постоянством, принесло к моему изголовью? Право же, вам не стоит обременять себя заботами о моей персоне, тем более что мне ни к чему заботы девицы из рода Легуа, чей родственничек убил моего брата! — выпалил Арно в лицо стоявшей перед ним молодой женщине. Такой враждебный и пренебрежительный тон мог бы вогнать в робость и смущение кого угодно, но только не эту молодую даму, крепко схватившую рыцаря за руку и прижавшую его руку к своей груди. Арно был настолько ошеломлён поведением своей гостьи, которую не ждал увидеть, что не оттолкнул и не вырвал свою руку из её руки. — Лично вам, Арно де Монсальви, придётся видеть мою персону ровно до тех пор, пока вы меня не выслушаете, пока не прекратите обвинять во всех смертных грехах — даже толком не разобравшись! — не осталась Катрин в долгу, гневно прожигая рыцаря своими фиалковыми глазами в обрамлении густых и тёмных ресниц. — Я пришла сюда, потому что в прошлый раз вы даже не дали мне возможности открыть вам правду о гибели Мишеля, не захотели меня даже слушать… я пришла, потому что тревожусь о вас, хотя следовало бы на вас плюнуть с колокольни Нотр-Дама. Но не смогла… — Катрин, поймите, нам не о чем говорить, — выдавил молодой человек из себя устало. — В нашу прошлую — первую и последнюю встречу я вполне ясно сказал вам не попадаться мне на глаза, мне ненавистно всё с вами связанное! Я не могу вас убить, потому что вы женщина! Так не травите душу одним вашим видом! — Арно, вы сами не даёте вашей душе возможности найти облегчение от всей этой ненависти, боли, что вас разъедает, — мягкими альтами звучал голос Катрин, поднявшей на Арно глаза и не отдающей себе отчёта в том, как дрожат её губы и влажен взгляд. Она вся олицетворяла собой мольбу-обещание не причинять ему зла. — А всё от неведения о том, как было на самом деле. Вам бы прекратить мучить себя неизвестностью и достраивать догадки, нам нужно всего-навсего по-человечески поговорить. — А кто даст мне гарантии, что вы не лжёте? — Он смотрел на неё пристально, но в этот раз без тени гнева — с любопытством. Немного наклонив голову, он изучал золотистое лицо, которое часто видел во сне, и никак не мог выбросить из памяти, изысканный маленький рот с розовыми губами, короткий носик, большие глаза, чуть поднимающиеся к вискам… — У вас аметистовые глаза, — сказал он тихо, словно думая вслух. — Самые красивые из всех, какие я видел, самые большие! Жан прав: вы необыкновенно красивы, необыкновенно желанны… Достойны принца! — добавил он с горечью. Внезапно его лицо замкнулось, взгляд снова стал жёстким. — А теперь скажите мне, зачем пришли сюда, и… уходите! Я думал, что дал вам понять: нам не о чем говорить. — Поверьте, нам есть много о чём поговорить, — решительно возразила ему Катрин, приблизившись вплотную, руками обвила его шею. Касалась своими губами уголков его губ, покусывая мочку уха, потом всё же отыскала в себе дерзости и со всей жадностью прильнула к губам Арно — полуоткрытым от потрясения таким её поведением. — Я люблю вас, и если бы я не любила вас ни капли, если бы я правда вам лгала — меня бы здесь не было. Когда вы, наконец, поймёте, что я люблю вас ровно с того дня, как увидела, что охотно последовала бы за вами в огонь и воду, согласилась бы вытерпеть любые невзгоды? — горячо шептала Катрин, оттесняя Арно всё дальше к походной кровати и припадая к его губам всё более жарко, страстно. Молодой человек понимал, что свершается нечто неправильное, что ему нельзя со всем пылом откликаться на ласки женщины, весь род которой он зачислил в стан своих смертельных врагов, но ничего не мог с собой поделать, не находил в себе сил возобладать над собой и над своим желанием крепко обнимать стройный стан «этой ведьмы Легуа», как он её окрестил в мыслях своих. Не раз Арно думал за пролетевшие секунды о том, что душа его брата Мишеля и души его предков проклянут навеки сеньора де Монсальви, но слишком сладостно было оказаться пленником своей гостьи, вторгшейся в его палатку. Его опьяняла сама её близость, влекущая улыбка, сияющие нежностью фиалковые глаза, утончённый аромат духов. Он всё же позволил ей оттеснить его к кровати, дал себя заставить лечь на перину и совершенно не препятствовал Катрин, когда она властно оседлала его бёдра и привязала своим шарфом его руки к железным прутьям изголовья кровати. — Что вы делаете, Катрин? — только и смог он её спросить. — Привношу в нашу любовную игру нотку того, что навеки станет для вас незабываемым, — с лукавым кокетством ответила ему Катрин, хихикнув, и поцеловав в кончик носа. — Я не о том… что мы оба делаем… если я скоропалительно окажусь на том свете, Мишель и мой отец убьют меня повторно, а души моих предков им помогут… — скорбно проронил Арно, чуть улыбнувшись. — Зачем вам меня мучить? Я люблю и хочу вас, вы прекраснее Мадонны с фресок… но мне нельзя вас любить, вы это понимаете? Между нами разрослась такая пропасть, которую не засыплешь ничем. — Ах, Арно, как же всё было хорошо, пока вы молчали! — воскликнула немного разочарованно Катрин, достав из кармана платья свой шёлковый большой платок, которым завязала рот озадаченному Монсальви. — Ну, вот, вы связаны, у вас во рту кляп, вы не сможете меня постоянно перебивать и сделать куда-либо ноги. Нравится вам это или нет, Арно, вам теперь точно придётся меня выслушать. — С тёмным торжеством и злорадной улыбкой на нежных пухлых губах Катрин глядела на связанного и неспособного ничего ей возразить Арно, в чёрных глазах которого ясно читались потрясение и полнейшее непонимание всего происходящего. Всё, что Арно мог противопоставить Катрин сейчас — это недовольное «Мммммм!» и мотание головой из стороны в сторону. — Я прошу прощения за столь радикальную меру, но иначе вы никогда бы и не захотели меня выслушать, — извинилась Катрин, склонившись над Арно и целуя его в лоб. И если раньше до этой минуты Арно смотрел на неё с желанием, со страстью во взоре его чёрных глаз, то сейчас в его взгляде горели разочарование и обида на Катрин за то, что она, посулив ему пусть короткое, но время блаженства, на самом деле поймала его в ловушку, из которой самостоятельно Арно никуда не сможет деться. — И нечего на меня так разочарованно и обиженно смотреть… — немного опешила Катрин, почувствовав себя немного неуютно под пристальным взглядом пары чёрных глаз, рассерженно и в то же время грустно взирающих на неё. — Вы ошибаетесь, думая, что я виновна в гибели Мишеля. В тот день я и мой друг Ландри Пигасс оказались в самой гуще событий парижских восстаний 27 апреля 1413 года. Я и Ландри пробрались в Гюйенский дворец ради любопытства. Ландри поначалу не хотел брать меня с собой гулять по Парижу, в разгар волнений, но я настояла. И во дворце мы застали сцену, как Мишель храбро держался перед герцогом Филиппом, как сохранил верность французской короне… как не склонял головы перед герцогом… в Мишеле было столько достоинства и несгибаемости, что я прониклась к нему, даже не зная его. Он стал моей первой любовью… принцесса Мишель Французская заступилась за вашего брата перед своим мужем, но это не очень вашему брату помогло. Я всеми силами стремлюсь прогнать из головы воспоминания о том страшном дне. Я полюбила Мишеля, едва увидев, даже толком его не зная, и уговорила Ландри помочь его спасти, отбить от этой злобной и беснующейся толпы. Каким бы ни казался безумным наш план по спасению Мишеля, но он удался. В тайне от моих родителей я спрятала Мишеля в винном погребе моего с родителями дома, друг Ландри и мой — Барнабе-Ракушечник помогал планировать побег Мишеля. Ночью Барнабе бы подплыл на лодке к окнам нашей ювелирной лавки на мосту Менял, Мишель бы спустился по верёвке через окно — и Барнабе вывез бы его благополучно из города. Но среди ночи служанке моих родителей Марион пришло в голову спуститься в погреб и налакаться вина. Она-то и обнаружила Мишеля, подняв дикий крик на всю округу. Так было обнаружено укрытие Мишеля, и вскоре после этого его растерзала обезумевшая от злобы толпа. Я своими глазами видела это, пыталась как могла его защитить… Мишеля обезглавили на моих глазах, а моего отца повесили на вывеске его же ювелирной лавки, посчитав, что он укрывал у себя одного из Арманьяков! Если тебя так гложет жажда отомстить, то разыщи в Париже моего дядю Гийома Легуа — ты сделаешь мне огромное одолжение, убив его! С матерью и старшей сестрой, с Ландри и Барнабе мне пришлось бежать из Парижа в Дижон к моему дяде Матье Готрену. Вместе с нами уехала цыганка Сара — подруга Барнабе, которая за эти годы стала мне как вторая мать. Так всё и было! И только посмейте мне теперь сказать в лицо, что я виновата в столь чудовищной кончине Мишеля! И если вы мне не верите, то можете разыскать служащего в гвардии герцога Филиппа Бургундского Ландри Пигасса, он подтвердит мои слова, или разыскать Пьера Кошона — если даже слова такого благородного, честного и доброго человека как Ландри покажутся вам не достойными доверия, Кошону нет никакого резона меня выгораживать… И я никогда не была любовницей герцога или чьей-то ещё! — выкрикнула Катрин в лицо оцепеневшему от шока Арно, не сдержав предательской дрожи в голосе и стекающих по щекам слёз. — Оставлю вас наедине с вашей гордыней, мессир Арно, — довершила свою отповедь Катрин, слезая с молодого человека и поправляя платье. Приведя себя в порядок, она стремительно вышла из палатки. Арно же оставалось только издавать ей вслед умоляющее «Мммммм» сквозь кляп во рту и с надеждой смотреть на проём палатки, в котором скрылась Катрин. «А может быть, всё сказанное Катрин только что — правда? Что, если она действительно была со мной только что честна от начала и до конца?» — впервые родилась в сознании Арно мысль, которая теперь заставляла его питать сомнения касательно его прежних взглядов и представлений. Неподалёку от палатки Катрин узрела проверяющего остриё меча Ксантрая, который тут же приветливо ей улыбнулся. — А! Приятно снова вас видеть, прекрасная дама. Так что же, вам удалось поговорить с моим непробиваемым другом, который будет упрямее всех ослов Франции? — полюбопытствовал он. — Да, мессир. Благодарю вас. Я и мессир Арно обсудили всё, что должны были обсудить. Вы найдёте его там же, где и покинули. И можете быть уверены, что он не натворит никаких глупостей до вашего прихода, — миролюбиво улыбнулась Катрин рыжему овернцу, который с такой доброжелательностью отнёсся к ней. Сердито смахнув с ресниц слёзы, Катрин стремительно зашагала прочь от той палатки, где оставила привязанного к кровати мессира де Монсальви. «Наконец-то теперь Арно знает правду, хотя для того, чтобы её до него донести, пришлось привязать этого упрямца к кровати и заткнуть кляпом ему рот! Ха, ещё виноватой я буду себя чувствовать за то, что его обездвижила и рот ему заткнула! Ксантрай как раз сейчас идёт к нему в палатку, вот он и отвяжет!» — роились в голове Катрин мысли, исполненные горького злорадства, и в то же время непомерного облегчения, что теперь одним камнем на её душе стало меньше.