Песьеголосец

      Страшный сон забылся под натиском других бредовых мыслей. Когда Гредо пришёл в себя, он долго не мог понять, где находится. Он оглядывался долго, рассматривал других людей вокруг, стены непривычного помещения. Все детали как будто сразу же забывались, стоило отвести от них взгляд. Его отводили в другое место, задавали вопросы, на которые он боялся или не знал, как отвечать. Что ему можно было говорить? Что нельзя? С облегчением Гредо понял, что его снова принимают за дурака и тяжело больного. Он чувствовал, что действительно всё ещё был болен. Голова кружилась, когда он долго стоял, но молчал и говорил глупости от не от того, что потерял разум: его пугали люди вокруг. Он сразу понял, кто перед ним и боялся, что всё им уже известно, и вопросы они задают только чтобы лишний раз удостовериться, что перед ними воришка и колдун. Гредо не мог вытянуть из себя ни слова, но молчать в ответ на чётко поставленные вопросы старших не получалось. Вот и выходила околесица и сплошное мычание.       Теперь он стоял среди людей, жался к стенам и тенью ходил среди больных и ушибленных. Одна из дальних лавок была пуста: Гредо пошёл туда. Сел на край, стал нервно перебирать складки рубашки и лишь тогда понял, что не узнает своей одежды. Он начал удивлённо осматривать себя, но не было на нём ничего «собственного» кроме сапог, которые, как он помнил, были стащены у кого-то ещё пару месяцев назад, а после пробуждения стояли у его лежанки. Гредо тяжело вздохнул и обнял себя руками, не решаясь думать о том, у кого бы выспросить про свои пожитки. Всё вокруг казалось таким странным и непривычным. Юноша потянулся рукой к лицу, нащупал бугристые выступающие на коже шрамы и начал бродить по ним пальцами. Собрать мысли никак не получалось, слишком их было много. Когда на лавку сели ещё люди, Гредо, побоявшись, что с ним будут говорить, встал и ушёл в другое место, но скоро незнакомцев стало так много, что не было в зале места, где можно было бы спрятаться и побыть наедине с собой. Громко заговорила одна из Дочерей. Гредо стал за каким-то мужчиной, боясь попасться ей на глаза и чем-то привлечь её внимание, но вдруг сам столкнулся взглядом с ребёнком, сидящим тут же. Тёмненькая, нетерпеливо ёрзающая на лавке и пытливо разглядывающая его, девочка, кажется, ни капли не смутилась внешности незнакомца. Что-то было в ней такое, что заставило Гредо успокоиться: если так уверенно себя чувствует тут ребёнок, почему тогда должен переживать он? В прочем, вскоре поводы для переживаний появились.       Гредо стал спиной к краю лавки и боком к одной из колонн. Он молчал, пытаясь вслушиваться в речь других людей: каждый, кто говорил, на что-нибудь да жаловался. Очень скоро Гредо узнал о чужих болячках, ушибах и переломах больше, чем помещалось в его всё ещё тяжелой голове. Тогда он зажмурился, стал закрывать лицо волосами, будто это могло оградить его от шума. Потом начал смотреть по сторонам и опять столкнулся взглядом с девочкой, сидящей тут же. Она даже не пыталась скрыть своего любопытства и лишь наглее уставилась на него, поняв, что и он заметил её. Гредо опустил глаза ниже и сам стал рассматривать её ногу, зажатую между двух брусков дерева. — Я поскользнулась, — тут же сообщила девочка.       Колдун услышал столько всего в этом голосе — недовольство, обиду, боль, а ещё гордость, что она может рассказать кому-то это и радость, что на неё наконец-то обратили внимание. Тогда Гредо кивнул ей, не отвечая. — А с тобой что? — девочка, поняв, что её услышали, решила отвоевать ещё толику внимания. — Ничего, — он не знал, что ещё может ответить. — Тогда что ты тут делаешь? — она не звучала любопытствующей. Наоборот, было что-то такое в её словах, что заставляло Гредо не то злиться, не то хотеть уйти. — А что? — ему и самому не до конца было ясно, что он тут забыл. Но не может же он просто уйти. — Если ты здоров, почему ты тут? — упрямилась девочка. — Видишь, я ногу сломала. А у тебя что болит? — У меня ничего не болит, — спокойно ответил он, продолжая следить за людьми вокруг себя. Девочка не собиралась отставать. Она не отрывала глаз от незнакомца, теперь почему-то не смотрящего на неё. — Тебя уводили двое, я видела. Зачем вернули?       Но и теперь он не ответил ей. — Глаза у тебя странные, — наконец буркнула девочка, расстраиваясь, что её игнорируют. Потом она огляделась по сторонам и словно бы равнодушно сказала: — Когда тебя забирали, я подумала, что ты маг.       Гредо не решился оборачиваться на неё, но всё равно не удержался и покосился на девочку. Она смогла заметить это. — Притащили тоже недавно одного мага, — она деловито скрестила руки на груди. — И что? — он пытался звучать незаинтересованным. — Ну, обгорел весь. Знаешь, как шкварка. Хотел, наверное, опалить кого-то, но сам себя поджёг.       «Опалить», — подумал Гредо. Он очень давно не слышал ничего об опальных. Наверное, примерно так же давно, как и видел их в последний раз. Да и зачем о них вспоминать? Сами собой стали лезть в голову мысли о собаке с обгоревшей спиной и мокрыми глазами. Гредо вытер нос и повернулся к девочке, окончательно попавшись на её крючок. — Ну и лежал себе тоже в лазарете, — она пыталась выглядеть равнодушной. — Лечили его, лечили… — И?.. — И вылечили, — кивнула она. — И всё? — Ну, конечно же, нет! — девочка пыталась казаться серьёзной, хотя довольна была тому, что незнакомец наконец слушает её. — Вылечили, опросили. Потом забрали на разговор и больше не возвращали.       Гредо очень серьёзно посмотрел на неё, но ничего не ответил. — Если бы освободилось место, мне не нужно было бы ходить сюда постоянно. Я бы легла и ждала, пока кости будут целы, — девочка устало вздохнула и стала болтать здоровой ногой. — А то койки занимают те, кого всё равно не имеет смысла лечить.       Тревога Гредо усилилась. Может, когда его отведут опрашивать во второй раз, то точно так же «не вернут», выяснив всё о нём. Или, может, девочка вовсе всё это выдумала? Юноша снова бросил взгляд на неё, и заметил, как пристально и, кажется, даже ожидающе она смотрит. Тогда он отвернулся и зашагал прочь. Оставаться тут было нельзя. Гредо даже не подумал искать кого-то, чтобы спросить о своих пожитках. Обходя людей и не поднимая ни на кого глаз, он двинулся в сторону больших дверей, ведущих наружу. Он ждал, кто кто-то окликнет его, остановит, заставит вернуться, но даже когда двери под его усилием стали отворяться, никто так и не обратил на Гредо никакого внимания. Как был — в тонкой одежде — он вышел на морозный воздух и огляделся. Ничего тут не было ему знакомо, поэтому пришлось отойти от дверей и, почти вжимаясь в стену, боязливо двинулся параллельно постройке, скрываясь в тени каменного навеса. Посреди небольшого двора Гредо заметил человека, выходящего из часовенки. Почему-то это место показалось важным колдуну, но он, проследив за человеком, понял, что это ещё один обычный крестьянин. Множество лиц было и во дворе: каждый занятый своим делом, то один незнакомец, то другой перемещались по территории. Гредо почувствовал, как начинает дрожать его тело, ослабшее после болезни и отвыкшее уже от такого холода. Голова стала ещё тяжелее, но страх был сильнее желания вернуться к очагу.       Гредо ускорил шаг, идя неизвестно куда, но вдруг, услышав чью-то торопливую поступь, вжался в один из дверных проёмов, в надежде, что человек не заметит его. Какая-то девушка, одетая, как и прочие помогающие тут, вышла из-под арки и пошла дальше, не свернув туда, где стоял Гредо. Он судорожно выдохнул, но сразу после вздрогнул снова. Собаки! Юноша стал глазами искать источник лая, пока не наткнулся на здание на другой стороне двора. Он не видел животных, но что-то сразу подсказало ему, на что он смотрит. Высота потолков, форма дверей, каменные стены сами словно кричали о том, что это псарни. Псы, запертые на время дня там, лаяли лениво, скорее обыденно, делясь своими мыслями друг с другом. Они не чуяли угрозы, и Гредо, быстро сообразив это, сам не заметил, как ноги понесли его в сторону собачьего жилища. Стоило ему оказаться рядом, как тут же в нос ударил тёплый и такой привычный запах лошадей. Гредо обернулся, смотря в открытую дверь конюшни, расположившейся чуть левее. Какие-то звуки раздавались оттуда, но юноша, ведомый захватившим его наитием, заглянул внутрь и несколько секунд привыкал к темноте. Внутри было ещё теплее, из-за чего колдун, забыв о страхе, переступил порог и прошёл дальше, продолжая оглядываться по сторонам. Где-то на другом конце конюшни он заметил фигуру человека, занятого разбрасыванием сена, но куда больше его привлекла куртка, висящая на столбе у одного из стойл. Не думая ни секунды, Гредо схватил её и выбежал наружу, на ходу натягивая куртку и упрямо шагая в сторону ворот, через которые, как он видел, только что вошёл ещё один просто одетый человек. Не было видно ни стражи, ни собак. Колдун почти оглох от нервов, готовый броситься бежать и снова опасаясь, что кто-то попытается остановить его, но только когда он, так ни разу не остановившись, прошёл целый квартал и прижался к стене в одном из переулков, ему стало ясно, что никто даже не заметил его. Ещё бы — он вполне был похож на всех, кто приходит к Дочерям за помощью и так же уходит восвояси. Гредо сделал глубокий вдох и почувствовал, как грудь сковали не то нервы, не то остатки болезни.       Проклятая лихорадка застала его так беспощадно внезапно, так подло бросила его прямо на улице. Не было у него теперь ни своих вещей, ни еды, и Гредо ни за что не нашёл бы в себе смелости вернуться туда, где так много Сынов и Дочерей. Потеряна навсегда его книга, его первый подаренный воительницей кинжал. Он ругал себя за это, но не мог остановиться и продолжал идти дальше, надеясь отдалиться настолько, насколько будет способен. Страшно было снова упасть, снова потерять сознание, но каждый раз, останавливаясь от тяжести собственного тела, колдун делал глубокий вдох и яростно цеплялся глазами за окружающие предметы, успокаивая себя и напоминая себе о том, что будет с ним, если он посмеет сейчас забыться. Не зная, что теперь делать с рождающимися в нём чувствами, Гредо окончательно пришёл в себя только на окраине города. Он даже не уверен был, где именно находится, и спрашивать у кого-то не хотелось тоже. Привычным движением он открыл чью-то дверь, не пожалев на это собственных сил. Тяжелым уколом отозвалась голова на такое баловство с колдовством. Гредо оскалился, чувствуя, как стали мокрыми его глаза.       Чужая комната встретила его пусть и скудным, но всё же по меркам пережившего болезнь и потерю имущества Гредо богатством. Это повторилось несколько раз, прежде чем Гредо смог набрать весомый кошель денег, натасканных с чужих комнат. На первое время ему хватит точно, но сил и смелости всё ещё недостаточно, чтобы покинуть город так просто, как бы ему не хотелось этого. Колдун, всё ещё с трудом хватающий даже собственные мысли в мутной голове, добрался до городских ворот и там, заприметив человека на телеге, обратился к нему, с вопросом, куда он направляется.       Мужчина, видя перед собой кого-то явно не очень ему приятного, недобро посмотрел на него, но Гредо только повторил вопрос. — А что? — спросил в ответ мужчина. — Мне нужно ехать тоже, я заплачу вам, — юноша выдохнул облачко пара. — А куда тебе нужно? — мужчина, заподозрив нечто, лишь сильнее нахмурился. — А куда вы едете? — Гредо был слишком слаб, чтобы изворачиваться, поэтому он решил просто быть откровенным. — Я заплачу вам всё равно. — Ты бежишь от кого-то? — сразу же спросил мужчина, наклонившись к нему. — Нет, — спокойно, насколько мог, ответил Гредо. — Я просто потерян. — Я не возьму тебя, — покачал головой мужчина и хлестанул коня поводьями, чтобы он двинулся вперёд. — Семь золотых! Я заплачу вам! — Гредо пошёл рядом с его телегой, ускоряя шаг.       Мужчина тут же остановил коня и повернулся обратно к незнакомцу, выражением лица выдав своё удивление. — Семь золотых? Ты хочешь дать мне семь золотых? За поездку? — Куда вы едете? — снова спросил Гредо. — Если не в другой город, я не поеду. — Не в другой город, но… — признался мужчина, потом, заметно занервничав, стал оглядываться. — Слушай, ты это серьёзно? У тебя есть аж семь золотых?        Гредо достал из-за пазухи мешочек с деньгами и сделал шаг назад, давая понять, что не отдаст их просто так. — Есть. Но я отдам их, если довезёте меня до другого поселения. — Я еду до Лонше́н… — Где это? — Недалеко, тут. Деревня маленькая. Но, если ты действительно дашь мне семь золотых, я могу подвезти тебя дальше… — Что дальше? — Гредо снова с трудом выдохнул воздух, стоять ему всё ещё было тяжело. — Да́ньер. Знаешь? — Нет. Город? Большой? — Да, город. Примерно как и Брен по размеру.       Гредо понял, что сам сейчас находится в Брене. — Сколько ехать? — Час до Лоншен. — До Даньера? — Часа за три доберёмся. — Вы согласны? — Согласен. Покажи только, что у тебя под плащом.       Гредо удивлённо посмотрел на него. — Зачем? — Не повезу, если у тебя есть оружие. Или дрянь какая…       Он послушно отодвинул полы украденного из чьего-то сундука плаща, на всякий случай расстегнул и куртку, потом снял с плеча мешок и, открыв его, стал показывать содержимое человеку. Скудное, но совершенно не опасное содержимое. — Ладно, сойдёт. А с глазом и лицом у тебя что? — осторожно спросил мужчина, кажется, интересуясь теперь лишь из любопытства. Слишком легко доставались ему деньги, чтобы он отказался везти Гредо, даже если бы тот ответил, что магия рвётся из него наружу настолько, что лопает кожу изнутри и белит глаза. — Вы хотите семь золотых? Тогда оставьте меня в покое, — Гредо пытался звучать грубо и жёстко, но прозвучал скорее жалко.       Мужчина только хмыкнул в ответ. Ехали они молча. Иногда человек оборачивался, проверяя, что делает Гредо в открытой телеге, но парень всё время сидел, обняв себя руками и иногда сбивчиво дыша и шмыгая носом. Он старался не засыпать, чтобы не пропустить ничего: вдруг не туда отвезёт его человек? Вдруг остановит телегу и прогонит Гредо? Вдруг отдаст его Сынам или солдатам Богарне? — Эти земли принадлежат Графу Богарне? — вдруг спросил Гредо. — Что? — мужчина удивился и через плечо глянул на попутчика. — Кто хозяин этих мест? Граф Богарне? — Нет… Хотя… Смотря, как посмотреть. — Как? — Нет, я думаю, нет. Уже нет. — Что? — Ты сам сказал оставить тебя в покое, — буркнул мужчина. — Пожалуйста, ответьте, — Гредо с шумом вздохнул. — Я знаю, что в семье Богарне творится что-то, вот и всё. Граф, вроде как, может и перестать быть графом. — Но это всё ещё Богарне тут главный? — Богарне, его Белый Пёс — какая между ними разница? — мужчина тоже вздохнул. — Не хочу об этом.       Гредо тоже решил не продолжать и не вдумываться, только сильнее укутываясь в плащ и размышляя о том, что будет делать, когда прибудет в Даньер. Он всё ещё боялся засыпать, но тело по-прежнему было недостаточно сильно после болезни. Гредо не заметил, как задремал, пока окрик мужчины не разбудил его вдруг. — Вставай же, ну! — Что? Приехали? — удивился он. — Нет! Нет… — мужчина торопливо махал рукой, подгоняя его. — Вылезай скорее из телеги. — Что? — Я видел рыцарей только что, мы скоро с ними столкнёмся!       Гредо не понял даже, что это значит, но одно лишь упоминание рыцарей заставило его тревожиться. — Не хочу, чтобы они тебя видели в моей телеге! — голос мужчины становился всё злее. — Вылезай же, ну!       Юноша, всё ещё не пришедший в себя, неуклюже соскочил с телеги и провалился в снег. Вокруг него был лесочек, и ничего не говорило о том, что есть рядом кто-то, кроме человека на телеге, указавшего ему направление. Мужчина тут же подогнал коня и поехал дальше, а Гредо, ведомый страхом, стал озираться и уходить с дороги, намереваясь скрыться среди деревьев и сугробов. Не успел он пройти и ста шагов, как чуть не скатился со склона. Тут-то он и заметил рыцарей. Действительно, мужчина не соврал: вооружённый отряд двигался по тропе под склоном, поднимаясь всё выше. Видимо, человек заметил их, когда перепады леса были не столь велики. Гредо напряг глаза, уставшие от блестящего на солнце снега, и с ужасом для себя понял: Сыны! Каждый на коне, десять человек. Они неторопливо ехали вверх по склону, а Гредо внимательно наблюдал за ними, не решаясь продолжать пока путь. Рыцари добрались до конца тропы и, свернув налево, перешли на дорогу. Из-за сугробов и деревьев перестали выглядывать их спины и уши коней, и даже хруст снега был больше не слышен. Гредо поднялся на ноги, надеясь высмотреть Сынов, но и это не помогло ему. Видимо, действительно ушли. Тогда юноша скатился со склона и побежал, насколько мог, за ними по протоптанной конями тропке, каждые несколько прыжков останавливаясь для того, чтобы прислушаться и отдышаться одновременно. Он боялся встретить солдат снова, но ещё больше он боялся потерять телегу, уже скрывшуюся в лесу. Каким глупым поступком было то, что он отдал человеку деньги сразу!       Пробежав ещё немного, Гредо снова услышал звуки конного отряда, но уже левее и позади себя: рыцари поднялись на дорогу и шли теперь там, где высадил попутчика мужчина на телеге. Её свежие следы на снегу отлично были видны, и колдун, тяжело вздохнув, побежал опять, надеясь догнать уехавшего мужчину. Страх и отчаяние подгоняли его сильнее, чем замедляла болезнь, но увидев вдруг на дороге стоящую телегу, а в ней явно ждущего и высматривающего своего попутчика человека, Гредо сначала даже не поверил своему счастью. — Не беги, я стою! — крикнул мужчина, заметив, как тяжело юноше догонять его по снегу. — Спасибо! — только и смог выдавить Гредо, добравшийся до телеги и тяжело теперь глотающий морозный воздух, так неприятно обжигающий лёгкие. — Они не спросили ничего у меня, всё нормально, — сказал мужчина, внимательно рассматривая Гредо. — Скажи честно, ты же маг, да? Или вор просто. — Ни то, ни другое, — честно ответил Гредо, знающий, что он колдун и воришка, но не маг и не вор. Всё это было разными вещами для него. — Всё равно не хочу, чтобы тебя видели со мной. Прости уж, но ты не похож на честного человека, — пренебрежительно сказал мужчина.       Гредо всё ещё тяжело дышал, но не смог не усмехнуться этим словам. — Почему вы не уехали? — вдруг спросил он. — Что? — Почему ждали меня? Я же отдал вам деньги уже. — Да мало ли, — мужчина недовольно скривился и подогнал коня. — Сделка есть сделка. Я же вижу, что ты хворый какой-то. — И? — Умрёшь ещё… Зачем оно мне нужно.       Гредо снова смог только усмехнуться. Он закрыл глаза на минуту, чтобы отдышаться, а когда открыл, почувствовав, что телега остановилась, то понял, что уснул снова — вокруг было уже почти темно. Мужчина, сидящий впереди, повернулся к попутчику и сказал: — Прости уж, но в Даньер с тобой я не заеду. Тут идти осталось полчаса, не больше, доберёшься сам, — он указал рукой на развилку дороги в лесу. — Направо иди. Обещаю, очень скоро увидишь стены. За лесом поле, оттуда весь город и видно, рукой подать буквально. — Спасибо, — тихо ответил Гредо, пытаясь привыкнуть к земле под ногами. Его тело замерло и плохо двигалось. Нужно было как можно скорее разогнать в себе кровь. Слишком много собственных сил отдал он замкам, которые открывались и впускали его в чужие дома, позволяя воровать. — А всё-таки скажи: ты точно не беглец? — мужчина уже не звучал злобно, но любопытство было в нём слишком велико. — Я не буду доносить. Я просто хочу знать. — Я ничего не делал такого. — И ты не знаешь, куда идёшь? — Иду куда угодно, — ещё тише ответил он. — Хочу уйти с земель Богарне. — Тогда иди дальше Даньера, — кивнул ему мужчина. — На запад. Там граница графства ближе всего. — Спасибо.       Мужчина развернул телегу и отправился обратно, теперь уже в свою деревню. Наступление темноты не беспокоило его: он и за несколько месяцев не выторговал бы семь золотых, а теперь всего несколько лишних часов в дороге принесли ему богатство. Гредо было не жалко расстаться с ними. Он сможет взять где-нибудь ещё. Сейчас тепла и уюта ему хотелось больше любых денег. Идти действительно было недалеко, но даже этот путь показался колдуну долгим и сложным. Стены и крыши зданий, стоящих перед городом, тёмными пятнами выделялись на фоне серо-жёлтого зимнего неба, и Гредо, не решившись пытаться пробраться в город через ворота, стал медленно бродить вокруг, скрываясь от людей и света факелов в закоулках. Снова знакомый запах привлёк парня, и он, ведомый сначала носом, а потом и ушами, заслышавшими привычный шум, двинулся в сторону небольшой конюшни. Пробраться внутрь было бы плёвым делом, если бы Гредо не был подкошен болезнью. У него заняло немало времени незаметным проникнуть туда.       Животные не шумели, но без особой охоты подпускали к себе незнакомца. Одна из лошадей даже попыталась укусить его, и Гредо отшатнулся от неё, чуть было не упав. В очередном стойле, развалившись на сене, лежал крупный пушистый конь с бородатой мордой и тяжёлыми копытами. Увидев, что к нему заглядывает какой-то человек, он лениво приподнял голову, не намереваясь вставать. Гредо тут же нырнул к нему и протянул хлеб. Видимо, конь счёл это вполне достойной платой. Подоткнув к спине коня побольше соломы, юноша улёгся рядом, кутаясь в плащ и прижимаясь к животному как можно сильнее. Тепло, исходящее от него, не было слишком сильным, но всё же это было лучше, чем продолжать бродить туда-сюда в таком измотанном и бездумном состоянии. Гредо слышал, как ходят по конюшне люди, приводя всё больше и больше животных. Он переживал из-за этого, боялся, что его увидят и прогонят, но большого коня пока никто не трогал, и колдун, сокрытый в соломе за его спиной, вскоре стал засыпать. Он снова чувствовал себя маленьким, лежа рядом с крупным животным и согреваясь от его тепла. В полудрёме Гредо подумал даже о том, что хотел бы, чтобы ему приснилась крупная пушистая собака, ставшая его первым воспоминанием. Он боялся произнести её имя в своей голове, и сильнее зажмурился.       Несколько раз конь вставал, разминая ноги, один раз даже чуть было не придавил собой своего гостя, но вплоть до раннего утра, пока не начали снова шуметь люди и лошади, Гредо почти не просыпался, убаюканный живым теплом крупного животного. Солнце ещё не встало, когда конь вдруг поднялся и перестал быть опорой для колдуна. Он тут же проснулся, не понимая сначала, где находится. Ему показалось, будто он не спал вовсе всё это время, поскольку даже жуткие сны не тревожили его. Конь захрапел, потянулся, высунул голову из стойла и навострил уши. Гредо понял: слышит знакомое! И правда, заскрипели двери, и в последний момент, прежде чем кто-то подошёл к высокому коню, юноша успел выскочить из стойла, спрятавшись в самом конце длинной конюшни. Другая лошадь, заприметив его, попыталась дотянуться до гостя и играючи схватить его зубами за одежду, но Гредо отмахнулся от неё, внимательно следя за тем, что будут делать люди.       Большого коня вывели, возвращая хозяину. Гредо хотел было пойти за ним, но сразу же в конюшне появился ещё один человек, тоже пришедший за лошадью. Колдун опять спрятался в тени, и это стало повторяться раз за разом: люди приходили, приводя или уводя коней. Маленькие окошка конюшни постепенно начинали светлеть: солнце поднималось. Не желающий больше прятаться Гредо стал оглядываться в поисках другого выхода: нашлась дверь, поддавшаяся уговорам колдуна только тогда, когда он несправедливо много собственных сил вложил в её тяжёлый незнакомый замок. Оказавшись на улице, юноша тут же пошёл прочь не разбирая дороги. Город только просыпался, и оказавшийся внутри Гредо был не вовремя. Он снова услышал колокол, от которого стала раскалываться голова. Многие ещё не покинули жилищ, лавки и рынки только начинали открываться. Колдун бродил бездумно, но стоило ему почувствовать, как ещё более мутными и туманными становятся его мысли, как он тут же бросился к земле и, набрав снега в руки, начал обтирать лицо. Засыпать было нельзя! В прошлый раз такие шутки разума стоили ему всех вещей и чуть было не забрали жизнь. Окончательно проснувшийся и подгоняемый страхом, Гредо ускорил шаг, насильно заставляя себя оставаться в здравом уме. Скоро он купит горячей еды, вскроет чью-нибудь комнату и проспит до вечера. План был хорош своей простотой, как и всегда.       Весну Гредо встретил в Даньере. Когда в марте начал сходить снег, то колдун, всё ещё слабый, пусть уже и не болеющий, двинулся дальше, на запад, как и сказал ему незнакомец. Путь до следующего города затянулся почти на пару недель, и Гредо, сошедший с дороги из страха встретить рыцарей, тут и там ему попадавшихся, заблудился в полях. Когда он вышел к поселению спустя несколько дней, голод и усталость снова погнали его к людям. Имевший ещё деньги, Гредо честно подошёл к человеку, которого встретил на окраине деревни, чтобы спросить у него, кто тут продаст ему еды, но мужчина сделал несколько шагов назад и предупредительно прикрикнул на незнакомца. — Эй! Эй! Ну-ка пошёл прочь!       Гредо, не понимающий, что сделал не так, остановился и удивлённо посмотрел на человека. — Уходи, нам тут такие не нужны! — житель деревни ещё на несколько шагов отступил.       Где-то залаяла собака, но в этот раз Гредо не почувствовал от неё поддержки. Наоборот, страшно было, что на этот лай сойдутся ещё люди. — Я хочу купить еды, — попросил он. — Нету у нас для тебя еды, убирайся! — злился мужчина. — Что я вам сделал? — искренне удивлялся Гредо, всё ещё не решаясь ни уйти, ни подойти ближе. — У меня есть деньги, я заплатить могу. Я не попрошайка.       Мужчина нахмурился и двинулся вперёд. Его движения и мимика сразу же выдали его истинные намерения, и Гредо сам тут же отбежал подальше, сделавшись ещё более удивлённым. — Пошёл вон, я сказал! — мужчина не стал гнаться за ним и остановился, но погрозил незнакомцу кулаком. — Сдадим тебя Сынам, бродяга!       Упоминание рыцарей действовало на него безотказно. Юноша даже спорить не захотел. Он тут же сделал ещё несколько шагов назад, потом ещё и ещё. Потом отвернулся и побежал прочь, намереваясь скрыться в пролеске, раскинувшемся за полем. Вслед ему житель деревни выругался несколько раз, но Гредо это уже не заботило, в отличие от его голода. Юноша не ловил в последнее время животных — берёг силы, которые неоткуда было взять. Ведь нету в лесу и полях собак, а из себя тянуть опасно. Откуда же взяться колдовству? Даже эта деревенская собака, только что лаявшая на него, не успела поделиться. Гредо засел среди деревьев и стал ждать, пока стемнеет. Тогда он вернётся снова, в этот раз уже не предлагая никому деньги. Не захотели с ним делиться? Он возьмёт сам. Не в первый раз.       К тому моменту, как вечером стали уже заходить в дома люди, Гредо успел не единожды в круг обойти деревню, пытаясь понять, насколько на самом деле стоит поддаваться своей злости и обиде. Вдруг поблизости действительно окажутся Сыны или наёмники? Но поселение окружал только лес и несколько полей. Чтобы позвать рыцарей, понадобится не меньше часа, а то и более, смотря где поблизости есть другие деревни или города, а Гредо нужно не более получаса, чтобы зайти, взять, что нужно, и скрыться. И никто не сможет выследить его. Он дождался, пока пройдёт ещё достаточно времени после захода солнца, и уверенно двинулся в сторону домов, прислушиваясь и припадая к земле, как зверёныш. Пожитки свои он оставил в лесу, опасаясь создавать лишний шум и утяжелить себя.       Собаки пока не заметили его, и Гредо продолжал красться дальше. Он заприметил хлев, в котором всё ещё шумели люди. Пробрался дальше, обогнул несколько домов. Хотелось стащить что-нибудь у того самого мужчины, гнавшего его, но колдун не был уверен, какой из домов принадлежит этому человеку. В итоге жертвой грабежа стал один из курятников, в которые Гредо пробрался за считанные минуты. Курицы испуганно закудахтали, пытаясь разбежаться в темноте, и юноша, схватив сначала одну, а потом и вторую, хотел уйти тихо, но стоило ему подобраться к стене дома, как из-за неё выскочила собака. Тут же подняв лай, она стала бегать вокруг и бросаться в ноги. Гредо, не успевший даже начать тянуть из неё что-то, поскользнулся в весенней грязи и завалился на забор, опрокинувшись вместе с ним. На шум прибежала ещё одна собака, крупнее первой. Воришка почувствовал, как предупредительно цапнули и тут же отпустили его лодыжку, но не смог даже закричать, настолько неожиданно это было. Послышались и людские голоса. Колдун вскочил на ноги, не чувствуя ещё боли, и бросился бежать, но за штанину дёрнули собачьи клыки, и он снова упал на землю, выпустив случайно одну из куриц, тут же пропавшую в темноте. Совсем рядом раздался голос человека, и тогда Гредо освободившейся рукой провёл перед собакой, словно пытаясь схватить воздух из-под её носа. Собака, поняв сразу же, в чём дело, испуганно завизжала. Гредо не успел оградиться от этого визга, вскрикнул сам в страхе, заразившись эмоцией случайно. Снова поднялся на ноги, потом вдруг влетел в какую-то женщину, вышедшую проверять, в чём дело. Они оба закричали, но жительница деревни оказалась умнее и схватила беглеца за рукав, сама как собака повисла на нём. Гредо замахнулся и бросил ей в лицо вторую курицу, так же упорхнувшую куда-то. Женщина заругалась, выпустила рукав вора, помчавшегося прочь, но не успел он выбежать на дорогу, как кто-то ударился в него с боку и сбил с ног. Бросаться было уже нечем, а ругань мужчины, придавившего собой, тут же подкосила остатки смелости. Гредо попытался выкрутиться, оттолкнуть от себя человека, но получил удар кулаком по голове. И даже после этого он хотел ещё сбросить с себя врага. Второй удар оказался сильнее и точнее: в глазах резко посветлело, потом стало темнее прежнего. Гредо спутал, где верх, а где низ, но шум удвоился, и с каждой секундой лишь увеличивался. Кто-то принёс свет, но колдун, пытающийся закрыться руками, не видел и не понимал этого, слишком уж активно начали мутузить его деревенские. Вора придавили и держали так несколько минут, которые показались Гредо мгновениями — он пытался сохранять сознание и отдышаться. — Говорил же, говорил! — злой голос раздался среди толпы сбежавшихся со всех сторон людей.       Гредо снова попытался вскочить, но чья-то рука ещё раз ударила его, вжала его в землю, потом наоборот дёрнула за волосы вверх, заставляя показать лицо. — Он? — спросил кто-то из держащих. — А то! — мужчина, днём гнавший незнакомца, стоял рядом с держащей факел женщиной. — Убери дальше, волосы ему сейчас спалишь, — один из людей, кто держал Гредо, махнул ей рукой. — Да его самого бы подпалить! — злобно ответила она. — Что с лицом у него? — ещё один мужчина обошёл соседей и, приблизившись к Гредо, стал рассматривать его. — Что это? Болезнь? — Да нет, его порезал кто-то. — Ага, не первый раз попадается! — Вот же урод!       Гредо никак не мог прийти в себя. Человеческие голоса лились в него, не успевающего защититься от них, а выкрученные и удерживаемые руки ныли. На лице было горячо: кто-то успел разбить ему нос, и теперь, полный слизи и крови, он почти не дышал. Колдун сделал глубокий вдох ртом и закашлялся, почувствовав, как отдались тупой болью ушибленные рёбра.       На шум подходило всё больше людей, они кричали всё злее и злее. Лай собаки раздавался где-то в отдалении — видимо, животных увели, чтобы не путались под ногами. Гредо попытался закричать, чтобы его отпустили, но крик прервал чей-то пинок. Стали слышны уже не только ругательства, но и предположения. «Точно маг!»«Из леса пришёл!» «На глаз его посмотрите!» «Заколдованный!» «Проклятый!» «Убить его мало!» «Негодяй!»       Держащие его люди лишь на мгновение ослабили хватку, заставляя Гредо лечь обратно на землю, чтобы удобнее было перевязать ему руки между собой. Поняв это, юноша вдруг стал изворачиваться и кричать: ужас от окончательного осознания, как легко он попался и что его теперь ждёт, захватили его. — Пустите! — смог выдавить он из себя, радуясь только тому, что не потерял голос, как в кошмарном сне. — Замолчи! — скомандовал кто-то сверху. — Пустите, пустите! Пустите меня! — орал Гредо, потеряв всякое самообладание. Собственный голос, такой громкий и такой молящий, пугал его только больше.       Кто-то снова ударил его, чтобы он не мешал связывать себе руки. Жёсткая верёвка начала царапать и зажимать кожу, и тогда Гредо закричал пуще прежнего, выгнув спину и выскальзывая из хватки. Сразу несколько человек навалились на него, пытаясь снова прижать к земле. Скользкие от грязи, их ноги не удержали хозяев. Один из жителей сам упал, чуть не утянув за собой остальных. Колдун понял, что давление ослабло и есть шанс вырваться. Тогда он начал колотить всеми конечностями, надеясь задеть и оттолкнуть хоть кого-то ещё, но даже когда ему удалось вскочить на ноги, толпа снова схватила и повалила его, сделавшись только злее. От отчаяния вдруг он вцепился зубами в первое, до чего смог дотянуться. Это было плечо одного из жителей, закричавшего от боли. В ответ он с силой двинул кулаком прямо в лицо обидчику, и Гредо, разжав челюсть и уже не чувствуя боли от ужаса, яростно залаял, роняя окрашенную кровью слюну. Он не находил больше слов в себе, только полный ужаса и злости лай, которым сделалась его речь. Люди от этого обезумели. Если раньше они били вора, чтобы остановить и задержать его, то теперь ими движили лишь страх и отвращение, пробуждённые этим непонятным поведением. Удары посыпались с новой силой, даже если они были бессмысленными. Гредо оглох на несколько секунд, в глазах снова потемнело. Когда он стал слышать и видеть лучше, его уже не били, но руки его были накрепко связаны, а ноги волочились по земле.       Люди оттащили его куда-то в помещение, и юноша не понимал, что окружает его, пока не внесли огонь. Помещением оказался один из хлевов. Из темноты на колдуна уставились непонимающие равнодушные глаза коровы, переминающейся на ноги на ногу в стороне. Оставшиеся в хлеву наедине с вором люди снова поднесли свет поближе, рассматривая избитого. Среди них Гредо сначала не увидел человека, ранее гнавшего его прочь, но спустя не более минуты он вошёл тоже. Оказалось, что именно его Гредо успел укусить за плечо, об этом говорил потемневший в месте укуса рукав. Видимо, крепко успел колдун захватить и рвануть зубами кожу обидчика. — Точно он? — спросил один мужчина, держащий факел. — Говорю тебе! — огрызнулся укушенный. — Урод ебливый!.. Цапнул меня! — Покажи, — сказал другой мужчина, подходя к нему. — Ух… Хорошо он тебя цапнул. — Я тебе дам «хорошо», — укушенный пихнул его в грудь другой рукой, потом двинулся в сторону Гредо. — Я тебе сейчас все зубы повыбиваю, падаль!       Гредо, даже не осознавая этого, дёрнулся в сторону, но его тут же схватили за волосы и потянули обратно. Тогда он пытался увернуться от кулака, чтобы не растерять зубы, так важные ему, и вместо этого подставил спину. Мужчина подсёк ногу вора и опять потянул его на себя, заставляя опрокинуться на земляной пол хлева. Закрыться руками не получилось — они были связаны за спиной. Вместо этого Гредо попытался сжаться в клубок, но тогда мужчина замахнулся ногой и пнул его в живот. Вместо темноты глаза Гредо затянула цветная пляшущая пелена, потом второй удар — уже в голову — на несколько секунд лишил его сознания. Сквозь писк в ушах он еле услышал, как другой человек успокаивал друга. — Ну, всё, хорош, не хочу потом Сыновьям объяснять, обо что он так здорово приложился, когда падал. — Да его!.. Да его связать нужно и в пруд бросить, выродка проклятого! Слышишь, урод? — обратился он к Гредо. — Нельзя в пруд, — резко ответил третий мужчина. — Мало ли, какую заразу он там пустит. И руку себе промой. — С чего вы решили, что он маг? — снова заговорил самый спокойный, держащий факел. — Рожу его видел? Глаз этот?       Гредо, лежащий лицом вниз, попытался что-то сказать, но из него вырвался только стон, сопровождающийся всхлипом: нос юноши всё ещё кровоточил, заливая лицо и глотку. — Он, собака такая, лаять начал! — припомнил укушенный. — Да может сумасшедший. — Не сумасшедший! Он говорил со мной, деньги предлагал! Выродок! — мужчина громко кричал от злости, и Гредо, с трудом повернув голову, одним глазом посмотрел на него, надеясь выхватить хоть что-то из этого крика. — Повесить тогда его, да и всё!.. — Разорву тебя! — Гредо не поверил, что сказал это, но слова полились сами собой, вырывающиеся из его рта подобно тому же лаю. — Вернусь и убью тебя! Не повесишь! Сожру, как скотину! Сожру тебя, детей твоих тоже сожру! Всех вас сожру, твари! Скоты! Уроды!..       Поток ругательств прервал ещё один удар, уже от другого мужчины. Гредо перекатился на бок и снова обмяк, сдавленно застонав. — Свяжите, чтобы не вырвался, — человек факелом указал на один из столбов, поддерживающих крышу хлева.       Сил сопротивляться не хватило, голова ещё кружилась от ударов. Люди подтянули Гредо повыше и только тогда поняли, что руки у него неудобно связаны за спиной. — Да и ладно, вяжите так! Со спины, — скомандовал мужчина. — Корову перевести нужно, — посоветовал другой. — Мало ли…       Гредо, избитый и измотанный, повис на столбе, упираясь в него копчиком и не обращая даже уже внимания на то, как больно его рукам и помятому животу. Его голова безвольно опустилась вниз, с губ всё ещё капала слюна и сгущающаяся кровь. Мужчины стали выходить по одному, кто-то вывел корову. Последним остался только укушенный. Он подошёл напоследок к парню и, склонившись над ним, тихо и злобно сказал: — Тебе, твари, пальцы поотрубают, понял?       Колдун только молча и неразумно посмотрел на него, не способный больше отвечать. Оставшись в одиночестве и в полной темноте после этого, Гредо на некоторое время был неподвижным, тяжело дыша и пытаясь осознать произошедшее. Голова была ужасающе пуста, даже мысли о наказании не шли в неё. Он слышал звуки с улицы, но и они постепенно начали стихать. Злобные и испуганные разговоры сменились отдалёнными голосами, потом пропали вовсе.       Сколько проходило времени — непонятно, но спустя ещё несколько попыток привести в порядок мысли, юноша понял, как это бесполезно. Вместо этого он стал тянуться вперёд, ногами отталкиваясь от земли и от столба, но верёвки крепко держали его. Наконец-то начала ощущаться боль, не являвшаяся ранее из-за шока, и Гредо, в очередной раз пытаясь выкрутиться, застонал от того, как отозвались избитые мышцы и стянутая кожа на руках. И эти попытки были бесполезны, но он не останавливался, постепенно начиная стонать и ныть всё громче. Наконец он просто кричал, уже даже не от боли, а от отчаяния. Заслышав какой-то шум, Гредо сразу замолчал и прислушался, но вскоре в хлев вошёл человек с фонарём в руках. — Твою мать! Обезумел ты, что ли?! — это был один из мужчин, связавших его. Гредо не смог узнать лица, но понял, что кусал не его — голос был другим. — Отпустите! — только и смог простонать колдун, но мужчина в ответ сделался злее и громче: — Нет! Закрой рот и жди утра! — Отпустите меня! — Тебя будут судить! — Мне больно! — честно сообщил Гредо, не понимающий уже даже, где именно у него болит: казалось, всё его тело это сплошной ушиб и ссадина. — Поделом. Заткнись, иначе будет хуже, — он вышел и захлопнул дверь.       Снова юношу окружила непроницаемая темнота. Гредо попытался оглядеться, чтобы увидеть хотя бы окно, но, видимо, тучи скрыли звёзды и месяц. Тогда колдун снова начал выкручиваться, опять бесполезно. Он чувствовал, как жгло его руки, но не мог заставить себя остановиться, слишком хотелось вырваться и скрыться как можно скорее. Боль снова заставила заскулить, и так он продолжал ёрзать на месте, всхлипывая и ноя. Спасительного лая слышно не было, и даже человеческий крик, который мог бы дать немного сил, не раздавался. Гредо сделал глубокий вздох и завыл.       Ночь была тихой, но после этого воя, казалось, даже совсем ещё молодые листья и пробивающиеся из земли травы перестали шуметь. Колдун снова набрал воздуха в лёгкие, представляя, как поднимают уши и лохматят загривки все деревенские собаки, и завыл с новой силой, переходя иногда на рёв и крик, каким перебрасываются порой шакалы и волки. Что-то стало отзываться. Гредо не понял, где и что, но его тело затрепетало, ощущая всё ещё страх, но теперь уже какой-то иной. В третий раз на вой отозвались: собаки действительно отреагировали. Они, возмущённые присутствием этого стали яростно лаять и предупреждать хозяев. Гредо, заслышав этот лай, завыл в чётвёртый раз, высоко задрав голову и прыгая на месте от возбуждения. Верёвка, стягивающая его руки, намокла от крови из протёртой кожи, но парня это не остановило. Он продолжал выть и визжать, намереваясь поднять столько шума, сколько только сможет.       У самого хлева вдруг залаял пёс, и Гредо узнал в нём того, кто схватил его лодыжку. Не решаясь пока тянуть из него силы, чтобы не спугнуть удачу, колдун снова завыл, дразня и убеждая собаку в своей беспомощности. Он не сможет больше пить чужую силу, не сможет дать отпор. Он беззащитен, слаб, испуган, и за лай на него ничего зверю не будет. Никакой опасности, никакой угрозы, сплошное веселье, лишь игра над жертвой, которой уже пустили кровь. Почуяв это, пёс стал бросаться на дверь, но она была заперта. Гредо же, услышав, как беснуется животное, забесновался сам. Он опять запрыгал на месте, начав визгливо гавкать в ответ. Ещё одна собака, более мелкая и тонкоголосая, залаяла неподалёку. Снова раздалась ругань человека, и Гредо, смотря в темноту туда, где была дверь, напрягся всем телом. Захрустели суставы, сжимаемые и вытягиваемые мышцами, и юноша проглотил собственный крик, сдерживая его и направляя всю силу в руки, которые обхватывала верёвка. Послышался сухой треск, а деревянный столб ощутимо вздрогнул, но всё ещё было недостаточно.       Человек приближался к хлеву, и тогда Гредо, снова прислушавшись, выцепил из всех источников тонкий голос другой собачонки. На мгновение колдуну показалось, что в сарае светло. Ограбленная собака тут же смолкла, а юноша снова с силой дёрнулся вперёд, понимая, что верёвка начала ссыхаться и сыпаться прямо на его руках, а столб размягчился и скрипит от каждого рывка и нажатия. Руки уже не чувствовали боли. Гредо закричал от напряжения, тряся головой и ногами копая земляной пол под собой, всё пытаясь вырваться. — Спать не даёшь, мерзавец! — злился человек, заходя в хлев.       Сразу за ним заскочил пёс, став плясать вокруг Гредо и облаивать его. Колдун вскинул голову и дёрнулся вперёд в последнем отчаянном рывке. Столб, под колдовским воздействием превратившийся уже в труху, треснул и переломился пополам, роняя часть остова крыши и травяного настила на людей. Мужчина вскрикнул, пёс молча отскочил назад, а Гредо, выпутываясь из верёвки, прыгнул на обвалившуюся и устланную камышом крышу, упав на неё боком, потом перевернулся и стал карабкаться вверх. Заваленный человек опять заверещал, на его крик стали тут же отзываться соседи, но колдуна это не остановило. Он, обезумевший от бури эмоций, побежал сначала по косой крыше хлева, но не удержался на ней, перекатился вниз и грохнулся на землю. Поблизости опять загромыхал лай пса, желающего преследовать беглеца. — Давай, давай! — гаркнул Гредо, оскалившись и поднимаясь на ноги рывком. Он наклонился, готовясь прыгнуть на собаку, но животное предусмотрительно отбежало и стало заливаться лаем в отдалении. Тогда Гредо кинулся прочь. Весь мир в его глазах был серым, пляшущим, словно слепленным из песка и уже не покрытым тьмой. Какой-то человек вышел из-за хибары, держа вилы наготове. Гредо, нырком оказавшись под остриями, с силой толкнул его, сбивая с ног. Мужчина закричал, отовсюду опять стали сбегаться люди, но юноша нырнул в темноту прочь от света фонарей и факелов, ослепляющих теперь его, видящего всё вокруг. — Лови, лови его! — раздалось в спину.       Кричавшему сразу же ответили другие, и среди всех людей особенно громко звучал один. Гредо не стал оборачиваться, но что-то в голосе этом было знакомое. Укушенный мужчина? «Ловлю, ловлю, ловлю! — вопил этот голос воодушевлённо. — Не сбежит! Вижу! Догоню! Я быстрее! Я лучше прыгаю! Я догоняю!»       Пёс. Оскорблённый тем, как ловко его жертва ускакала от него на крышу и заставила его испугаться, теперь хвостатый снова преследовал её, прекрасно зная, что ни один человек не обгонит собаку, если они бегут по одной земле. Особенно избитый, испуганный и теряющий кровь человек. У Гредо не было пока сил и желания переубеждать его. Он нарочно то и дело останавливался, порывался назад, скалясь и рыча, притворяясь обороняющимся, потом бежал дальше. Увлекал его за собой. Нужна была хотя бы минута форы, и если пёс сбежит прежде, чем колдун успеет вытянуть из него силы, люди опять поймают его. Они, заплутавшие пока в собственной деревне и освещающие себе тропки, стали сновать туда-сюда, кричать и шуметь в поисках беглеца, вторя остальным, запутавшимся в следах собакам, в то время как Гредо был посреди поля с единственным своим преследователем.       Клыки щёлкнули у самой ноги, и юноша, неуклюже одёрнув её, потерял равновесие и покатился по земле. Начавший скакать вокруг и яростно лаять пёс норовил цапнуть ещё раз, поближе к лицу. Может, схватить за руку, притянуть к себе, освободить путь до шеи, чтобы вцепиться, подмять под себя и трепать. Гредо знал это. «Не пущу! Поймал!» — он преградил колдуну дорогу к лесу.       Колдун, склонив голову, припал ниже, потом, не желая больше тратить время на поддавки, рванулся вперёд. Пёс рыкнул и попытался увернуться, но был схвачен одной рукой за пушистый ворот. Другой рукой Гредо обхватил загривок собаки и, навалившись на неё, опрокинул животное и сел сверху. Пёс попытался укусить и теперь, но почувствовал вдруг, как неумолимо тянут из него силы. Тогда он, испугавшись этого, завизжал и извернулся подобно хорьку. Удалось вцепиться в левое предплечье противника, заскрипела зажатая клыками куртка, однако колдун словно не заметил этого. Он лишь сильнее надавил на пса, перехватив правой рукой его шею и с остервенением вдавливая своё предплечье ему в пасть.       Пёс понял, что проиграл и попался на уловку. Стал пихаться и царапаться, надеясь оттолкнуть врага, потом расслабил челюсти, чтобы выплюнуть из них чужую руку, как удила душащую его. Но Гредо не собирался отпускать его так просто. Избитый, голодный, униженный и раненый, он хотел забрать столько, сколько сможет. Ему нужно бежать, ему нужно защищаться, ему нужно продержаться до следующего поселения. Он важнее кого угодно сейчас. Пёс хрипло и сдавленно взвизгнул, мотая головой. Гредо убрал руку из его пасти, позволяя захлопнуть челюсть, потом ладонью обхватил морду собаки, смотря ей в глаза. — Я победил, ясно тебе? — закричал колдун. — Я победил! Я сильнее! Я возьму, что хочу!       Пёс сморщил нос и оскалился, с шумом выдыхая воздух ноздрями, но не решился больше кусать. — Я ухожу победителем! — снова заорал Гредо, чувствуя, как колятся в ладонь усы животного и видя, как сверкают крепко сомкнутые клыки. — Ты не можешь меня больше преследовать! Никто из вас! Иначе я заберу все ваши голоса и жизни!       Тогда пёс зажмурился, упёрся лапами в человека и заскулил, признавая поражение, но и теперь колдун не остановился. Всё его тело ныло, и он чувствовал, как скоро свалится без сил. Люди снова найдут и поймают его. Отрубят пальцы, изобьют, повесят. Вот уже замелькали фонари и факелы на поле, залаяли другие деревенские собаки. Гредо злобно зыркнул на силуэты, приближающиеся к нему, а пёс под ним тем временем заплакал громче. «Признаю! Сдаюсь!»       Всё ещё недостаточно. Гредо сильнее сжал пальцы, держащие животное за шкуру. Он ощущал, как ходят мышцы под ней, как напрягается каждый мускул. Как всё тело выкручивается и бьётся, надеясь спихнуть с себя более крупного и тяжёлого противника. Отчаянно, из последних сил, не желая делиться жизненной силой, пёс продолжал вырываться. «Сдаюсь! Отпусти!» — Хватит! — крикнул Гредо, призывая его подождать ещё хотя бы несколько секунд. — Терпи!       Собака снова в ужасе завизжала, перестав даже толкать человека лапами. Этот визг больно ударил по ушам, и Гредо тут же оглох, не желая слышать его. Нужно было ещё совсем немного, и он отпустит несчастное животное восвояси. «Молю!»       Наконец пёс перестал сопротивляться. Гредо снова поднял взгляд, смотря на тени, пересекающие поле. Нужно было уходить. Истощённая и испуганная собака не даст больше ничего, пора отпустить её и бежать самому. Юноша разжал пальцы и вскочил на ноги, но пёс, лежащий на голой земле, не встал после него и не пытался больше удрать. Что-то в нём было не так. В его позе, в его безвольно упавших лапах. Не смотря на преследователей, Гредо вдруг опустился обратно к животному, обхватил его морду руками и заглянул в широко открытые, застывшие глаза выпитого досуха создания. Стало страшно, больно и обидно. «Он сдался, он ведь сдался!» — закричал в голове пристыженный своим поступком Гредо, потом встряхнул пса, надеясь привести того в чувство, но и это не помогло. — Прости! — вдруг выкрикнул колдун, не находя в себе сил отпустить наконец мёртвое животное. — Прости! Прости меня!..       Ругань людей прозвучала уже почти над ухом. Гредо поднял глаза и увидел, как стягиваются к нему преследователи. Собака уже не сможет его простить, а собственная жизнь всё же дороже. Юноша вскочил на ноги и, не думая уже ни о чём, бросился наутёк. Сердце колотилось как бешеное, мышцы в ногах налились железом, и всё же он продолжал бежать, даже когда голоса за спиной затихли, когда перестали мелькать в темноте факелы, когда лес окружил его повсюду. Со временем и глаза ослабли, потеряв звериную силу. Темнота снова стала непроглядной, и Гредо, тяжело дыша, шёл наугад, натыкаясь на ветки и то и дело спотыкаясь.       Часто ему теперь снились мёртвые собаки. Он, бродящий в городах, выходящий в поля, блуждающий по тропам видел их повсюду: незаметные, смешавшиеся почти с придорожной пылью, илом и грязью каналов и луж, они сначала казались частью пейзажа. Словно притворялись какими-то предметами, растительностью или камнями, потом вдруг, оставаясь недвижимыми, выделялись из серости, выступали из травы, цепляли его внимание, приковывали к себе взгляд. Иногда, всё ещё мёртвые, поднимали головы, смотря влажными тёмными глазами, от которых хотелось отвернуться и уйти. Пялились молча вслед. Всякий раз Гредо хотел проснуться, чтобы не встречаться с ними снова, но сон продолжал тянуться, пока не перетекал во что-нибудь другое. Кожа на руках быстро заросла, зубы всё ещё были на месте. Даже ушибленные рёбра и бока вскоре перестали тревожить. Только синяки на передавленном собачьими клыками предплечье и слегка цапнутой лодыжке ещё несколько недель напоминали о той ночи. Гредо не решался заговорить ни с самим собой, ни с людьми. Из горла постоянно хотелся вырваться плач без слёз, но его не получалось ни проглотить, ни выплюнуть. Напряжённый, нередко уставившийся в пустоту, колдун долгое время молчал, не стремился выходить на свет. Он быстро поутру вламывался в чужие дома, снова тащил всё, в чём нуждался, и запрятывался где-нибудь до самой ночи, выходя на улицы только тогда, когда темнота и одиночество легко могли скрыть его от глаз кого-нибудь не спящего.       Ему не было известно, ушёл ли он уже с земель Богарне или нет, но почти обворованная деревня с обваленным хлевом осталась далеко позади, когда в очередной раз душный, спёртый сон застал его в овраге, в котором юноша развёл себе с вечера костёр и устроил лежанку из натасканных веток, мха и покрывала. Ночная апрельская прохлада не спасла от удушья, и Гредо проснулся, чувствуя, как громко и часто дышит. Он перевернулся на другой бок, несколько минут лежал так, смотря в темноту леса, потом повернулся обратно к тлеющему перегоревшему костру. Разводить его снова не хотелось, хотя ночь только начиналась. Гредо тяжело вздохнул, потёр глаза и, поворочавшись ещё немного, упросил себя доспать до утра, чтобы можно было продолжить путь. Темнота опять сгустилась и обступила его, и он стал блуждать среди городских улиц, где здания и мосты лишь очертаниями угадывались и обманывали его. Было настолько темно, что он то и дело ударялся о стены и бортики. Приходилось замедляться и двигаться на ощупь. Несколько раз Гредо видел, что переулки, куда следует ему идти, черны до того, что казалось, в этой темноте придётся плыть, как в густом болоте. Тогда он возвращался обратно, меняя путь и снова и снова теряясь в незнакомом, но таком похожем на любой город месте.       Вдалеке показался свет. Гредо напрягся сначала, подумав, что идёт кто-то с фонарём, но нет, улица была светлее не из-за свечи или факела. Здания там стояли не так плотно, дорога была шире. Видимо, лунный или звёздный свет сумел пробиться через постройки, и Гредо решил идти туда, намереваясь выбраться наконец из этого бесконечного города с застывшим воздухом. Когда он вышел на середину мощёной улицы, то заметил, что небо и проёмы между домами всё ещё темны и закрыты для него. В отдалении, не смотря на него, стояла светлая мерцающая фигура. Её силуэт был полностью закрыт ниспадающими одеждами, но Гредо даже со спины понял, что это женщина. Она не двигалась, не поворачивала головы, закрытой почему-то капюшоном. Юноша не спешил подойти к ней. Хотелось этого ужасно, но он слишком давно не встречал её. Не знал, захочет ли она видеть его после столь долгой разлуки. Помнились чьи-то слова об её смерти, но он был рад видеть, что ничего такого не происходило вовсе: вот она, живая, перед ним. Он стал заламывать пальцы, опустил голову, набрасывая волосы на лицо. Не было желания встречать её таким изменившимся. Грязным, ослабевшим от лихорадки и изуродованным вором, лжецом и братоубийцей, из жадности не пощадившим того, кто не заслуживал смерти. Женщина продолжала стоять на месте. Она медленно подняла голову, словно бы делая вид, что занята обычной прогулкой и теперь рассматривает двери и окна. Гредо в нерешительности двинулся к ней, не желая заставлять её ждать ещё. В этих тёмных, непроходимых улицах он может быть ей полезен, пусть даже именно её свет и разгоняет тени.       Приблизившись к женщине, он так ничего и не сказал. Замер рядом, нервно сжимая и разжимая пальцы и не находя в себе сил посмотреть выше её ног. Она повернулась сама, но не делала ничего больше до тех пор, пока он не обратил на неё внимание. Пристыженный тем, что отводит взгляд, Гредо наконец поднял глаза, ожидая наказания. Щеки сами собой загорелись, уже предчувствуя пощёчину, но женщина не показала рук из одежд. Она мягко, почти вымученно улыбнулась, приветствуя его. Стыд внутри Гредо лишь усилился. Как юноша мог думать, что она решит наказывать его так грубо? Хотя, впрочем, если бы её лицо выражало злобу, а рука поднялась в тяжёлом приносящем удар жесте, он принял бы это легче, нежели эту ласковую улыбку. Он втянул воздух ноздрями и снова отвёл взгляд. Заламываемые им пальцы хрустели от напряжения. Гредо облизнул пересохшие губы и спросил: — Можно мне пойти рядом? — Если хочешь, — обыденно ответила она, понимающая, как тяжело ему, и потому решившая подыграть. — Я хочу. — Тогда пойдём.       И она осталась стоять на месте. Гредо, понявший, что она ждёт его действий, шагнул вперёд сам, начав то и дело оборачиваться: идёт ли она за ним? Она шла. — Я ушёл из Крепости, — тихо сообщил он, желая говорить с ней, хотя в голову ему ничего и не шло. — Бежал? — Бежал. — За тобой гнались? — Нет. — Значит, хорошо бежал.       Гредо тут же отвернулся, смущённо поджав губы и морща нос, но радуясь похвале. — Ты всё ещё будешь со мной? — он продолжал идти дальше, а дорога перед ним всё тянулась и тянулась: конца улице видно не было. — Конечно. — Можно взять тебя за руку?       Он не успел обернуться к ней, как вдруг почувствовал, что она сама коснулась его пальцев. Тёплая и мягкая рука скользнула ему под ладонь, и он тут же обхватил её, снова стыдясь того, как грязны и грубы его собственные руки. Не оборачиваясь, он продолжил идти вперёд, сбавив шаг, чтобы женщина поспевала за ним.       Улица постепенно стала спускаться ниже. Гредо ощущал, как выступают и цепляют сапоги неровно уложенные и торчащие тут и там камни под ногами. Очень скоро дорога наклонилась настолько, что спускаться приходилось боком. Здания вокруг сомкнулись плотно друг к другу, не показывая ни переулков, ни лестниц, ни коридоров. Гредо обернулся наконец, смотря туда, откуда они пришли: в вышине чернел сливающийся с невидимым небом провал дороги, очерченный раскинувшимися словно густые деревья домами. Может, лучше вернуться? Чтобы с высоты посмотреть на город ещё раз и решить, куда идти.       Вдруг Гредо поскользнулся и чуть было не упал. Страх того, что он может утянуть за собой женщину, резанул его сознание, но она вдруг сама с силой уверенно сдавила его руку и дёрнула наверх, помогая вернуть равновесие. — Тебе не сложно спускаться? — смутившись своей неуклюжести, он посмотрел на спутницу. — Я иду. — Я могу помочь?       Она улыбнулась шире, почти рассмеялась. В этот раз прищурившиеся глаза радовались искренне. — Ты переживаешь?       После этой улыбки он вообще ни о чём не переживал. Детский восторг сковал его лёгкие, заставляя с шумом выдохнуть и улыбнуться в ответ: — Нет! — Тогда пойдём?       Он отпустил её, заметив, что другой рукой она придерживает длинные юбки. Пусть ей будет удобнее идти. Ставшая ещё круче дорога всё тянулась вниз, и Гредо, боком шаг за шагом спускаясь, почти припал к земле. Наконец идти стало почти невозможно, тогда он посмотрел на женщину, чтобы понять, как умудряется она стоять так легко, но стоило ему поднять глаза, как он оступился снова и, прижавшись к камням, почти соскользнул вниз, в бесконечно тянущуюся ниже пустоту. — Всё хорошо? — нарочито спокойно спросила женщина, видя, как пыхтит её спутник, пытающийся подняться обратно на ноги. — Да. Да… — напряжённо выдавил из себя Гредо, не понимающий, почему не получается у него оттолкнуться. — Сейчас я встану.       Он продолжал барахтаться, пока наконец его руки, хватающиеся за камни, не устали окончательно. В последнюю секунду он попытался сказать женщине, что ему нужна помощь, но не удержался и сорвался вниз. Он надеялся проскользить по этой крутой дороге до тех пор, пока она не выровняется, но брусчатка под ним почему-то исчезла, и Гредо, перекувыркнувшись в воздухе несколько раз, вдруг с силой врезался в землю. Ужас из-за обступившей вокруг темноты тут же проснулся в нём. Юноша подскочил на ноги, даже не чувствуя боли, но тело стало слушаться так странно и так плохо, что удержать равновесие не получилось. Упав на колени, он испугался ещё сильнее, поднял голову и увидел, что женщина, всё ещё такая сияющая и освещающая, стоит где-то над ним. Непонятно было, дотянется ли он до неё, сможет ли допрыгнуть и залезть обратно. Гредо вытянул руку вперёд, надеясь ухватиться за какой-нибудь камень, за выступ. Может, даже за ткань одежд непоколебимо спокойной спутницы. Её сил хватит на то, чтобы помочь ему, он был уверен. Она потянулась в ответ, и Гредо, находящийся в темноте, попытался подскочить выше. Ему удалось: он с силой сжал руку женщины, но его влажные измазанные чем-то ладони не удержали его. Он вскрикнул от страха, поняв, что соскальзывает снова. В этот раз падение было ещё более долгим. — Подожди! — выкрикнул Гредо, желая подняться, но ноги вдруг запутались в чём-то, словно их стянули верёвками.       Тогда он попробовал приподняться на руках, но и они как будто сдерживались чем-то. В темноте он нащупал мешающий ему плащ, обернувшийся вокруг него. Распутать полы одежды не удалось, и Гредо стал изворачиваться, всеми силами отпихивая удерживающую ткань от себя. Казалось бы, и без того тёмное пространство вокруг стало чернеть ещё сильнее, поднимая новую волну страха в колдуне. «Нет, нет! Подожди! Подожди! Я всё ещё тут, я поднимусь!» — попытался предупредить Гредо, но вместо слов разразился встревоженным лаем. Свет женщины, стоящей где-то наверху, продолжал ослабевать. «Подожди!» — Иди же, — спокойно сказала она, держа вытянутую руку.       Гредо присмотрелся: на сияющей коже виднелся смазанный и отливающий красным след, оставленный им в попытках удержаться. Собственные пальцы отозвались глухой, почти неощутимой болью и пульсирующим жаром. Юноша в ужасе вскинул руки и стал разглядывать их в свете, излучаемом Создательницей: вымазанные в крови, они преобразились и скривились, становясь всё больше похожими на лапы. У основания каждой ладони торчали несчастные кровоточащие обрубки, бывшие когда-то большими пальцами. Гредо снова попытался закричать, чтобы сообщить о своей беде. Сказать, что сделали с ним люди, как искалечили его, почему он не может подняться. Но в очередной раз вместо человеческого вопля раздался скрипучий собачий визг. Ноги окончательно запутались в мешающейся одежде, и тогда колдун упал на бок и стал яростно изворачиваться, изо всех надеясь стянуть с себя душащую его ткань. Он схватился зубами за воротник, стал трепать его, мотая головой из стороны в сторону. Затрещал и заскрипел материал, разрываемый клыками, и наконец Гредо удалось вылезти из одежды, скинув её с себя, как старую шкуру. Всё тело чесалось, горело и ныло, переполнившееся звериной силой и страхом, и тогда колдун, упираясь лапами в землю, стал в остервенении трястись, надеясь сбросить с себя и это. Он чувствовал, как ходит ходуном его кожа, скользящая по мышцам и утяжелённая густым мехом. Хлестанул по бёдрам собственный хвост, закрутившийся крюком. Гредо вскинул косматую голову и снова залаял, смотря, как где-то в вышине, подобно выходу из колодца, в который он провалился, мерцает свет. — Я здесь, — её голос звучал так громко и так далеко одновременно.       Лай его стал только яростнее. Надеясь собственной злостью отпугнуть накрывающий его страх, Гредо вертелся на месте, не отрывая взгляда от удаляющегося сияния. Она не поймёт, что он говорит ей. Люди никогда не понимают собак. Знающий это пёс подскочил на задние лапы, не желая верить в своё положение, и басовито завыл. — Я слышу, — ответила Создательница.       Он остановился и замолчал, продолжая смотреть вверх и видя уже вместо неё только слепящую глаза точку. Она была так далеко, что Гредо, не сдержав эмоций, громко заскулил, испугавшись теперь не только звериного голоса, но и того, каким жалобным и режущим слух он может быть. — Не бойся, я не уйду никуда, — ласково сказала Создательница, и ответом ей опять послужил лай. — Я всё равно слышу тебя, всё равно понимаю твою речь. Успокойся. Скажи, чего ты хочешь?       Гредо мог не сказать этого ни языком, ни разумом. Он, переполненный эмоциями, широко разинул пасть и завопил так, как только мог. — Я буду тут для тебя.       Он снова замолчал, подтянув уши к затылку и внимательно слушая её. — Я буду тут для тебя, мой милый песьеголосый сын.       Это было прощание. Гредо не захотел мириться с этим, но всё равно, повинуясь её словам, отчаянно подал голос. Он упирался в землю, задирал голову и лаял, пока хватало дыхания. Всё лаял и лаял, смотря в сверкающую но тающую с каждой секундой точку где-то в вышине. Лая и воя вокруг становилось только больше, а свет померк окончательно, пока наконец Гредо не понял, что сам давно замолк и только встревожено шумно дышит. Он открыл глаза и медленно поднялся, усевшись на лежанку. Понадобилось время, чтобы прийти в себя окончательно, но наконец колдун огляделся и прислушался лучше: в деревне, близ которой он устроил себе ночлег, отчаянно бесновались и перекликивались собаки.       Уже не страшно было бродить среди них. Гредо издалека наблюдал, как неизвестный, идущий по дороге, злобно кричит на выбежавшую из-за чьего-то дома собачонку. Мужчина пошатнулся, замахнулся на животное, и собака отбежала дальше, продолжая брехать. Света вокруг было так мало, что очертания их лишь отдалённо напоминали человека и зверя, но для Гредо этого было достаточно. Впервые в жизни собачий лай пробуждал в нём не радость и трепет, а лишь сухое хмурое раздражение. Юноша, не боясь, что его заметят люди, медленно двинулся в сторону дороги к деревне, хотя и сам ещё не знал, зачем. Его вело любопытство, слепо утягивающее за этим странным человеком, чьи движения, речь и поведение начинали наконец казаться колдуну знакомыми. Когда двух ночных встречных отделяли друг от друга каких-то полсотни шагов, Гредо окончательно понял: человек пьян. Он ругался, отпугивал от себя собаку, неразборчиво сетовал на что-то и иногда заваливался на чужие заборы, не зная, что за ним наблюдают.       Колдун огляделся: дома, стоящие в отдалении, тянулись далеко, уходя куда-то за пролесок. Деревня была явно не маленькой. Как забавно это было, подумал Гредо без особого веселья. Ведь когда он пробудил собак в деревне, его готовы были убить. Но этот шумный сосед, видимо, не доставляет столько неудобств, хотя голосят уже все собаки в посёлке, даже те, кто не видит источник шума. Стоило подивиться несправедливости судьбы, как из ближайшего дома вышел, наконец, другой житель. Он не приблизился к соседу, но, остановившись неподалёку, стал кричать на него, прогоняя. Мужчины ругались до тех пор, пока пьяный не смог подняться с земли и пойти дальше. В спину ему ругались не долго. Житель дома прикрикнул на собаку, замолчавшую на время человеческой ругани, и вернулся к себе. Собака, дождавшись, пока закроется дверь, снова ринулась к пьяному. Она не решалась подойти ближе, чем на несколько шагов, но её явно развлекало бегать вокруг и лаять. Её голосу вторили сородичи, сидящие на цепи или бродящие вокруг других домов. Гредо, медленно следующий за ними по ночной дороге, продолжал молчать.       Видимо, люди вокруг привычны уже были к этому пьяному голосу, раз не пытались больше прогонять его и не выбегали в панике из домов, чтобы узнать, что случилось. Мужчина, снова чуть было не упав, прокашлялся, выпрямился насколько смог и пошёл дальше. Некоторое время он двигался нормально, но когда лающая собачонка пробежала особенно близко, человек заругался и повалился на землю. Радость животного, думающего, что это целиком его заслуга, была видна даже в темноте: собачка стала плясать вокруг человека, норовя подскочить ближе и, быть может, схватить его за рукав или штанину, чтобы напугать ещё сильнее. Гредо продолжал идти, пока не оказался совсем близко. Скачущая и лающая собака наконец заметила его и, удивлённая появлением ещё кого-то, резко остановилась, припала к земле и замолчала. Почувствовала, что веселью настал конец. Колдун тут же повернулся к ней. Они так и смотрели в глаза друг другу, пока пьяный, не обращая на них никакого внимания, поднимался с земли. Стоило Гредо отвернуться от собаки, как вдруг она, не подавая больше голоса, бросилась прочь и растворилась где-то в темноте.       Пьяный мужчина тем временем поднялся и снова двинулся вперёд. Он так и не заметил присутствия кого-то ещё, и пока он плёлся по дороге, Гредо продолжал идти за ним, молчаливый и словно загипнотизированный. Он не задавал себе вопросов, зачем следует за человеком. Его не пугало, что кто-то может выйти из дома, что сбегутся снова собаки. Они продолжали лаять и выть, раззадоренные перекличкой, но ни один из этих голосов не питал колдуна: наоборот, юноша был зол. Ему хотелось оградиться от них. Уставший, измученный кошмарами и таящий в себе обиду он не мог оторвать взгляд от неуклюжего и постоянно заваливающегося в кусты силуэта перед ним. Мужчина был болен. Гредо не видел его лица, но он словно всем телом ощущал это. Запах, голос, рвущаяся вместе с кашлем на волю правда сообщали ему всё. Пьяный человек исхудал, речь его была бессвязной. И хоть лицо Гредо было спокойно, но что-то внутри парня набирало мощь. Болезненное, тяжёлое. От льющегося отовсюду лая не получалось закрыться. Проникая в колдуна, он только больше наращивал это неприятное чувство, заставляя желать, чтобы всё прекратилось и утихло как можно скорее.       Хотелось вернуться обратно в овраг, зажечь костёр, укутаться в плащ и проспать до рассвета, но ноги сами продолжали нести его по следам человека, и внутренний зов не отпускал. В очередной раз мужчина пошатнулся, но всё же удержался на ногах и выругался из-за опасений упасть. Уже почти не злобно, смирившись с тем, что тело плохо поддаётся командам. Вслушавшись в его голос, Гредо понял, почему так важно было ему пойти следом, почему не получается прогнать самого себя. Хотелось остановиться, но он всё равно шёл вперёд, словно ожидая подходящего момента.       Дорога стала спускаться вниз, потом повернула и потянулась вдоль берега небольшого пруда. Гредо, остановившись на возвышенности, смотрел, как мужчина, пытаясь следовать этой дороге, не удержался таки на ногах, завалился на бок и плюхнулся в воду. Громко ругнувшись и простонав что-то бессвязное, он силился встать, но, видимо, запутался в чём-то и снова опрокинулся на мелководье. Колдун, так и не отрывающий взгляда от него, всё ждал, когда, наконец, мужчина поднимется и уйдёт. Может, дом его совсем недалеко. Или, возможно и такое, что пьяница ляжет спать под чей-нибудь забор и перестанет шуметь. И собаки замолчат наконец. Исчезнет источник их тревоги — и они замолчат. И Гредо не придётся вмешиваться. Он просто забудет об этой ночи и опять начнёт жить так, словно ничего не происходило. Но животные всё ещё разрывались, сообщали друг другу о том, что шумный и раздражающий их человек бродит по округе. И как же злил Гредо этот лай. Безлунная, безветренная и полная звёзд ночь словно требовала тишины точно так же, как требовала тишины и голова Гредо. Но винить собак не получалось. Он слишком хорошо понимал их. Его тоже заставляло тревожиться то, как много шума и плеска создаёт пьяный и болеющий мужчина. Каким неправильным и лишним казался в этот момент он, нарушающий спокойствие. Юноша с трудом заставил себя моргнуть, всё ещё не способный оторвать взгляда от человека.       «Что же ты никак не встанешь?» — подумал Гредо, делая шаг вниз по дороге. Он шёл медленно. Нарочито медленно, всё надеясь до последнего, что мужчина встанет, вернёт себе трезвость и уйдёт. Или даже заметит чужака и попытается прогнать его, узнав его исполосованное лицо. Хотя сможет ли он разглядеть его в темноте? Гредо решил, что это уже не имеет никакого значения. Дело ведь совершенно не в том, чтобы человек понимал, кто теперь так неотвратимо приближается к нему. Даже когда колдун, не пытаясь скрываться и делать шаги мягче, стоял уже у самой воды, мужчина всё пытался побороть своё головокружение, сидя на мелководье и, кажется, не осознавая, где находится. Гредо, наблюдая за ним, не чувствовал ни злорадства, ни веселья, ни удовлетворения. Смотреть на почти докатившееся до смерти существо было неприятно. Он знал, что человек этот обречён, и к раздражению из-за вездесущего лая прибавилась бурлящая поднимающаяся из глубин жалость. Смысл ему устраивать жестокую и бесполезную игру? Чтобы убедиться, как перерос он это немощное теперь создание? Чтобы вернуть что-то? Нет, Гредо делал это по другим причинам и не собирался растягивать чужие мучения себе на потеху.       Пьяный мужчина, так и не обернувшись на стоящую за ним тень, снова привстал, замерев на полусогнутых ногах. Потом попытался сделать шаг, но споткнулся обо что-то на дне и завалился в пруд. Гредо устал ждать и надеяться. Эти жалкие и напрасные попытки доконали его. Он переступил перегнившие корни камыша, подошёл к человеку и, положив руку ему на затылок, мягко, почти не встречая сопротивления, опустил голову мужчины под воду. Всё словно получилось само собой. Собаки разом смолкли.