Песьеголосец

      Всё стало чужим почти сразу же после праздника. Люди, места. Гредо потерял контроль над Пустым двором бесповоротно: приехавший спустя всего несколько дней после празднования человек, названный слугой Богарне, командовал в Крепости похлеще Алексиса. Хуже того: лишь с появлением этого нового Слуги Гредо понял, насколько безвольным и бесправным стал сам Алексис. Комендант потерял спокойствие, сделавшись теперь не первым, а вторым человеком в Крепости Белых Псов. Слуга тыкал пальцами то туда, то сюда, заставляя Алексиса контролировать постройку новых мест. Гредо, совершенно игнорируемый Слугой, переставал узнавать Крепость: пропал куда-то куриный дворик — его переместили в другую часть двора. Конюшни облагородились настолько, что исчезла куда-то и старуха-конюшая. Гредо не сразу даже заметил её ухода. Лишь когда его, проснувшегося поутру, послали туда помогать Фригату чистить стойла, мальчишка обнаружил, что никто не пытается прогнать его от коней и не угрожает обжечь хлыстом. Пропала и половина наёмников — на замену одним вооружённым людям в цветах Богарне явились другие. Более угрюмые, хотя и куда менее интересующиеся снующим туда-сюда Гредо. Не было среди них и того, кто в порыве какой-то звериной злости изрезал лицо мальчику, разбившему бутыли с вином. Все делали вид, что ничего не происходит, хотя происходило много всего, причём очень скоро.       Радость теперь была лишь одна: строились псарни. Гредо не жалко было даже отдать Пустой двор на прихоть собакам. Мальчик уже не раз слышал, что привезут их тогда же, когда вернётся Родгерт, и что будут Богарне разводить своих лающих рыцарей и тут. Но построенные псарни пустовали до сих пор. Миновала наконец весна, уступившая место душному лету, Слуга всё больше менял Замок, превращая его в настоящее поместье, а Родгерт всё не возвращался. Гредо, не знающий уже, что он должен чувствовать, смиренно ждал приезда господина, уверенный лишь в том, что после этого события всё прояснится. Так было до тех пор, пока в один из дней Алексис, заметивший его у входа в кухню, не подозвал его к себе. Мальчик послушно подошёл, внимательно вглядываясь в лицо коменданта. Алексис был очень недоволен, оглядывая подчинённого, и особенно долго засматриваясь на его уже затянувшиеся, но всё ещё свежие и красные шрамы. — Мда… — тихо сказал комендант, потирая заросший щетиной подбородок. — Что такое? — Ничего. Ничего… Ну-ка, подойди сюда.       Гредо шагнул ближе к Алексису, и мужчина, приманив его к себе ещё ближе, вдруг потянулся рукой к его волосам и аккуратно согнул его голову ниже, осматривая макушку Гредо. — Что такое? — повторил мальчик, не понимающий, что происходит. Ему не было больно, оттого он и не сопротивлялся, но действия Алексиса поставили его в тупик. — Мда… — повторил мужчина, цокнув языком. — А ты знаешь, что у тебя вши? — Нет! — удивился Гредо, знающий, что в волосах нет ничего подобного. — Быть не может! — Может, может, — подтвердил Алексис, ущипнул вдруг мальчика пальцами за кожу и, вырвав несколько волосинок, показал их Гредо. — Вот, видишь? — Не вижу, — смущённо буркнул тот, изо всех сил пытаясь разглядеть паразитов. Алексис хоть и не обращал ранее внимания на то, каким заброшенным выглядит Замок, но о чистоте на территории Крепости заботился рьяно, как и все остальные, пусть даже среди таких, как Гредо. Мальчик был уверен, что его волосы могут быть грязными и замасленными, но никак не облюбованными вшами. Блохами, быть может, и то только из-за животных. — Есть, есть, — упрямо убеждал его Алексис, недовольно цокая языком и продолжая рассматривать его макушку. — Ну-ка, пойдём.       Спорить было без надобности: Гредо почувствовал нечто сродни страху и стыду, услышав, что в его волосах поселились незваные гости. Он всё ждал от Алексиса нравоучений, но комендант лишь повёл его за собой. Мальчика ожидало не наказание, а бритьё. Алексис, заметив любопытствующий взгляд Гредо, протянул ему бронзовую бритву, которой следовало в этот день избавить подростка от всклокоченной шевелюры, бывшей свидетельницей всего, что происходило ранее. — Я правда не знаю, откуда они взялись, — в оправдание сказал мальчик, отводя взгляд в сторону и протягивая бритву обратно Алексису. — Да мало ли, откуда. Сиди тихо, хватит с тебя порезов.       Гредо, усаженный на скамью неподалёку от входа в кухню, не сдержал смешка, услышав это. Он послушно замер, чувствуя, как иногда мужчина тянет его за волосы, и как всё больше облегчается и начинает замерзать голова. — Не беспокоят тебя твои шрамы? — словно бы издалека начал Алексис, выждавший несколько месяцев после ранения. — Не беспокоят, — с напускным равнодушием ответил мальчик, вспоминая горячую и пульсирующую боль, захватившую однажды его лицо. После этого он лишь иногда случайно задевал рукой или одеждой корочки на коже, заставляя почти затянувшиеся ранки кровоточить заново и зарастать хуже, но это никак не могло сравниться с тем, что он ощущал в первые несколько дней. Теперь ушли даже корки, и только красные и не посветлевшие ещё полосы, пересекающие лицо, напоминали о той странной ночи. — Вы прогнали наёмника или он ушёл сам? — А что? — Ничего. — Богарне не нужен солдат, который себя не контролирует. — Нет вестей о Родгерте? — Что я тебе говорил? — Говорили не подходить к нему. — Ну? — Не говорили не спрашивать о нём, — Гредо повернулся и как-то странно через плечо посмотрел на Алексиса, стоящего над ним и зажавшего в руке бритву. Комендант скривился, положил ладонь ему на макушку и насильно отвернул его от себя, заставляя снова сесть прямо. — Делай своё дело, Гредо. Я буду делать своё.       Мальчик только хмыкнул. Его дело — служить господам, а как он может быть занят им, если господ до сих пор нет. — Плох я стал со шрамами? — спросил вдруг он. — Нет, — с еле различимой злобой в голосе ответил Алексис, дёрнув подростка за прядь волос, чтобы срезать её у самого основания. — Вы уверены? — А что тебе до этого? — Моё лицо должно быть хорошим. — Это ещё зачем? — Я слуга графа Богарне, — уклончиво ответил Гредо, почувствовав очень недобрую интонацию в голосе коменданта. — Я должен иметь хорошее лицо… — Я тоже слуга графа Богарне, — Алексис, кажется, искренне усмехнулся. — Мы стали похожи теперь, — Гредо подумал о том, откуда у самого коменданта могли появиться его собственные шрамы, но спросить напрямую не решился. — Не знаю, кто из нас должен из-за этого больше расстроиться, — и снова усмешка окрасила тон Алексиса. — Считаешь, значит, что я плох? — Ну-у… — Я шучу, не отвечай. Я и сам знаю, что не красавец уже давно. — Стареете? — словно бы пытаясь поддержать его, спросил мальчик. — Нет. Просто умираю.       В тот момент Гредо мог поспорить, что услышал улыбку в голосе Алексиса. Чтобы убедиться в этом, он обернулся на мгновение, но Алексис снова надавил на его голову пальцами, отворачивая от себя. И всё же, Гредо успел заметить, что на губах мужчины не красуется улыбка. В глазах, разве что. И то, скорее её стыдливое подобие. — Вы болеете? — Да. — Чем? — Помой теперь голову в ручье хорошенько. И не подходи к другим. Если спросят, что с тобой, отвечай, что вшей подхватил. Понял? — Алексис, хлопнул Гредо по плечам, словно бы давая понять, чтобы он встал и ушёл.       Мальчик опустил взгляд себе под ноги и увидел, что под лавкой собралась целая куча его срезанных локонов. Тогда Гредо провёл рукой по голове, ощущая под ладонью горячую и ставшую колючей из-за коротких волосков кожу. Ощущение это было непривычное. Щекотливое, заставляющее поёжиться. Взглянув на Алексиса, Гредо понял, что теперь комендант стал ещё недовольнее прежнего. — Разве мне не нужно лекарство какое? — Не нужно, — губы Алексиса дёрнулись из-за досады, которую он пытался скрыть. — Хватит и воды. — А вы не подхватите их от меня? — Гредо посмотрел на ещё не облысевшего, но уже потерявшего часть шевелюры Алексиса, обычно гладко приглаживающего свои тусклые волосы. — Иди уже, ну, — комендант закрыл глаза и махнул рукой куда-то в сторону. — Я сам всё уберу, уходи.       Гредо слегка наклонился, кивнув коменданту, и поспешил по своим делам. Ему не давала покоя теперь собственная голова, ставшая такой непривычной, такой опустевшей и голой без волос, за которыми привычно было прятать лицо, да и солнце теперь очень неприятно напекало макушку. Но к счастью самого Гредо, всем вокруг оказалось плевать на его внешность. Лишь Фригат, узнав причину по которой Алексис сбрил волосы мальчика, очень удивился, что его помощник откуда-то смог подхватить вшей. Внимательно оглядев кожу на затылке Гредо, старик удивился ещё сильнее, заверив его, что никаких вшей там нет. Гредо хотел поспорить, указав на то, что вряд ли Фригат умнее Алексиса, но потом вспомнил, что у старика видят хотя бы оба глаза. Даже если Гредо чист, то потеря волос — не большая беда. Пройдет немного времени и его грива отрастёт заново.       Всего через неделю мальчик проснулся в предвкушении прибытия господина. От прочих работников поместья Гредо услышал о том, что скоро приедет шевалье, и работы стало больше. Даже снующий туда-сюда Слуга, вечно указывающий Алексису на места, недостаточно очищенные и отремонтированные, стал показываться ещё чаще. Обычно Гредо видел этого строго, но богато одетого человека лишь утром и вечером, когда зной был слабым, и работа только начиналась и заканчивалась. Слуга никогда даже не говорил с мальчиком — настолько занятым (или, наоборот, ленящимся в тени залов поместья?) он казался. Гредо самолично помогал строить псарни, но даже там заведовал или Алексис, или кто-то из наёмных рабочих, в то время как Слуга появлялся лишь за тем, чтобы осмотреть всё, а потом увести коменданта на разговор. В день, когда прибыл Родгерт, Слуга тут как тут стоял в Первом дворе, встречая шевалье и его свиту. Гредо, взмыленный после работы, поспешил туда же, чтобы как можно скорее увидеть своего друга и убедиться, что Родгерт жив и здоров.       Сначала мальчику даже показалось, что он ошибся. Как и в прошлый раз, во главе вооружённого отряда на территорию Крепости вошёл конь, несущий сверкающего всадника. Доспехи были даже красивее, чем тогда, когда мальчик увидел рыцаря впервые. Гредо, если хотел бы, мог бы разглядеть всё своё лицо в отражении, но на фоне этого блеска заметно выделялось лицо Родгерта, осунувшееся и посеревшее. Пусть даже загорелый теперь, Родгерт казался больным: его щёки впали, на выглядящем ранее молодым лице проявились морщины, углублённые и подчёркнутые дорожной пылью. Даже светлые волосы словно выгорели, став совсем бесцветными, а глаза потемнели. Гредо подумал на мгновение, что это сам Граф Богарне, вместо собственного сына приехавший проверить своё поместье. Где же Родгерт, которого мальчик так хорошо знал?       Пришлось подойти ближе. Слуга уже вовсю сновал вокруг господина, отчитываясь о проделанной работе. Родгерт отмахнулся от него, снова передав коня своим соратникам. Гредо, воспользовавшись этой заминкой, пока шевалье никто не отвлекает, подошёл почти вплотную, чтобы окончательно убедиться: пусть и изменившийся, уставший от службы и дороги, а всё-таки это был Родгерт. И хоть видно было, каким крепким он стал за время отсутствия, рыцарь всё равно показался Гредо словно усохшим. Подросток, и сам продолжающий матереть, сравнился уже в росте со своим господином, и теперь, радостно улыбаясь, потянулся рукой к плечу Родгерта, чтобы привлечь его внимание. Мужчина, вдруг заметив его около себя, отшагнул назад и злобно прикрикнул. Гредо опешил и не успел опомниться, как между ним и Родгертом возник Слуга. — Откуда он взялся? — ругался шевалье. — Вашу мать, что тут происходит?!       Слуга, схватив Гредо за руку, потащил его за собой в сторону конюшни. Так и не понявший, в чём провинился, юный колдун пошёл за ним, и когда они оказались в тени под крышей, Слуга рывком остановил Гредо, смотря ему в глаза. — Что ты себе позволяешь, идиот? — прошипел Слуга, и в этот момент Гредо вдруг понял, что перед ним женщина. Приземистая, короткостриженная и суровая, но всё же с узнаваемым характе́рным голосом. — Ты не обучен манерам, отвечай?!       Гредо и не знал, что ответить. Она крепко, почти даже принося боль, сжимала его предплечье, и, кажется, даже пыль и пот, собравшиеся на коже подростка, не смущали её. Гредо почувствовал, как ногти впились в его тело, словно заставляя его поскорее выдать ответ. — Обучен… — неуверенно ответил мальчик, и тут же получил звонкую пощёчину, страха от которой было даже больше, чем боли. Он тут же закрыл ударенную щёку рукой, отводя взгляд. — Плохо, видать, обучен, — сквозь зубы рычала Слуга. — Не смей касаться Господина Богарне, тебе ясно? — Ясно, — не понимая даже, что он отвечает, Гредо просто повторил за женщиной. — Идиот, — ещё раз повторила она и отпустила наконец его предплечье. — Проваливай и не показывайся мне на глаза.       Это было что-то совершенно неправильное в представлении Гредо. Он, как ему и велели, скрылся за работой, но не мог выгнать из головы произошедшее. Почему-то не заступился за него Родгерт, да и Слуге никто не объяснил, что Гредо имеет право подходить к Господину и даже касаться его.       «Он, должно быть, устал после дороги, не узнал меня», — подумал подросток, снова проводя пальцами по своей ставшей такой непривычной на ощупь голове. Ещё бы! Проделавший такой путь Родгерт не мог знать, как изменится его маленький друг за целый год. Рыцарь устал и огорчён. Огорчён и сам Гредо: мало того, что его не подпустили к шевалье, так и собаки, обещанные всему поместью, не прибыли вместе с графским сыном. Что-то, видно, пошло не так в планах графа и его сына. Подслушав, как обычно, Гредо узнал спустя несколько дней, что сам Богарне отказался почему-то выдавать собак своему отпрыску. Ещё бы не расстроиться тут.       Родгерт всё это время не покидал Замка, а Слуга словно специально всё время появлялась там, где Гредо хотел проникнуть внутрь. Его ведь приглашали ранее! Ему позволяли подходить, говорить и касаться. Но теперь его гнали прочь. Весь год ожидания казался сплошной нехорошей шуткой, и однажды, когда юный колдун заприметил Родгерта, поутру вышедшего в сад, то решил не терять времени зря. Бродивший среди каменных тропинок шевалье выглядел так же, как раньше, но словно бы везде маленькие, незаметные поначалу изменения коснулись его облика. Его лица, его фигуры, его одежды. Даже что-то в его походке изменилось, и Гредо, неслышно следующий за своим другом, думал, не подменили ли его другим человеком? Это был всё тот же, но совершенно иной Родгерт. Не встретивший его, не обмолвившийся с ним ни словом. Не тянущийся больше к нему.       «Должно быть, действительно не узнал меня», — этой мыслью лечилось любое сомнение. — Родгерт?       Шевалье, не ожидавший встретить кого-то в столь раннее время, вздрогнул и резко обернулся. Солнце ещё только поднималось, и всё вокруг было словно затянуто серо-голубой дымкой. Гредо вгляделся внимательнее в лицо своего друга, обнаруживая в нём всё больше неприятных изменений: Родгерт нахмурился, широко открытыми глазами смотря на подростка. — Что ты тут делаешь? — Я хотел поприветствовать тебя ещё раз, — тихо начал Гредо. — Пошёл прочь, — рыкнул рыцарь и злобно скривился. — Ты не узнаёшь меня, должно быть? — Гредо шагнул ближе, почувствовав, как отдаются ноющей болью его пальцы, которые он снова от нервов заламывал. — Узнаю.       На несколько мгновений повисла тишина. Подросток не знал, что сказать после такого. Если Родгерт узнаёт его, то всё должно быть совершенно иначе. Утро и без того было холодным, а от подувшего ветерка Гредо и вовсе задрожал. Ни заматеревшее тело, ни одежда не спасли его от этого зябкого чувства, и юный колдун снова провёл ладонью по обритой голове, ощущая вместо привычных волос, за которыми можно было бы спрятать смущение, только колючую щетину. — Что с тобой случилось? — решил, наконец, спросить Гредо. — Что произошло? Ты в порядке?       Родгерт не ответил. Когда Гредо решился поднять на него глаза, то понял, что рыцарь стал выглядеть ещё более недовольным и незнакомым: крылья его носа дёрнулись от злости, а глаза открылись ещё шире. Родгерт вперился взглядом в своего слугу, теперь так нагло рвущегося к его вниманию. — Ты можешь говорить со мной? — спросил вдруг он. — Ну… Да, — неуверенно ответил Гредо, слыша какой-то подвох в вопросе Родгерта. — Я ведь говорю с тобой. Сейчас. Прямо сейчас говорю. — Да? — рыцарь слегка наклонил голову, разыграв удивление. — Ну-ка, подойди сюда.       Гредо не шелохнулся. Не было правды в этой просьбе, он слышал и чувствовал это. Родгерт перестал хмуриться, но продолжал взглядом сверлить своего слугу. Было какое-то сокрытое безумие в этих глазах, и Гредо отвернулся, но не шагнул вперёд, только скрестив руки на груди, стремясь будто бы закрыться. Он чувствовал себя обнажённым и совершенно беззащитным в этот момент. — Подойди.       Гредо помотал головой, отказываясь, хотя тон рыцаря не подразумевал отказа. — Мне самому подойти к тебе? — Родгерт повысил голос. — Это же я — Гредо! — подросток испугался вопроса Родгерта и сразу же посмотрел на него, в надежде, что шевалье наконец-то поймёт. — Ты правда не узнаёшь меня?..       Родгерт рывком сдвинулся с места и сам зашагал к нему. Гредо дёрнулся, хотел было убежать или отскочить, но не нашёл в себе смелости, остался на месте, лишь сгорбился и отклонился, чтобы его голова не оказалась на одном уровне с головой шевалье. Того это не остановило: Родгерт, вплотную подойдя к слуге, схватил его за загривок и сжал пальцами шею, заставляя склониться ещё сильнее. — Ну-ка, Ничейный Гредо, послушай меня. Ещё раз: ты уверен, что можешь говорить со мной?       Гредо с шумом выдохнул воздух, не ответив ему. Он попытался выкрутиться, поднять голову, чтобы посмотреть на Родгерта, но шевалье лишь сильнее надавил на спину подростку, заставляя его неуклюже переступать с ноги на ногу, чтобы не упасть на землю. — Нет у меня желания забавляться тут с тобой, недоумком. Если не хочешь язык потерять, то молчи в моём присутствии. Понял? — Да… — Понял, спрашиваю? — Родгерт напряг пальцы, болезненно сжимая кожу на шее подростка, словно тот был щенком, пойманным за шкирку.       Гредо, подумав на мгновение, как похожи хватки Родгерта и Слуги, молча закивал головой, не решившись больше говорить вслух. — И ни с кем не говори обо мне! Ни о чём, что меня касается, ты понял меня? Не подходи ко мне, пока сам не позову!       Он снова закивал, теряя равновесие от давящей на него руки шевалье. Тогда Родгерт оттолкнул его от себя и разжал пальцы. Ноги подкосились, и Гредо присел на тропинку, инстинктивно закрыв голову руками. Родгерт тут же отступил назад, потом быстро обошёл подростка и направился прочь. Ошарашенный произошедшим Гредо на некоторое время остался сидеть на земле, опустив уже руки и пустым взглядом бродя по шелестящей вокруг листве. Он пытался осознать слова рыцаря, но мысли никак не собирались воедино, как назло. Подросток снова хотел запустить пальцы себе в шевелюру, но ладони соскользнули с шершавой головы. Сильнее начал тревожить холод раннего летнего утра, и тогда Гредо, вскочив с земли, торопливо зашагал к хлеву. Были у него ещё дела на начало дня, не время забивать голову непонятно чем. Он совершенно не знал, за что теперь ему уцепиться, чтобы мысли снова наполнились смыслом. Неужели случилось что-то плохое с Родгертом? Настолько плохое, что даже его, своего любимого пажа, он так легко отталкивает от себя.       Что еще мог сделать мальчик, кроме как послушно выполнять такой приказ? Ни Фригат, ни кто-то ещё не заметил особого изменения в поведении Гредо. Он и так молчал целыми днями порой, так что после слов Родгерта словно ничего и не произошло. Гредо стал чаще щупать рубцы на своём лице, думая, в них ли дело. Вряд ли в них. Юный колдун радовался, что наёмник не выколол ему глаза случайно. Он всё ещё прекрасно видел, значит, и глаза его не изменились. Родгерт мог узнать его по ним. И ведь узнал, если верить его словам. Хотелось подойти снова, спросить, в чём беда. Чем провинился Гредо? Где ошибся? Ни Алексис, ни Фригат, ни Слуга, ни кто-то ещё во всей Крепости не подзывал его к себе с тем, чтобы наказать за какую-то конкретную ошибку. И всё же, как будто бы в чём-то он был виноват. И не находил в себе смелости приблизиться к шевалье снова, чтобы опять попытать счастье и добиться его внимания. Даже просто попасться ему на глаза казалось теперь плохой идеей, но Гредо не знал, что мог сделать ещё.       Промучившись несколько недель, юный колдун так и не нашёл в себе ответа, пока вдруг не услышал собственный голос: «И говорил Тодор ему, почувствовав тоску: "тебе мои слова что гнус взбешённому быку"...»       Он стоял посреди стола, в окружении столба света. Тёмная, почти чёрная зала вокруг него зажимала стол в кольцо, и даже свет множестве свечек, расставленных вокруг стола, не мог разомкнуть тьму. Под ногами у Гредо, повсюду за столом, сидели безмолвные солдаты, отводя взгляд и отворачиваясь. Их стёртые лица то и дело переливались сиянием, и Гредо, оглядывая людей, заприметил наконец того, кому пытался зачитывать наизусть заученную поэму. Родгерт, сжимая в руке кубок, злобно исподлобья поглядывал на взгромоздившегося на совершенно пустой стол слугу. — «Ты потеряешь свою суть в погоне за мечтой. И разум твой, мой друг, увы, не властен над тобой! Ты разве знал за свою жизнь страшнее мук любви? Кто шёл с тобою на пути — вслух имя назови!»       Гредо чувствовал, что Родгерт должен ответить. Должен зачитать следующие строки, выступить от лица Гаврила и продолжить известный сюжет. Словесную баталию двух друзей, обсуждающих Сверкающую леди. Но рыцарь снова злобно зыркнул на слугу, ничего не ответив. Гредо не отчаялся, он продолжил зачитывать стих: — «…Но ладно. Вздор! Да будет так. Я тоже ведь не чист. Мой путь не лучше твоего, настолько же тернист. Я тоже разум потерял, я тоже полюбил. И как и ты, я сам свои поводья отпустил. Коль хочешь милость получить той, кто светлей небес, то хоть на край земли иди с мечом наперевес. Бросайся в бой, ныряй во тьму, стремись себя сгубить!..»       Шевалье поднялся со стула и плеснул в сторону Гредо вино, но колдун не остановился: — «…И всё ж я буду там с тобой, пытаясь защитить!..»       Следом за вином в сторону Гредо был отправлен и опустошённый кубок. Но и теперь подросток, мотнув головой и растрёпывая густые длинные волосы, продолжил возглашать: — «…Я буду там, мой друг, с тобой, терзать и бить врага. Я буду биться так, как будто вовсе жизнь не дорога!»       Поняв, что слуга не остановится, Родгерт молча шагнул прочь от столба света, погружаясь во тьму трапезной залы. Гредо захотел позвать его, но понял, что это будет бесполезно. Тогда он спрыгнул со стола на пол и побежал вслед за Родгертом, тоже окунувшись в тень. Глаза сразу же привыкли, и мальчик заметил, как фигура рыцаря почти уже скрылась в чернеющем коридоре в конце залы. Гредо догнал шевалье, попытался схватить его за руку, но мужчина вдруг обернулся и толкнул его, отгоняя от себя. — «Гаврил молчал, не отвечал, в раздумьях лишь о том, как будет жить он вместе с ней, напоенный теплом», — продолжал Гредо, снова бросившись к Родгерту и пытаясь вытянуть его обратно к свету.       Рыцарь сделался лишь злее. Он, поняв, что слуга так просто не отстанет, вдруг схватил его за горло и прижал к стене. Гредо почувствовал, как тяжело стало дышать, но всё же изо всех сил продолжил, стремясь во что бы то ни стало дочитать поэму: — «…Он сам уже совсем ослеп, мечтая лишь о ней. И продолжал искать дары, не различая дней»…       Дыхания не хватило. Гредо попытался оттолкнуть Родгерта от себя, но рыцарь только сильнее навалился на него, сомкнув пальцы на шее мальчика. Испуганный этим, колдун попытался закричать, оттолкнуть мужчину от себя, но темнота вокруг них стала смыкаться плотнее. Пропали солдаты, пропал стол, окружённый столбом света. Пропало всё вокруг, и Гредо в последний раз попытался вздохнуть, чтобы не потерять сознание.       Глаза его тут же открылись, рот послушно разомкнулся и втянул воздух. Мальчик схватился за голову, и снова его пальцы упёрлись в густую щетину сбритых волос. Света в сарае было мало, но всё же, никакой пугающей темноты, которая окружала его во сне. Дышалось легко, хотя сердце всё ещё стучало тревожнее обычного. Гредо поднялся на своей лежанке и несколько секунд пытался осознать, какой сейчас час. Раннее утро, судя по пробивающемуся сквозь щели в двери свету. Мальчик встал, не решившись будить отдыхающего неподалёку Фригата, и приступил к работе. Коровы, заслышав его приближение, сразу начали шуметь, чуя кормёжку и прогулку. Гредо провозился до середины дня, а потом, никому ничего не сказав, поскольку было у него ещё время в запасе, пошёл в город. Там, на рынке, должна встретиться ему Зерпина, но когда он стал искать её среди лавок, знакомый силуэт так и не показался. Нашлась торговка, по сезону продающая теперь не только горшки и шкурки, но и овощи с травами. Гредо тут же поспешил к ней, спрашивая о её помощнице, но женщина, обычно привечающая его, ведь этот мальчик не раз уже носил ей деньги от шевалье, вдруг отмахнулась от него, изменившегося за такое время. — И вы меня не узнали? — обескуражено спросил Гредо. — Узнала, — тут же ответила женщина. — А ты снова принёс что-то, что ли? — Нет, мне нужна Зерпина, хочу с ней говорить. — Нету её здесь! — в её голосе слышались злость и пренебрежение. — Не вожусь я с ней больше, так и передай Богарне. И остальным. — Что случилось? — спросил мальчик, но его вопрос остался без ответа.       Торговка отвернулась и продолжила разбираться со своим прилавком. Не было у Гредо ни денег, чтобы завлечь её, ни знаний, как бы подступиться к разговору. Единственная мысль, которая могла бы помочь подростку, подсказала пойти домой к Зерпине.       Её двор уже стал обыденностью для него, и теперь, вернувшись спустя несколько месяцев, Гредо подумал, что ощущается это так, словно он вовсе не покидал этого места. Мальчик заколотил рукой в дверь, громко зовя девушку. Зерпина ответила не сразу. — Кто это? — спросила она из-за двери, не узнавая его голоса. — Это же я — Гредо!       Лишь тогда она отворила, но, увидев гостя, вдруг вскрикнула и хотела было закрыться снова. В последний миг она по глазам узнала его, изрезанного и обритого. — Гредо! Что с тобой?!       Мальчик не обратил никакого внимания на её интонацию, полную ужаса и сострадания. — Родгерт вернулся! — радостно сообщил он, всё ещё пытаясь отдышаться от бега. — Что с твоим лицом?! — Зерпина схватила его за голову, стала нежно перебирать пальцами по красным кривым полосам, украсившим щёку и лоб подростка. — Что случилось? — Не важно! — он нежно, но уверенно перехватил её руки, отрывая их от себя. — Слушай! Родгерт ведь вернулся! Он жив! Он приехал в Крепость! — Кто это с тобой сделал? — не успокаивалась девушка, всё ещё пытаясь приложить ладони к травмированному лицу Гредо. — Зерпина! — Это из-за трав?! Кто-то узнал что-то? — Да нет же! — вдруг вскрикнул он, мотая головой и с силой опуская руки Зерпины вниз, чтобы лишить её возможности трогать его. — Какая разница, это ерунда! Просто пьяная драка! Послушай же ты!..        Девушка наконец расслабила руки, поняв, что Гредо не заботит то, что стало с ним, и правды от него не добьёшься. Она с сожалением посмотрела на него, замолчав и став ждать, пока он закончит. — Он вернулся! Родгерт приехал! — радовался он, улыбаясь и совершенно не обращая внимания на то, насколько на самом деле Зерпина не заинтересована в сообщённой ей новости. — Я знаю, — сдержанно ответила она и выдавила из себя ласковую улыбку. — Хочешь, я отведу тебя к нему? — ещё больше встрепенулся мальчик, сильнее сжав ладони Зерпины. — Можем пойти через лес, как раньше! Я провожу тебя? Мы пойдём вместе, можешь не бояться. Пойдём? — Нет, Гредо, не нужно, — она вытянула руки из его хватки и сама взяла его за плечи. — Я знаю, что он вернулся. Я видела, как он ехал через город со свитой. — Почему ты не поехала с ним? — искренне удивился он.       Девушка тут же рассмеялась, и Гредо услышал, насколько натянутым и ненастоящим был этот смех. Уголки её глаз дёрнулись, сощурились. Он знал, что улыбается она совершенно иначе. — Гредо, я к нему не пойду, — сказала она, продолжая так непривычно улыбаться. — Не тревожь его из-за меня, хорошо? — Вы ведь вместе, — Гредо серьёзно посмотрел на неё, не понимая, как он может потревожить Родгерта, если речь идёт о ней. — Гредо, прекрати, — Зерпина отпустила его и отвела взгляд, поправляя свою юбку. — Я не пойду к нему. — Почему? — он склонился и упрямо заглянул в глаза девушке, она тут же отвернулась и скрестила руки на груди, не желая показывать, как начали блестеть её глаза. — Зерпина? Он не хочет говорить со мной. Он меня гонит. Только ты и можешь к нему подойти, он совсем плох стал без тебя.       Услышав, что сказал Гредо, Зерпина наконец решилась встретиться с ним взглядом. — Не хочет говорить с тобой? — Что случилось? — Гредо не хотел обсуждать себя, его куда больше интересовало сокрытое от него. — Почему ты не хочешь к нему идти? Почему он молчит? — Он сын Графа Богарне, — тихо ответила она, словно это могло сказать мальчику хоть о чём-нибудь. — Вы ведь вместе? — Мы никогда не были вместе, — лицо девушки болезненно скривилось от её попытки снова замаскировать плач улыбкой. Зерпина вздохнула, всплеснула руками, будто бы говоря: «и сама не знаю, как так получилось», потом усмехнулась и начала вытирать щёки, по которым уже покатились слёзы.       Гредо молча смотрел на неё, не понимая, что пошло не так. Он захотел подойти ближе, потянуться к ней рукой, но девушка сделала шаг назад, не позволив ему этого. Тогда мальчик замер на пороге, чувствуя, как его собственное лицо напрягается и тянет мышцы, заставляющие глаза щуриться, а губы сжиматься. — Что случилось? — снова спросил он, уже не надеясь даже, что Зерпина пойдёт с ним. — Пожалуйста, прекрати, — она закрыла глаза, ещё раз вздохнула, останавливая свой плач, потом посмотрела на гостя уже более серьёзно: — Не говори больше со мной об этом, ладно?       Разве мог он спорить? Он ничего не понимал, хотел спросить ещё что-то, но после её просьбы Гредо молча отступил назад и просто кивнул, опуская взгляд в пол. — Подожди, я дам тебе кое-что, — тихо сказала Зерпина и скрылась в темноте дома, вернувшись спустя время и протягивая Гредо связку сушёной травы. — Разжёвывай и прикладывай на рубцы. Смотри, чтобы в глаза не попало.       Мальчик, всё ещё не смотря на Зерпину, взял связку и снова кивнул, смущённо перебирая пальцами сухие стебли. Какой глупый и странный получился между ними диалог, думал он. Чем взрослее он становился, тем короче казался ему путь от Крепости до города и обратно, но теперь, после встречи с Зерпиной, Гредо вовсе не заметил, как опять стоял у ручья, прямо перед ведущей к калитке тропинкой. Травы, данные девушкой, размокли от вспотевших ладоней, и юный колдун, взглянув на них, почувствовал желание избавиться от подарка, вместо того, чтобы помочь своим ранам исцеляться. Хотелось бросить связку растений прямо тут в воду, чтобы ручей унёс их по реке или похоронил во рву перед Крепостью. Но руки не послушались, не разжались и не отпустили сокровище. Тогда Гредо побрёл дальше мимо тропы, приближаясь к тому месту, где годом ранее похоронил Товарища. Место заросло, изменилось, и ничего уже не говорило о том, что прямо под ветками была могила пса. Мальчик остановился прямо у неё, чувствуя, насколько пустым стало всё вокруг. Не было тут больше Товарища, не было ощущения присутствия чего-то, после него оставшегося. Гредо был уверен, что если раскопает яму, то наткнётся на останки животного, они не могли никуда пропасть, но пока земля, камни и ветки закрывали их, казалось, будто ничего, связанного с псом, вообще никогда не существовало.       Снова сдавило горло от неприятных мыслей. Гредо запрокинул голову, думая над тем, каким глупым теперь кажется ему вообще всё вокруг. У него не хватит духу выкинуть подарок прекрасной Зерпины, но он не хочет держать его, не хочет использовать. Он вообще ничего уже не хочет, его переполняет злость и отчаяние, найти выход которым он не может потому, что не способен себе их объяснить. Либо он задаёт неправильные вопросы, либо не может отыскать ответов. И никто вокруг тоже не хочет отвечать. Мальчик быстро склонился над могилой пса, положил среди выросшей травы сушёную связку лечебных стеблей и, стыдливо шмыгнув носом и тут же утерев его, торопливо пошёл обратно к тропинке, чтобы вернуться в Крепость.       И пусть всё вокруг менялось только сильнее с каждой неделей, Гредо чувствовал себя так, будто бы его подвесили и не дают шевелиться. Родгерт, как и прежде, выходил в сад, иногда выезжал куда-то со своей свитой. Он, казалось, вовсе не замечает мелькающего иногда тут и там слугу, ведь теперь везде, где бы не появился шевалье, его сопровождала другая Слуга. Строгая, почти колющая своим взглядом, она ещё несколько раз наносила удары Гредо, ошибившемуся где-нибудь по мелочи. Как ни старался он произвести на неё хорошее впечатление, чтобы на деле подобраться к шевалье, Слуга после нескольких неприятных разговоров и особенно болезненных пощёчин с перстнями дала мальчику понять, что никто больше не станет относиться к нему тут, как к другу Господина. Как ни старался юный колдун убедить себя, что Родгерту нужно лишь прийти в себя после дороги, эта мысль таяла с каждым днём. Даже когда успел выпасть и сойти снег, шевалье так и не подозвал к себе своего юного друга, ставшего теперь просто каким-то долговязым и неуклюжим прислугой, пахнущим животными.       В одну из весенних ночей Гредо не смог уснуть. Он уже мог хвататься за отросшие на длину нескольких пальцев волосы, но из-за нервов, почему-то разгорячивших его тело, юноша только расчесал себе голову и исщипал кожу. — Фригат, проснись. Проснись же. Посмотри, есть у меня что в волосах? Вши снова? — спросил Гредо, будя старика, лежащего на своей лежанке.       Фригат заворочался, начал бурчать себе что-то под нос. — Ну же, проснись. — Нету там ничего. — Ты не посмотрел. — Темно, дурак, я не вижу ничего. — Хочешь, я свечу зажгу? — Делать тебе нечего, свечи тратить. Нету там ничего, говорю тебе! Я же смотрел недавно. — Если у меня вши опять, ты их от меня подхватишь, — пригрозил Гредо, словно ощущая, как ходят ходуном волосы на его голове. — Да чтоб тебя… — вздохнул Фригат, которого болезненно пихнули в бок. — Если я посмотрю, ты оставишь меня в покое? — Обещаю.       Пришлось всё же зажечь свечу. Старик стал грубыми пальцами перебирать волосы парня, но не нашёл в них ничего, кроме нескольких соломинок на покрасневшей от царапающих ногтей коже. — Нету ничего! Никаких вшей! — Точно? — Говорю тебе. — Тогда почему мне так страшно? — спросил Гредо, не поняв даже, что ошибся в словах. Он хотел сказать «больно», но признание само вырвалось из его рта.       Фригат помолчал, странно смотря на него, потом ответил: — Ужинал ты? — Да. — Значит, не то что-то съел. Ложись спать.       Гредо вернулся к себе, но странное чувство не давало покоя. Голова продолжала зудеть, вместе с ней зудело и тело. Становилось то жарко, то холодно. Гредо подумал даже, что заболевает, но было тут что-то другое. Парень встал с постели и вышел во двор. Никого там не было в такое время, только безумно яркая луна освещала всё вокруг, так что глаза быстро смогли разобрать окружение. Колдун огляделся и понял, что единственное окно, в котором всё ещё тускло мерцал тёплый свет свеч, принадлежало каморке Алексиса. Удивительно было, что оставили коменданту его место, ведь очень много новых людей оказалось теперь в поместье Богарне. Не было это больше Замком, не было больше Крепостью. Было поместьем, в котором старший графский сын принимает гостей и властвует. Лишь пустые псарни, так и не встретившие обещанных собак, напоминали о том, что ещё недавно всё вокруг было заброшенным настолько, что даже какой-то сирота мог ходить везде, где вздумается.       Беспокойные ноги довели Гредо до псарен, он обошёл их, трогая руками деревянные двери и новые каменные стены, которые сам же колдун и помогал выкладывать. Тоскливо стало. Ведь изначально пять лет назад Гредо прибыл сюда именно потому, что услышал о собаках, но Товарищ мёртв, а рыцарских псов так и не подарили Родгерту.       Калитку, ведущую к ручью, стали запирать, но с этим навесным замком Гредо подружился точно так же, как с замком кладовой. Юноше казалось, что и этот замок, и сама калитка, и вообще всё, что простирается за ней, ощущает себя теперь покинутым. Одно лишь прикосновение к металлу заставило зажимы расслабиться, и замок скрипуче повис, открыв путь для юного колдуна. Гредо, привычный уже к этой тропе, сам не зная, зачем, двинулся через лес, встретивший его ночной тишиной. Листья только начинали пробиваться из веток, и не было привычного шелеста ещё. Ночь была тихой, и Гредо мог только дивиться тому, сколько шума производит сам: под ногами шуршали перепревшие листья, сучки и куски отвалившейся коры. Поскрипывали тут и там стволы, и когда путь пролегал уже через чистые в это время года поля, Гредо, продолжая не задавать себе никаких вопросов, только увереннее зашагал в сторону города. Не встречая ни людей, ни зверей, парень миновал лесочек, перешёл реку и привычной тропой направился к дому Зерпины. Казалось иногда, что снуют по городу какие-то тени, но Гредо, занятый собственной родившейся внутри тревогой, не позволял проклюнуться новым переживаниям. Когда он оказался во дворе девушки, то надолго остановился перед деревянной дверью, которая в самую первую его встречу с Зерпиной так хитро впустила его внутрь и явила отпечатавшееся в глазах зрелище. Теперь дверь была заперта, но колдун, приложив пальцы к ней, почувствовал, как отозвались мышцы на руке, делясь с замком собственными силами. Щёлкнул засов, поднявшийся с другой стороны, и парень зашёл во двор, тихо прикрыв дверь за собой. Свет в маленьких оконцах не горел, но Гредо не остановило это. Он приблизился к стене дома и, прислушавшись, стал ждать. Миновали минуты, прежде чем он позволил себе осмелеть сильнее. — Зерпина? — позвал он тихо, прикладывая губы к замочной скважине. — Зерпина, впусти меня.       Девушка не ответила, но Гредо услышал, как зашумело что-то в доме. — Зерпина, это я! — Гредо? — удивлённый и испуганный голос раздался из-за двери дома. — Да. — Что ты тут делаешь? Который час? — Впусти меня, пожалуйста.       Зерпина отворила дверь, и парень увидел, какой испуганной она выглядела. В темноте, разгоняемой лишь лунным светом, девушка казалась совсем иной: бледная, растрёпанная, закутанная в потёртое покрывало, она смотрела на Гредо, словно не узнавая его и не осознавая, что всё вокруг не является сном. — Что произошло? — спросила она. — Ты позволишь мне войти? Прошу тебя.       Она отступила назад, впуская его в дом и накрепко запирая дверь после того, как Гредо оказался внутри. Было темно, окна занавешены тканью. Тлеющие угли в маленьком очаге не грели и не освещали, и Гредо на ощупь попытался пройти к столу или лавке, но Зерпина сама мягко подтолкнула его к табурету, стоящему около очага. Когда пламя свечи прояснило предметы вокруг, девушка села на лавку напротив парня и стала смотреть на него, ожидая, видимо, его рассказа. — Прости меня, Зерпина. — За что? — спросила она, и голос её показался Гредо жёстче обычного. — За то, что тревожу тебя. Я и сам не знаю, зачем пришёл, прости. Я не знаю. Тяжело мне. Происходит что-то, — выпалил Гредо слабым голосом. — Может, заболел. Я не знаю.       Зерпина не сказала ничего, но тут же встала, подошла ближе и приложила ладонь ко лбу Гредо. — Холодный ты, — тихо проговорила она.       Гредо сидел, зажмурившись. Руки девушки были тёплыми и мягкими, но что-то в этом прикосновении только сильнее раззадорило тревогу внутри колдуна. — Сердце стучит, Зерпина. Страшно отчего-то, я себе всю голову исцарапал. — Что случилось? — Не случилось ничего. Я не знаю, что происходит. — Думаешь, что-то случится? — спросила вдруг она.       Гредо посмотрел на неё, но Зерпина, заметив этот взгляд, тут же опустила голову, чтобы спрятать глаза. Только теперь, при тёплом свете свечи парень рассмотрел, что подруга его продолжает худеть и лицо её совсем осунулось. Растрёпанные и не собранные, как обычно, в платок, волосы больше подчёркивали это изменение. — Я принёс тебе кое-что, — сказал Гредо, доставая что-то из-под накидки, в которую заворачивался. — Что это? — спросила девушка, но вдруг ей в руку опустилось несколько монет. — Зачем это? — Ты всё ещё не работаешь, — прошептал он. — Похудела.       Ещё с лета Зерпина так и не появлялась на рынке. Не была она больше помощницей торговки, чаще сидела дома. Гредо носил ей травы вплоть до зимы, и ранней весной приносил ещё что-то, но теперь впервые он дал ей деньги после того, как не посещал её несколько недель. — Нет, — грубо сказала Зерпина, вложив монеты обратно в руку парня и зажав его ладонь в кулак своими пальцами. — Не смей. — Меня кормят в Крепости. — Мне есть, на что жить. — Пожалуйста… — Не оскорбляй меня. — Зерпина…       Девушка отошла от него, чтобы он не попытался снова вручить ей деньги. — Что-то нехорошее где-то, — тихо сказал Гредо. — Мне очень плохо, я не понимаю ничего. — Что нехорошее? — Я не знаю.       Она услышала дрожь в его голосе и только после этого вернулась к нему, снова положив руку ему на лоб. — Ты потный весь. — Мне страшно очень, — он схватил её руку и зажал пальцами, словно пытаясь уцепиться за неё, как за спасительную верёвку. — К тебе приходил кто-то? Кто-то что-то спрашивал? — она в ответ положила ладонь сверху на его кисть. — Что? — Гредо искренне удивился, забыл даже на мгновение о своём страхе. — Нет. Кто? — Сыны? — Что? Нет, в Крепости только наёмники Богарне, — тихо ответил парень. — Почему? — Кто-то знает, что ты носишь травы мне? — Нет, никому до меня дела нет. — Послушай… — Зерпина снова села напротив него, поправляя свои волосы, падающие на лицо. — Я не хочу, чтобы ты ходил ко мне снова. Оставь меня уже. Зачем ты продолжаешь это?       Парень жалобно посмотрел на неё, но лицо Зерпины, отчётливо выражающее скорбь, не утешило его. — И ты меня прогонишь? — спросил он. — Не прогоню… — Зерпина покачала головой и зажмурилась. — Не в этом дело, Гредо. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то. — Давай я отведу тебя к Родгерту… — Нет! — Почему? — И что? Приведёшь, чтобы над нами обоими посмеялись? — грустно спросила она. — Или даже наказали. Я ему не нужна. Хотел бы — пришёл бы сам. Гредо, не будет свадьбы. Не будет никаких детей. Шутки всё это были, как же ты не понимаешь этого. — Я понимаю, — он посмотрел себе под ноги и снова стал заламывать пальцы. — Но он может помочь всё равно. Я просто щенок уличный, а вы близки были. — Мы с ним никто друг для друга. С чего ты решил, что мне помощь нужна вообще? — Ты худеть стала. — После зимы все худеют. — Нет, ты давно худеешь. — Глупости не говори. — Мне страшно почему-то. Что-то не так сегодня.       Они просидели молча некоторое время. Зерпина закуталась в покрывало, скрестив руки на груди и отвернувшись, а Гредо, неловко перебирающий пальцы, чувствовал, как сильно бьётся его сердце, всё ещё не успокоившееся. — Почему ты не хочешь деньги взять? Ты думаешь, что я себя чего-то лишаю? — Я не нуждаюсь в деньгах. — Тебя ведь с рынка выгнали? — Я всё равно работаю, — тихо сказала она. — Ты приносишь травы и корни — они людям нужны и вне рынка. — Значит, у тебя всё хорошо? — Да. — А если я перестану приносить тебе травы? — Я найду другую работу. — Какую? — Гредо, перестань.       Он замолчал, снова отводя взгляд от неё. Спустя ещё одно густое затянувшееся молчание Зерпина вздохнула и спросила: — Зачем ты продолжаешь это? — Я хочу, чтобы всё было как раньше.       Девушка тяжело вздохнула, но не нашла, что ответить. — Если бы я знал, что ещё делать, я бы сделал. Я не знаю. Ты знаешь? — Что ты хочешь изменить?       Гредо рывком встал и двинулся к двери. Не успел он выйти наружу, как Зерпина схватила его за руку и заставила остановиться. Он обернулся к ней, заглянул в глаза и с шумом втянул воздух носом. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я тебя гоню, — Зерпина поправила покрывало на своих плечах, потом свободной рукой коснулась плеча парня.       Он тут же перехватил её руку, насильно вложил ей в ладонь монеты и крепко зажал своими руками. — Возьми!       Зерпина попыталась выкрутиться, но Гредо обнял её, заставляя замереть на месте. Он уже стал выше неё, и удержать девушку на месте не составляло труда для него. Зерпина удивлённо вздохнула, не решаясь сделать что-то ещё. — Я говорил, что буду служить тебе, пока он не вернётся, — прошептал Гредо, лицом зарывшись в покрывало и волосы Зерпины. От неё исходил пыльный и дымный запах сожженных поленьев и трав. Гредо вздохнул и закрыл глаза, лишь сильнее сжимая её в объятьях. — Он вернулся уже… — Нет, это не он, наверное. Я не знаю, что с ним. Чужой какой-то. Я всё ещё хочу быть с тобой.       И теперь она не нашла, что ответить ему, просто стояла, замерев, как пойманная птица. — Возьми, пожалуйста, — Гредо чуть отстранился от неё, зная, что монеты всё же остались в ладонях Зерпины. — Только в этот раз, — она стояла спиной к свече, оставленной над очагом, и её лицо было сокрыто темнотой, но парень слышал, как дрожал её голос. — Я всё равно приду ещё и принесу что-нибудь. — Нет. Я прошу тебя… Не ходи больше. Я другую работу найду себе. К Дочерям обращусь, может… — Почему? — Я боюсь, что тебя за мага примут и заберут куда-нибудь, — прошептала она. — Только этого боишься? — ещё тише спросил он. — Чего ещё я должна бояться? — Колдовства моего.       Зерпина шмыгнула носом в темноте и сама притянула Гредо к себе, положив голову ему на плечо. Парень прижался щекой к её виску, широко открытыми глазами смотря на мерцающую над очагом свечу. — Не боюсь, — прошептала Зерпина. — Я тебе служу. — Тогда слушай мой приказ.       Она мягко выставила руки вперёд, заставляя Гредо прервать объятия. Он послушно отшагнул назад, внимательно заглядывая в лицо девушки и ожидая её желания. — Не ходи ко мне больше, — только он хотел что-то ответить ей, как Зерпина вдруг накрыла его губы рукой и продолжила: — Я не гоню тебя. Не гоню. Но я боюсь за тебя тоже. Не носи мне ничего. Люди недобро смотрят, а ты и без того странен, мы оба можем пострадать. Если к тебе придут спрашивать, отвечай, что ничего не знаешь. Ни про меня, ни про травы, ни про магию. Понял?       Гредо кивнул. — Ничего не знаешь. Не ходил в лес, и к Родгерту меня не водил. Ничего не было. Ясно?       Он кивнул снова, перехватив её ладонь своей рукой. — Пожалуйста, иди домой теперь. Самой безопасной дорогой, которую знаешь. — Хорошо, — тихо шепнул он. — И пообещай мне. — Я не нарушал своего обещания с прошлого года. — Ещё раз пообещай, — помотала головой она, приблизившись к нему почти вплотную. — Что несмотря ни на что, ты ни в чём не признаешься. Мы с тобой не знакомы. Никогда не были знакомы. Ничего не было между нами.       Гредо задержал дыхание, чтобы болезненным вздохом не выдать своих чувств. — Обещаешь? Нет, вслух ответь. Поклянись мне. — Я клянусь тебе, — Гредо и сам не понял, как эти слова сорвались с его языка настолько чёткими и крепкими.       Зерпина придвинулась ещё ближе к нему, мягко коснувшись губами его скулы. Не отпугнули её ни шрамы, ни колдовство этого человека. Гредо вспомнил, как впервые она шутливо чмокнула его тогда, в лесу и звонко смеялась. Это было что-то совершенно другое. Всё его тело словно окаменело, налитое тяжестью клятвы, закреплённой этим вторым поцелуем. — Прощай, Гредо, — шепнула она. — Прощай.       Теней в городе как будто бы стало больше. Гредо знал, что они не видят его, но он сам видел их теперь отчётливее. На обратном пути, на самой окраине города там, где в свете дня можно было всегда встретить пастухов и животных, разлаялись собаки. Беспокойный, возбуждённый лай сразу привлёк внимание колдуна: он стал слушать. Луна всё так же ярко освещала поля и дорогу, и Гредо, чтобы не видно его было, сошёл вниз, к канаве. Сел там на колени среди камней около зарослей голых ещё в это время и стал перебирать собачьи голоса, льющиеся отовсюду. Почуяв, видно, что кто-то рядом пытается присосаться к ним, псы, ещё не понявшие, что лишь больше сил отдадут ему, стали лаять яростнее. Присоединились к ним собаки с дальних ферм, и вскоре вся окраина наполнилась воем, лаем и визгом. Сообщались между собой десятки собачьих голосов, проникая в разум Гредо и принося ему вести, понять которые он не мог, пока не насытится сполна. Что-то было эдакое в этих всклокоченных речах и слухах. Беспокоились, но радовались одновременно животные, подхватившие от хозяев их слова и настроения. «Идут!» «Ушли!» «Проходили тут, видел их!» «Видела, видела! Слышала!» «Идут!» «Прочь уходите!» «Прочь! «Нету хозяев тут!» «Идут!» «Вижу вас!» «Вижу тоже!» «Прочь!» «Кто-то тут!» «Кто-то, чую, где ты?»       Что-то жуткое и вместе с тем восторженное ощущал Гредо, почти слыша голоса собак, ставшие вдруг такими человеческими для него. Как давно он не понимал их так же хорошо, как теперь! «Идут, идут!» «Ловить хотят!» «Пустите меня! Меня тоже!» «Идут, вижу!» «Говорят, говорят! Дайте мне тоже!» «Пустите! Пустите!» «Слышу! Слышу!» «Идут! Идут! Идут!»       Но постепенно и эти голоса затихли. Собаки, поняв, что нету вокруг больше людей, стали успокаиваться, а Гредо уже не слышал так далеко, как хотел бы. Вскоре снова наступила тишина, и только одна особенно упрямая собачонка где-то вдалеке продолжала выть, а колдун уже не понимал её. Его сердце колотилось бешено, не позволяя ему собрать мысли воедино. Он вытянул столько, что заразился и сам, чувствуя, как ноги его хотят бежать куда-то, а руки хватать кого-то. Хватать, давить к земле и бить. Странно это было, тревожно и приятно одновременно. Он ощущал себя сильнее, крупнее и быстрее обычного. Заметив, что светлеет уже небо на горизонте, Гредо решил, что сила понадобится ему ещё в нынешний день, ведь всю ночь он потратил на то, чтобы добраться до Зерпины и попрощаться с ней. Жалость и тоска от разлуки с прекрасной подругой оказались теперь подавленными этими непривычными эмоциями. Гредо и сам не заметил, как оказался в Крепости снова.       Солнце уже высоко поднялось, когда вдруг Гредо почувствовал, как двор да и вообще всё поместье захватывает нечто, словно тучи навалившееся сверху. Парень поднял глаза к небу, чистому, голубому и слепящему, но не нашёл там ничего, что могло бы так сильно давить. Спустя каких-то несколько мгновений он услышал множественные голоса и даже крики. Он как раз проверял коров на пастбище, и поспешил сразу же обратно ко двору, но строгий и злобный окрик Алексиса остановил его. — Гредо! Не вздумай! — комендант, замерев в дверях дома, указывал на Гредо пальцем. — Не двигайся с места!       Парень и сам замер, как вкопанный. Страх, позорно закрытый злобой поверх, как наспех закиданный сеном труп огромной скотины, разил из слов Алексиса, но Гредо не смел ослушаться. Он демонстративно отступил назад и опустил голову в кивке, чтобы дать понять мужчине, что его приказ услышан. Алексис, слегка прихрамывая, поспешил в сторону Наружнего, за ним не отставала какая-то женщина из домашней прислуги и Фригат, лишь мельком взглянувший на Гредо. В глазах всех троих скрывалась тревога, которую Гредо ощущал и без того.       Крики и ругань раздавались с Наружнего двора. Запрятанные липкие воспоминания стали лезть наружу, но Гредо, не слыша ни звона оружия, ни ржания лошадей, не позволял себе полноценно испугаться. Он продолжал стоять на месте, отчаянно вслушиваясь в речи людей, заполонивших двор. Все силы, вытянутые накануне из собак, понадобились ему теперь, чтобы голоса народа, что-то отчаянно пытающегося донести до людей из поместья Богарне, стали слышны так же хорошо и отчётливо, как слышал парень в прошедшую ночь собачий лай. «Привели её вам!» «Ведьма!» «Колдунья!» «Травила нас!» «Ведьма!» «Воровала и обманывала!» «Ведьма!» «Думала, мы ничего не понимаем!» «Обманула меня!» «Брала деньги за свой яд!» «Отравила меня!» «Пыталась меня обмануть!» «Ведьма!» «Попалась наконец!» «Воровка!» «Покажите её графу!» «Колдунья!» «Пусть повесит её!» «Ведьма!» «Мы всё расскажем о ней!» «Ведьма!» «Ведьма!» «Ведьма!»       Кровь стыла от услышанного. Гредо ощущал, как сквозь его кожу прорывается злость и страх людей, собравшихся там, во дворе, но было что-то ещё, подозрительно щекочущее живот изнутри и заставляющее шагать вперёд несмотря на запрет Алексиса. Парень остановился в воротах, ведущих к Наружнему, издалека наблюдая, как толпа мужчин и женщин, окружившая приведённого человека, пыталась донести до Алексиса и солдат Богарне, предупредительно обступивших их со всех сторон, что виновницу бед нужно наказать.       Со спины Гредо кто-то толкнул, пробегая мимо: очередная домашняя прислуга, заинтересованная шумом, спешила к Наружнему, но сам колдун больше не пошевелился. В просвете среди стоящих горожан он заметил знакомые медовые волосы, растрёпанные и испачканные теперь грязью. Зерпина, закрывая лицо руками, сидела на непрогретой земле, притащенная людьми на суд к графскому сыну. — Что вы тут устроили? — пытался перекричать толпу Алексис, но люди, не слыша от него одобрения, с новой силой стали доказывать, что в их руках находится настоящая ведьма.       Зерпина вдруг встала, но кто-то из людей, стерегущих преступницу, тут же толкнул её, ударил ладонью по голове. Другой человек схватил её, пытающуюся закрыть лицо, за руки и дёрнул на себя. Зерпина снова потеряла равновесие и упала на землю, пока уже несколько других горожан стали оттаскивать её к конюшне. Девушка не издала ни звука, а Гредо, прикованный к месту, словно забыл как дышать и оглох, не слыша больше ничего. Он видел, как двинулся в сторону Зерпины Алексис, злобно крича что-то и размахивая руками. Потом из ниоткуда возникла Слуга, неторопливо прошедшая прямо к коменданту. Он стал на повышенных тонах объяснять ей что-то, но женщина лишь отмахнулась. Зерпина, окружённая несколькими крепкими мужчинами, опять попыталась подняться, но они, не озабоченные её слабостью, толкнули её обратно на землю, несколько раз пнув ногами. Девушка опрокинулась, закрывая голову руками. Задралась её промокшая от весенних луж юбка, и Гредо увидел босые, потемневшие от подтёков крови и грязи ступни девушки. Разбитые колени как две тёмных печати выделялись на фоне бледных ног.       Колдун почувствовал, как застывает вокруг него воздух. Взгляд его был прикован только к избитой и униженной Зерпине, послушно теперь сидящей на месте и не решающейся больше вставать. Она лишь на мгновение подняла голову, оглядывая окружающих. Среди всех людей, бывших тут, не интересовал её больше никто, кроме друга, застрявшего в воротах. Нос, губы и подбородок Зерпины окрасились красным от крови, но светлые глаза смотрели всё так же осознанно и словно даже спокойно. Она смирилась. Взглянула на Гредо, не размыкая рта, потом зажмурилась и опустила голову к земле.       Мимо колдуна прошествовал Родгерт, призванный шумом. Слуга и Алексис тут же подскочили к нему, а толпа заликовала, заметив графского сына, единственного обладающего здесь неоспоримой властью. Слух тут же возвратился к Гредо. Он, как зачарованный, не мог оторвать взгляда от Зерпины, окружённой людьми, но слышал прекрасно речи людей, стоящих посреди двора. — Господин Родгерт, это произвол! — рычал Алексис. — Мы не имеем права судить случайную женщину, обвинённую в ведьмовстве! Это работа Сынов. — Они утверждают, что она продавала им заговорённые травы, бродила ночами по городу и по полям, обманывала рыночных продавцов, соблазняла людей и травила скот, — сдержанно проговорила Слуга, смотря не на Родгерта, а на Алексиса. — Бредни крестьянские, не более, — огрызнулся комендант. — Народ взбесился, начитавшись гончих листов, и теперь просто нашёл себе козла отпущения! — Ведьма, говорят? — удивился Родгерт, сомкнув руки за спиной и смотря сквозь толпу на избитую девушку. — А мы тут при чём? К нам её зачем привели? — Хотят показать вам, как представителю власти, — Слуга обернулась на своего господина, так же сомкнув руки за спиной. — Требуют суда. — Не суда они требуют! — Алексис переводил взгляд то на Родгерта, то на Слугу. — Они хотят казнить её! Господин, прикажите солдатам разогнать их! Мы можем передать её Сынам, пусть церковная власть разбирается. — Пока Сыны до нас доберутся и станут разбираться со всеми их опросами и бумагами, всё наше поместье разнесут по камушкам за то, что мы ведьму покрываем, — спокойно проговорил шевалье. — А наёмники нам на что?! — злился комендант. — Запрём её где-нибудь, скажем, что ждём суда. Если убить её, проблем потом будет больше, чем пользы. Была бы это ведьма, она бы давно сама сбежала! А то поймали какую-то дурочку городскую и решили сорваться на ней. — Следи за тоном, недослепший, — предупредила его Слуга, не терпящая неуважительного отношения к Богарне. — Ну, подеритесь ещё, склочники — Родгерт вздохнул, покачав головой. — Ты же не собираешься бросаться на толпу, Ал? — Толпу?! — рыкнул Алексис. — Да это кто такие? Сброд человек пятнадцати? Собрать наёмников, да и прогнать скандалистов! Поссорилась с кем-то она, вот её и притащили! Вы же не думаете, что перед нами правда колдунья?! — Я думаю, им вообще плевать, ведьма она, или нет. Они хотят решить проблему. «Господин Богарне! Господин Богарне!» «Мы поймали её с поличным, Господин Богарне!» «Она не признаётся, но мы всё видели!» «Мы нашли ядовитые растения и ворованные деньги в её доме!» — Что мы будем делать, господин? — спросила Слуга. — Мы? Ничего. Мы не будем препятствовать взбесившимся горожанам, нас слушать никто не станет, — Родгерт цокнул языком. — Господин! — запротестовал Алексис. — Вы же это не всерьёз?! — Сыны сами потом разберутся, — Родгерт сделался строже, взглянув на коменданта. — Мы не имеем права обрекать кого-то на смерть! — Мы и не обрекаем. Люди сами всё решили уже, они просто хотели показать нам это, вот и всё, — шевалье отвернулся от мужчины и зашагал обратно в сторону дома. — Родгерт! — выкрикнул Алексис, но Слуга шикнула на него и пошла к солдатам, всё ещё держащим оружие наготове на случай приказа от графского сына.       Но он так и не приказал им сдержать людей и не остановился. Родгерт демонстративно прошёл мимо Гредо, даже не посмотрев на него, пока колдун не сдвигался с места, чувствуя тяжесть и сковавшие мышцы судороги, мешающие ему броситься к Зерпине. — Проклятье! Да вы что, ума лишились все?! — гаркнул в пустоту Алексис, смотря в спину ушедшему шевалье. Вдруг комендант, переведя взгляд в сторону, вперился в Гредо, на лице которого всё было написано без утайки. — Гредо! Пошёл вон отсюда!       Но парень не шелохнулся. Алексис в миг оказался около него и, схватив того за руки, стал тащить Гредо прочь от ворот, в сторону хлева и сарая. Только теперь выведенный из ступора юноша вскрикнул и попытался выкрутиться, но неизвестно откуда взявшаяся в худых руках Алексиса сила не позволила ему сделать этого. Комендант толкнул его за дверь сарая и, преградив ему дорогу, стал ругаться: — Что б тебя, Гредо! Я сказал тебе не ходить туда! — Она не ведьма! — вскрикнул Гредо, подскочив к Алексису и вцепившись ему руками в жилетку. — Она не ведьма! Я знаю её! Это всё ложь, она не ведьма! Она невиновна! — Гредо! — Она не ведьма! — Я знаю! Успокойся! — Остановите их! — Гредо, послушай… — Остановите! — заорал он, но Алексис толкнул его дальше в помещение и, зайдя внутрь сам, закрыл за собой дверь. — Ты понимаешь вообще, куда лезешь?! — Почему вы позволяете им?! — Гредо снова вцепился в Алексиса. — Ну-ка успокойся! — комендант пальцами обхватил руки парня и с силой сжал их, не отрывая взгляда от глаз Гредо. — Успокойся! Не шуми! Тихо!.. — Остановите, — Гредо, тут же потеряв возможность кричать, стал сквозь зубы рычать на коменданта: — Она не при чём тут! — Я знаю, пёс тебя раздери, я знаю!       Гредо опустил голову и лбом уткнулся в грудь мужчины, начав дрожать всем телом. — Я не выпущу тебя туда, — тихо проговорил Алексис, судорожно вздохнув. Юный колдун в ответ только промычал что-то невнятное. — Не выпущу. — Надо помочь ей… — Не позволю. — Как я могу… — Тебя убьют, если выйдешь. — Я поклялся ей…       Алексис толкнул его назад, пытаясь заставить его опуститься ниже. Гредо, не поднимая головы, согнулся и послушно сел на колени. — Сиди тут. Не смей выходить, — дыхание Алексиса сбилось окончательно, он стал говорить с трудом. — Я скоро вернусь. Понял? Юноша не ответил и даже не посмотрел на коменданта. — Не показывайся никому, Гредо, прошу тебя, — напоследок сказал Алексис и вышел во двор, прикрыв за собой дверь.       Гредо остался сидеть на месте, бездумно пялясь в устланный соломой пол. Ощущения, эмоции и звуки всё ещё лились в него отовсюду, и ни закрытая дверь, ни стены, ни расстояние не умаляли этого. Последнее, что услышал юный колдун перед тем, как оглохнуть снова, был полный злобы и отчаяния крик коменданта, вернувшегося к толпе. — Проклятье! Снимите её оттуда сейчас же!..       Не было больше ничего в Крепости Белых псов для него. Чужое, изменившееся, полное смерти и предательства место.

***

      Всё пошло наперекосяк с какого момента? С прибытия Родгерта? С прибытия Гредо? Нет, Гредо тут вообще был не при чём. Алексис теперь хорошо понимал это. Всё пошло наперекосяк задолго до того, как этот странный ребёнок вошёл в ворота Крепости. Может, всё пошло наперекосяк ещё до прихода Нивека. Всё всегда было криво, наверное. Все шалости юного колдуна ни в какое сравнение не могли идти с тем, что разворачивалось независимо от его участия. Если раньше Гредо бесил его, то теперь Алексис прекрасно понимал, как на самом деле он способен злиться. С пропажи юноши прошёл уже год, а бывшая раньше такой тихой и пыльной Крепость превратилась в настоящее бурлящее поместье, полное людей и рыцарских собак.       Привезли наконец этих чудовищ, как же. Лают круглыми сутками. Родгерт, обрадовавший толпу своим безучастием, упросил таки отца довериться ему. Упросил, и принялся с завидной фанатичностью откармливать и натаскивать псов. Низкие, грохочущие голоса этих тварей, способных перекусить кому угодно руки и ноги, не раз уже будили Алексиса посреди ночи. Он тут же подрывался и выглядывал в окно, чтобы в очередной раз разочароваться тому, что это был не сон.       Ох, лучше бы он снова видел там, в пустом заснеженном дворе, диковатого ребёнка с жуткими глазами, смеющегося на пару со старой гончей. Но не было больше в доме мест, где мог бы спрятаться такой странный жилец, открывающий закрытые двери и заставляющий людей дичать так же, как он сам. Где же он прятался теперь? Где угодно. Там, где не приглядывает за ним единственный зрячий глаз глупого больного коменданта. А почему вообще он решил, что сможет приглядывать за Гредо? Он не заметил, как ребёнок, приехавший со старшей сестрой, лишился спального места и поселился среди животных. Не уследил за ним тогда, когда скучающий и пьянствующий графский сын попытался овладеть им. Не защитил, а отправил посреди ночи и ливня в город, словно поля и тёмные воды улицы безопасны для юродивого ребёнка. Не смог предостеречь его от того, чтобы потерявший контроль боец изрезал его, уродуя молодое лицо. Обрил его, думая, что это сделает его ещё хуже, некрасивее, непривлекательнее. Пусть не подходят к нему, пусть остерегаются касаться его, только бы не навредили. Сделал, как обычно, вид, что ничего не происходит, что всё нормально. Что нужно жить, ни на что не обращая внимания. Он ведь и сам так живёт уже который год. Не способный никому помочь так, как должен и как умел бы, если бы не скрывался постоянно. И за дело гниющий теперь тут, в чужом месте, в чужом обществе. В чужих руках, которые всё равно не вытащат его из яда, пропитавшего его захворавшее тело.       Алексис, снова проснувшийся, но не из-за лая на этот раз, а от поднявшегося солнца, сел на постели и потёр руками лицо. Никто не разбудил его. Не хватился. Не пришёл отчитаться или свериться с планами. Значит, не нужен он уже вовсе, и без него всё решают. Он, ощупывая истончившуюся кожу, в очередной раз не узнавал себя, ослабевшего окончательно, ничтожного и исхудавшего. Не узнавал так же, как не узнавал больше место вокруг себя. Не было больше старой конюшей, с которой приятно было обмениваться оскорблениями. Не было скандальной, но деловитой кухарки. Не было ленивого Фригата. Не было никого из тех, кого нанимал Алексис из жалости или для вида. Всех заменили. Заменят и его, потому что не нужен и не удобен больше. Нужно ли было дожидаться этого момента так долго? Как будто не очевидно было это с того самого момента, как графский выродок на потеху толпе позволил повесить невиновную, только чтобы подняться в их глазах. А теперь он выжимает всё из своего отца, отчаянно карабкаясь вверх, чтобы занять его место. — Нужно было просто забрать этого несносного колдуна и прибиться к какому-нибудь ковену, — пробурчал себе под нос Алексис, кутаясь в шерстяное покрывало и переворачиваясь на другой бок, чтобы не ныла хромая нога. — Пусть люди разбираются сами. Без нас.       У него есть ещё несколько часов до того, как начнёт темнеть. Раз никто не хватился его, значит, и некуда уже спешить. Вечером придёт какой-нибудь из многочисленных слуг Родгерта, чтобы сообщить, что комендант должен освободить каморку. Может, шевалье даже возгордится и пришлёт свою озверевшую псину, которая, напомнив о том, что Алексис уже слишком слаб и полуслеп, выставит его, как выставила всех остальных. И он уйдёт. Давно нужно было уйти, но уйдет только теперь. Сдавшийся, предавший свой дар и потерявший все связи Алексис Оник, не нужный уже ни людям, ни магам.       «Может, жив ещё старый да́мстольский утоп или Бездомный Король...» — засыпая, подумал Алексис, вызывая в памяти имена и лица, способные помочь ему. А имеет ли он вообще право на помощь после того, как столько лет отсиживался на харчах Богарне? Тех самых Богарне, разводящих собак, которыми потом травят тех, к кому приползёт Алексис?       Жалость к себе была даже хуже, чем злость. Алексис вздохнул ещё раз, открыл глаза и медленно начал подниматься с постели. Нет, он не будет ждать, пока его выставят. Он уйдёт сам. Давно нужно было.